Врываемся в главу
Микроскопическая молния, приковавшая меня к подушке.
У нас здесь воспоминание об утре после смерти мамашки. Труп матери отправляют на маааленьком плоту и Одри объявляют Верховной. Хотя у меня все еще вопрос, почему ею не могла стать старшая сестра.
Но я настроен теперь чисто угорать с тупизны происходящего и написанного, а не копаться в лоре, тем более что с ним все предельно ясно.
Но спальня Джулиана давно находилась в конце коридора, а он сам – в смятении и не меньшей агонии, чем я сама.
ШЕДЕВР ЖЕ!
И еще:
Казалось, таких усилий, какие я приложила, чтобы сменить пижаму на белое платье, мне не приходилось прикладывать даже на уроках скрипки.
Обожаю эти шизофренические сравнения!
В общем наши герои едут где-то около Западной Вирджинии. Они такая охуенная пара, что Одри дрыхнет, слушая вполуха «нервозную болтовню» Коула про кота, которого тот был вынужден кому-то оставить.
Колонна из дальнобойщиков дальнего следования.
– Я звонил в больницу. Сэм пришел в сознание и первым делом потребовал закурить, а потом чуть не подрался с лечащим врачом. Видимо, идет на поправку.
А Одри походу всех на свою соль подсадила.
В общем в больнице поверили, что Сэма тяпнула якобы собака Ганса.
Одри учится. Ну как учится…
Прочитав новое заклинание, я открыла для себя возможность играть со светом. Проведя солнечный зайчик от края бардачка до коробки передач, я удовлетворенно кивнула и быстро переметнулась на следующую главу.
Это пиздэц. У вас там вообще-то ведьм убивают, вон шестилетка без глаза осталась.
– Мне кажется, ты перебарщиваешь. Которая это страница за день? Пятнадцатая? Еще позавчера ты и одну осилить не могла. Это точно не навредит?
Слушайте, а Коул начинает мне нравится. Молодец, брат, туда ее!
Одри не слушается и призывает шторм. Вся из себя такая на измене, пытается как можно больше даров освоить.
Здесь кто-то писал, что с главы про Ганса героев будто подменили. И я согласен! ПРИКИНЬТЕ! У нас тут Одри грустит и терзается чувством вины!!! А еще морит себя голодом. А-ХУ-ЕТЬ.
А нет, Одри переживает не из-за жертв, а из-за себя. Ведь колдун в маске не тронул ее. И она делает вывод, что к этому причастен Джулиан. Мы в принципе опускаем тему, с чего вдруг Одри решила, что она имеет отношение к убийствам молодых ведьмочек. Она сама в какой-то главе так решила, значит так и есть – ну окэй.
Внезапно – никто не просил – нам вбрасывают это:
Знаешь, у Авроры есть еще одно прозвище – Хведрунг. Это означает Поднимающая бурю ради веселья. В шестнадцатом веке она заставила жителей Страсбурга плясать несколько дней подряд, пока те не скончались от сердечного приступа или обезвоживания. В истории это обозвали «танцевальной чумой». Да, Аврора хитрая и любит доставлять неприятности. Возможно, она сама подкинула мне книгу. Аврора способна на все, что угодно, но убивать детей… Тут нужна не хитрость. Тут нужно бессердечие.
Кто что понял? ЯННП А ведь анон, который писал, что ведьмы здешние ко всему причастны, прав – видимо, и Титаник-то они потопили ЗАБАВЫ РАДИ, это же так весело!
В общем они обсуждают Аврору и приходят к выводу, что убийства не ее рук дело. Еще мы узнаем, что Ганса с Мартой временно поселили к Гидеону. Коул кинул Гансу на карту денег, чтобы тот заказал девочке глазной протез.
Нам снова накидывают грязи, обмусоливая раны девочки, Коул пытается убедить, что это не вина Одри. Бла-бла-бла, короче.
– Так что там за кандидат, которого ты хочешь пригласить в ковен? Ты уверена, что он все еще в Новом Орлеане? Неприкаянные редко засиживаются на одном месте…
А-а-а, так наши долбоебики снова едут в Луизиану.
Одри обращается к рунам, которые успели разобидеться и вновь с ней заговорить. Они указали на «Лавку Саламандры». К гадалке, короче, едут. Я не до конца понял, но походу случился расизм, так как выяснив, что салон находится во Французском квартале, Одри с чего-то задалась вопросом, чегойта Саламандра эта не в ковене Вуду.
Коул ностальгически улыбнулся.
– Новый Орлеан… Там мы и познакомились. Не верится, что руны выбрали неприкаянного родом именно оттуда. В прошлый раз мне не хватило времени сходить на экскурсию. Может, в этот удастся? Я хотел бы посмотреть на кладбище Метейри.
Да-а не торопитесь, у вас полно времени заниматься херней. Мне вот вообще непонятно, каким образом она планирует собирать Ковен. Ладно, есть руны, которые в удобный момент перестают обижаться и указывают точную геолокацию кандидата. Кандидата. Это цитата. То есть не Одри собралась упрашивать ведьм присоединиться, это они типа претендуют стать его частью. Самомнение мое почтение.
Мы добрались до Луизианы одним марш-броском, уложившись в сутки: благодаря мне Коул даже отказался от мотелей, и мы вели машину по очереди. После случая с Мартой медлить не хотелось даже ради перерыва на полноценный сон.
– Сейчас только бензин залью и поедем, – предупредил Коул, остановившись в пятистах метрах от вывески «Новый Орлеан – 220 миль».
Опустим охуительный пиздеж про марш-бросок, я больше поржал с редактуры. Это цитата из Омнибуса. У меня: «… В ПЯТИ СТА МЕТРАХ». Редактура/корректура местная для меня все еще загадка, особенно когда косяки буквально соседствуют.
– Веретено крутится, нитку плетет. Ариадна по ней Тесея найдет. Лабиринт тянется, нитка завязывается. Без голоса Ариадны Тесей снова теряется. Нитку заменят мои слова… И тоже выведут Джулиана Дефо на меня.
Но, как назло, сколько бы раз я это ни повторяла, впервые в жизни меня никто не искал.
ЧЗХ? Как он должен был вас искать, вы ж форсажные гонщики нелегальщики.
В кустах она замечает рыжую лисицу.
Мех без единого изъяна переливался на солнце, как слиток золота. Глаза, словно выточенные из бирюзового хрусталя, уставились на меня, и животное замерло.
Думаю, уже многие поняли, что это Аврора, но авторица намеренно сделала лисе глаза бирюзовыми, а то ж по аметистовым мы бы сразу догадались. НАМ НУЖНА ИНТРИГА.
Буквально на одном развороте:
На противоположной стороне дороги расстилались ивовые заросли, похожие на декорации к «Робину Гуду». Казалось, даже осень была неспособна выбить из них болотно-зеленые краски.
Спустя десять секунд мы снова были в дороге, а я продолжила любоваться через боковое зеркало желтеющим лесом, который остался позади.
Обмазываюсь описаниями:
небо окрасилось в апельсиновый сок
Как только Коул припарковался на стоянке одного из мини-отелей, я вывалилась наружу и едва не упала: одна половина тела онемела, а другая онемела еще больше.
Они селятся в обшарпанном мини-отеле и клопами. Казалось бы, деньги есть, но ГЕРОИ ДОЛЖНЫ СТРАДАТЬ!!!
– Хочу полежать в ванне. Возьмешь мне что-нибудь навынос?
– Да, разумеется.
«Госпожа» ты забыл добавить, если уж куколдишь, то делай это правильно.
О, тоже популярный перл:
В окружении нейтральных синих обоев стояла двуспальная постель; достаточно широкая, чтобы уместиться на ней одному, но слишком узкая для двоих.
Это называется полуторка. Или все-таки это двуспалка, но Одри-таки отожралась.
Коул уходит за едой, Одри ревет, к ней взывает голос совести, но она быстро затыкает этот голос. Она идет в ванну:
пришлось несколько раз прочитать дезинфицирующее заклятие – страшно представить, сколько трупов могли расчленить в этой ванне.
Доместоса в этом мире нет.
– Зачем ты вышла? – нахмурился Коул, появившись уже спустя пять минут и сжимая в руке бумажный пакет. – Заболеешь ведь. Иди обратно!
Да, ведь в Луизиане очень холодно!
Сгорбившийся и мрачный от недавней встречи с социумом, он буквально расцвел, стоило нам снова остаться наедине. Может, так действовала на него долгожданная тишина, а может, моя рука, которую я запустила ему в волосы.
Это. Просто. Охуенно.
Коула не было два часа. Он объяснил это очередью и тем, что долго выбирал соус. Но самое важное, что он тоже видел лису. И ничего у них не кликнуло – у ведьмы и охотника на ведьм, - и они решили, что это на удачу.
смыв с лица в ванной следы чревоугодия
– Расследование в городе Бёрлингтон продолжается. Личность убийцы на данный момент не установлена, но полиция…
– Стой! – воскликнула я, едва Коул попытался переключить канал шипящего телевизора, чертыхнувшись.
Какова вероятность, что на включенном канале стали показывать не региональные новости, а новости штата, находящегося в 2,3 тыщах км?
ПРЕДУПРЕЖДАЮ, СЕЙЧАС У ВАС ПОДГОРИТ ОЧАГ
В новостях говорят о студенточке как о последней жертве, Одри задается вопросом, неужели они не в курсе о Марте. Что выдает альтернативно одаренный Коул:
– Конечно же нет, – вздохнул Коул, откидываясь на подушки. – Иначе мне бы пришлось заполнять кучу отчетов и мы никуда не смогли бы выехать как минимум пару недель.
И потом:
– Одри, перестань делать это.
Я подняла глаза на Коула, нависшего надо мной.
– Делать что?
– Убиваться. Лучше посмотри, что я тебе купил.
Я оторвала ладони от лица и выпрямилась, дожидаясь, когда Коул достанет что-то из кармана своих джинсов. Усевшись на коленях поверх скомканного одеяла, он, такой растрепанный и домашний даже в уличной одежде, достал из джинсов цепочку. Золотой браслет из тонкого плетения, по середине которого красовалась крупная белая жемчужина.
Это какой-то пиздец)) И мне не нравится, что теперь поведение Одри кажется логичным. Они оба больные ублюдки, нас не проведешь.
ЦЕпочку он подарил для гримов.
преодолев стеснение и отголоски синдрома Аспергера, что еще напоминал о себе в особо щекотливые моменты, посмотрел мне прямо в глаза.
Как типичная заряженная бабца Одри решила подарить в ответ себя.
Вся эта сцена прям спиЖЖена вдохновлена Сумерками. Даю возможность заценить самим.
Сначала бейсболка, потом браслет… Сегодня будто мой день рождения! В последний раз я получала подарки, когда еще была жива Рэйчел. Я даже не знаю, как отблагодарить тебя. Впрочем… – Я вдруг замялась, и Коул с любопытством сощурился, приблизившись к моему лицу. – Нет, я знаю.
Когда он смотрел мне в глаза, цвет его радужки всегда выглядел непривычно – светлее, чем раньше, когда он старательно изворачивался, избегая контакта. Теплый, ореховый, как фундук в шоколаде, и прекрасный.
Когда я придвинулась к Коулу вплотную, он испугался, и этот испуг парализовал его, не давая отстраниться и все испортить. Тогда я застыла, давая ему время привыкнуть к отсутствию свободного пространства между нами, но уже через секунду Коул наклонился и накрыл мои губы своими. Его пальцы легли мне на подбородок, а затем скользнули вдоль линии челюсти. Тяжелая ладонь опустилась мне на затылок, прижимая так, что я бы не смогла вырваться, даже если бы очень захотела.
Но я, разумеется, не хотела.
Я накрыла ладонью жесткие кудри его волос и поцеловала в ответ, перебравшись к нему на колени.
Коула будто переключило. Он изменялся каждый раз, как в его крови пробуждалась охота, но со мной охотником он никогда не был. Однако именно на это было похоже то клокочущее ощущение, что вдруг защекотало под ребрами – я его жертва. Коул резко снял меня со своих коленей и кинул на постель, подмяв под себя. Осознание пришло на миг позже: по-другому он просто не умел. Коул вообще никак не умел. Поэтому, позволяя инстинктам возобладать, он сотрясался в дрожи от моих прикосновений, возбужденный и ранимый, как оголенный нерв.
– Так приятно, что почти больно, – жмурясь, признался он шепотом. Я облизнула губы, ноющие от нежных укусов, и взглянула на его губы – такие же воспаленные и красные.
Коул ткнулся носом мне в подбородок, восстанавливая сбитое дыхание. Комната перед глазами кружилась, как французская карусель. Коул оказался меж моих разведенных коленей, и я почувствовала внутренней стороной бедра твердость, в которую превратились мышцы его живота… И не только.
– Если тебе больно, – хрипло выдавила я, воззвав к своему благоразумию. – Мы можем остановиться. Просто не будем…
– Нет, мы будем.
Коул не выдал сомнений, даже если они у него и были. Он осторожно поддел рукой край моей пижамы и потянул шелковую ткань вверх. Я помогла ему, приподнявшись и задрав руки, чтобы бретельки майки слезли, не запутавшись. Там, под верхом пижамы, на мне совершенно ничего не было.
Коул перенес вес на свой локоть, упершись им в подушку рядом с моей головой, и обвел меня изучающим взглядом. Это было несправедливо: я уже чувствовала, как прохладный воздух в номере касается голой груди, и дело оставалось лишь за спальными штанами. Коул же все еще был одет: повседневная рубашка в клетку и синие джинсы. Торопить его мне не хотелось, но…
Коул положил горячую ладонь мне на живот и наклонился. Карие глаза в свете торшера вдруг показались совсем черными – темнее, чем ночное небо за плотными шторами.
– Что? – спросила я, сглотнув сухость во рту, когда Коул совсем перестал шевелиться, разглядывая меня.
– У тебя пятнадцать родинок, – прошептал он и бережно взял мою руку в свою, поднося к губам. – Пять из них на левом запястье. – Он обвел их, совсем крошечные и незаметные, своим дыханием, а затем принялся за костяшки таза, где над линией штанов виднелась еще пара отметин. – Восемь шрамов… Больше всего мне нравится этот. – Он припал ртом к моему правому предплечью.
Я вздрогнула. Шрам, серпом огибающий руку ниже локтя, я давно научилась не замечать. Всегда скрытый под одеждой, он перестал быть частью моей истории и тем, о чем я бы хотела рассказывать. Когда-то он был ярким, чернильным, но Джулиан превратил его в неприметный изъян – в бледную, плоскую метку смерти.
– А я его ненавижу, – ответила я, и Коул прервался, вскинув голову.
– Почему?
– Когда атташе приносит ведьме клятву, он помечает их обоих, оставляя каждому по неглубокому порезу одним ножом. Сначала режет ведьму, чтобы ее кровь пропитала лезвие, а потом себя. Это образует связь. Шрам выглядит, как монохромная татуировка, пока атташе жив, но если атташе умирает… Шрам становится просто шрамом. Будто могильный камень на теле, от которого не избавиться [ПРЕКРАТИТЕ ПИЗДЕТЬ, ЕБИТЕС].
Коул замер, но, быстро вернув себе самообладание, сделал то, о чем я не могла и мечтать, – забыл о моем предплечье, будто не было ни этой метки, ни нашего разговора. Я вновь впала в безмятежную негу, ощутив его язык над своей левой грудью. Следующей стала ключица, а после Коул снова оглядел меня – мимолетно, но внимательно – и в который раз задрожал.
– Сто восемьдесят ресниц, – сорвалось с его уст, и, наблюдая за ним с любопытством, я улыбнулась, перехватывая губы Коула и целуя.
Его синдром Аспергера – такой точный, такой безошибочный – часто казался неуместным. Но только не сейчас. Сейчас Коул Гастингс был собой – он открылся мне, доверял, и из него рекой текли слова и мысли. Все, что он видел, и все, что он ощущал. Коул не мог остановиться, ведь говорил правду: вдвоем нам было так приятно, что становилось почти больно. Он наконец-то стянул с себя рубашку, и я провела пальцами по его острой трапеции. Под шеей Коула рассыпались созвездия родинок – куда больше, чем я могла сосчитать. Они делали его совершенным.
Коул обвил руками мою талию, перетаскивая с края постели, куда мы успели скатиться, обратно к изголовью. Я взялась за ремень его джинсов.
Резкий удар и треск лопнувшего стекла. Я вскрикнула.
Это мы все селом зафейспалмили.
Какой же кринж!!! Я буквально подскакиваю на месте от смеха и неловкости. Признавайтесь, возбудились?
Сцена занимает почти три страницы. ТРИ! Надеюсь, автор успел подрочить.
В стекло влетела ласточка (?) И даже здесь автор не удержался от подробного описания ее разбитого тельца, «усеянного осколками, как акульими зубами».
Нам вбрасывают цитату из «Короля Лир»
«Тайный грех, свои покровы сбрось! И о пощаде грозных вестников небес моли. Я – человек, перед которым грешны другие больше, чем он грешен».
Можно, пожалуйста, не надо? Чему-чему, но не Ковену претендовать на интеллектуальность и философствования.
Одри пошла типа к администрации сообщить о птице, но на деле поперлась к бару.
Мысленно я молилась. За себя. За Коула. За жителей мотеля и всех, кто проезжает мимо него.
Стоянку у бара заполняли машины туристов и местных: деревенские пикапы, комфортные «Вольво», пара милитаризированных вездеходов [лол что] и японские мотоциклы.
Опа, это ж Эдвард Каллен сидит в вольво и клыки трогает. Кстати, с чего вдруг она поперлась именно в бар, нам не сообщается.
Гримы предупреждают ее не заходить внутрь, наша Благородная просит их не высовываться, чтобы те не пострадали, и входит.
Блядь. Тут такое тупое описание бара:
Переступив порог, я приготовилась зажать уши от громкого смеха и музыки, но внутри оказалось уныло: классическая мелодия, не вписывающаяся в пошлый интерьер кантри, доносилась со сцены, на которой расположились четыре музыканта. Несколько компаний по три-четыре человека увлеченно переговаривались за столами, изучая меню. Обстановка в баре царила умиротворенная, и я бы приняла это за счастливое стечение обстоятельств, если бы не знала, как слово «счастливое» меня не любит.
Я остановилась, щурясь от софитов, и медленно осмотрелась.
/…/
Одна симфония Баха сменяла другую, а рядом со сценой танцевала влюбленная пара, порхая над пустым танцполом.
Чем ее стиль кантри не устроил? Софиты?? Бах?? Что за ужас тут творится?
Одри у нас завистница:
На ней была вульгарно короткая юбка и высокие кожаные сапоги. Мужчина же был одет более интеллигентно: дорогие брюки и черная рубашка, застегнутая до самого воротника.
Короче, все здесь зачарованы. Играем в «Угадай, в какой серии Дневников Вампира это было?» Бармену бедро пробило ножкой стула, но боли он не замечает и тупо протирает бокалы. Она снова посмотрела на танцующих: у женщины застывшая улыбка во весь рот, а вот мужчине заебись, потому что… ЭТО ЖЕ ЖУЛЬЕН СОБСТВЕННОЙ ПЕРСОНОЙ!
Музыка сменилась: бодрая и игривая, будто из нуарного фильма пятидесятых.
Я умер
Начинается экшон, прям Мортал Комбат. Они выебываются обмениваются финтифлюшками. Из важного: Джулиан владеет техникой «Око Гипноса» - внушающее заклятие-паразит. И ему удалось подчинить весь бар. А это он сделал благодаря заклинанию «Домино» - двухслойная магия, как здесь объясняется. Хоть что-то интересное!
В общем, понятно, что Джулиану еще в пренатальном периоде досталось больше, странно, что он еще тогда Одри не поглотил.
Жульен просто хотел устроить сестре свиданку, подготовился, а она не ценит.
Мы все еще были чертовски похожи: темно-русые волосы, мягкие и послушные; узкие черты лица, кошачья форма глаз и пухлые губы – все, что нам обоим передалось от матери. Только у Джулиана скулы были шире моих – единственное наше различие. Конечно, не считая того, что он был тварью, а я – нет.
Махорошая!
Одри вызывала Джулиана для того, чтобы предложить сделку.
во рту пересохло, как от проглоченного песка.
Она предлагает ему стать Верхновной.
Джулиан почти поперхнулся, но постарался скрыть это за присущей ему вычурной сдержанностью.
Кстати, лол. То есть все это время Джулиан был в баре и наблюдал/слушал, как его сестра почти потрахалась? Одри-то получается куколдовод.
Одри решила, что она самая вумная и попросила дать ей проще говоря (в тексте она почти страницу рожала свои условия) отсрочку: она спокойно осваивает все дары и потом как-нибудь передаст верховенство.
Джулиан молчал и не двигался так долго, что я стала подумывать, не потыкать ли в него вилкой.
Жулька дает год и засасывает сестру.
Мягкие, длинные пальцы обхватили мое лицо, и он поцеловал меня раньше, чем я успела опомниться. Лишь тот факт, что так Джулиан набивает своему снисхождению цену, не дал мне залепить ему по лицу кружкой с какао и проклясть навек. Я крепко зажмурилась, давясь привкусом желчи и слез, терпя его язык. Джулс прошелся им по моим сомкнутым зубам. Морально удовлетворившись и отпустив меня, он ухмыльнулся.
Клятва дана на крови, казалось бы – ну все, можно завершить начатое с Коулом, – НО ТУТ… Джулиан приглашает Одри на танец. Та чувствует упадок сил из-за обета, а вот Жульке норм.
В страстном танце Одри вдруг осознает, что братец-то откуда-то набрался маны и от него прям таращит аурой.
Одри спрашивает в лоб: не он ли убивает новоодаренных? Тот даже не понял, о чем речь.
Музыка продолжила играть, но мы застыли друг напротив друга: я – кипящая от напряжения, а он – безмерно недовольный отсутствием романтики. Все как всегда.
Происходит диалог. Одри рассказывает о жертвах, на что Джулиан отвечает: он не стал бы убивать детей. Одри взрывается, мол, не ему говорить о неприкосновенности детей. И видит в его глазах нечто похожее на стыд.
Джулиан признается, что привлек сторонников, от которых подпитывает магую. А еще говорит, что не бывал в Берлингтоне со дня убийства семьи и выдает базу:
…в следующий раз можешь догнать этого негодяя в «страшной маске», сорвать ее и узнать, кто же под ней. Уверен, тебе это под силу. Ты пока все еще Верховная.
Я кинню Жульена Дефолтного
В бар врывается Коул и выебывается на Джулиана пистолетом. Одри просит его вернуться в номер, Джулиан тоже довольно мирно его выпроваживает, но у Коула шило в жопе:
– О, я отлично разбираюсь в правилах, – прошипел Коул, и дуло «Глока» вжалось в затылок брата сильнее, склоняя его голову вниз. – Даже ведьмаки умирают от пули. Как думаешь, кто быстрее: ты, зачитывающий одно из своих заклятий, или я, нажимающий на курок?
Джулиан почему-то не знает, что Коул охотник, и немного в шоке, что заклинание на него не сработало. И начинается цирк с конями:
– Это все? – вопросительно вздернул бровь Коул, даже не подозревая, что в эту секунду Джулиан пытался применить на нем внушающее заклятие, под которым в этом баре находились все, кроме нас троих. – Может, мне еще голым сплясать канкан?
Джулс тряхнул головой, и я невольно засмотрелась на рассыпавшиеся пряди его волос, отдающие пеплом. Неужели когда-то я запускала в эти волосы пальцы, дразня его утенком и помогая причесываться?
Боже, ну прям схватка бывшего и нынешного!
Джулиан реально не вдупляет, что Коул охотник, что странно. Уж кто из близнецов и учился, так точно он.
От услышанного Джулиан взорвался, как лампочка от перепада электричества. Я прыгнула вперед и, выбрав момент, махнула рукой, устремляя штопор к шее Джулиана. Тот, даже не оглянувшись, отразил его взмахом руки. Штопор отрикошетил и вонзился в деревянную ширму в миллиметре от кончика моего уха. Оно заныло, рассеченное до крови.
Джулиан выбил пистолет из его рук таким же взмахом, каким я швырнула штопор. Магия не действовала на Коула, но на его вещи – с лихвой. «Глок», отброшенный через весь зал, вылетел в окно. Коул молча взглянул на Джулиана, поправляющего воротник своей рубашки. Оба – олицетворение холодного расчета. Коул автоматически фиксировал внимание на цели каждый раз, как опасная ситуация становилась опасной смертельно.
Уф, уф! Держите себя в руках, девочки и мальчики.
Джулиан вбрасывает, мол, вот когда станешь атташе Одри, тогда и выебайся, а сейчас иди-ка домой, мальчик. Он накладывает на него проклятие, но пам-пам-пам оно не сработало. И только, только после этого Джулиан догадывается, что Коул охотник. Но Одри удивляется, что Джулиан догадался раньше, чем она.
– Я вижу в тебе болезнь, – прошептал Коул, сжав губы в тонкую, побелевшую линию. – Что-то, что сидит так глубоко и стало тобой, сожрав с потрохами. Недуг. Уродство. Вы с Одри совсем не похожи. Ты даже не ведьмак…
Начался гачи-мучи, но выяснить кто мастер в этом данжен не удалось, потому Джулиан призывает околдованных в помощь. Зачем-то вместо того, что натравить их на Коула, он заставляет их взять по ножу и воткнуть в шеи. В Коуле просыпается настоящий охотник. Про Одри все забыли, а она пытается освободиться от невидимых пут.
Жулька плюется рядом, пытается открыть Кукоулу глаза на настоящую Одри, какая она растакая и пользуется мужиками, а потом демонстративно засасывает и заявляет: ОНА МОЯ
Он метнул его в Джулиана, и лезвие вошло тому в грудь, как в кусок топленого масла. Жулька не затерпел, собрал вообще все приборы и запустил в Коула. Пробитие есть, и Коул лежит на полу.
Ситуация безвыходная. НО ТУТ
«Если хочешь спасти своего lockig мальчишку, возомнившего себя атташе, то повторяй за мной».
В голове Одри зазвучал голос нашей шептуньи, она велит повторять какое-то очередное тупое заклинание. И наша Одри ради любви Коула переступила через себя и воспользовалась презренным Шепотом.
Ну все, голова трещит, кровь носом – представьте Бонни в любой серии короче.
чугунный взгляд Джулиана, опасливый и настороженный
В дверях является Аврора собственной персоной. Эта тоже почему-то в крови. Они заключили Джулиана в клетку из крови (???).
Клетка из крови – прочнее титана.
В чем был смысл я не понял, так как Джулиан просто дал по съебам. Этого всего вообще бы не было, если бы не спермотоксикозный Коул.
– Ну и хаос же вы здесь устроили! – удрученно зацокала она языком, приводя себя в порядок. – Мне срочно нужна рюмка шнапса. Эй, здесь есть хоть один живой официант?
Коул психанул и ушел, Одри думает, что он разочаровался, Аврора пьет, мы в ахуе.
– Жаль его маму с папой, – без капли искренности посочувствовала Аврора, допивая кофе. – Кажется, это я их убила. Не помню точно. Хм. – Она промокнула салфеткой губы и силой мысли пододвинула ко мне другую чашку, наполненную дымящимся капучино. – Выпей. Расслабься.
– Посмотри, – сказала я, обводя подбородком бар. – Здесь будто прошли съемки «Техасской резни бензопилой».
Аврора рассказывает про шуры-муры с дедом Коула и выдает, что у Гастингсов на роду написано быть у ноги ведьмы.
Просто мужчины не любят, когда видят их слабость. По крайней мере чаще, чем они видят тебя обнаженной.
Аврора отчитывает Одри за то, что та на кой-то хер вызвала Джулиана, но больше всего ее беспокоит, что кто-то спиздил гримуар (тот, что нашла Одри). Это точно не Джулиан, так как его успели обосрать за грубость заклятий. Она приходит к выводу, что у нее в ковене завелась крыса.
Одри о договоре: она планирует убить Джулиана в течение года. Та вдруг в себя поверила, что убить его легко – поэтому он до сих пор жив, ну-ну. Аврора намекает, что раздел Шепота будет ей полезен. Одри встает руки в боки: нет, этот раздел для плохих ведьм, а Аврора ей в ответ:
– Значит, теперь ты такая же грязная, как и я. Ведь как иначе ты прогнала сегодня Джулиана, если не моим коронным шепчущим заклятием?
В конце главы Одри остается наедине с собой перед выбором.