Холиварофорум

Анон

Re: Разнообразные развождо

И виликий пистель Макс так и не допер, что оменсы - это трагикомедия с тонким юмором, а не ебаная соплежуйная драма для подростков. Это вещь, где нет тупого доброго ангела, вместо него сволочуга-гедонист, которому спасение мира вообще доверить нельзя (слова из интервью, кстати), где нет злого сексуального демона, вернее есть, но на деле он добрый и ранимый, и вообще тот еще распиздяй. Если Макс так хотел улучшить канон, то следовало хотя бы начать писать в том же жанре, в каком был сделан сериал. Да блин, мог бы хоть пару вопросов Гейману в твиттере задать про персонажей, тот со всеми поклонниками свободно общается.

Анон

Re: Разнообразные развождо

в той главе Кроули просто хоронит своих типа друзей с нихуя, потому что Макс так захотел - на них он во флешбеке так же говнился 

Как и на Ази, и на Вилли.
Любой сомец в любых отношениях движется в замкнутом цикле "Ешь-люби-говнись".

Отредактировано (2021-04-26 17:21:49)

Анон

Re: Разнообразные развождо

Любой сомец в любых отношениях движется в замкнутом цикле "Ешь-люби-говнись".

Учитывая, как говнится в инете сам НК, я готов поверить, что он пишет самца с себя. Но я видел фото НК в реале. Читал про то, как он вел себя с Вождем на людях. Это не самец, это жалкое пресмыкающееся ничтожество с грустными глазками.

Анон

Re: Разнообразные развождо

Константинополь.

▼Скрытый текст⬍

- Но почему нет?! Почему мы так не можем? Люди могут, а мы нет?! - с горечью воскликнул Кроули, раскидывая шахматные фигуры по доске резким движением руки. Азирафель хмурился, глядя как его конь и демонский ферзь вместе улетают в одну сторону. Когда-нибудь они с Кроули полетят так же. Вернее, полетят их головы, если он, ангел, согласится на безумную затею.

Это был скучный холодный день в Константинополе, куда их обоих занесло по воле начальства обеих Сторон. Ангелу было должно помешать арабам захватить город, Кроули же наоборот, предстояло этому поспособствовать. Демону адски надоели людские войны; он стонал и ныл, ныл и стонал все то время, пока они с Азирафелем гуляли по утреннему заснеженному городукогда терпение ангела закончилось и тот наорал на демона посреди улицы. Кроули несколько секунд стоял с открытым ртом, а потом заткнулся и говорил исключительно о погоде. Но даже обсуждение погоды в речах демона плавно перетекло в нытье, отчего Азирафель решил прибегнуть к крайней мере. Он с удовлетворением наблюдал, как первый же метко брошенный им снежный комок залепил рот Кроули, и засмеялся, увидев его изумление.  Демон сел задницей прямо на снег, продолжая смотреть на ангела.
- Ты это специально!
- Да. И я буду делать это каждый раз, как только ты начнешь ныть, - наставительно сказал Азирафель. - Мне, знаешь ли, тоже не нравится мое задание, но я все же выполняю его, хоть и весьма паршиво.
- И ты знаешь, почему это. Потому что я здесь, - уверенно сказал Кроули.
Азирафель промолчал. Демон внимательно смотрел на него.
- Ты же понимаешь, что мы своими действиями нейтрализуем друг друга. Просто вспомни нашу прошлую встречу, -  с надеждой сказал Кроули. Сам он ту встречу вспоминать не любил. Именно во время нее демон осмелился рассказать ангелу про деловое соглашение, которое давно уже казалось ему самому блестящим способом избежать скуки и напрасной траты времени. Он легкомысленно предложил Азирафелю совмещать приятное с полезным, уверенный, что тот высоко это оценит. В ответ Кроули узнал много нового о себе, своем происхождении, смысле своего существования, чем был ужасно обижен, хоть и не подал виду. Опять он слишком много себе вообразил, решив, что они с ангелом друзья. И опять ему пришлось вернуться с небес на землю и понять, что ангел никогда не будет считать его другом.
Встретив его в Константинополе, Кроули поначалу был не рад, но Азирафель почему-то упорно искал его общения, несмотря даже на страх раскрытия, и демон не мог этому сопротивляться. Ему было скучно и одиноко в этом красивом заснеженном городе. И при возобновлении общения с врагом, надежда демона уговорить его на Соглашение снова начала тихо разгораться. Но сбыться ей было не суждено. 
Азирафель подождал, пока Кроули поднимется на ноги и отряхнется от снега, и сказал:
- Я знаю, что поможет развеять твою хандру. Как насчет горячего вина?
Кроули радостно согласился. На перспективы посидеть в таверне с ангелом, как в старые добрые времена он даже не рассчитывал. Память осторожно напомнила ему, как он отреагировал на близость Азирафеля в Риме, но демон отмахнулся. Это все дурацкий Калигула с его оргией, будь он неладен. Кроули мог контролировать свое тело и учился этому все лучше с каждым веком, даже людишки могут это делать, а он и подавно.
Но воспоминания о тех чувствах по-прежнему будоражили и вызывали любопытство. Кроули решил на всякий случай быть осторожнее с вином.
Он и Азирафель замечательно провели время за двумя бутылками вина, не заметив, как наступил вечер. После ангел пригласил его сыграть партию в шахматы, на что Кроули согласился, не раздумывая. Осмелев от вина, он заговорил о Соглашении, и надежда его окончательно рухнула: Азирафель снова был категорически против, хоть и обошелся в этот раз без ругательств.

Сейчас он сидел напротив злящегося Кроули, который в порыве разметал фигуры, и смотрел на него так, как смотрит родитель на неразумного ребенка. Демону внезапно стало тошно от этого взгляда.
- Так почему же опять «нет», ангел? - горько спросил он.
- Идиотский демон, - проворчал Азирафель. - Неужели ты не понимаешь, что если твои узнают об этом, они убьют тебя?
- Никто ничего не узнает! - заспорил Кроули. Но ангел резко перебил его:
- Я не могу так рисковать тобой, Кроули! Не заставляй меня, прошу.
Демон растерянно умолк, от неожиданности пронеся вино мимо рта. Ангел продолжал хмуриться.
- Не смогу простить себе, если ты пострадаешь из-за этой идеи, коллега, - тихо сказал он. - И не хочу пострадать сам. Мы и так встречаемся чаще, чем следует, но это происходит случайно. Это нам еще могут простить. Но не умышленный сговор, Кроули. За это нас ждет прямая казнь.
Кроули печально взглянул на разбросанные шахматные фигурки. Щелчком пальцев привел их и доску в порядок, вернув первоначальный вид прерванной игры.
- Твоя взяла, ангел, - сдавшись, сказал он. - Не хочу больше говорить на эту тему. Давай лучше сыграем. Насколько помню, ты мне проигрывал.
Азирафель хмыкнул.
- Ты явно что-то путаешь, Кроули, я прекрасно помню, что проигрывал ты.
Демон заухмылялся. В серых глазах ангела зажегся недобрый огонек.
- Ну, хорошо. Если ты проиграешь, то не будешь мешать мне выполнять задание. Если проиграю я, то даю слово, что завтра же уеду из Константинополя. Продолжим игру, коллега, - сказал Азирафель. 
Кроули вздрогнул, услышав предложение, но согласно кивнул. Всю оставшуюся игру он старательно тупил и косячил, наступив на горло собственной гордости и, что логично, с треском проиграл партию спустя десять минут. Азирафель не радовался победе. Он снова смотрел на демона пронизывающим взглядом, заставляющим того поежиться.
- Ты что, поддавался мне специально, демон?
- Я просто не хочу, чтобы ты уезжал, - хочет сказать Кроули.
- Тебе показалось, ангел, - говорит Кроули.

Анон

Re: Разнообразные развождо

Спасибо, анон!
Хорошие они у тебя, особенно концовка. А тот мудак из вычлененки емпнип подумал, что ази снежками с ним войну начал? Вот даже если убрать говнистость - он совсем даун выходит 

Анон

Re: Разнообразные развождо

Да, демон, который живет с начала времен, не знает о детской игре, ояебу.
Мне особенно понравилась партия в шахматы, где Всроули говнился так мерзко, что я на месте ангела давно бы доской его уебал.

Анон

Re: Разнообразные развождо

Да, демон, который живет с начала времен, не знает о детской игре, ояебу.

аноны из дружественного треда правы, это все-таких Хастур, и это единственное разумное объяснение.

все-таки это пиздец, насколько НК всрал характеры даже Неба и Аллаха.

Анон

Re: Разнообразные развождо

Мне особенно понравилась партия в шахматы, где Всроули говнился так мерзко, что я на месте ангела давно бы доской его уебал.

Что-то такое я когда-то читал про "не хорошего" мага и там считалось что он просто был не ООС в тот момент, и что это канонишный тру перетру характер, потому он так себя вел. Видимо, тут такое же объяснение 

Анон

Re: Разнообразные развождо

Аноны, мы тут понаписали про копов и не только, если кто не видел.
Копы на дайри:
https://tinyurl.com/dseas2fs
На дайри не копы:
https://tinyurl.com/3sdt4a9j
Все подряд на ао3
https://tinyurl.com/yj4k7arf

Анон

Re: Разнообразные развождо

Все подряд на ао3

Про Иуду оч классно, а будет продолжение с их отношениями с Иисусом?

Анон

Re: Разнообразные развождо

Все подряд на ао3

Про Иуду оч классно, а будет продолжение с их отношениями с Иисусом?

идея нам нравится! мы подумаем над этим!

Анон

Re: Разнообразные развождо

Ещё 5 рейтинговых фичков по копам!
https://archiveofourown.org/works/33250858 — у Келли кинк на повышенную волосатость Ричарда
https://archiveofourown.org/works/33250801 — Келли показывает свою первую татуировку

▼спойлер⬍

это бабочка на копчике

https://archiveofourown.org/works/33250732 — Келли застрял в превращении между овцой и человеком, а Ричард и не против
https://archiveofourown.org/works/33250603 — драбблик-шутка про гроб копа на колесиках
https://archiveofourown.org/works/33250543 — омегаверс и фурри аушка

Анон

Re: Разнообразные развождо

Перетаскиваю развождо вычлененки из тематического безблога, потому что обещал.

Название: Потому что лилия прекрасна, а жаба отвратительна
Фэндом: Гуд Оменс (сериал)
Пейринг: Хастур/Гавриил, второстепенные Хастур/ОМП и Дагон/ОЖП, Михаил, Азирафель, Кроули упоминаются прочие пейринги с ОМП и ОЖП
Рейтинг: R (возможно NC-17 за насилие и тематику)
Жанр: романтика, драма
Предупреждения: AU (отклонение от канона), насилие, смерти второстепенных персонажей, нецензурная лексика, множественные упоминания разного рода болезней, проституции, каннибализма и людоедства, алкоголизма, употребления наркотиков. Персонажи долбоебы, которые не умеют разговаривать, в том смысле что #Неозвученные чувства, Сложные отношения, Запретные отношения, Противоположности, Развитие отношений
Описание: Это — история об одном архангеле, который лишился своего поста из-за пары незначительных, но досадных ошибок и одном демоне низкого происхождения, безуспешно ждавшем повышения тысячи лет напролет. О том, как они, несмотря на свою природу, может и не дружили, но по крайней мере не враждовали. И при случае старались друг другу помочь, даже если от этого становилось только хуже. Как так вышло? С чего это началось и чем закончилось? Почему некоторые не могут донести главную мысль сразу? Если в сериале вам недодали именно этого пейринга — вы очень оригинальный человек, но опасайтесь рискованных финансовых вложений

▼Лютеция, 52 год до нашей эры⬍

— Что ж, это было быстро, — сказал Азазель.

— Погоди, мы же еще не начали, — возразил Лигур.

— Вы — возможно. А Дагон уже закончила.

— Хастур пока даже не пришел.

— Проблема Хастура. То, что вы, дети Анабота, нерасторопны, не значит, что кто-то должен вам подыгрывать. А теперь закрой свой прекрасный нежный рот и дай мне насладиться моментом.

+++

Вот что произошло: в комнату чужого дома вошли две женщины, одна из которых выглядела как молодая пышнотелая нубийка, а другая — как бледная северянка с очень острыми зубами. Женщины двигались поспешно и неуклюже, скорее ощупывали друг друга с любопытством, чем ласкали. В какой-то момент напряжение между ними стало почти угрожающим, но секунду спустя расстегнутая золотая застежка упала с тихим звоном на пол и последовавший за этим шелест ткани стер тревогу до простого беспокойства, а несколько жадных поцелуев уничтожили ее почти бесследно.

— Если ты мне солгала, то поплатишься за это.

— Не волнуйся, райская птичка. Демоны держат свое слово гораздо лучше, чем ангелы. Потому, что мы знаем, каково это — быть наказанными.

— Неужели?

Иегудиил считалась младшей из архангелов, потому что позже всех получила физическое тело — формальность этой причины Небеса не смущала. Но, младшая или нет, она вполне подходила под выставленные Азазелем условия.

Они были очень просты: побеждает тот, кто первым займется сексом с архангелом — «ни прямого обмана, ни насилия, это — для неудачников вроде Асмодея». Приз — два легиона мелких бесов, личное оружие и протекция в департаменте уныния.

Чтобы не оставить молодых демонов, согласившихся на участие в этом пари, совсем уж без шансов на победу, Азазель лично разузнал, где случится ближайшая крупная битва. Подобные события всегда приманивают архангелов. Большинство из них любят кровопролитные сражения, по тем или иным причинам.

И, едва первая из них спустилась на землю, — а Иегудиил всегда появлялась заранее — Дагон подошла к ней, чтобы спросить, не нужен ли той связной в Аду. Это, конечно, не было в прямом смысле слова соблазнением, скорее покупкой, но все же вполне вписывалось в условия. На переговоры ушло еще минут двадцать, но это не слишком много, когда ставки настолько высоки.

— Не думаю, что такие, как ты, в курсе, на что похожи небесные наказания.

Иегудиил развернула обвивавшую запястье ленту, и, пропустив ее сквозь пальцы, сняла иллюзорное чудо, высвобождая хлыст гнева господня. Не самое смертоносное оружие на Небесах, но его вполне достаточно, чтобы сдержать одинокого демона.

Быстрым, почти неуловимым, движением рук, Иегудиил обернула его вокруг шеи Дагон, а, секунду спустя — новым витком захлестнула вокруг торса.

— Любишь связывать девочек? Я думала, мы договорились на обычный секс.

— Люблю чувствовать себя в безопасности. Я сейчас рискую гораздо больше, чем ты.

— Ты не рискуешь ничем. Все знают, что архангела никто не накажет.

Это было не совсем верно. Архангела вполне может наказать другой архангел — точнее, несколько. Численный перевес в таких ситуациях создает иллюзию справедливости. Собственно, именно для этого они и создали совет архангелов.

Никому из демонов знать об этом не стоило.

— Займи свой язык чем-нибудь более достойным, чем пустая болтовня, — ответила Иегудиил и, с силой потянув хлыст гнева господня вниз, заставила Дагон встать на колени.

И та действительно нашла, чем занять свой язык.

+++

Римляне оказались под стенами Лютеции совершенно неожиданно.

Иегудиил всегда гордилась тем, что ее невозможно застать врасплох, но им это удалось. По всем подсчетам галльская армия должна была продержаться еще не меньше получаса, а то и дольше — их разведка располагала самой точной информацией, у них было время на подготовку. Но, видимо, этого оказалось недостаточно.

Выбежав из дома красильщика, стоявшего сейчас на крепостной стене, Иегудиил на ходу поправила платье и снова скрыла хлыст гнева господня под иллюзорным чудом.

Она ненавидела ощущение тревоги перед неизбежным штурмом. Это было ожидание в чистом виде, спрессованное до предельный плотности. А ждать Иегудиил терпеть не могла, это ее нервировало и она распространяла беспокойство вокруг себя, точно пожар, что не особенно помогало защитникам крепости.

Гавриил буквально поймал ее за руку у крепостной стены и рывком развернул к себе, ровно в тот момент, когда на Лютецию обрушился новый град стрел.

Выбранное Гавриилом место было вполне подходящим для встречи и безопасного — для тех, кого не ранит человеческое оружие, по крайней мере, — наблюдения за происходящим. Неудивительно, что демоны выбрали его же; краем глаза Иегудиил заметила среди них ту, в компании которой только что провела несколько приятных минут.

— Иегудиил, почему ты еще не приступила к работе?

— А где Михаил?

— Она в последний момент решила, что присмотрит за римлянами.

Это объясняло, почему точные разведданные и тщательная подготовка галлам не помогли. Михаил была победоносной, даже если никак не вмешивалась в ход сражения, и иногда это было крайне неудобно.

— Итак, почему ты праздно шатаешься по улицам? Насколько помню, ты обязана следить за спасением смертного стада. И помогать праведникам.

— Ты не думал, что не стоит называть их «стадом»? Как-то невежливо звучит. Они просто люди.

— Не пытайся сменить тему.

— Я не пытаюсь.

— Подожди… — Гавриил замер, внимательно вглядываясь в нее, и Иегудиил поняла, что ей не удастся просто скрыть случившееся. — От тебя просто несет злом. Ничего не хочешь мне сказать?

— Это — город, который вот-вот погибнет. Здесь полно зла.

— Ты понимаешь, что я имею в виду. От тебя пахнет демоном, Иегудиил.

— Демонов здесь тоже полно, — она кивнула на стоявшего чуть поодаль Азазеля.

Тот, почувствовав на себе взгляды архангелов, поднес правую руку к лицу и, распрямив указательный и средний пальцы, так, что они сложились в подобие буквы «V», провел между ними обоими языками.

Несмотря на то, что секс в обществе ангелов порицался, а целомудрие считалось важным достоинством, некоторые смотрели на это ограничение сквозь пальцы — в конце концов, сам по себе секс обычно был довольно безвреден, если дело не доходило до зачатия. Но Азазель был живым доказательством того, что «обычно» не значит «всегда», и все же есть та граница, перейдя которую можно пасть от одного только блуда.

На собраниях совета архангелов Гавриил любил напоминать об этом, утверждая, что как только наверху разберутся с вопросами посерьезнее, та же участь ждет Селафиила, если тот не одумается.  Обычно после этого начинался утомительный спор о целомудрии, достаточно длинный, чтобы к его концу остальные архангелы жалели, что эти двое не могут пасть от пустословия, избавив всех от страданий.

— От тебя, — Гавриил надавил на это «тебя» так, что он превратилось в рык, — просто воняет, блядь, демоном. Не от них.

Он определенно разозлился. Иегудиил даже задумалась о разумности принятого чуть раньше решения: связной в Аду, конечно, давал определенные преимущества, но она уже сомневалась, что нравоучения от Гавриила этого стоили.

Тот осторожно отодвинул волосы Иегудиил — прическу она привести в порядок не успела — в сторону и выразительно посмотрел на ее плечо. Она, стараясь стоять прямо и выглядеть настолько невозмутимо, насколько это возможно в атакуемом римлянами городе, скосила взгляд, пытаясь хоть что-нибудь разглядеть.

Успела ли она убрать  со своей кожи все следы демонически-острых зубов?

Что ж, похоже нет.

— А это появилось случайно?

Иегудиил ненавидела лгать. Ложь непродуктивна. Ее легко обнаружить и после потребуется новая, чтобы скрыть причину первой.

Правильно подобранная полуправда — гораздо более эффективное оружие.

— Ну, у меня было свободное время и я встретила тут одну девушку.

— Вас с Селафиилом вообще хоть что-то кроме девушек интересует? Глупый вопрос, извини. Знаю, что нет. И тебе лучше перейти к части с демоном.

Иегудиил сделала все возможное, чтобы выглядеть как можно более виноватой. Когда к тебе не относятся серьезно по настолько надуманной причине как получение тела в последнюю очередь, поневоле учишься использовать чужую снисходительность в своих интересах.

— Я не знала, что она демон, понятно? Там было какое-то очень странное чудо, раньше я с такими не сталкивалась. Она обманула меня.

— Ты думаешь, это звучит убедительно?

— Правда всегда звучит убедительно.

Отважный юноша, решивший подняться на городские укрепления, чтобы заменить там погибшего пару минут назад отца, не сумел вовремя пригнуться, и римская стрела вонзилась ему в шею.

Он сделал пару шагов назад, перевалился через край стены с внутренней стороны и кровь из его смертельной раны закапала на рукав Гавриилу.

— Посмотри, что ты наделала. — Он провел по  пятнам пальцами, заставляя кровь мгновенно высохнуть и тут же истлеть до осыпавшегося на землю праха.

— Я?

— Если бы не ты, я бы здесь не стоял.

— Ты бы не стоял здесь, если бы не считал своим долгом меня отчитывать.

На плечо Гавриила упали еще несколько капель крови и он устранил их таким же чудом. Ему определенно повезло, что юноша не успел перед смертью вырвать стрелу из раны.

— Это и есть мой долг. Ведь ты, похоже, забыла, что нам запрещено общаться с демонами.

— Кто говорит об общении? У нас был трах. И довольно неплохой.

— Спасибо, Иегудиил, я не хотел этого знать.

— Тогда мог бы не заводить этот разговор вовсе. Занялся бы чем-нибудь полезным для разнообразия.

Они стояли достаточно близко к городской стене, чтобы слышать, как армия приближается. Время стрел прошло, римляне готовились ко второй фазе штурма.

— Если бы ты была обычным ангелом, я бы прямо сейчас написал отчет об этом инциденте и ты отправилась бы в Ад быстрее, чем успела бы придумать очередное дурацкое оправдание.

— Но я не обычный ангел и тебе придется просто смириться с тем, что не все такие безгрешные как ты.

— К сожалению.

— Жаль, что твоя безгрешность не распространяется на использование чудес в личных целях.

— Я никогда…

— Никогда, кроме тех случаев, когда тебе нужно почистить очередной наряд, или перекрасить нитки в швейной мастерской, потому что не можешь ждать еще неделю, или…

— Заткнись.

— Или если нужно поправить краску на ресницах, или…

— Заткнись, я сказал! — все архангелы были созданы громогласными, просто на всякий случай. Сейчас это определенно было кстати: штурм города — явление довольно шумное.

Недостаток громогласности был в том, что стоявшие неподалеку демоны слышали определенно больше, чем им следовало бы.

— По-твоему, это сопоставимо с отвратительной связью, в которую ты вступила?

— Напиши на меня жалобу. А я напишу на тебя.

Гавриил замер, явно неуверенный в том, что этот спор стоит продолжать. Даже абсолютно убежденный в собственной правоте, он понимал, что наверху решат по-своему, и далеко не факт, что в его пользу.

— Я, кажется, обязана следить за спасением людей и помогать праведникам, — добавила Иегудиил.

— Именно. Рад, что ты об этом еще помнишь.

— Тогда чего ради я стою здесь и разговариваю с тобой?

Они были слишком заняты своим спором, чтобы заметить как компании демонов присоединился еще один.

+++

— Я ничего не пропустил? — спросил Хастур. — Архангелы еще остались?

— Ну, первую увела Дагон, но только что прибыл еще один, — Азазель лениво махнул рукой в сторону оживленно спорившей пары.

— Тот, что слева?

— Именно.

— Вроде, на вид ничего себе, — медленно произнес Хастур, внимательно рассматривая архангела.

У того было мужское тело — высокое, статное, мощное. Большое и тяжелое, говоря иначе. Наверняка крылья, поднимавшие его в воздух, были просто огромными.

Однако, несмотря на стать, в осанке читалась легкая усталость, а, присмотревшись к лицу легко было увидеть признаки увядания: морщины на шее, на лбу и в уголках глаз, серебро первой седины в волосах.

Хастур был молод для демона, но уже провел достаточно времени с людьми, разносящими неприличные болезни, чтобы знать: человеческие мужчины в этом возрасте падки до разных постельных утех. Их даже не надо соблазнять, они сами идут на поводу у своей похоти, порой даже тратя на это немалые деньги.

Говоря проще, архангел выглядел доступно. Его соблазнение казалось делом пары дней.

Возможно, будь Хастур чуть больше склонен задумываться, оценивая ситуацию, в которой оказался, он бы понял, что глупо считать верным для архангела то, что было бы верным для человека. И этот архангел, скорее всего, получил свою седину примерно тогда же, когда Азазель — свою черную кожу, а Иеремиил — ямочки на щеках.

Но задумываться Хастур был не склонен.

— Я согласен на этого.

— Правда? — усмехнулся Азазель. — Ты хоть знаешь, кто это? Архангел Гавриил, один из двух архистратигов божьих, хранитель зе…

— Я согласен на этого, — упрямо повторил Хастур.

— Мне нравится твоя целеустремленность, но у тебя бы все равно ничего не вышло. Он редко бывает на земле.

Хастуру стоило бы прислушаться к этому «ничего бы не вышло», но, именно в этот момент мимо демонов пронесся яростно вопящий старик с пылающим факелом и горшком масла в руках.

Старика звали Брайс и он первым решил, что лучше сжечь Лютецию, чем отдать римлянам. Его роль в этой истории гораздо значительнее, чем в истории Парижа.

Хастур еще раз посмотрел на архангела. Тот действительно был на вид ничего себе, и перспектива получить два легиона мелких бесов выглядела заманчиво, но Вельзевул сказала, что Хастур должен проследить, чтобы трупы не просто провалились в колодцы Лютеции, как в прошлый раз, а попали в воды реки и смогли их отравить. И если этого не случится, то она будет расстроена.

А Вельзевул — не та, кого стоило расстраивать. По крайней мере, если планируешь дальше жить со всеми конечностями и именно с теми, к которым уже привык. Так что соблазнение архангела могло подождать.

В последний раз взглянув на архангела — Гавриил? нужно будет запомнить — Хастур быстрым шагом ушел в сторону колодца.

+++

— А мы не должны сказать Хастуру, что пари уже закончилось?

— Пошел бы он нахуй. Если бы он не опоздал, у нас было бы больше шансов.

Богул взглянул на Лигура с осуждением, но ничего не сказал вслух. Потому что, возможно, тот был прав.

▼Александрия Египетская, 0 год⬍

Насчет того, что Гавриил редко бывает на земле, Азазель не обманул — он вообще был довольно честным, в отличие от большинства демонов отвечавших за блуд. Именно поэтому Хастур все еще верил в то пари с соблазнением архангелов. Тем более, никто из братьев даже не упоминал, что хоть чуть-чуть приблизился к победе, так что шансы у Хастура были. Важно было их не упустить при следующей встрече.

И она, конечно, случилась.

В следующий раз Хастур и Гавриил встретились в Александрии, благодаря одному праведнику.

Имени праведника Хастур не знал. На самом деле, он не знал даже что тот праведник. Для него это был просто парень, который много лет помогал прокаженным, проводя с ними дни напролет, до тех пор, пока всем не стало очевидно, что он тоже заразился.

Естественно, после этого он лишился места в гончарной мастерской, куда его еще пускали работать, несмотря на общение с прокаженными, и большую часть времени теперь проводил, сидя на углу не особо людных улиц, надеясь на подаяние. И стараясь не расковыривать язвы.

А потом, в самый неподходящий, с точки зрения Хастура, момент — за пару недель до того, как начали бы отгнивать ступни, — Небеса послали к прокаженному архангела.

Хастур наблюдал за ними из тени, стоя в узком проулке между домами. Точнее, наблюдал он за прокаженным — его история была слишком забавной, чтобы не возвращаться к ней время от времени, — а Гавриил появился там совершенно случайно. Или что-то вроде того. Просто завернул с соседней улицы и неспешно осмотрелся — рядом никого не было, кроме пары бродячих псов и старика, чинившего что-то из одежды, сидя на пороге соседнего дома — и только после этого подошел к прокаженному.

— Эй, смертный. — Гавриил осторожно толкнул того в бедро мыском ноги и тут же попятился, чуть подобрав полы одежды, будто обнаружил, что наступил в дерьмо. — Смертный, смотри на меня. Сегодня бог пришел на землю и ты, как праведник, должен получить награду. Ты хочешь награду?

Прокаженный, наконец, повиновался и поднял голову, глядя на него с недоверием. По крайней мере, Хастуру показалось, что это было недоверие — выражение лиц прокаженных трудно определять, черты точно оплавляются, даже улыбку невозможно отличить от гримасы ужаса.

Так и не дождавшийся ответа Гавриил извлек из складок одежды небольшой отрез ткани и плавным движением накинул его на голову окончательно опешившиму прокаженному. Стараясь держаться от того как можно дальше, Гавриил приложил кончики пальцев к покрытому тканью лбу и сотворил чудо.

Исцеляющее, естественно.

Хастур поморщился и жаба у него на голове согласно квакнула.

Ткань упала на землю и исцеленный прокаженный издал стон, с восторгом рассматривая собственные руки, с которых бесследно исчезли белесые пятна язв. Жадно глотая ртом воздух, он ощупывал собственное лицо, размазывая по нему слезы счастья.

Возникшая пауза идеально подошла для того, чтобы Хастур, выскользнув из тени переулка, приблизился к Гавриилу, явно терпеливо ожидавшему благодарности. Прежде чем заговорить, Хастур замер, глядя ему в спину.

Под одеждой — тот сейчас носил тогу, как римлянин — различить очертания тела было почти невозможно, но Хастур предположил, что спина красивая. Ангелы должны быть красивыми целиком. Азазель как-то упомянул, что изначально они создавались чтобы услаждать взгляд бога, а вкус бога, очевидно, был безупречен.

— Привет, небесный гость. — Это было отличное начало для разговора: не оскорбительное, но и не подобострастное.

Оставалось придумать, что сказать дальше.

Гавриил обернулся.

Он посмотрел на Хастура с некоторым удивлением, быстро превратившимся в отвращение, выраженное удивительно по-человечески: брови чуть сдвинулись к переносице, а верхняя губа брезгливо скривилась.

— Боже, еще и сраный демон тут, — негромко сказал Гавриил, явно самому себе, а потом резко развернулся и просто исчез с тихим треском, похожим на звук удара молнии, за которым не последовал гром.

Это было довольно обидно. Мог бы сказать хотя бы «Привет, сраный демон».

С другой стороны, Хастур по крайней мере заговорил со своим архангелом. Братья — ни родные, ни Лигур, — ничего подобного даже не упоминали. Дагон намекала, что у нее дела идут лучше, но пока состязание не окончено, второе место — уже неплохо.

— Воистину велик бог, посылающий такие чудеса!.. — нараспев провозгласил бывший прокаженный, к которому наконец-то вернулся дар речи.

Хастур молча ухватил его за волосы и выдавил сквозь кожу чудо заражения. Достаточно сильное, чтобы хватило на дюжину человек.

На было очистившихся руках проступили бледные пятна, их края набухли, подворачиваясь внутрь. Брови и губы вздулись, как от укусов диких пчел, переносица смялась, точно от сильного удара, когда из ноздрей хлынула смешанная с гноем кровь.

Снова прокаженный опять зарыдал, но на этот раз уже от горя.

— Воистину велик тот, кто посылает чудеса на землю, — согласился с ним Хастур и ушел по своим делам, не дожидаясь, пока чудо вступит в полную силу.

Если старику, так и не отвлекшемуся от своего занятия, не повезет, чудо докатится даже до него.

▼Небеса, 48 год нашей эры⬍

— Очень неловко об этом заговаривать, но…

Гавриил даже не поднял голову, слишком сосредоточенный на попытках разобраться в объяснительной записке, кое-как нацарапанной на глиняном черепке. Наверное, там было что-то важное.

Иисус прокашлялся.

— Я сказал, неловко об этом заговаривать, но мне нужно кое-что с вами обсудить.

Наконец, Гавриил его заметил. Несколько секунд он внимательно вглядывался в лицо Иисуса, явно пытаясь вспомнить, кто перед ним.

— Мне посоветовали послать Метатрона, но дело такое личное, не хотелось его беспокоить, — продолжил Иисус и взгляд Гавриила, наконец, прояснился.

— О, так вы сын божий. Стоило сразу представиться, я бы все отложил. У меня много дел, но ради вас…

— Ничего страшного. Мне совсем не трудно подождать. Но все же разговор довольно важный, видите ли, это касается моей матери.

— Конечно. Галилейская дева. Да, мне довелось с ней встретиться, и это очень, очень большая честь. Надеюсь, у нее все хорошо?

— Ну, она недавно скончалась.

— Прискорбно слышать. Она вроде бы была не очень старая? Я не замечал ее в Эдеме, и…

— Да, она сейчас в Чистилище. Вообще-то именно об этом я бы и хотел поговорить.

— Боже мой! — отложив черепок, Гавриил поднялся из-за стола и в пару широких шагов приблизился к Иисусу. — Похоже, произошла какая-то чудовищная ошибка. Что ж, хорошо, что вы обратились именно ко мне. Я немедленно займусь решением этой проблемы и ваша мать отправится в рай так скоро, как это возможно.

Иисус вздохнул, зная, что продолжение разговора тому не понравится.

— Я очень, очень рад, что вы готовы пойти навстречу. Понимаете, у нее осталось о вас и о той встрече не самое лучшее впечатление. Мягко говоря. Поэтому она отказывается подниматься на Небеса, пока вы здесь. Если честно, она даже настаивала на вашем… устранении.

— Что?

— Извините. Не волнуйтесь, — Иисус поднял руки, будто показывая, что безоружен. — Никто не будет просто так вас устранять. Решено было устроить общее совещание, чтобы прийти к решению, которое в большей или меньшей степени подойдет всем.

— Кем решено? Кто вообще…

От учтивого, пожалуй, даже заискивающего тона не осталось и следа.

Иисуса заложил один из лучших друзей. Большая часть остальных предпочла спрятаться, вместо того, чтобы попытаться его спасти или хотя бы поддержать. Люди, за неделю до казни кричавшие «осанна!», плевали ему в лицо и кидались камнями.

Удивительно, что после всего этого кто-то еще мог его разочаровать.

Но все же ангелы оказались способны это сделать — ровно в тот момент, когда Иисус понял, что они вежливы с ним только из-за его божественной части. И каждое лишнее осознание этого факта все еще было болезненным.

— Совет архангелов, — любезно пояснил Варахиил, входя в комнату. — При участии Метатрона, конечно.

— А ты в курсе, что совет архангелов возглавляю я?

— Возглавлял.

Иисус снова вздохнул:

— Я пытался его подготовить, но, боюсь, у меня не получилось.

— Не принимай на свой счет. — За Варахиилом вошла Иегудиил. — Не думаю, что он способен хоть кого-то выслушать.

Вообще-то этими словами можно было описать любого архангела, и, возможно, если бы Иисус был чуть меньше уверен в бессмысленности любых разговоров с ними, он бы произнес это вслух.

— Все серьезные решения принимаются только двумя архистратигами.

— У нас временно один архистратиг. Второго сместили. Жаль, ты не смог явиться на то собрание, неделю назад. Ты был у портного, мы не стали тебя отвлекать.

Иисус сомневался, что справедливость выглядит именно так.

Он прекрасно понимал, почему маме не нравился Гавриил, но все же он не заслуживал подобного обращения. Сейчас Варахиил и Иегудиил больше всего напоминали сейчас пару детей, планировавших жестокий розыгрыш.

Он мог бы вмешаться, но даже если бы по какой-то причине его бы послушали, это только затянуло происходящее сильнее, и, возможно, сделало хуже.

— Подождите! Вы не можете лишить меня места архистратига только за то, что какая-то пустоголовая истеричная сука не смогла за сорок с лишним лет забыть…

Иисус сказал себе, что не стоит обращать внимание на эти слова. Гавриил явно был расстроен. А мама все равно не узнает, что он так ее назвал.

— По-моему, ты только что усугубил ситуацию, — Иегудиил пожала плечами. — Поздравляю.

— Дело не только в деве Марии. Понимаешь, прежде чем посылать наверх ее просьбу, мы задумались об одной вещи, случившейся в райском саду. Там какой-то болван отправил змея охранять Древо Познания, не припомнишь, кто?

— Четыре тысячи лет прошло, ради всего святого, Варахиил…

— Главный над всеми змеями и гадами ползучими.

— Я же не знал, чем это кончится.

Варахиил молча развел руками.

— Вы не можете меня просто выкинуть отсюда. Без меня все развалится.

— Твое место займет Иегудиил. — Варахиил кивнул в ее сторону и она склонила голову с очевидно притворным почтением. — Сверху уже спустили окончательное решение. Можешь спросить у Метатрона.

— Она? Серьезно? Там хоть в курсе, что она переспала с демоном?

— Ты так говоришь, как будто хуже этого и быть ничего не может, — пробормотала Иегудиил.

— А что, у тебя есть идеи еще хуже?

— Вообще-то, я тоже думаю, что тебе не стоило спать с демоном, — Варахиил даже не повернулся в ее сторону. — Но тут уж с чем сравнивать.

Из божьих тварей ангелы были созданы первыми.

Самыми первыми в пустоте возникли херувимы — прекрасные флейтисты, закрывающие крыльями свои глаза, чтобы не ослепнуть от божественного сияния. Следующими стали серафимы — по сути, слегка упрощенная версия херувимов. А потом божественное сознание озарила мысль о том, что, возможно, миру нужно нечто большее, чем просто музыка.

И после этого на свет появились архангелы — первые существа, созданные для работы.

Как это часто бывает, первые — не значит лучшие. И со своей работой они, в сущности, справлялись не так хорошо, как могли бы.

— Я по крайней мере не ела человечину.

— Я не ел человечину! — Варахиил редко повышал голос, и почти всегда — в случаях, когда речь шла о том неудачном принятии человеческого жертвоприношения. Тени вокруг него чуть сгустились. — Только попробовал. И вообще, тогда это показалось мне хорошей идеей. Я не пытаюсь оправдаться, но…

Иисус со вздохом закрыл уши руками.

Иногда он больше всего на свете хотел, чтобы ангелы напоминали существ из рассказов матери. Но, как оказалось, она приукрасила правду. Матери часто так делают.

— Но ты проглотил то мясо. Это считается.

— Знаешь, вот не тебе сейчас решать, кто где согрешил.

Гавриил открыл рот, явно собираясь возразить, но взгляд Варахиила заставил его запнуться. Повисшая пауза была мучительно неловкой и кто-то должен был ее прервать.

— Мне же не обязательно будет присутствовать? — спросил Иисус.

Он не назвал бы себя трусом, но сейчас ему меньше всего хотелось с кем-то спорить или пытаться что-то доказать. Возможно, он слишком долго пытаться уговорить маму простить Гавриила, но она упрямо стояла на своем — она всегда была упрямой.

А, возможно, даже всепрощение однажды может износиться и надоесть.

Или он просто не хотел видеть еще хоть одно судилище. Слишком много плохих воспоминаний.

Честно говоря, Иисус понятия не имел, какой вариант — верный, и какой нравится ему хоть немного больше других.

— Думаю, это даже нежелательно. Решение таких проблем всегда очень утомительно и выглядит довольно неприятно.

Иисус кивнул.

По крайней мере, он наконец заберет маму из промозглой ямы чистилища и она окажется там, где должна быть. И все закончится.

— Пожалуйста, постарайтесь обойтись без лишней жестокости, — попросил он, прежде чем развернуться и быстрым шагом уйти в сторону небесных врат.

Конечно, его никто не слушал. Как всегда. Иисусу давно уже казалось, что никто и никогда не будет его слушать.

+++

Собрания совета архангелов проходили в небольшом зале, идеальном для подобных вещей: высокие изящные колонны, широко раскрытое отверстие окулюса, сквозь который всегда проникал мягкий свет, напоминающий о невидимом присутствии бога — к тому же в его луче удобно было появляться Метатрону, единственному не-архангелу, которому дозволялось сюда входить.

А еще в этом свете прекрасно была видна разница в оттенках одежды. Мелочь, но крайне приятная — Гавриил потратил немало времени на поиски тоги идеального белого цвета: не вульгарного чисто-белого, но без ноток желтизны.

То, что братья и сестры использовали его отсутствие для тайного собрания, несомненно, было отвратительно. Это же не была пустая прихоть, Гавриил должен представлять рай во всем величии, конечно ему нужна хорошая одежда. И немного сурьмы, чтобы сделать взгляд более пронзительным. И некоторое количество дополнительных чудес для того, чтобы очистить белую ткань от сурьмы. Варахиил уже не раз говорил, что это недопустимое превышение полномочий, но он до сих пор ходил в схенти, и хотя бы поэтому прислушиваться к его словам было бы глупо.

Впрочем, сейчас, наверное, имело смысл немного повиниться. И отказаться от пары привилегий, раз уж так необходимо понести наказание. И, уже после того как все утихнет, отправить наверх просьбу о восстановлении титула архистратига, заодно напомнив, что Иегудиил переспала с демоном.

Проблема с Марией не могла быть слишком серьезной: праведники обычно не покидают сада, так что остальным достаточно будет заверить ее, что она больше не столкнется с Гавриилом, а ему самому — просто напомнить остальным, что до второго пришествия ему вообще не обязательно общаться с людьми.

Иегудиил чуть отступила в сторону, позволяя Гавриилу выйти вперед. Остальные уже собрались в центре, под самым окулусом, явно их ожидая.

— Надо же. Я думала, и эту часть придется провести заочно. — Михаил явно была недовольна. Дурной знак.

— Я уверен, мы сможем быстро со всем разобраться, — Гавриил вежливо улыбнулся, входя в круг, чтобы быть хорошо видным каждому из братьев и сестер. Свет из окулюса был сегодня особенно ярким, как будто бог действительно решил взглянуть на  собрание.

— Уверен, так и будет, — Варахиил с ответной улыбкой занял свое место в круге и Иегудиил встала с ним рядом.

Гавриил выдержал небольшую паузу, прежде чем начать. Прекрасный момент тишины.

— Пожалуй, нам стоило бы обсудить заочное собрание, как вы это назвали. Но, наверное, начать стоит с другого.

— Наверное, — кивнула Михаил.

— Я признаю, что ситуация некрасивая, просто мне не кажется, что стоит уделять ей так много внимания.

Еще одна пауза. Гавриилу показалось, что он слышит смешок за спиной, со стороны, где стоял Селафиил, но он поборол желание обернуться.

— Возможно, я действительно прогневал деву, — произнес он, чуть склонив голову. — Мы все совершаем ошибки, вы знаете это не хуже меня. Варахиил ел человеческую плоть.

— Я не ел!..

— …Михаил случайно сожгла праведника. Рафаил и Сандальфон, которого она благословила, насколько помню, тоже сожгли как минимум пятерых. Уже намеренно.

— Что случилось в Содоме — осталось в Содоме.

— Мы же не выносим это все на общее обсуждение. Мы не устраиваем разбирательство вокруг отношений Селафиила с очередной смертной женщиной. Сколько бы их ни было. Мы не поднимаем вопрос того, была ли права Уриил, когда устроила извержение стронгилского вулкана. Мы не собираемся в круг, чтобы поговорить о том, почему Иегудиил взяла с собой хлыст гнева господня, когда отправилась на блядки и как его там использовала.

К концу этой фразы Гавриил неожиданно обнаружил, что тишина вокруг стала просто пугающе выразительной.

— Звучит как необоснованное обвинение в неверном использовании господня орудия, — медленно произнесла Иегудиил. — Причем высказанное очень грязным языком.

— Звучит как очень порочная фантазия, я бы сказал.

— Естественно, это же Гавриил. У него вечно такие вещи на уме. Хочу напомнить, он и о скотоложестве не брезгует рассуждать.

— Я считаю, что Селафиил и Иегудиил заслуживали осуждения за свою распутность. Но у Гавриила  появилась какая-то противоестественная привязанность к этим историям. Особенно в последнее время.

— Мне тоже кажется, что это гораздо более распутно: непрестанно думать о чужих прелюбодеяниях.

И в этот момент Гавриил, наконец, осознал, что братья и сестры вовсе не позволили ему встать в центре, чтобы высказаться в свою защиту.

Они его окружили.

— Гавриил всегда был немного… как бы это помягче… Испорченным.

И они говорили о нем в прошедшем времени.

— Всего лишь «немного»? Сколько я его помню, он сквернословил чаще, чем дождь идет.

— Он вовсе не был таким всегда. Просто распустился из-за того, что получил слишком много власти.

— Но сквернословил он с самого появления сквернословия.

— Мне не кажется, что само по себе сквернословие — такая большая беда. Но вы бы слышали, как он только что назвал деву Марию.

— Послушайте, а может нам стоит его просто… — Михаил нарисовала пальцем в воздухе нисходящую спираль.

Архангелы появились на свет без чувства такта, его создание было отработано чуть позже, на престолах. Конечно, они могли бы развить это чувство самостоятельно, но не посчитали нужным, и поэтому ничто не мешало им сейчас говорить о Гаврииле так, будто его рядом не было.

Он догадывался, что братья и сестры обсуждают его за спиной, но не предполагал, что они могут над ним потешаться. И уж тем более — что кому-то придет в голову назвать его «распутным». Возможно, он был немного горделивым. Возможно, его порывистость можно было принять за гнев. Но распутство? Чушь. Гавриил по праву мог считать себя самым целомудренным из всех архангелов.

Впрочем, было кое-что хуже этих обвинений.

Он хорошо знал эти взгляды.

Гавриил сразу понял, что имела в виду Михаил. В прошлый раз он сам участвовал. Не самым активным образом — поскольку не носил оружия, а делать подобное голыми руками было бы мерзко. Просто пока другие архангелы отрезали Иеремиилу крылья, Гавриил придавливал его коленом к полу и зажимал рот. Крики — это так неприятно.

Архангельские крылья не имеют постоянного физического воплощения, но при воспоминании о казни Иеремиила какие-то мышцы в спине у Гавриила начали нервно подергиваться.

— Мы не будем этого делать. — Строго сказала Иегудиил. — Во-первых, никто не хочет, чтобы повторилась история с Иеремиилом. Во-вторых, он все-таки архистратиг. Бывший, но давайте проявим уважение. Ну, и в-третьих, мне понадобится его помощь: он хорош в подсчете чудес, чего ради нам его лишаться?

Она положила руку Гавриилу на плечо. При других обстоятельствах этот покровительственный жест привел бы его в ярость.

Но сейчас? С некоторым разочарованием в самом себе, он осознал, что испытывает облегчение.

— Мы должны быть милосердными.

— Ты просто хочешь скинуть на него грязную работу, так?

— Не грязную. Скучную. Это будет для него достаточным наказанием, я уверена.

— Возможно. Раз ты теперь архистратиг, я соглашусь с твоим первым решением на новом посту, — Михаил кивнула. — Но если мы узнаем еще хоть об одном проступке…

Она тоже выдержала небольшую паузу. У нее это получалось не так эффектно, как у самого Гавриила, но он не мог не признать, что сейчас Михаил почти удалось с ним сравняться.

— …Ты, Гавриил, пожалеешь, что мы сегодня не заставили тебя самого вырвать себе все крылья.

— И сожрать их.

— Варахиил!

— Что?

— Варахиил, господи, просто замолчи.

+++

— Ты спасла меня?

Судя по его виду, необходимость выразить благодарность вызывала у Гавриила физические мучения.

Ему очень повезло, что изгнание Иеремиила стало причиной вспышки божьего гнева, граничившего с истинной яростью — иначе бы Гавриила вышибли с его места уже давно: он умудрился достать всех и год от года становился только хуже. Может, не настолько хуже, чтобы устраивать ему падение, но близко к тому.

Конечно, никто из архангелов не был идеален — тут он не ошибся, но никто из них не был настолько заносчивым лицемером, как сам Гавриил с его использованием чудес в личных целях и бесконечными попытками протолкнуть в небесные скрижали новые поправки, призванные испортить жизнь другим. Давайте сделаем так, чтобы секс приводил к немедленному падению. Давайте запретим неопрятно одеваться, а нарушителей будем отправлять прямо в Ад. Потому что, очевидно, на данный момент пало недостаточно ангелов и Гавриилу было нужно больше свободного места на Небесах, чтобы с комфортом разместить свое эго.

На самом деле, Иегудиил была уверена, что Гавриил заслуживал смещения с должности куда больше, чем Иеремиил. Тот был просто слегка раздражительным.

— Мне действительно понадобится твоя помощь, — примирительным тоном сказала Иегудиил. — И, кроме того, ты ведь прав: мы все несовершенны. Нельзя так строго карать за пару опрометчивых фраз, ты этого не заслуживаешь.

Она не лгала: вряд ли кто-нибудь справился бы с учетом чудес лучше Гавриила. Но была и еще одна причина, о которой не стоило говорить вслух: насколько она знала, — а Дагон в некоторых вопросах заслуживала доверия, — Иеремиил после падения занял довольно-таки высокий пост в Аду. Просто как брат и бывший коллега Люцифера.

Такого Гавриил определенно не заслуживал.

▼Рим, 64 год нашей эры⬍

Хастур был сыном Анабота, а это кое-что да значило. Во-первых, ему достались от отца терпение и умение ждать — в этих дисциплинах демонические жабы и лягушки всегда превосходили даже земных. Во-вторых, от него же Хастур получил отличную память, что помогало в работе. А в-третьих, то, что Хастур появился на свет, означало, что он — очень везучий, потому что большую часть своей икры Анабот съедал, даже если кто-то успевал ее оплодотворить.

Но Хастур был одним из немногих уцелевших в той кладке — видимо, несколько икринок в неразберихе куда-то закатились. И происхождением своим гордился.

К сожалению, в Аду семейные чувства не одобряются и мало кто заботится о своих детях. Да даже если бы было иначе  — Анабот все равно не из тех, кто обеспечивает своих детей теплым местечком. Для него Хастур был всего лишь пропущенным обедом. Второго родителя Хастур и вовсе не знал, но, похоже, тот тоже не особенно собирался нарушать сложившиеся традиции, чтобы помочь своим детям. Так что пари Азазеля было очень кстати.

А пока до выигрыша ещё оставалось время, Хастур занимался обычной работой. Например, присматривал за тем, чтобы римская канализация работала так, как нужно было Аду, и мухи получали необходимый доступ к бактериям.

И сейчас он сидел на каменных ступенях, спускавшихся к открытой части канала Великой Клоаки. Он часто здесь ночевал и даже привык считать это место своим. Пожалуй, даже чем-то вроде дома.

Здесь было хорошо: тихо, спокойно, вода не застаивалась, поэтому мухи не задерживались надолго, и их жужжание не мешало дремать. Конечно, сон для демонов не обязателен, но с ним как-то легче.

Сегодня, впрочем, Хастуру не спалось и он просто наблюдал за тем, как умирал местный бродяга, старик Поплий, лежавший на ступенях по другую сторону канала. Ночь обещала быть довольно скучной.

Обещала, до тех пор, пока Хастур не заметил краем глаза приближающийся силуэт. Это определенно был не стражник.  И не кто-то из бездомных приятелей Поплия — на нем была тога, и на ногах он держался твердо.

— Демон, я чувствую твое присутствие, — объявил этот незнакомый мужчина, подойдя ближе. Хотя, возможно, не такой уж незнакомый — Хастур был уверен, что пару раз его голос уже слышал. Уж очень запоминающаяся манера говорить: медленно, но не растягивая слова. — Ты не скроешься от меня.

Незнакомец подступил еще ближе и Хастур, наконец, почувствовал запах.

Всего две вещи в мире пахнут одновременно сладостями и мокрой вороной. Первая — это ворона, спрятавшаяся от дождя в пекарне. А вторая — ангел. И пекарен поблизости не было.

— Убирайся отсюда, демон.

— Сам убирайся. Это мой дом. — Вроде того. Хастур не собирался объяснять ангелу все детали своего отношения к этому месту.

— По-твоему, я настолько глуп? Я прекрасно знаю, что твой дом — в Аду.

— Мой дом — там, где я захочу. Проваливай на свое дурацкое небо.

Ангел приблизился к нему еще на пару шагов, наконец-то выйдя из тени домов, и Хастур тут же понял, почему голос показался ему знакомым. Черт побери, это было редкостное везение: перед ним стоял архангел Гавриил. Во всем своем несколько поиздержавшемся великолепии.

С тех пор, как в Ад просочились слухи о его смещении с прежнего места, Хастур даже старался его отыскать, решив, что теперь выиграть пари будет будет гораздо проще. Но успехом поиски не увенчались и он вернулся к работе.

Сейчас же удача сама привела Гавриила сюда. Это явно было не просто так.

— Что ты здесь делаешь?

— Не смей говорить со мной в таком тоне.

Похоже, тот не особенно был настроен на разговор, не говоря уж о чем-то большем. Но упускать шанс было глупо, мало ли через сколько лет они встретятся в следующий раз.

Хастур знал о двух действенных способах соблазнения. Первым были деньги. Но денег у него не было, к тому же вряд ли Гавриилу они были нужны. Оставался второй вариант — ухаживания. Он такое много раз видел и примерно представлял, как это все работает. Нужно сделать что-нибудь приятное. Или сказать что-нибудь красивое — «Что за чудесный соловей упорхнул сегодня вечером из сада Юноны?», нечто в этом духе. У многих такое срабатывало.

— Не заставляй меня ждать, демон.

Гавриил не выглядел и не звучал как чудесный соловей. Скорее как огромный чудесный фазан или голубь с голосом чудесного филина. И манерами чудесного грифа, пытающегося отогнать от трупа других падальщиков, чтобы урвать кусок повкуснее.

Хастур попытался припомнить еще какую-нибудь подходящую моменту фразу, но именно сейчас его великолепная память не подсказывала ничего.

— Ты — Гавриил, не так ли?

— Откуда тебе это известно, демон?

— Ты можешь не называть меня демоном каждый раз. У меня есть имя. — Хастур помолчал несколько секунд, в надежде, что Гавриил спросит, как его зовут. Тот не спросил. — Я видел, как ты исцелил прокаженного в Александрии.

— Он все равно потом умер от проказы. Как будто так трудно было не заразиться еще раз. Некоторых смертных жизнь вообще ничему не учит.

— Да, я тоже это заметил. — Прекрасно, у них была общая тема для разговора. Очень многообещающее начало. Если повезет, за эту ночь он успеет наверстать все упущенное время. — Однако, с тех пор я тебя не видел на земле.

— Я не люблю здесь бывать.

— Я надеялся, тебе придется. Ну, после того, как тебя прогнали с прежнего места.

Договорив фразу, Хастур подумал, что, может, лучше было не затрагивать эту тему.

— Об этом что, даже демоны знают?.. — лицо Гавриила точно окаменело на миг, он попытался сжать губы плотнее, но они дрогнули. Он выглядел рассерженным.

Интересно, ангелам все еще можно убивать демонов чудесами или после официального завершения войны они так больше делать не должны? Жаба на голове у Хастура тревожно квакнула.

Ладно, отступать и делать вид, что ничего такого не говорил, было уже поздно.

— Еще как знают. Весь Ад смеялся.

— Весь Ад? Весь…

Гавриил гордо вскинул голову и резко повернулся к Хастуру спиной. Он явно был в гневе, его плечи пару раз раздраженно дернулись, а потом он замер, глядя на небо. Он стоял абсолютно неподвижно, несколько минут напролет, даже не дышал. Точно изображал статую.

Может, стоило сказать ему, что он был бы очень красивой статуей?

Неожиданно Хастур понял, что, возможно, у него проблемы. Если Гавриила понизили, то теперь он вроде как не совсем архангел. Или совсем не архангел. Короче, его соблазнение могло оказаться совершенно бесполезным. Попусту потратить время и не получить награды было бы досадно.

Ладно, был простой, хоть и немного рискованный способ все узнать.

— Но ты же все еще архангел?

— Рад, что хоть кто-то это понимает. Пусть даже и демон, — Похоже, Гавриил был не в том состоянии, чтобы распознать вопросительную интонацию. — Естественно, я все еще архангел и всегда буду им, независимо от того, как сильно меня унизят.

Новое озарение, показавшееся еще более ярким в сравнении с мрачностью предыдущего, буквально захватило Хастура: он сказал именно ту фразу, которая была так нужна, ту, которую Гавриил хотел услышать. Отлично. Это был великолепный, стремительный рывок вперед.

Теперь оставалось только продолжать в этом же духе и скоро Гавриил, сложив крылья, сядет у ног Хастура как послушная цесарка. Чудесная послушная цесарка из сада Юноны, естественно.

Жаба квакнула и легко постучала по его голове лапой, похоже, намекая что Хастуру стоило прекратить поиски подходящей птичьей метафоры.

Они с жабой были не совсем единым целым. Скорее, кого-то из них можно было назвать паразитическим близнецом, но кого именно — вопрос спорный. Возможно, они оба бы не выжили друг без друга. Такое было не редкостью среди детей тварей бездны — их собственная природа была слишком переменчивой, и, видимо, еще в икринках, дети Анабота слишком часто переходили из одного состояния в другое, чтобы в итоге остаться чем-то одним.

— Уверен, это было несправедливо. Небеса всегда несправедливы.

Гавриил плавно повел плечами, а потом закрыл лицо обеими руками и, секунд спустя, до Хастура донеслось эхо очищающего чуда.

— Не пытайся разговорить меня. Я не выдам никаких тайн. — По крайней мере, он снова повернулся к Хастуру.

— Я не пытался. Просто странно встретить здесь ангела… — натолкнувшись на напряженный взгляд Гавриила, Хастур немедленно уточнил: — встретить архангела, который привлек мой взгляд еще в Александрии.

— Привлек твой взгляд? Что ты имеешь в виду, демон?

В принципе, здесь бы хорошо смотрелся какой-нибудь комплимент. Но вряд ли можно было просто сказать архангелу, что у него красивые глаза или симпатичная задница. То есть можно было бы, но это бы не сработало так, как должно. Вообще не сработало бы, скорее всего. К тому же он не мог быть уверен, что задница действительно такая уж симпатичная. Чертова римская манера заворачиваться в тряпки, которыми небольшую комнату застелить можно.

Хастур задумался.

Поплий перевалился на другой бок и зашелся надрывным кашлем.

— Я видел множество лордов и князей Ада, и даже низвергнутого в бездну архангела. Но никогда не встречал существа столь же величественного как ты, — вот, это вроде звучало впечатляюще.

Гавриил довольно кивнул, становясь еще больше похожим на голубя. Нет, определенно, ничего общего с фазаном.

— Как мило, что ты хочешь купить мое расположение такой заурядной лестью, демон. А теперь — убирайся отсюда. Я пришел не к тебе.

Поплий захрипел. Его пальцы скребли камень ступени, точно силясь подобрать с них что-то невидимое.

— А зачем ты тогда здесь?

— Почему ты считаешь, что я тебе отвечу?

— Я не уйду, если не ответишь. — Хастур смутно представлял, чем ему может помочь эта информация, но тянуть время было забавно.

— Мне нужно попасть в одно место, и сделать это через Клоаку будет довольно удобно.

— С чего бы ангелу лезть в такую грязь? То есть… Ты такой изысканный, а там воняет.

— Это — мир смертных тварей. Тут везде, блядь, воняет.

Хастур подавился фразой, которую хотел сказать в ответ.

Несколько секунд он смотрел на небо, ожидая, что оттуда низвергается молния и сожжет Гавриила. Ангелы даже знать таких слов не должны, не то, что употреблять. По крайней мере, Хастуру так казалось.

Поплий ухватился пальцами за край ступени, повернулся на бок и упал в сточные воды. Скорее всего, он сделал это намеренно — умирать два часа подряд очень скучно.

— Да что за место такое, куда нужно лезть через Клоаку?

Это скорее были мысли вслух, чем настоящий вопрос, но Гавриил ответил:

— Если тебе так интересны подробности, мне нужно попасть в дом сенатора Семпрония Лонга. Поэтому я ищу человека, которого называют стариком Поплием. Знатока Клоаки и катакомб. Он проведет меня туда, откуда я смогу переместиться сразу во внутренние помещения.

— Тогда у меня для тебя плохие новости, если ты случайно не умеешь воскрешать мертвых. Мне кажется, Поплий только что захлебнулся, — Хастур кивнул в сторону уже неподвижного тела, медленно плывшего по течению вниз.

Он и на суше дышал неважно, неудивительно, что падение в канализацию его добило.

— Боже, я должен был его спасти, — тон Гавриила звучал как-то уж слишком равнодушно для этой фразы.

Хастур был не из тех демонов, которые играют с людьми в исполнение желаний и не планировал стать одним из них. Да даже если бы и планировал — то, что сработает с человеком, с архангелом очевидно обречено на провал. Но тут предложение помощи уж слишком напрашивалось, ведь в благодарность за нее можно было получить что-нибудь существенное.

Вряд ли секс, конечно, но поцелуй — точно. А с остальным уже будет проще.

— Я знаю канализацию гораздо лучше, чем Поплий. И я могу отвести тебя туда, куда ты хочешь.

— Я не стану полагаться на демона.

— Тогда счастливо оставаться, — Хастур встал со ступени и демонстративно отряхнул лохмотья, которые носил последние несколько лет. — Я, пожалуй, найду другое уютное местечко для сна.

Течение развернуло Поплия и он ударился о каменный свод низкой боковой протоки. Смешанная с нечистотами вода была слишком густой, чтобы тело тощего бродяги мог нормально утонуть. Скорее всего, его душу ожидало что-то подобное — бултыхания между Небесами и Адом, пока кто-нибудь милосердно не подтянет его в свою сторону багром.

— Подожди. — Гавриил снова посмотрел на небо, видимо, пытаясь определить, который сейчас час. Рассвет придет еще нескоро, это Хастур мог сказать с уверенностью, но ни на что более конкретное его бы не хватило. — Я приму твою услугу, если ты не попытаешься меня обмануть.

Хастур мог бы заметить, что это не слишком вежливо — едва встретившись с демоном, сразу предполагать, что он обязательно попытается тебя обмануть. Но рисковать расположением Гавриила было опасно, незачем терять то, что так удачно пришло в руки.

— Вот и отлично. Меня зовут Хастур. — Он вежливо поклонился, прежде чем опуститься на ступень ниже и нащупать ногой узкий бортик. — Следуй за мной.

+++

Хорошая новость была в том, что они остались наедине. Это был не слишком большой шаг вперед, но в целом все шло по плану.

Плохая новость была в том, что, похоже, Гавриил совершенно не настроен на дальнейшее сближение. Возможно, он чувствовал себя не слишком комфортно в Клоаке, или просто его все еще смущала необходимость принимать помощь от демона. Ситуация и вправду была скользкой, самому Хастуру она тоже отчасти грозила неприятностями, но это же не повод прекращать разговор.

— Ты все равно будешь использовать чудо. Какая разница, откуда проникать в дом?

— Проверь мне, демон, разница есть.

За очередным поворотом они спугнули стайку крыс. Хастур проводил их взглядом с некоторым сожалением: выглядели они вполне аппетитно, их вполне можно было бы поймать. А потом немного подсушить и съесть. Римские крысы были чертовски вкусными.

— Я же сказал: не называй меня так. Меня зовут Хастур. Не такое сложное имя.

Гавриил издал недовольный звук, отдаленно похожий на собачий рык.

Ему явно было просто физически неудобно здесь находиться — стены были влажными и грязными, местами поросшими плесенью, Гавриилу приходилось изо всех сил избегать прикосновения к ним, чтобы не испачкать одежду.

Глядя на то, как он брезгливо перешагивает через ручеек грунтовых вод, Хастур вдруг подумал, что, вроде бы, слышал с месяц назад что-то важное, связанное с каким-то сенатором. Он остановился, пытаясь ухватить это воспоминание, но оно ускользнуло.

— Разве тебе не кажется это все по-своему интересным?.. То, что мы здесь вдвоем. Демон и ан… и архангел.

— Нахожу ли я что-то интересное в том, что я, вынужденный одеться как нищий, — на самом деле, большинство римских нищих убили бы за тогу с набивным рисунком, — иду по этому отвратительному, грязному тоннелю, в сопровождении демона, тоже отвратительного и грязного? Нет. Ничего интересного тут нет. Так что веди меня вперед уже наконец! — он плавно повышал тон с каждым словом и к концу фразы уже почти кричал.

— У тебя чудесный голос, но если ты не хочешь, чтобы нас услышали, лучше замолчи. — Комплимент насчет голоса Хастур даже не планировал, это получилось само по себе. Похоже, он уже начал понимать, как это все работает. Оставалось только продолжать в том же духе.

— Тогда, может быть, ты сам перестанешь пустословить, демон?

— Хастур.

— Хастур. Хастур, ради всего святого, заткнись уже.

Игнорировать подобную просьбу было тяжело, так что Хастур заткнулся.

Если он ничего не путал, то отсюда нужно было повернуть на север и следовать до двойного сливного отверстия на площади, а там — повернуть еще раз.

Что-то там было насчет какого-то сенатора. Надо будет спросить у Дагон при случае.

Еще одна стайка крыс — эти просто прыгнули в воду и поплыли прочь, — еще один поворот, за которым канал сужался. Здесь приступок, тянувшийся вдоль стены, становился уже, шириной где-то с полторы ладони — здесь в канализацию взрослые золотари обычно не спускались, платили мальчишкам.

— Можешь взять меня за руку, чтобы не оступиться, — предложил Хастур.

Гавриил сделал вид, что его не слышит.

Назвав его более величественным, чем лорды и князья, Хастур не солгал. И уж точно Гавриил был величественнее Иеремиила, походившего на спивающегося бывшего гладиатора. Но было что-то обидное в прилагавшемся к величию высокомерии — тем более, что ангелы вроде бы так себя вести не должны.

С другой стороны, может, у архангелов другие стандарты. Не исключено, что именно поэтому Азазель и предложил им соблазнить архангела, а не просто какого-нибудь ангела: до какого-то момента с ними все просто, но потом — упираешься в стену из сплошной гордости и нужно придумать что-то новое.

Впрочем, принцип «услуга за услугу» должен работать даже с Гавриилом. Обманывать и выкручиваться из заключенных договоров и пытаться обойти условия полагается демонам, точно никак не ангелам.

Так что теперь Гавриил точно будет должен Хастуру по крайней мере поцелуй. Если сам Хастур ничего не напутал с тоннелями Клоаки.

— Вот, — он указал на свод. — Сенатор Семпроний Лонг живет прямо над этим местом. Ну, примерно над ним.

— Хм… — Гавриил вытащил из рукава кусок плотной ткани, прижал его к стене и приложил руку сверху. — Да, думаю, это то самое место. Ты не обманул.

Кивнув собственным мыслям, Гавриил исчез. Даже не попрощавшись. Даже не поблагодарив за помощь, что было вообще не по-ангельски.

Вокруг как будто разом стало темнее, хотя вроде бы тот не светился.

Хастур задумался и, наконец, смог поймать за хвост ту самую крутившуюся в голове мысль.

Дагон как-то упоминала, что один из сенаторов — прислужник Пеймона, но не говорила, кто именно. Только рассказывала, что ему объяснили, как защитить дом от проникновения ангелов, какие письмена и печати нанести на двери и окна, чтобы никто не смог войти через них. Потому что ему хотели передать пару адских артефактов, чтобы он смог успешно реализовать кое-какие свои планы, удачно совпадавшие с планами нескольких лордов.

Хастур же не мог только что помочь архангелу проникнуть в земное хранилище адских артефактов, да? Или мог?

В любом случае, стоило как можно скорее рассказать об этом кому-нибудь из помощников Пеймона. На всякий случай.

С этой мыслью Хастур нырнул в воды Большой Клоаки и поплыл вглубь, пока не почувствовал, как римские нечистоты сменяются не менее зловонными водами адских рек.

+++

Спустя четверть часа и две не слишком подробные объяснительные записки, в жилище сенатора Семпрония Лонга был призван адский огонь. На всякий случай.

К несчастью для демонов, к тому моменту Гавриила там уже не было, а к несчастью для Небес, адский огонь ведет себя так же как обычный и летом, в сухую погоду, распространяется по городу очень быстро. Только потушить его гораздо сложнее.

Впрочем, Риму давно требовалось небольшое обновление, а юному христианству не помешала бы сотня-другая лишних мучеников. Или тысяча, как пойдет. Так что все хорошо, что хорошо кончается.

▼Карфаген, 301 год нашей эры⬍

Богом было создано множество ангелов. Отважные солдаты, жесткие лидеры, пламенные ораторы, бросающие кровавый виноград в точило гнева господня, что бы это ни значило, и безжалостные социопаты, превращающие воду в кровь. А также прекрасные утонченные музыканты.

И, например, такие как Тамиэль.

Тамиэль была средоточием тех добродетелей, которые наиболее недогадливые из людей приписывают всем ангелам подряд. Терпеливая, заботливая, всегда готовая увидеть лучшее даже в конченных грешниках, в чем-то наивная, но бесконечно милосердная.

Из-за этого многие на Небесах, конечно же, считали ее недалекой. В том числе и Гавриил. Что, естественно, не мешало ему обращаться к ней за помощью, когда возникала необходимость. Особенно теперь, когда его некогда обширная свита оказалась оскорбительно урезана до всего трех ангелов, которых он сам уговорил остаться.

Может, Гавриил и был не самым умным на Небесах, — но уж точно умнее Селафиила, по крайней мере, — однако, договариваться умел. Он точно знал, к кому из нынешних подчиненных можно прийти за советом или посильной поддержкой. У всех трех вариантов были определенные плюсы, но были и минусы.

Впрочем, он вполне в состоянии был выбрать подходящий.

Азирафель был сообразительным, прилично одевался и никогда, даже случайно, не напоминал о тех вещах, которые Гавриил предпочел бы выбросить из памяти, — но, к сожалению, задавал слишком много вопросов. Табрис умел тактично выражать сочувствие в сложных ситуациях, иногда подсказывал превосходные, пусть и не совсем честные решения для этих ситуаций, но был забывчивым и необязательным. А Тамиэль никогда не отказывала и была крайне милой, но выглядела просто ужасно. И сочувствие свое выражала со всей возможной бестактностью.

— Бедняжка, у тебя такой вид, как будто тебя сейчас вырвет. Выпей воды.

Гавриил попытался сказать, что не собирается пить эту гадость, но поперхнулся воздухом на вдохе. Пришлось перестать дышать. По телу прокатился еще один спазм.

Каждый раз после полета на крыльях с ним происходило это. Гавриил с радостью предположил бы, что причина в неприспособленности близкого к человеческому физического тела к полетам, но насколько ему было известно, остальные ангелы от подобного не страдали, по крайней мере — не настолько сильно.

Он выпрямился и медленно сделал еще один глубокий вдох. Еще один. Похоже, тошнота все же ушла, хотя голова еще кружилась.

— Ты какой-то бледненький, — без предупреждения ворвавшаяся в его личное пространство Тамиэль потрепала Гавриила по щеке. — Ты хорошо питаешься?

— Не забывайся и не задавай тупых вопросов. — Однажды Тамиэль призналась, что мечтала потрепать Гавриила за щеку еще когда прислуживала ему, будучи младшей в свите. И вот теперь, когда они стали формально равны, удержаться от возможности физического контакта было решительно невозможно.

Вероятно, Гавриилу стоило сказать ей, что ему это не нравится, но он терпеть не мог признаваться в слабостях.

К тому же не факт, что это бы помогло.

— Извини. Я просто за тебя переживаю. — Тамиэль потрепала его по другой щеке. Бестактность и агрессивная доброта были ее любимым оружием, и владела им она в совершенстве. — У тебя на одежде пятно, ты знаешь? Ты обычно такой опрятный, а тут…

Надо было идти к Табрису. С другой стороны, на Табриса было невозможно положиться, а ситуация была довольно серьезной. Пускать все на самотек Гавриил не собирался.

— Помнишь ту болезнь, лет тридцать назад?

— Конечно.

Это был довольно бессмысленный вопрос — после эпидемии Тамиэль использовала чудо для изменения своей кожи, из-за которого теперь выглядела так, как будто переболела. Все лицо в мелких рытвинах — и это была не иллюзия. Отвратительно.

Вообще-то ее физическое тело было довольно сносным изначально. Может, даже красивым. Не первой молодости, конечно, но не Гавриилу что-то говорить по этому поводу. Ужасно было то, как она с этим телом обходилась: Тамиэль жила как люди, о которых заботилась, ела и пила то же что они, одевалась как они, днем работала пряхой или красильщицей, словом, давно уже загубила кожу на руках, зубы и осанку. И даже некоторые хрящи, что было для ангела не так уж просто. Все это только чтобы не выделяться среди людей.

Какой позор. Какая бездарная порча физической оболочки.

— Я точно знаю, что один демон планирует ее возвращение.

— Боже мой! — Тамиэль всплеснула руками. — Я боялась, что подобное может случиться, но и представить не могла, что так скоро. Но как ты об этом узнал?

— Не имеет значения. Ты сможешь его остановить. Нужно чудо, думаю, даже не слишком большое. Как можно скорее отправляйся к захоронению на юго-востоке и уничтожь все останки. Полностью. Слой земли там тонкий. Демон планирует вытащить болезнь из высохших тел и использовать пылевую бурю, чтобы наслать болезнь на город.

— Пылевую бурю?

— Здесь ее никто не ждет. Очень умный ход. Не стоит забывать, что демоны не глупее нас.

Конечно, к конкретному демону это не относилось. Но в целом они очевидно не могли быть глупее ангелов, вряд ли падение могло повлиять на их интеллект.

— Но все-таки как ты об этом узнал?

— Связи.

— Приятно знать, что ты возвращаешься к прежнему могуществу. — Тамиэль потянулась к нему с явным намерением в третий раз за вечер унизить, потрепав по щеке, но Гавриил успел отстраниться. Ее манера постоянно трогать собеседника была невероятно раздражающей.

— Почему ты сам это не сделаешь?

— Во-первых, у меня сейчас нет свободных чудес и было бы странно посылать запрос на новые до новолуния. Во-вторых, ты заслуживаешь права спасти всех этих людей сама и принять за это награду. Я буду очень признателен, если ты упомянешь, что я тебе помог, хотя это вовсе не обязательно, но с твоей стороны было бы очень мило…

— Конечно-конечно! Я обязательно…

— И тебе лучше поторопиться. Я не знаю, когда он планирует воплотить свой план, но очевидно, что в самое ближайшее время.

— Боже, ты прав, — Тамиэль схватила со скамьи свою паллу и быстрым шагом направилась к двери, но, так до нее и не дойдя, использовала чудо, чтобы переместиться к захоронению.

Гавриил сел на край скамьи. Постепенно головокружение отступало, зато все очевиднее становилось неприятное ноющее ощущение в спине — он явно сегодня перетрудил крылья. Завтра будут болеть. Они, конечно, были прекрасны, но полеты на них Гавриил ненавидел и старался избегать этого всеми силами.

Если бы был другой способ хотя бы относительно быстро добраться из самого Тапарура до Карфагена — Гавриил бы ни за что не согласился проделать весь путь на крыльях. Но как назло, выделенный ему запас чудес был исчерпан еще почти сутки назад, а обращаться за дополнительными было опасно, особенно в такой ситуации: Иегудиил непременно не только бы посмеялась над ним — ей по какой-то причине казалось комичным то, что Гавриил предпочитал перемещаться с помощью чудес, а не ездить на осле, рискуя подцепить блох, — но и задала бы массу уточняющих вопросов. Он сам учил ее быть как можно более дотошной.

И вряд ли Гавриил смог бы убедить ее, что совершенно случайно узнал о планах демона. Да, просто так вышло: шел по улице, случайно увидел пару демонов и подслушал как они пересказывают друг другу план возвращения карфагенской чумы. Это звучало бы правдоподобнее, чем правда, но все еще недостаточно убедительно. А меньше всего Гавриил хотел выяснять, несколько тяжелым преступлением посчитают принятую от демона помощь и не будет ли это тем самым «еще одним проступком», за который его изгонят.

Все-таки лучше ноющие крылья, чем оторванные.

+++

Хастур уже начал догадываться, что с архангелами все не так уж просто, но и предположить не мог, насколько.

Ладно, отчасти он был виноват сам. Надо было не трусить, а просто потребовать у Гавриила поцелуй в обмен на помощь с сенатором. Вряд ли бы тот отказался — ангелы наверняка там на Небесах постоянно друг с другом целуются. Им же надо как-то выражать свою любовь ко всему сущему.

С другой стороны, а что, если бы он отказался? Хастур и так потратил невыносимо много времени на то, чтобы выследить Гавриила и заговорить с ним — тот имел раздражающую привычку в самый неподходящий момент куда-то исчезать.

Так что вместо поцелуя он затребовал ответную услугу: не вмешиваться в его превосходный план с новой волной эпидемии, ради которого Хастур даже выпросил разрешение на пылевую бурю. Гавриил спросил, что за план и что за болезнь.

Тогда Хастуру показалось, что это хороший знак: тот интересуется его работой, еще одна тема для разговоров. Так что он в общих чертах расписал, что именно задумал. Не сразу, конечно. Он не дурак. Сначала он выяснил, не сможет ли Гавриил переместиться в Карфаген, чтобы испортить весь план — чтобы это проверить, пришлось облить его вином. Тот очень грязно выругался, но как-то исправить все даже не попытался, а значит, скорее всего, просто не мог это сделать. Так что можно было абсолютно спокойно с ним поговорить, а потом уже заняться делами — Хастур точно знал, что на Небесах строжайший учет чудес, об этом все падшие говорили.

И поэтому он был очень удивлен, когда, наконец-то явившись на место — пришлось сначала заглянуть в Ад, забрать материал для чуда с бурей и это заняло больше времени, чем планировалось — обнаружил там подземный пожар. Чертов подземный пожар. Потому что высохшие в легкой почве трупы на самом деле горят не хуже угля, особенно если их поджигают ангелы.

И та женщина определенно была самым что ни на есть ангельским ангелом. Она сказала что-то вроде «Извини, что испортила твою эпидемию, но убийство людей — это плохо». И исчезла.

Что ж, Хастур прекрасно знал, кого можно обвинить в случившемся. То есть с кем стоит поговорить по этому поводу.

Он понимал, что это все может серьезно повредить соблазнению, но был слишком зол. Гавриил, каким бы ни был симпатичным, не имел никакого права рассказывать о таких личных делах своей ангельской компании. И с ним нужно было как следует потолковать.

К счастью, как бы Гавриил ни попал в Карфаген, убраться он оттуда не успел. Пришлось поспрашивать местных и пообещать одному из живших под городом бесенят замолвить за него словечко, чтобы позволили вернуться в Ад, а не торчать дальше в этой дыре. Словом, на все это Хастур убил полдня, но Гавриила все же отыскал. Естественно, в квартале портных. Стоило бы догадаться, что он попытается обзавестись новым нарядом.

Так что Хастур просто встал у него на пути, неожиданно выйдя из проулка.

— Я не знал, что ангелы — лживые твари.

— Здравствуй, — Гавриил улыбнулся. Каким-то непонятным образом его улыбка выглядела одновременно пугающе и очаровательно. Видимо, что-то ангельское. Как языки Азазеля, которых вроде бы два, но занимают место одного. — Очень неожиданная встреча.

— Чертовски неожиданная. Такая же неожиданная, как ложь от ангела.

— Не понимаю, о чем ты.

— Я помог тебе в Риме. И ты в ответ обещал, что не станешь вмешиваться в мои дела.

— Ты в пекле перегрелся, демон? Я ни во что не вмешивался. Меня там даже не было.

— Во-первых, у меня есть имя. Во-вторых, я знаю, что это ты послал ту женщину. Никто, кроме тебя, не знал о моем плане.

— Ты не думал поменьше болтать о своих планах? Неудивительно, что Тамиэль все узнала.

Гавриил явно считал его тупым. Это была последняя капля.

Хастур схватил его за грудки, и, приподняв насколько смог, — что было непросто, Гавриил оказался тяжелым, — впечатал в ближайшую стену. Судя по виду штукатурки, стена и не такое повидала. Гавриил в ответ пнул его в голень, а потом наступил на свод стопы.

Гавриил был в первую очередь чиновником, а не воином, поэтому драться, очевидно, не умел.

Хастур же отвечал за болезни, паразитов, и, частично, трупные яды, а не за войны, разрушения или что-то еще в этом духе, поэтому драться тоже не умел. А на стороне Гавриила были такие преимущества как рост, вес и уверенность в собственной правоте.

Не то, чтобы Хастур не был уверен в своей правоте. Так и не то, чтобы он ничего не весил. Просто по некоторым параметрам Гавриил его превосходил и как-то переломить ситуацию прямо сейчас было точно нельзя.

К тому же Гавриил носил сандали с уплотненной подошвой, с подковками, для большей надежности. Хастур ходил босиком. Результат был предрешен.

И, воспользовавшись моментом, Гавриил оттолкнулся от стены, буквально прыгнув на него, сбивая с ног, — Хастур попытался увернуться, но тщетно. К счастью для него, тут хотя бы не было мостовой, так что он просто рухнул в пыль.

Гавриил прижал его всей своей тяжестью к утоптанной земле. Уперся руками ему в плечи, и замер, видимо, гадая, что делать с ним дальше. Хастур тоже замер. Черт, ситуация была слишком сложной.

— Думаешь унизить меня, поддавшись?

Ничего подобного Хастур не думал.

Вообще-то  думал он в основном о том, что если бы сближение с архангелом оценивалось поэтапно, то он бы сейчас неслабо вырвался вперед. Гавриил буквально сидел на нем верхом, сжимал коленями его бедра, и в целом происходящее могло считаться очень интимным физическим контактом.

Он мог бы попытаться лягнуть Гавриила и, если у того были яички, — а далеко не факт, что у ангелов они были, — это бы круто изменило происходящее. Наверняка позволило бы Хастуру выйти из схватки победителем.

И однозначно лишило возможности в обозримом будущем выиграть пари.

Надо было бороться иначе. Может, по крайней мере, после всего этого Гавриил сочтет его достойным противником или что-то вроде того, и начнет уважать. А там уже дальше можно будет довести до секса потихоньку. Торопиться некуда.

— Неудивительно, что тебя согнали с насиженного места. Не думаю, что богу нужен посланник с такими повадками.

— Что ты сказал? — Гавриил гневно сдвинул брови и глаза его блеснули. Вид у него был такой, как будто он собирался плюнуть Хастуру в лицо.

Слюна архангела же не считается святой водой? Если считается, то Хастура ждет буквально самая позорная смерть в истории Ада. Хотя нет, вряд ли. Было бы так, Азазель бы предупредил. Он же не предполагал, что они будут соблазнять архангелов без поцелуев и тому подобных нежных вещей? Маловероятно.

И все равно отступать было поздно.

— Сказал, что непонятно, почему такую лживую тварь только из архангелов выперли, а не скинули с Небес.

Глаза Гавриила потемнели, нижняя губа дернулась, а потом по всему его телу прокатилась дрожь и его кожа вдруг начала мерцать. Едва заметно, вроде светящейся плесени, но выглядело жутко. В плохом смысле жутко.

— Заткнись, демон, — это должно было прозвучать угрожающе, но получилось как-то жалко. То ли потому что голос дрогнул, то ли потому что Хастур вдруг понял, что блестят глаза у Гавриила вовсе не от ярости. И плечи у того разом как-то поникли, да и вообще выглядел он так, будто собирался заплакать.

Довольно забавно, на самом деле. Знали бы в Аду раньше, как просто довести до такого состояния одного из двух архистратигов — может, война бы по-другому пошла.

— Ты никогда не поймешь, что для меня это значило.

— Куда уж мне.

Хастур представил, что было бы, если бы кого-нибудь из верховных демонов лишили титула. Вельзевул, например, или Белиала. Или, того хуже, Пеймона — наверное, от его ора бы у всего Ада лет пятьсот кровь шла из ушей. Буквально.

Ангелы — создания гордые, это все знают. Гавриил, похоже, если и не самый гордый из всех, уж точно входит в десятку. Наверняка ему было очень больно скатываться с вершины.

А Хастур только что ему об этом напомнил. Черт, наверное, лучше было пнуть его по яйцам.

Надо было срочно исправлять ситуацию.

— Эээ… Прости?

— Заткнись, демон ебучий.

Гавриил все еще выглядел так, будто собирался плюнуть в Хастура, и глаза были все еще на мокром месте, но по крайней мере голос его больше не дрожал. И кожа уже почти не светилась. Похоже, смог взять себя в руки. Здорово.

Надо было срочно придумать фразу, которая его окончательно успокоит. Желательно — достаточно, чтобы он встал. Гавриил был довольно тяжелым и Хастуру абсолютно не нравилось под ним лежать.

— Я сказал это из зависти. Я знал, что тебе будет больно и поэтому…

— Думаешь, ты способен сделать мне больно, тупой демон? Мы с братьями и сестрами сотнями убивали таких, как ты ты. Твоим словам меня не ранить.

Гавриил усмехнулся — немного фальшиво, может быть, но все же усмехнулся, — и, наконец, поднялся на ноги. Хастур вздохнул с облегчением. Оставалось только надеяться, что когда дело дойдет до секса, Гавриил на него вот так садиться не будет. Интересно, все архангелы такие тяжелые? Может, стоило попросить у Азазеля разрешения поменять его на какого-нибудь поменьше?

— И прекрати называть меня просто «демоном», у меня есть имя.

— Знаю, что есть. Но мне плевать. Господи, что ты сотворил с моей одеждой… Можно подумать, я в Аду побывал…

Хастур бы поспорил. В Аду не было пыльно. В большей части Ада, по крайней мере. В основном там было приятно влажно. Может, чуть больше слизи, чем понравилось бы ангелу, но в целом вполне сносно. Гораздо приятнее, чем в Карфагене, особенно здесь, вдали от портовой части.

— …в Аду…

Гавриил нахмурился. Между бровей у него залегла складка, выглядевшая совершенно очаровательно. Похоже, он всерьез над чем-то задумался.

Спустя пару секунд он даже перестал отряхиваться.

Хастур решил, что можно подняться.

— Подожди, — медленно произнес Гавриил. — Наверное, мне не стоило говорить, что ты не поймешь. Ты ведь тоже потерял…

— Скорее не получил, чем потерял.

— Ладно, не важно. — Гавриил раздраженно вздохнул и снова попытался отряхнуться. Он не продолжал разговор, даже больше не смотрел в сторону Хастура, и это было крайне обидно.

Даже не попрощался, просто развернулся и ушел.

Сначала Хастур даже подумал броситься за ним следом, но потом в голову ему пришла куда более интересная мысль. Может, с эпидемией ничего и не вышло, но он все еще мог устроить хорошую такую пылевую бурю. Работа порта полетит к чертям, несколько человек наверняка погибнут.

Интересно, сколько времени потребуется Гавриилу, чтобы стряхнуть оставшуюся пыль? Пожалуй, стоило чуть подождать. Для лучшего эффекта.

▼Малага, 720 год нашей эры⬍

— Зачем ты позвал меня?

— Думаю, тебе нужно узнать об одной вещице.

На самом деле, стоило позвать Гавриила только чтобы посмотреть как он пытается быть вежливым и исполнительным. Каждый раз смешно как в первый.

— Пустяк, конечно, но я тут кое-что обнаружил. Сообщил бы главному по этой местности, но это Табрис. Сам знаешь, ему на все плевать, город ходит по рукам как шлюха.

— Избавь меня от подобных выражений.

Селафиил фыркнул. Он мог бы ответить, что Гавриил — в жопу драный лицемер и лучше бы за собственным языком следил, но вряд ли тот бы прислушался к подобным замечаниям.

— Короче, вы с ним друзья, так что лучше уж это все узнать тебе. Наверху эту историю и похоронить могут. В двух словах: тут кто-то, и я думаю, что это был демон, планировал эпидемию.

— Как ты об этом узнал?

— Встретил одну красавицу. Ее семья недавно в городе, а она — настоящий сладкий кусочек пахлавы, если ты меня понимаешь.

— Не понимаю и понимать не хочу.

— Как пожелаешь. Словом, она прекрасна, настоящая девственница — была — и так далее. Но на ее прекрасной смуглой коже…

— К делу, Селафиил!

Столько смирения. Будто и не было этих семисот лет. Так мило.

— …На ее прекрасной смуглой коже — очень странная сыпь. И сама красавица не знает, откуда. Я присмотрелся — а это болезнь, и довольно стыдного сорта.

— Ты в этом эксперт, не сомневаюсь.

— …Я пригляделся и понял, что болезнь не простая. Пришита к красавице чудом, как нитками. И тот, кто сорвет ее прекрасный цветок, потянет нитку за собой. Очень досадная и очень заразная вещица. Вроде проказы, но там, где проказа плетется как старый осел, эта болезнь помчится как благородный скакун. Такие выражения тебе больше нравятся?

— Пропуская твои любовные приключения, ты обнаружил следы болезни демонического происхождения, я правильно понял?

— Ты потрясающе внимателен, Гавриил. Я в восхищении.

— Надеюсь, ты пресек болезнь?

— Не волнуйся, я использовал чудо исцеления, — Селафиил пару раз потряс кулаком на уровне паха. — Она меня отлично поблагодарила. Но на моем месте мог бы оказаться какой-нибудь смертный мужчина и дело бы кончилось плохо.

Гавриил шумно вздохнул.

— Когда ты наконец прекратишь свои похождения?

Селафиил пожал плечами. Он гордился своим вкладом в античную мифологию, но даже без его учета — ему слишком нравились женщины, а он слишком нравился им. Останавливаться было бы глупо.

— Думаю, никогда.

— Я о тебе же беспокоюсь. Рано или поздно тебя покарают за распутство.

— Не думаю. Конечно, помнится, кто-то хотел ввести запрет на связи с людьми, но не успел. Гордыня помешала.

— Я всегда лишь хотел уберечь тебя от греха. Тебя и Иегудиил.

Неисправимый зануда.

— Знаешь, — проникновенно произнес Селафиил, опустив руку ему на плечо, — есть одна штука, которую я давно хотел тебе сказать. Пожалуйста, выслушай меня.

— С радостью.

— Превосходно. — Он помолчал несколько секунд, придавая побольше веса остатку фразы. — Гавриил, захлопни пасть. Никому, слышишь? Никому в целом мире не интересно твое мнение. Особенно мне.

Это было преувеличение, конечно. Иегудиил ценила Гавриила, да и Уриил тоже. Варахиил все еще переживал из-за того, что тот считал его людоедом. А Михаил утверждала, что просто находит полезным, — но Селафиилу нравилось думать, что она, учитывая ее любовь к доминированию, непременно трахнулась бы с Гавриилом, если бы тот сам в свое время не протолкнул правило о полном запрете сексуальных сношений между ангелами, за нарушение которого полагалось немедленное низвержение.

Словом, да, Селафиил чуть приврал.

Но расстроенный вид Гавриила того стоил.

— Как ты смеешь?..

— Очень просто. Смею. — Еще несколько секунд молчания. — А, и еще одна вещь, раз уж мы заговорили об этом. Галилейская дева. Честно говоря, я пытался ее добиться с того дня, как она пришла в Эдем. Я пытался быть и утонченным, и грубым, и отстраненным, я…

— Довольно подробностей, можешь переходить к части с победой.

Боже, сколько кротости.

— Ее не будет. Она мне не сдалась. За все эти годы. Мы даже за руки не подержались. Представляешь,  можно было отправить с благой вестью меня, как изначально и планировали, ее девственность осталась бы при ней. Ты зря испортил свою карьеру.

А вот это уже была чистая правда. И очень забавная.

Селафиила, конечно, раздражало, что из всех женщин мира именно эта с таким упорством не желала прыгать в его объятия, но, с другой стороны, сказать Гавриилу, что тот ошибался было невыносимо приятно. В свое время он разразился чуть ли не получасовым монологом о том, что развратную тварь, вроде Селафиила, на десять лиг подпускать к богоизбранной деве нельзя, и явиться к ней с благой вестью достоин только самый добродетельный из архангелов, то есть он сам.

— Ладно, счастливо оставаться. Не расстраивайся, Гавриил. Найди себе девушку, — Селафиил с улыбкой похлопал его по плечу. — Или парня. Я не стану осуждать.

Прежде чем Гавриил хоть что-нибудь успел ответить, Селафиил расправил свои прекрасные розовые крылья и взмыл ввысь, чтобы, подхваченному потоком чистого света, отправиться на Небеса.

+++

Болезнь лучше всего проверять в портовых городах. Если выживет, то быстро распространится, а если ее уничтожат, то никто никогда не поймет, откуда она взялась.

Если, конечно, какой-нибудь особенно неугомонный ангел не вмешается.

В принципе, основная причина, по которой Хастур выбрал Малагу, был Табрис. Информация о некоторых ангелах просачивалась в Ад, и об этом было точно известно, что он предпочитает никогда ничего не делать. Так что все должно было пройти идеально.

Но вышло иначе. Какая-то небесная тварь нашла юную, безымянную пока болезнь и с корнем ее вырвала из тела девушки раньше, чем та успела выйти замуж. Замужество, конечно, не самое эффективное начало для эпидемии, но первое время болезни лучше не спешить, познакомиться с людьми, привыкнуть к ним. На этот раз ничего не получилось.

Не то, чтобы Хастур расстроился, это все равно был пробный запуск, но все же это неожиданное вмешательство подпортило ему настроение. И поэтому он сидел на камнях неподалеку от города, наблюдая за медленно отступающей морской водой. Ему нравились отливы. Было в этом что-то успокаивающее: водоросли, мелкие голодные крабы, не успевшие уплыть тупые рыбины, иногда утопленники.

И, конечно, кто-то должен был лишить его этих минут покоя.

В принципе, даже не удивительно, что этим кем-то оказался Гавриил. Хастур уже привык сталкиваться с ним, когда что-то шло не так.

— Ты не скроешься от меня, демон. Я знал, что найду тебя.

Хастур не особенно скрывался, но спорить не стал. В конце концов, Гавриил потратил время и силы на его поиски, не стоило сходу его огорчать.

— В городе кто-то хотел начать эпидемию, и создал новую болезнь, используя чудо. Я уверен, что за этим стоишь именно ты, демон.

Пришла пора быть жестким. Хастур встал во весь рост и решительно посмотрел Гавриилу в глаза:

— Если не обратишься ко мне по имени, я с тобой разговаривать не буду. И вообще уйду отсюда.

Несколько секунд Гавриил молча смотрел на него в ответ, как будто пытался прочесть мысли.

Хастур уже успел подумать, что на этом разговор закончится, потому что Гавриил сейчас развернется и исчезнет. Или еще что-нибудь в этом духе, как он обычно делает.

— Хастур, — наконец, произнес тот.

— Да, Гавриил?

— Так эту болезнь создал ты?

— Откуда ты узнал о ней?

— Почему ты думаешь, что можешь так просто уйти от ответа?

Хастур на самом деле не думал, что уйти удастся, но попробовать все же стоило.

— Возможно, я. Так откуда ты о ней узнал?

— Мне стоило догадаться, что именно ты этой мерзостью и занимаешься. Почему именно здесь? — Гавриил подступил на шаг ближе.

— И кто теперь уходит от ответа?

— Ни от чего я не ухожу. Зачем тебе это знать?

Для того, чтобы в будущем никакой слишком дотошный ангел ничего не испортил. Но наученный неудачей в Карфагене, Хастур это говорить вслух не собирался.

— Любой гончар хочет знать, отчего разбился сделанный им горшок. — Иногда Хастуру приходили в голову великолепно яркие образы и он охотно ими пользовался, хотя иногда ему казалось, что их придумывала жаба.

Гавриил явно задумался, его брови чуть сдвинулись к переносице и между ними опять залегла складка. Хастур поймал себя на осознании того, что она определенно очень милая. Насколько вообще Гавриилу подходило это слово. То есть не слишком. Но все же милая.

Надо было подобрать слово получше. Очаровательная?

— Мой брат просто нашел эту болезнь.

— Брат? То есть архангел? Что архангел забыл в Малаге? Это же как если бы я пошел на руины храма соломонова.

— Ты правда думаешь, что я отвечу?

Нет, это было бы слишком хорошо. Наверняка тут крылась какая-то тайна, которую можно было бы сменять в Аду на награду, но Гавриилу явно хватало ума подобные вещи не разглашать.

— Подожди. Чтобы обнаружить болезнь, девушку нужно было раздеть.

— Я догадался по описанию, которое он привел. Что ж, по-видимому, именно это мой брат и сделал.

Гавриил произносил «брат» таким тоном, как будто это была ругань. Хотя нет, ругань с его языка слетела легко, задорно, а это слово как будто в грязь падало.

За этими размышлениями Хастур едва не упустил чему суть фразы.

— Подожди. Архангел… со смертной женщиной? Как-то это…

— Знаю. Но мой брат так не считает.

— От этого же нефилимы… — нефелимы — самый плохой из возможных результатов секса с ангелом. Это Хастур знал точно. Также это было единственное, что он знал о нефилимах.

— Именно. У Селафиила один раз… Так. Я не должен тебе это рассказывать. Но если в двух словах, то смертные женщины от него без ума.

— Неудивительно. Он же архангел, а вы все прекрасны. — Глупо было упустить возможность сказать что-то подобное.

Хастур не планировал сдаваться, пусть даже иногда забывал о пари — а вот, братья, похоже, окончательно перестали даже пытаться выиграть. По крайней мере, даже не упоминали о новых попытках чего-то добиться. Что ж, не всем везло встречаться со своим архангелом так часто, как Хастуру. Нужно было использовать каждую секунду.

Да еще и допрос насчет болезни, похоже, очень вовремя прекратился.

— Что ты сказал, де… Хастур?

— «Он же архангел, а вы все прекрасны».

— Вот как, — эту фразу Гавриил произнес как-то особенно медленно и чуть склонил голову набок, опять внимательно вглядываясь в Хастура. Интересно, у всех архангелов такие проницательные взгляды?

Жаба раздраженно квакнула.

— Конечно.

Вообще-то Хастур не мог сказать точно насчет всех. Он видел четверых архангелов, считая Иеремиила, ну, и еще одну Лигур ему описал в подробностях. Но это это не важно. Он почувствовал, что сейчас выдастся отменный шанс наговорить комплиментов, без всяких чудесных соловьев и прочей человеческой чуши.

— Все? И Иегудиил?

Ладно, это было неожиданно.

Хастур задумался. Вообще-то он ни черта не понимал в женской красоте, но Иегудиил видел в Лютеции вблизи и более или менее описать мог. Она была большая. С большой грудью и большой задницей. Но нахваливать ее задницу сейчас было бы крайне глупо.

— Как королева народа, живущего в достатке, — сказал он, наконец. Это звучало убедительно, да еще и не похабно. Он сегодня был просто в ударе.

Или жаба. Или они оба.

— И Иеремиил?

Вопрос с подвохом. С одной стороны, Иеремиил сохранил то физическое тело, которое выдали ему на Небесах. С другой стороны, формально он все-таки был демоном.

Надо было продолжать гнуть ту же линию и надеяться, что перечисление не дойдет до тех, о чьей внешности Хастур понятия не имел.

— Как воин, не раз побеждавший в бою.

— И… И я?

+++

— И я?

Несомненно, Гавриил понимал, что ему надлежит старательно выпалывать из своей души все ростки гордыни, иначе прощения не заслужить, и что самолюбование — большой порок, который тянет его вниз как тяжелый камень. Но, боже, ему так давно никто не говорил ничего приятного. Кроме Тамиэль, но она называла «красавицей» даже жившую по соседству с ней беззубую старуху, так что она не считалась.

К тому же это была важная проверка. К которой сам Хастур так удачно его привел.

Со времени столкновения в Карфагене, Гавриил в мыслях не раз возвращался к Хастуру. Тот пристыдил его самым болезненным и оскорбительным образом, при этом явив себя ангелом в большей степени, чем когда-либо являл, к примеру, Селафиил.

Хастура всерьез беспокоила справедливость, пусть даже и в отношении себя самого. Он сказал то, что сказал бы ангел. Да еще и не стал отвечать насилием, когда Гавриил повалил его на землю, хотя очевидно для демона это не было бы проблемой.

— Я тоже прекрасен?

Хастур молча смотрел на него своими пустыми черными глазами. Отвратительно демоническими.

Но, все же, когда-то он был ангелом. Это еще можно было различить и в чертах лица, пусть даже тронутых пороком, и в словах.

И, что важнее всего, образ мыслей Хастура был удивительно ангельским. Как если бы при падении тот чудесным образом сохранил понятия о честности и праведности. О святости любой клятвы. И целомудрии, что было очень немаловажным элементом.

То, как он говорил о красоте Иегудиил, свидетельствовало само за себя: не просто назвать ту красивой, а именно описать, при этом даже косвенно не упоминая очевидных плотских достоинств смог бы разве что обладающий крайним целомудрием. Или конченный содомит, абсолютно неспособный на влечение к женщине, но таким Хастур не был. По крайней мере, не походил на такого. Тем более, об Иеремииле он тоже не сказал ничего непристойного.

Как прекрасно было бы спасти душу демона. Помочь ему заслужить прощение, освободившись от гнета грехов, и, тем самым, доказать собственную праведность.

Конечно, это займет много времени, но Иегудиил сказала, что совет рассмотрит его апелляцию не раньше, чем через пару тысяч лет.

— Конечно. — Лаконично ответил Хастур после долгих раздумий.

— Разве я не выгляжу слишком старым, чтобы быть прекрасным? — наверное, нужно было его немного подтолкнуть, чтобы тот рассказал детальнее. — И эта отвратительно толстая шея, и пальцы-обрубки…

— Твои пальцы? — Хастур неожиданно попытался ухватить его за руку и Гавриилу пришлось отстраниться. Это уже чересчур. — И… Твоя шея просто мощная. Ты вообще очень мощный. Но величественный при этом. Сложен как воин, но выглядишь мудрым и зрелым.

Гавриил осторожно отступил на шаг, готовясь спросить, нет ли противоречия между понятиями «мощный» и «прекрасный», но тут же замолчал, пораженный внезапным осознанием отвратительности всего происходящего.

Господи, он же буквально выпрашивал похвалу. Да еще и у демона. Как можно было до такого докатится всего за несколько веков? Гавриил не был уверен, чувствует он к себе больше презрения или жалости, но, в любом случае, ощущение было ужасное.

За одно утро Селафиил его довел до низшей точки возможного унижения.

Дальше опускаться уже некуда. Разве что действительно начать совокупляться с кем ни попадя, как сам Селафиил.

— Ты говоришь это, чтобы подтолкнуть меня к падению?

— Вовсе нет. Я таким не занимаюсь. Честно, на мой взгляд в Аду и так многовато ангелов.

Вряд ли абсолютно испорченный демон мог бы такое сказать. Может быть, Хастур и был глупым, медлительным, склочным, к тому же одетым в лохмотья, наверняка снятые с трупа, — но точно не безвозвратно падшим.

К тому же, как и полагается ангелу, он пах цветами и фруктами. Спелым дурианом и трупной лилией, но не всем же дано благоухать благородными растениями. От Табриса, к примеру, пахло подгнившей сливой, и что с того?

Может, слова Хастура и граничили с искушением, но, с другой стороны, он просто констатировал факты. Гавриил был величественным — его таким создали; раз уж на то пошло, все архангелы получили оболочки, соответствующие именно этой задаче, просто некоторые из них этого не понимали. И использовали величественность чтобы соблазнять неумных девиц.

+++

Все прошло, конечно, не так гладко, как Хастур хотел. Взять Гавриила за руку опять не вышло, а ведь после этого можно было бы рассказать, какой он стройный и, в доказательство своих слов, обнять за пояс. Может, даже удалось бы пощупать его зад. Наверняка там есть что пощупать.

С другой стороны, на этот раз они с Гавриилом просто поговорили. Вроде, никакого вранья, никаких ссор.

— Мне жаль, что нельзя просто вернуть кого-нибудь из этих ангелов на Небеса.

— Ты и сам… — Хастур хотел сказать «ты и сам не особо можешь вернуться на прежнее место», но понял, что эта фраза испортит было выстроенное взаимопонимание. — То есть, если бы кто такое и мог сделать…

Совсем уж прямая ложь тут была ни к чему.

Хастур знал не особо много падших, но ни один из них и близко не походил на кого-то, кого стоило вернуть наверх. Вряд ли там так уж нужен Кроули с его идиотскими шутками или Иеремиил с безумными теориями про дыры во времени, людей-ящериц и смерть бога. С другой стороны, кто знает, что у них там творится на Небесах. Может, они на Небесах уже такими были и пали не из-за этого.

— Я бы очень хотел попробовать.

Несколько секунд они молча смотрели на море. Вроде как говорить было больше не о чем.

— Не скажу, что мне жаль твои несостоявшиеся эпидемии, но…

— Ерунда. Я новые устрою. — Это не походило на раскрытие важного плана. По крайней мере, Хастур был в этом уверен.

— Да. Словом, я очень рад, что ты способен к диалогу.

Гавриил стоял с ним совсем рядом, скрестив руки на груди, видимо, чтобы казаться еще внушительнее. Как жаба, надувшаяся, чтобы выглядеть больше.

Жаба снова квакнула. Видимо, не стоило сравнивать ее с Гавриилом. Тот, наверное, тоже был бы от такого сравнения не в восторге.

Хастур перевел взгляд на его кисть, сжимавшую плечо. Она выглядела сильной, с крепкими костяшками. Кожа достаточно тонкая, чтобы заметны были змейки сосудов под кожей. Крайние фаланги пальцев были, пожалуй, чуть коротковаты, но ничего уродливого. Аккуратные плоские ногти, круглые и ухоженные.

— У тебя красивые пальцы. Вообще не похожи на обрубки.

— Перестань.

Это означало «перестань, я и так знаю» или «перестань, я тебе не поверю»? Наверное, уточнять не стоило.

Он снова взглянул на море. Вода отступила, оставив на песке мертвые водоросли. Пахло приятно — йодом и гнилью. Как-то спокойно, что ли.

Хастур хотел сказать, что они могут просто немного посидеть на побережье, если у Гавриила нет каких-нибудь срочных дел, но, снова повернувшись в его сторону, обнаружил, что тот уже исчез. Опять не попрощавшись.

Ладно, можно считать, что у них почти было свидание.

+++

Мысль о спасении души демона была по-настоящему великолепной. Нужно было ее обдумать.

То, что запах Хастура напоминал трупную лилию, наводило на мысль о том, что он мог до падения состоять в свите самого Гавриила, однако тот не мог вспомнить подобного ангела. С другой стороны, его свита была почти такой же большой, как у Михаил, он же не мог помнить всех в лицо. Особенно если Хастур занимался какой-нибудь мелкой работой. Например, был ангелом-хранителем.

Хотя нет, на ангела-хранителя он не походил.

Если бы Гавриил знал его ангельское имя, — потому что «Хастур» это определенно не ангельское имя, — было бы намного проще выяснить больше. А, значит, понять, как ему помочь.

Что ж, Гавриил знал, у кого можно спросить, не привлекая слишком много внимания — не привлекать же кого-нибудь из властей или начал к столь деликатному расследованию.

▼Константинополь, 1001 год нашей эры⬍

— Ты что-нибудь выяснил? Насчет демона?

— Пока нет.

— А когда ты сможешь выяснить? Азирафель, я возлагаю на тебя очень большие надежды. Это важная информация. Она нужна мне.

— Мне было бы проще, если бы я больше знал. Искать некого падшего ангела, о котором ничего не известно…

— Я детально описал тебе его внешность. Пока что я не могу сказать тебе больше. Так что прояви усердие.

Из рассказов Гавриила Азирафель знал не слишком много: демон был немного выше среднего роста и сложен мужественно, но изящно. Белокурый, с утонченными, «истинно ангельскими», как выразился Гавриил, чертами лица, а «взгляд его темных глаз вечно полон тревоги и печали» — что было совершенно бесполезной информацией, поскольку при виде Гавриила много у кого взгляд наполнялся тревогой. Иногда и печалью тоже. Пах демон «цветами и спелыми фруктами, но не самыми благородными», то есть решительно чем угодно.

Выяснить по этому описанию имя, которое демон носил до падения, было невозможно. Будь у него по крайней мере имя, которое демон носил сейчас, можно было бы спросить у Кроули, — но под данное Гавриилом размытое описание подходила, скорее всего, добрая половина ада.

И при этом тот продолжал регулярно заявляться с вопросом, не нашел ли Азирафель какую-нибудь информацию об этом загадочном демоне. А заодно и о том, не встречались ли ему «в человеческих письменах» упоминания способов вернуть падшего ангела на небеса. И каждый отрицательный ответ приводил его в плохо скрываемую ярость, хотя Азирафель даже не предлагал ему почитать что-нибудь самостоятельно. Встречные вопросы? Еще больше ярости, скрываемой еще хуже.

С каждым разом это становилось все более раздражающим и, видит бог, Азирафель не представлял, как разорвать этот порочный круг.

— Я проявлю все возможное усердие. Но если бы у меня было больше информации…

— Будь у меня больше информации, я бы тебя ни о чем не спросил. Ты же понимаешь, что я рискую, открывая тебе даже такую долю тайны? Я и так доверил тебе слишком много, — Гавриил улыбнулся. — Я должен узнать имя, которое он носил до падения.

— Хорошо, я поищу еще где-нибудь. Гезария, кажется, спасла что-то из Александрийской Библиотеки.

— Прекрасно. И еще один, совершенно не связанный с этим демоном, вопрос: а что-нибудь насчет возвращения благодати падшим ангелам?

Похоже, Гавриил всерьез планировал что-то довольно рискованное и планировал взяться за дело со всей своей целеустремленностью. Что, откровенно говоря, немного пугало. Возможно, не так уж плохо, что данные им описания были слишком расплывчатыми и не давали ни малейшего шанса найти сколько-нибудь достоверные записи: ответ мог его огорчить, а огорченный Гавриил бывал очень неприятным.

+++

Идея спасения души демона была превосходной, но Гавриил понимал, что одними разговорами и добрыми намерениями тут не обойтись.

К счастью, у него были помощники.

В первую очередь, конечно, Тамиэль. Она не располагала ценной информацией, но зато собственным примером многому могла научить. Она возвращала к праведной жизни пропойц, воров и проституток, заботясь о них, выслушивая их жалобы, исцеляя их болезни, облегчая их боль. Правда, с Хастуром это все бы вряд ли помогло, он ни на что не жаловался. Возможно, его все устраивало в демонической жизни. От исцеления болезней тоже очевидно пользы бы не было — Хастур, пожалуй, выглядел так, будто был чем-то немного болен, но Гавриил не сомневался, что попытавшись исцелить эту болезнь только расстроит его и помешает дальнейшим поискам общего языка. Но, все же, Тамиэль была хорошим образцом для подражания.

Потом, конечно, был Азирафель. Он обожал человеческие истории, чем длиннее те были, тем больше ему нравились. А человеческие истории часто содержали то, что ускользало от взгляда небес. Равно как и от ада, возможно. По крайней мере, несмотря на то, что после падения Иеремиила, его имя было стерто из небесных скрижалей, а существование забыто, люди не просто помнили его, но и хранили все версии его падения, высказанные архангелами Метатрону, непонятно как просочившиеся с небес. Среди человеческих текстов можно было найти что-то полезное, и если так — то Азирафель это сделает, нужно только правильно попросить.

И, наконец, Табрис.

— Я такой: «слушай, это же просто моряки», а Тамиэль такая: «да, но ты же в конце концов один из них», и так-то оно так, но я же не такой, я даже плавать не умею. То есть умею, но не люблю, и, короче…

В историях Табриса можно было потеряться, отчаяться найти путь назад, построить дом, прожить пару веков, потом собраться с силами, отыскать путь наружу, выбраться и выяснить, что он все еще не дошел до сути дела.

Конечно, из него можно было вытащить прямой ответ, если он сам был на это настроен, но такое случалось далеко не всегда.

— Но так-то она мне не раз в этом помогала. Обычно, сам понимаешь, моряки когда сходят в порту, сразу отправляются к девочкам. Но некоторых кто-то ждет в другом порту, и вот тут, конечно, можно не рисковать подцепить какую-нибудь болезнь. То есть я, конечно, не знаю, может, я ничем и не могу заразиться, но ты представляешь, что будет, если я потрачу чудо на лечение герпеса или триппера, а то и вообще не получится и придется обращаться за помощью, это ж вообще непонятно что. Ну так, короче, Тамиэль — моя девушка в порту, так что хотя бы в Карфагене я могу не рисковать.

Откровенно говоря, Табрис был довольно бесполезным в том, что касалось возвращения падшему ангелу прежней благодати.

— Не знал, что ты общаешься с Тамиэль.

— У нее типа ото всех свои секреты, да? Настоящая королева тайн, шкатулка с секретом, она всегда такая милашка, которая печет лепешки и всем улыбается, но никогда не знаешь, что там у нее в голове. Так, типа, когда мы где на севере, в Нормандии или где, сходим, она сразу меня ждет в доках, чтобы в щеку поцеловать. Я ее для этого на руки беру, а то она ж вся такая маленькая, не дотянется.

Естественно. Тамиэль была миниатюрной, а вот Табрису, похоже, по ошибке выдали одно из тел, предназначенных для стражей, которые в день конца света будут держать Землю, чтобы та не не вращалась. Он на пол-ладони возвышался над Гавриилом, — а тот был самым рослым из архангелов, даже выше Иеремиила — и казался еще больше из-за манеры всегда держать голову чуть запрокинутой. Особенно во время разговоров. Как будто его бесконечные истории адресовались лично Богу, а не собеседнику.

— И она не против, чтобы ты брал ее на руки? — в этом было что-то неправильное. Звучало как эвфемизм для неподобающих вещей. Тамиэль, конечно, не стала бы ничем таким заниматься, но Табрис мог пошатнуть ее праведность.

— Я очень хорош в держании на руках, типа просто идеален, если бы где-нибудь устраивали состязания, я бы победил. Хочешь, тебя возьму на руки?

— Нет.

— Ты уверен? Мне кажется, тебе бы понравилось сидеть у кого-нибудь на руках, а я типа…

— Табрис, я тебя предупреждаю.

— Без обид, просто, понимаешь, мне кажется, тебе бы не помешало немного физически контактов и не только со мной, а чисто чтобы расслабиться. Кстати, я, вроде как, мог бы тебе такое устроить, почти уверен, что подберу на твой вкус, я же знаю, на кого ты смотришь обычно и…

— Табрис, замолчи, пока я не заставил тебя пожалеть об этой болтовне.

Возможно, стоило бы приказать Табрису проводить меньше времени среди моряков. Или хотя бы попросить об этом. Не лучшая компания для ангела. Он портился прямо на глазах.

— Короче, ладно, не отвлекай со всякой ерундой, я же типа про Камаля рассказывал. Причаливаем мы, значит, и тут он такой…

+++

Не заметить Гавриила на константинопольском рынке было совершенно невозможно. Здесь ему определенно стоило бы носить какое-нибудь иллюзорное чудо, рядом с местными он выглядел просто вызывающе белокожим. Еще и одевался так, будто хотел это подчеркнуть. Хастур тоже не прятал свою кожу, но грязь и струпья позволяли ему затеряться в толпе — никто не хотел смотреть на него дважды.

Гавриила называли лилией сада господня, но Хастур с трудом представлял, что это могло бы значить. Разве что имелся в виду его цвет кожи. С другой стороны, белых цветов в мире полно, да и других белых вещей — тоже. Брюхо сельди, снятые с мяса пленки. Опарыши.

Ладно, не самые подходящие для описания ангела образы.

Но плоды снежноягодника или гриб-дождевик точно подошли бы больше, чем лилия. Слово «лилия» наводило на мысли о чем-то изящном и тонком. Полностью противоположном Гавриилу.

— Что ты здесь делаешь? — Хастур кивнул ему вместо приветствия, и сдвинулся к краю скамьи, освобождая место рядом.

— Присматриваю за тобой. Я знаю, что там, где ты появляешься, рано или поздно начинаются эпидемии, и я хочу знать, когда начнется следующая.

Вообще-то рано или поздно эпидемии начинаются везде, где люди собираются, им для этого вовсе не обязательно нужна помощь демонов. Достаточно съесть что-то не то, или с кем-то не тем переспать или не там закопать труп, а потом откопать. При комбинации этих вариантов получались самые лучшие болезни.

— Даже не надейся, что я тебе с этим помогу. — Чистая правда. Сближение — сближением, необходимость поддерживать дружбу — тем более, но добровольно позволять какой-то небесной твари портить свои эпидемии он не собирался. — Я не скажу тебе, над чем работаю.

— А если я угадаю? — Гавриил улыбнулся, и, не дожидаясь ответа, опустился с ним рядом. Приятно было смотреть, как он привыкает к миру смертных: он по-прежнему старательно обходил грязь и лужи, но, по крайней мере, больше накрывал тканью любую поверхность, на которую хотел сесть.

— Попробуй.

Все это более или менее повторялось: время от времени Гавриил появлялся рядом, пытался разговорить — и иногда это выглядело так, будто он заигрывал, но стоило Хастуру попытаться чуть-чуть сдвинуть границы, тот либо сразу исчезал, либо точно разом откатывался на половину тысячелетия назад: снова холодный взгляд сверху вниз, напряженная поза, сердито приподнятая верхняя губа.

— Моровое поветрие на юге?

— Нет. — Оно пришло с востока, и изначально его начал Лигур. Очень успешный проект, Вельзевул даже вынесла ему личную благодарность. Не то, чтобы это закончилось чем-то значительным, но она на такие вещи была не особенно щедра.

Зато была щедра на обратное. Лет пятьдесят назад она грозилась Хастуру буквально голову оторвать, когда узнала, сколько времени и какую долю выделенных на весь регион чудес он потратил на безуспешные попытки стабилизировать холеру и привезти ее в Европу. К счастью, за него заступился Пеймон — ему, похоже, нравилось ее раздражать.

— Ты сейчас на рынке. Хочешь чем-то заразить еду? Или ткани?

— Хорошая мысль, но вообще-то я просто отдыхаю.

Чистая правда. Сейчас у Хастура не было никаких конкретных планов, он просто присматривался к возможным вариантам. Но идея была интересная. Стоило поблагодарить Гавриила.

Хастур внимательно на него посмотрел — колено совсем рядом, можно было бы рискнуть положить на него руку.

Хотя нет, нельзя.

— Я люблю рынки. Портящееся на солнце мясо, рыба с паразитами. В хороший день и поножовщина бывает.

— Иногда меня очаровывает твое умение видеть что-то красивое и интересное в подобных вещах.

«Очаровывает» — такое приятное слово, очень ангельское. Хастур никогда никого не очаровывал. Он был не из тех демонов, которые умеют это делать.

— А еще тут хорошие крысы. Жирные и вкусные. Ты когда-нибудь пробовал отожравшуюся на бараньих потрохах крысу?

— Не думаю, что мне бы понравилось. Я не особенно интересуюсь едой и…

— Тебе стоит попробовать крысу, мне кажется, тебе понравится. Главное — не убивать ее, пока не решишь съесть. В таком климате они быстро портятся и…

— Замолчи. — Гавриил поднял руку, так близко к лицу Хастура, что это напоминало не то угрозу очищающим чудом, не то попытку осторожно зажать ему рот, прерванную нежеланием лишнего физического контакта. Он решил, что остановится на второй трактовке: воображаемое прикосновение все же приятнее воображаемой угрозы. — Не все, что ты замечаешь в окружающем мире меня очаровывает. Только некоторые вещи.

Жаль. Телесные удовольствия всегда шли бок о бок, еда и секс хорошо соседствовали в человеческом мире, так что можно было бы легко перейти от одного к другому, осторожно провести Гавриила от греха к греху, до окончательного совращения.

Что ж, придется найти какой-нибудь другой способ сделать это.

— Скажи… — в паузу, которую выдержал Гавриил, можно было вместить целую балладу. Иногда эти паузы бывали чертовски раздражающими. — Тебе правда нравится убивать людей?

— А тебе правда нравится им помогать? — Хастур пожал плечами.

— Почему ты опять отвечаешь вопросом на вопрос?

— Хорошо, я сам отвечу. Тебе не нравится им помогать. Ты ненавидишь людей. Ты даже смотришь на них с презрением. Всегда.

— Неправда, — он вздернул подбородок с такой прелестной демонстративной гордостью, что это выглядело даже трогательно. «Трогательно» — тоже очень ангельское слово, пожалуй, Хастуру не стоило употреблять его даже мысленно. — И многие люди делают что-то полезное. Одежду, например. Или…

— Тебе нравится одежда, а не портные, которые ее шьют. Признай это.

— Некоторые люди относительно красивы, — произнес Гавриил с некоторым сомнением, очевидно, потому что планировал оставить за собой последнее слово в этом споре. — А я ценю красоту в любом виде.

Хастур вздохнул.

— Мне вот плевать на людей, — сказал он. Может, лучше не пытаться спорить, а объяснить свою позицию. В конце концов, им с Гавриилом не обязательно смотреть на вещи одинаково, чтобы переспать. — Они скучные. Но вот болезни и всякие паразиты — это интересно. Думаю, ради работы с ними я и появился на свет.

— Не думаю, что ради этого, — Гавриил поджал губы и окинул Хастура очень странным взглядом. Вроде как скорбным и, пожалуй, сочувствующим, но в нем еще было какое-то торжествующее самодовольство. В большем количестве, чем обычно. — Скажи, а ты не думал о том, чем мог бы заняться, если бы не был демоном?

— Я — демон и никогда не стану кем-то еще. Перестань задавать глупые вопросы.

Гавриил нахмурился.

— Пожалуй, я дам тебе еще немного времени, чтобы подумать. Я уверен, что ты сможешь найти ответ. — Он плавно встал со скамьи. — И, надеюсь, когда я спрошу тебя в следующий раз, ты ответишь правильно.

Хастур понятия не имел, что тот имел в виду, но спрашивать не стал. Тем более, что мысль о заражении чем-нибудь тканей на рынке увлекала его настолько, что он даже не заметил, как Гавриил ушел.

▼Где-то в Монголии (и не только), 1325 нашей эры⬍

— Я, короче, такой: «да зачем, это же проститутка», а Тамиэль такая: «да в этом и смысл». Так вот в этот раз все было как в тот, только…

Разумеется, в очередной истории Табриса речь опять шла о проститутках. И о Тамиэль. В этом определенно было что-то порочное. Гавриил подумал, что стоит поговорить с ними обоими об этом, пока не поздно.

— Мне надо было спешить на корабль, иначе бы вопросы возникли, сам понимаешь, но уж тут не остаться было никак нельзя…

Они стояли в тени юрты, ожидая прибытия Самаэля и демонов. Хозяин юрты, старик Хэнчбиш, лежал на земле у их ног — он умер от сердечного приступа где-то полчаса назад и теперь его душа застряла на перепутье. Обычно такое происходило только с совершенно непримечательными людьми, души которых после смерти скитались туда-сюда, стучались во все двери, до тех пор, пока кто-нибудь из простых ангелов или демонов не забирал их куда-нибудь. Или пока случайно не проваливались в чистилище.

Однако, Хэнчбиш был достаточно грешен, но, в то же время, и достаточно добродетелен, чтобы стать причиной конфликта.

К его смерти старательно подготовились: во-первых, три года никто ни с небес, ни из ада, не появлялся рядом с его жилищем, чтобы не тому самостоятельно выбирать путь, во-вторых, ангелы и демоны, вызвавшиеся перечислять его добродетели и грехи, заранее подготовили аргументы. Простая формальность, чаще всего подобные судилища заканчивались обычным спором, в котором побеждал тот, кто громче кричал — или же выбор оставляли за самим умершим, и тот, как правило, выбирал рай.

— Я ей и говорю: «ты же моя славная девочка в порту, зачем мне еще кто-то?», а она вся такая улыбается и тут говорит: «я не всегда ей буду, ты же понимаешь», это как будто типа вообще из ниоткуда возникло, но она, конечно, все объяснила.

В юности, до отшельничества, Хэнчбиш был воином, а для таких всегда непросто найти защитников, но Табрис и Тамиэль охотно согласились помочь, как и всегда. Правда, Тамиэль не пришла лично, но передала свиток со своими аргументами, чтобы Гавриил мог его зачитать — конечно, ее присутствие было бы приятным дополнением, но требовать требовать от нее чего-либо было во-первых невежливо, а во-вторых — бесполезно. Общение с Табрисом для нее даром не проходило, Тамиэль научилась выкручиваться из неудобных разговоров.

Собственно, влияние Табриса немного беспокоило Гавриила. Тамиэль была добродетельна, но Табриса мир людей успел немного испортить, а испорченность легко распространяется. Она как болезнь, которую невероятно тяжело вылечить.

— А я такой: «если Иегудиил узнает, она тебе просто глаз на жопу натянет, от крыльев одни перья полетят». И тут она, короче, говорит: «да все нормально будет, Гавриил за меня заступится, он всегда такой милый», типа того.

Услышав собственное имя, Гавриил снова попытался прислушаться к бесконечному потоку слов, но ухватить суть так и не смог.

— Я немного прослушал, что она сказала?

— Что ты милый. Не отвлекай. Сейчас самое главное начнется. А, и еще, короче… Ну, это насчет того, почему она не пришла. Дело довольно сложное так в двух словах и не описать. Но она вот короче говорит: «быть славной девочкой в порту, конечно, хорошо, но я так больше не могу». Короче, ну, ты понял.

— Более или менее. — Табрис говорил без остановки уже целую вечность и если бы Гавриил честно признал, что не понял, скорее всего, монолог бы начался с самого начала. Это того не стоило. Лучше спросить у самой Тамиэль.

— Вот и славно. Гавриил, ты просто лучше всех, — наклонившись ближе, Табрис похлопал его по плечу и легко дернул за мочку уха. Возможно, в чем-то и Тамиэль на него плохо влияла. — Тогда я пока пойду. На случай, если Самаэль и компания появятся до моего возвращения, то вот, свиток с моим посланием, типа прочитаешь, если что — добавишь от себя немного, ты же в этом хорош.

— Подожди, что?..

— Увидимся! — Табрис c виноватой улыбкой пихнул ему в руку небольшой свиток, такой же, как тот, который передала Тамиэль, а потом буквально отпрыгнул назад и растворился во вспышке света. Он редко пользовался чудесами для перемещения, но, видимо, сегодня уж очень спешил.

Гавриил удобнее перехватил оба свитка и подумал, что стоит отчитать Табриса, когда они встретятся в следующий раз. Он мог бы хотя бы предупредить, как это сделала Тамиэль. С его безответственностью нужно было что-то делать.

Так или иначе, встретиться с Самаэлем и демонами придется в одиночку. Гавриил вздохнул. Он не сомневался в своей способности одержать на судилище верх, но оставаться без поддержки всегда несколько грустно.

И именно в этот момент, наконец, появился Самаэль. Во всем великолепии, если можно так выразиться.

— Надеюсь, я не слишком опоздал? — с усмешкой в голосе спросил он.

Вероятно, была какая-то причина по которой Самаэль, проводивший больше времени в аду, чем на небесах, все еще формально считался ангелом, но Гавриил этой причины не знал. С его точки зрения, Самаэль должен был пасть уже хотя бы из-за манеры одеваться, не говоря уж обо всем остальном. Простая идея о том, что предметы одежды должны сочетаться друг с другом, с тем, кто их носит и, в конце концов, с эпохой, судя по всему, никак не укладывалась у Самаэля в голове. Он просто надевал сразу все, что ему нравилось — вышитый алый гематий, шелковые шаровары, массивное нефритовое колье, десяток колец и накинутую на плечи странную сетку, сплошь унизанную камнями.

О косметике и говорить не стоило.

— О, Гавриил, — рассеяно протянул Самаэль, — надо же. Я думал, это уже не твой уровень. Надеялся встретить кого-нибудь поинтереснее.

— Не думаю, что кто-то мог бы справиться с этой работой лучше меня.

— Как скажешь, — Самаэль презрительно поморщился. — Хотя я бы это не назвал работой: раз в пару столетий дотащить свою задницу до какого-нибудь трупа.

Он терпеть не мог Гавриила поэтому, естественно, утверждал, что тот безвкусно одевается и лишен чувства юмора.

Гавриил, в свою очередь, подозревал, что причина в банальной зависти. Дело было не только в красоте и элегантности, хотя они свою роль сыграли, но гораздо важнее другое: Самаэль проводил свои дни в окружении грешников, демонов и прочего сброда, присматривал за тем, чтобы никто в аду не пытался уклониться от работы. Гавриил же не просто должен был всего лишь следить за тем, чтобы праведники в раю ни от чего не страдали — он, в сущности, мог не делать даже этого: ангелы не посмели бы его ослушаться, даже теперь, так что достаточно было время от времени напоминать смотрителям эдемского сада о том, для чего, собственно, сад нужен.

— Ладно, давай перейдем к делу.

Гавриил согласно кивнул и взглянул на солнце. Табрис задерживался. Конечно, личное присутствие не требовалось, довольно было отданного послания, но все же в окружении спутников он бы чувствовал себя увереннее.

— Со стороны ада со мной Ариох, заблудший хранитель…

Самаэль взмахнул рукой и рядом с ним возник светловолосый падший ангел, из середины лба которого выступал короткий, но явно острый на вид рог.

— О, привет, Гавриил. Давно не виделись. Что-то ты неважно выглядишь.

Гавриил плохо помнил Ариоха и с трудом представлял, чем мог его так зацепить, что тот, похоже, до сих пор был зол. По крайней мере, сердит.

Как и любому начальнику, Гавриилу иногда приходилось быть с подчиненным строгим, но ничего чрезмерного.

— Зато без рогов.

— Ага, и по-прежнему без совести, как я погляжу.

Самаэль смерил Ариоха строгим взглядом и тот заткнулся. При всех недостатках — включавших любовь к дешевым эффектам — Самаэль относился к работе ответственно и никогда не позволял судилищам превратиться в балаган, как бы сильно демоны ни старались.

— …Партас, отец слепоты…

Самаэль взмахнул рукой снова и справа от Ариоха возникла большая черная птица с человеческой головой.

Как правило, ангелам при падении оставляли крылья, в качестве напоминания о прежней святости. Но зачастую их — в наказание ли, из желания ли оскорбить небеса, уродовали. Гавриилу довелось видеть опаленные, сломанные, неестественно вывернутые — и, конечно, крылья Азазеля, из которых выщипали все перья, из-за чего те теперь напоминали лапы исполинского паука.

Но этот Партас, кем бы он ни был до падения, похоже, выбрал противоположный путь, и, сохранив нетронутыми крылья, он принес в жертву человеческое тело.

Задумавшись, Гавриил с интересом заметил, что это кажется ему более отвратительным, чем калеченье крыльев. Несколько десятилетий назад он поймал себя на осознании того, что ему нравится пользоваться человеческим телом. То, как сокращаются мышцы, рельефнее проступая под кожей. Как натягиваются жилы. Как кровь струится по сосудам. Он даже полюбил долгие пешие прогулки, открыв для себя очарование движения суставов внутри тела.

Возможно, в этом тоже можно было найти что-то порочное, но, с другой стороны, Гавриил отдавал должное тому, что было подарено ему сотворении. Нет ничего дурного в получении удовольствия от божественных даров.

И то, что кто-то мог поступить со своим телом так, как этот демон, казалось ему довольно омерзительным.

— …и Богул, пожиратель детей. — Самаэль взмахнул рукой в третий раз.

— Богул не смог прийти, я вместо него, — сказал Хастур. — За меня поручится лорд Вельзевул. Я —  Хастур, владелец озер…

— Всем плевать, малыш. Замолчи, тут взрослые разговаривают.

Жаба Хастура сердито квакнула, но Самаэль даже не повернулся в его сторону.

— Что их словам противопоставят небеса?

— Со стороны рая выступают Тамиэль, милосердная из милосердных, и Табрис, ангел свободной воли. Которым есть чем заняться, в отличие от демонов, так что они со мной не прибыли. Но я принес их послания и готов зачитать.

— После того, как выскажутся демоны.

— Разве не умерший должен решать? — Гавриил кивнул на все так же мирно лежавшего на песке старика. Для его души время сейчас остановилось, она была заточена в мертвом теле и окружена пустотой. В каком-то смысле это было похоже на окончательную смерть — вроде той, которую ангелы принимают от адского пламени, — только в неокончательном виде.

— Порядок старшинства. Ты, конечно, почетный архангел, но никто здесь не станет спорить с тем, что «почетный» — ключевое слово. Ты считаешься обычным ангелом. Я же принадлежу к господствам. Я главнее тебя.

Ариох фыркнул.

С одной стороны, было бы разумно не позволять над собой издеваться, Гавриил это понимал. С другой — не менее разумно было бы не показывать свои эмоции. Он уже почти четыреста лет не плакал при свидетелях из-за своего понижения, но если Самаэль продолжит в том же духе, то в этот раз до четырехсот дойти не удастся.

— Хотя знаешь что? Правда, пусть он решает. Хэнчбиш, восстань! — Самаэль поднес раскрытую ладонь к губам и дунул на нее.

Когда его дыхание достигло тела Хэнчбиша, по тому прошла судорога, глаза открылись, и, через пару секунд, душа выскользнула из них солнечным зайчиком, а, еще миг спустя, обрела форму.

— А, Джибрил и Назиат Самаэль… Я ждал вашего прихода. Я знал, что Маляк аль-маут вас пришлет. Но в своих снах я видел вас иначе.

— Сны — это не пророчества, старик. Скорее объедки мыслей.

— …вы выглядели моложе, — медленно продолжил Хэнчбиш. — И толще. Но были более скромно одеты, особенно ты, Назиат Самаэль. И сидели на лошадях. Прекрасных скакунах, вроде того, что был у меня в юности.

— Довольно. Скажи, кто первым должен высказаться: посланник рая или ада?

— …и птицы там не было.

— Он меня уже бесит. Знаете что? Пусть его к хренам в рай забирают, — Партас недовольно захлопал крыльями, поднимая вокруг себя тучу пыли. — Не хочу его видеть.

Типичный демон. Скорее закроет глаза на проблему, чем попытается ее решить.

— Пусть первыми говорят демоны, — Хэнчбиш все еще не сводя взгляда с Партаса, хоть тот и делал все возможное, чтобы казаться невидимым. — Они же были со мной в начале пути.

Начинать всегда сложнее, чем отвечать, это правда. Но на судилищах душ аргумент «я первый сказал» считается таким же весомым, как прочие.

— Тогда я заявляю, что место этой души в аду, — выступил вперед Ариох. — Многие знали старика Хэнчбиша как праведного затворника, но он оставил мир не из праведности, а из-за непомерной гордыни.

— Это правда, не стану спорить.

— Я говорю, что этому грешнику место в аду, потому что, разграбляя чужие дома, он собрал много золота, но оставил его все для себя, закопал в землю.

— Я забыл дорогу к тому месту, — возразил Хэнчбиш.

— Не важно, твое сердце не забыло, — Партас засмеялся и снова захлопал крыльями.

Демоны бывали почти завораживающими в своей отвратительности.

— Я, от лица Богула, также говорю, что место этого человека в аду. Всю юность он был убийцей. Ему не было и двенадцати лет, когда он убил своего старшего брата, чтобы стать наследником. А год спустя убил двух младших, чтобы они не повторили его путь.

— Что ж, и это правда, — усмехнулся в усы Хэнчбиш.

С каждой секундой он все меньше походил на праведника, место которому в раю.

Это не означало, что Гавриил не собирался за него бороться. Не обязательно симпатизировать тому, кого хочешь спасти.

Он посмотрел на Хастура. Тот ответил взволнованным, пожалуй, даже встревоженным взглядом.

Подступив на шаг ближе к Хэнчбишу, Гавриил снова обвел собравшихся взглядом, и, выдержав небольшую паузу, начал чтение.

— Вот послание Тамиэль: «Место этого человека в раю, потому что всех, кто приходил к нему, он утешал своими словами, одним раскрывая истину, другим — принося покой. Даже когда они испытывали его терпение, он говорил с ними, делясь своей мудростью».

— Надеюсь, что это правда и моя мудрость им пригодилась.

Гавриил развернул послание Табриса. Оно гласило: «Я ничего не придумал, извини» — и много красивых завитушек вокруг.

Что ж, теперь понятно было, почему он сбежал. Поступок некрасивый, но объяснимый.

— Итак, вот послание Табриса, — медленно произнес Гавриил, пытаясь представить, что бы сказал Табрис.

«Этот старик типа весь такой "имел я вас всех ввиду"» или что-то в этом духе. Он всегда обращал внимание на подобные вещи, на то он и ангел свободной воли. Но проблема свободной воли заключалась в том, что сама по себе она не была добродетелью.

Гавриил пожалел, что не может поступить как Табрис.

Хэнчбиша, таким, каким он стал за годы жизни вдали от других людей — не считая тех, кто приходил к нему за советом, — нельзя было назвать плохим человеком. Он был умеренно добродетельным, и, конечно, отказ от насилия делал ему честь, но был ли он праведником, заслуживающим рая? Гавриил в этом сомневался. В отличие от Уриил или Варахиила, например, он не ощущал праведность и греховность интуитивно, ему приходилось усердно думать, чтобы обнаружить истину. Конечно, давно существовавшие шаблоны и правила облегчали задачу, но любое отклонение от них заканчивалось головной болью. Иногда в прямом смысле.

Пару тысяч лет назад Гавриил даже подумывал написать заявление об уходе с поста верховного ангела смерти и передать свои обязанности Шахат. Но сейчас он этого себе позволить не мог — еще не хватало разговоров, что он даже с такой ерундой справиться не может.

К тому же сложные частные случаи, вроде Хэнчбиша, встречались довольно редко.

И, каким бы сложным именно этот случай ни казался, попадание Хэнчбиша в Рай было вопросом чести.

— Гавриил, ты там не заснул?

Он смерил Самаэля самым презрительным взглядом из возможных и демонстративно прокашлялся.

— Итак, вот послание Табриса, ангела свободной воли: место этого человека в раю, потому что… он всегда был честен с самим собой. Знал свои пороки и свои добродетели, и никогда не отрекался от них.

Это по крайней мере походило на правду и не значило ничего конкретного.

— А это добродетель само по себе?

— Да насрать. Пусть валит в рай, мразина скучная, говорю же. Он мне не нравится.

— Я всегда на стороне ада. Я выступаю за то, чтобы он отправится в ад. Без обид, Партас, но ты мог бы быть и объективнее.

— Он назвал меня птицей. Пусть в раю так ангелов называет.

Хэнчбиш молча наблюдал за ними, не торопясь высказаться в свою защиту.

— Нам всем тут место в аду, не так ли?

— Будь повежливее, Ариох. У нас тут настоящий архангел. Меня он тоже бесит, но ты или ведешь себя прилично, то больше на судилища не попадешь.

— Я, пожалуй, тоже выскажусь за рай. Если он не нравится Партасу… — Хастур неловко запнулся. Его слова звучали как довольно паршивое вранье. Возможно, не все демоны — такие уж хорошие лжецы, как о них принято говорить.

И он хотел, чтобы Хэнчбиш попал в рай. Возможно, у Хастура была корыстная цель, но Гавриилу нравилось думать, что причина в его влиянии. Даже маленькие шаги вперед были важны.

— Вы не будете биться за мою душу? — наконец, спросил Хэнчбиш.

— Биться?

— Так было в моем сне. Мне снились кони и стрелы, и вскрики, пронзительные, как звук лопнувшей струны. И до рассвета я чувствовал себя воином, как в прежние времена. — он прикрыл глаза с мечтательной улыбкой. — Я ждал этого.

Что ж, Хэнчбиш оставался воином, даже став отшельником. Подобная последовательность во взглядах выглядела добродетельно.

Гавриил подумал, что это вполне можно ввернуть как дополнительный аргумент.

— Неужели вы не станете?..

— Станем! — воскликнул Ариох и бросился на Гавриила раньше, чем кто-либо догадался сказать, что это — деловая встреча и биться на ней вовсе не обязательно.

Ариох был невысоким и худощавым, но неожиданность дала ему существенное преимущество. Он был быстрым, как змея, и совершенно по-змеиному же пытался впиться зубами в шею. Гавриил попытался перехватить его поперек туловища, но Ариох с легкостью вывернулся.

В нем вообще было что-то змеиное. Это объясняло, почему он был так зол на Гавриила.

Теперь тот вспомнил.

Было четыре престола, отличавшихся очень непростым нравом, четыре ангела-змея, по одному на каждую сторону света. Лишь один из них совершил тот грех, но когда их всех спросили, который из них подговорил Адама и Еву вкусить плод, ни один не сказал правды. Вся их порода оказалась дурной. И небеса от нее избавились.

Судя по поведению Ариоха, решение было правильным.

+++

Может, люди, с которыми Хастур общался на земле, и не были образцами благородства, но даже в их среде существовали представления о чести. И заступиться за того, кого бьют — по крайней мере, пытаются побить, — если это твой друг, считалось правильным. В Аду по этому поводу мнения расходились, как и по поводу того, кого считать другом и нужны ли друзья демонам, но в целом в отношениях с Гавриилом Хастур старался опираться на человеческие традиции.

Так что схватить Ариоха за шиворот и попытаться оттащить его от Гавриила подальше, было хорошей идеей.

Ариох был сильным и вертким, но вдвоем у них почти получилось с ним сладить, а потом Самаэль закончил со своими «ой, ну перестань, ну что ты тут устраиваешь» и вмешался. По слухам, ему для работы выдавали чудеса чуть ли не в неограниченном количестве. Все-таки ангел смерти должен быть на высоте.

И он просто заставил Ариоха замереть. Парализовал прикосновением, после чего Хастуру оставалось только оттащить того в сторону, позволяя Гавриилу отряхнуться, поправить одежду, ощупать шею, проверяя, не идет ли кровь.

Партас наблюдал за происходящем молча. Его, как тварь бездны, ничуть не волновали стычки между ангелами. Тварей бездны вообще мало что волновало, в этом плане Партас ничем не отличался от Анабота.

Отступив на шаг, Хастур еще раз обвел взглядом с любопытством разглядывавшего свой труп Хэнчбиша, на все еще скованного чудом Ариоха, на пытавшегося поправить волосы Гавриила — тот отпустил их чуть длиннее в последнее время.

Вообще-то ему не шло, но длинные пряди как будто просились в руку, чтобы потянуть на себя, резко и грубо, заставив застонать от неожиданности. Хотя нет, с ангелом так нельзя. Наоборот, нужно быть нежным.

Неожиданно Гавриил замер и посмотрел ему прямо в глаза, точно почувствовав эхо этой мысли и Хастур отвел взгляд. Не то, чтобы он всерьез подозревал, будто ангелы знают, кто о чем думает — хотя такие слухи ходили, — но скорее дело было в обычной неловкости.

И тут он увидел блеск на земле, у самых своих ног.

Она лежала в песке — тонкая серебристая цепочка, до этого, похоже, удерживавшая волосы Гавриила, поэтому теперь у него был немного растрепанный вид. Наверное, порвалась или расстегнулась, когда Ариох на него набросился. Она была удивительно скромной, легко терялась в темных локонах, похожая на еще одну нить седины, неудивительно, что Хастур не заметил ее до того, как она упала. Такая изящная вещица. Очень в духе Гавриила: что-то красивое, но не настолько яркое, чтобы затмевать его собственную красоту.

Хастур наклонился, быстрым движением подхватил цепочку и машинально намотал на пальцы.

Серебро чуть жгло кожу. Святой металл. Падшие ангелы на серебро не реагировали, но вот твари бездны и их потомки — еще как. Это делало несколько неравным любой конфликт между ними: шанс получить по лицу кулаком с серебряным перстнем никому не казался особенно привлекательным.

Впрочем, серебро цепочки жгло гораздо меньше, чем Хастур ожидал. То ли общение с Гавриилом помогло ему сформировать иммунитет к святым вещам, то ли самого Гавриила немного обманули, подсунув цепочку из сплава с какой-то дрянью. Впрочем, не важно. Она все равно нравилась Хастуру. Было бы так славно, если бы Гавриил подарил ему какую-нибудь вещицу, напоминающую о нем.

Ладно, возможно дело было не совсем в цепочке. Люди не только заступаются друг за друга в драке, но, например, и обмениваются подарками с теми, с кем близки. Друзья, любовники и так далее.

Жаба недовольно — по крайней мере, Хастур в этом был уверен — подогнула лапки и легла. Обычно она предпочитала полусидеть, но здесь ей явно не нравилось.

— Я столько лет ждал этого!.. Он меня в ад отправил! — Ариох еще что-то пытался крикнуть, но Самаэль явно не был намерен слушать. Он был каким-никаким, но ангелом и проблемы демонов его наверняка мало волновали.

Он дважды щелкнул пальцами и на земле с ним рядом проступили липкие черные капли воды адских рек. Видимо, Ариоха ожидал быстрый путь домой. И неприятный разговор с начальством — нужно очень постараться, чтобы запороть такую простую вещь, как свидетельство на судилище, но он справился.

С другой стороны, Гавриил умеет взбесить.

Хастур снова перевел взгляд на обернутую вокруг пальцев цепочку. Блестящая, длинная, с небольшими заколками, созданная не для того, чтобы грубо стягивать волосы вместе, а скорее чтобы аккуратно удерживать, не давая растрепаться.

Ему такая не пригодится. Да и жаба вряд ли захочет сидеть на серебре. Так что очень глупо было бы пытаться прикинуться, будто он хочет оставить ее не из-за Гавриила, а просто для себя.

Да и ладно. Это же нормально — хоть быть ближе к тому, кого хочешь совратить, иначе как, собственно, его совращать?

Хастур попытался представить себе что-нибудь непристойное и подходящее моменту. Как он срывает цепочку с Гавриила, когда тот все же соглашается на поцелуй, например, невинно краснея и взволнованно подрагивая всем телом. Нечто в  этом духе.

Хотя нет, это недостаточно непристойно.

Лучше представить тот самый миг, когда он, завершая пари, забирает целомудрие Гавриила. Хастур смутно представлял себе, какой именно момент считается потерей целомудрия — начало секса, оргазм, или вообще само согласие, но по разговорам среди падших давно понял, что само это целомудрие — штука для ангелов довольно важная. Скорее всего, Гавриила удастся уговорить только при особых условиях, в красивой спальне и все такое, но, где бы это ни случилось, суть одна: несколько секунд — или минут, или, может, пара десятков, если считается только весь процесс целиком, — и все, лилия сада господня втоптана в грязь, сломана, лепестки помяты, ей больше не стать прежней.

Хастур украдкой взглянул на оживленно спорящего с Самаэлем Гавриила. Нет, что бы ни говорили люди, вся эта ерунда с лилиями тому категорически не подходила. Он был красивым, но вообще не как лилия.

С каждой их встречей Хастур все яснее понимал, что испытывает влечение к Гавриилу. Не просто желание, вроде того, которое время от времени появлялось во время работы: обычное дело, иногда мужчина или даже женщина, хотя чаще все-таки мужчина, — просто вызывает желание. Заняться сексом. И, естественно, передать ему пару подходящих болезней по случаю. Но с Гавриилом ситуация постепенно стала другой. Наверное, Хастур не подобрал бы подходящих слов для описания разницы между сиюминутным желанием и влечением, но сам он ее понимал ясно: вот это — просто здесь и сейчас, на один раз и забыть потом, а другое дело — когда точно знаешь, что хочешь именно его.

Возможно Хастур просто на нем слишком зациклился и ничего такого особенного не было. С другой стороны — хоть бы и было. Как будто плохо хотеть трахнуть ангела. Азазель, например, вообще ни о чем кроме этого не думает.

Каких-то конкретных фантазий насчет того, как бы удобнее забрать целомудрие Гавриила, у него не было. Наверное, лучше это сделать как-нибудь безболезненно и быстро, чтобы тот не успел передумать. Но с другой стороны, здорово было бы его раздеть, посмотреть на его тело вблизи. Потрогать как следует, ощупать все мышцы, провести ладонями по коже. Интересно, насколько она теплая? Интересно, как звучит его голос, когда он стонет от наслаждения — если, конечно, это вообще возможно?

Он убрал цепочку в карман.

Хастур был почти уверен, что когда дело доходит до стонов, Гавриил невероятно шумный. У него и так довольно громкий голос, звучанием которого он явно наслаждался, но помимо этого в нем еще ощущалась смутная страстность. Словом, интуиция подсказывала Хастуру, что Гавриил — из тех, кто в постели не замолкает ни на секунду, пока не охрипнет. Он изо всех сил пытался казаться сдержанным и строгим, но за этой маской пряталось желание броситься навстречу соблазнам. Нужно только суметь ее снять.

Беда была в том, что Хастур понятия не имел, как продвинуться дальше этой их нынешней «дружбы, но не совсем». Он уже подумывал о том, чтобы попросить у кого-нибудь совета.

— Хастур?

Каким бы громким Гавриил ни был, иногда он умел появляться абсолютно бесшумно и к этому Хастур так и не смог привыкнуть.

— О, привет. Остальные уже ушли, да? — действительно, ушли. Неудивительно. Судилище уже закончилось, и, видимо, Хэнчбиш уже отправился в рай. Не самая большая потеря для ада, к тому же в ней все равно обвинят Ариоха.

Хастур не назвал бы это подарком со своей стороны, но по крайней мере он постарался сделать Гавриилу приятное. Это должно считаться.

— Ты забрал мою цепочку.

Хастур открыл рот, собираясь сказать «нет», но тут понял, что это не был вопрос.

— Она очень красивая, — это был относительно честный ответ. Не мог же Хастур сказать, что  она так хорошо лежала, а ему вдруг захотелось получить что-то принадлежавшее Гавриилу. Вроде подарка на память, да — ведь тот очевидно ничего не стал бы ему дарить, не в ближайшую пару сотен лет.

— Верни ее.

— Зачем мне это делать?

— Это было бы правильно.

С точки зрения ангела — несомненно. Может, и стоило подыграть. Хастур задумался.

Жаба тихо квакнула. Наверное, подобные требования ей тоже не нравились.

С другой стороны, может, если вернуть эту вещицу, Гавриил начнет доверять ему немного больше. После этого продолжить сближение будет уже легче. Он уже вел себя с Хастуром как с другом — ну, типа того. По крайней мере, в аду это бы уже сошло за близкую дружбу. Точнее, за лучший ее вариант, который там ни у кого не вызовет вопросов. У ангелов стандарты наверняка выше, но суть одна.

— Ладно, — с коротким кивком, он запустил руку в карман. Лучше и вправду вернуть, чем его рассердить или обидеть лишний раз.

Оставалось только ее отыскать. Может, цепочка была и тонкой, но все-таки металлической и под собственной тяжестью успела проскользнуть довольно глубоко. Хастур пошарил в кармане. Ничего похожего на серебро.

— Сейчас найду. Вот, подержи, — он не глядя пихнул Гавриилу в руку склянку с мухами. Раз уж тот так хочет получить свою побрякушку, пусть хотя бы поможет ее отыскать.

Его карманы не были такими уж бездонными, но влезало в них больше, чем могло бы. Маленькое пространственное чудо, очень помогающее в работе. Беда была в том, что если уж что-то проваливалось поглубже, найти это становилось непросто.

— Это тоже подержи. И вот это. — За склянкой последовали свиток запретных слов и живая черная крыса. В кармане стало немного свободнее.

Что-то смахвающее на крыло саранчи затрепетало под пальцами и рванулось в сторону.

В самом низу лежала небольшая глиняная табличка, которую при случае стоило бы передать какому-нибудь оккультисту, и, похоже, цепочка завалилась прямо под нее.

Приподняв ее край, Хастур почувствовал, как под ногти забиваются крошки угля, ладана, хлеба и сушеного крысиного мяса. Наверное, надо было все же вытряхнуть отсюда всякий мусор.

— Ага, вот. Нашел. — В этот момент серебро так сильно обожгло его пальцы, что Хастур едва не вскрикнул. — Забирай свою дурацкую цепочку. Все равно она порвалась.

— Так славно, что ты не стал ее красть… — Гавриил осторожно перехватил цепочку и легко встряхнул, видимо пытаясь сбросить засевший между звеньев мусор. — Но, прости, я, кажется, потерял твой обед.

— Мой обед?

— Та крыса…

— Я что, по-твоему, ем живых крыс? Мерзость какая. — Хастур, конечно, пробовал есть разных тварей живьем, но это гораздо приятнее было делать не в человеческой форме. — Подожди, ты ее потерял? Как? Я дал ее тебе всего на секунду.

— Она меня укусила, — Гавриил демонстративно поднял руку, показывая небольшую рану, все еще сочившуюся кровью.

Хастур всерьез пожалел, что он не падший ангел — у тех получались чудеса исцеления, не хуже чем у небесных. Был бы он одним из них — сейчас взял бы Гавриила за руку и заживил рану бесследно.

Но он таким не был и мог разве что залепить рану слизью. Слизь Гавриилу вряд ли понравится.

Какая-то часть Хастура понимала: можно неплохо посмеяться над тем, что маленькой крысе достаточно было всего один раз укусить — и архангел, бывший архистратиг, бывший посланник божий, немедленно сдался. Но во-первых, это бы расстроило Гавриила, поставив под удар было выстроившиеся дружеские отношение; вроде бы Хастур уже научился избегать подобных ситуаций. А во-вторых, в самой потери крысы не было решительно ничего забавного.

Вопреки стереотипам, ад уже давно не был особо заинтересован в масштабных эпидемиях быстро убивающих болезней. Они показали себя неэффективными. Человек должен продолжать жить и грешить после заражения, в идеале — успевать завести детей, чтобы они потом тоже спокойно грешили.

Моровые поветрия, уничтожающие какой-нибудь город целиком — другое дело. Они иногда полезны. Решают грядушие проблемы.

Крыса предназначалась для разрушения небольшого города на острове посреди озера Тескоко. Болезнь выкосила бы юный Теночтитлан подчистую, прервав развитие народа, который должен подарить небесам многих праведников, а потом медленно умерла бы сама или деградировала до мучающих оленей язв.

Хастур понял, что его точно накажут за потерю крысы.

Он осмотрелся. Крысы нигде не было видно.

— Если мы ее не найдем — это будет та еще чума…

— Но не хуже же карфагенской? — Гавриил встревоженно нахмурился.

Хастур попытался прикинуть, какова вероятность, что крыса с ее блохами доберется до Великого Шелкового Пути. По идее, она не могла далеко убежать.

— Вряд ли хуже, но…

Гавриилу явно не понравился этот ответ. Понятно, почему. Хоть ангелы и умеют извлекать выгоду из эпидемий, быть причастным к одной из них вряд ли хоть одному хочется.

— Ну, не обязательно, конечно. Здесь вроде нет других крыс, и если все не дойдет до людей, болезнь просто исчезнет.

Гавриил сердито сжал губы и Хастур понял, что всякими «не переживай» тут не поможешь.

— И вообще, я не думаю, что кто-нибудь узнает, что это ты выпустил крысу.

— Если ты никому не скажешь.

Он готов был доверить Хастуру эту тайну. Не то, чтобы у Гавриила был выбор, но все равно: он доверял ему тайну. Нужно просто какое-то время подержать ее при себе, а потом попросить поцелуй в благодарность за это.

Или еще что-нибудь, да.

— Ни за что. Честное слово.

— Чего стоит честное слово демона?

— Не меньше чем честное слово ангела.

Гавриил окинул его напряженным взглядом, видимо, пытаясь прикинуть, насколько высоко Хастур ценит слово ангела.

— Спасибо. — Гавриил улыбнулся на прощание и исчез. Странно было бы ожидать, что он вызовется помочь.

Хастур остался искать крысу — в юрте, под ней и рядом.

Спустя час поисков у него появилась теория о том, что, возможно, выпитая капля архангельской крови наделила крысу особыми способностями. Может, сделала невидимой или подарила способность к чуду перемещения.

Спустя еще час, оставшись почти без чудес в запасе, Хастур решил вернуться в ад. В конце концов, народу мешика можно подкинуть на их остров проказу, а что за планы может нарушить одна-единственная крыса?

+++

Ответ на этот вопрос — примерно все.

Крысы уничтожили почти столько же империй, сколько люди, умудрившись не создать ни единой собственной, не погрязнуть в бюрократии и не начать сомневаться в правильности своих решений.

Люцифер был бы гораздо счастливее, если бы демоны больше походили на крыс, чем на людей.

+++

Руанский дом Тамиэль мало чем отличался от карфагенского: такой же скромный, такой же чисто прибранный, несмотря на отсутствие прислуги. Гавриилу нравилось здесь бывать.

Сегодня, правда, он бы предпочел обойтись без этого визита. День уже вышел довольно утомительным. Радость из-за того, что, как и ожидалось, Хастур не стал пытаться украсть цепочку, а вернул ее после первой же просьбы, немного его скрашивало, но судилище оказалось еще более раздражающим чем обычно и встреча с Ариохом оптимизма не добавила.

И, конечно, Табрис.

Нужно будет поговорить с ним.

— Как замечательно, что ты обо мне не забыл!

Иногда у Гавриила складывалось ощущение, что Тамиэль о нем очень невысокого мнения.

Она подступила ближе и потрепала его по щеке — с одной стороны, вроде бы как обычно, Гавриил уже успел привыкнуть, но с другой — на этот раз она сделала это как-то по-другому. Больнее.

— Я буду по этому скучать, — Тамиэль грустно улыбнулась. — Жаль, Табриса здесь нет, я с радостью его поцеловала.

— Ты сказала, что хочешь меня увидеть. — Последнее, о чем Гавриил хотел сейчас представлять себе — это поцелуи между Тамиэль и Табрисом.

— Да, верно. Вот, — она протянула ему небольшой свиток, такой же, как тот, в котором было послание для судилища души Хэнчбиша. — Надеюсь, Табрис тебе все объяснил. Доставь, пожалуйста, на небо как можно скорее.

Что ж, возможно, Табрис действительно все объяснил.

Гавриил развернул свиток и пробежал взглядом по первым строкам.

— «Прошу принять мое заявление о падении»? Табрис решил пасть и ты помогла ему это написать?

Добровольные падения случались крайне редко, но Гавриил все же гордился тем, что разрешил их. Пусть даже Селафиил и не воспользовался этой возможностью.

Что было немного обидно, потому что именно для него эта возможность изначально создавалась.

— Ты — самый славный среди архангелов, но иногда такой глупенький.

— Тамиэль, ты забываешься.

— Я через пару часов официально стану демоном. Так что теперь говорю и делаю все, что захочу.

Конечно. Теперь все встало на свои места. Вот почему Табрис не успел подготовить слова в защиту Хэнчбиша — готовился к чему-то другому.

И вот почему когда он рассказывал о встречах с Тамиэль, в историях всегда всплывали проститутки — им же надо было как-то удовлетворять страсть друг к другу, пусть и опосредованно.

— Ты отдаешь самое дорогое, что есть у любого ангела, только чтобы трахаться с Табрисом?

— Что?

— Мне давно стоило догадаться. Ты же его девушка в порту, он о тебе постоянно говорит, и все знают, зачем девушки в порту ждут моряков. А ты проводишь столько времени с падшими женщинами, неудивительно, что успела набраться от них разных порочных мыслей.

— Что ты несешь, Гавриил?

— Вы не можете этим заниматься, пока вы оба ангелы, но если один из вас падет, то вы формально обойдете это правило. И вот тогда дело не ограничится поцелуями в щеку. Будет брать тебя на руки всеми способами, которые знает. Неужели это того стоит?

Несколько секунд Тамиэль молча смотрела ему в глаза. Потом она медленно попятилась, чуть подобрав юбки, как будто на месте Гавриила вдруг оказалось что-то отвратительное. Вроде змеи. Или крысы.

— Ты прав, мне не стоило говорить, что ты иногда глупенький. «Иногда» — не совсем подходящее слово, — она вздохнула и опять грустно улыбнулась. — Бывает так, что глупости, которые ты говоришь, звучат очаровательно. Но сейчас…

— Хочешь сказать, дело не в Табрисе?

— Он мой друг и мне очень грустно с ним расставаться. Как и ему со мной, похоже. Но есть те, кто важнее друзей.

— Кто? — понятно, все было еще хуже: Тамиэль соблазнил какой-то демон.

— Люди в аду. Мы могли бы делать для них больше.

Ладно, ситуация стала немного неловкой.

— Мы делаем! Постоянно! — Гавриил постарался вложить в это заверение всю свою искренность. Он должен был звучать как можно  убедительнее.  — Я лично подписал распоряжение о пересмотре греховности поступков младенцев, которых держат в Лимбе.

— Когда?

— Естественно, до того, как…

— То есть больше тысячи лет назад. И, кстати, официально Лимб не является частью ада. Он прописан к Чистилищу и любой ангел может в любой момент туда заглянуть, чтобы хоть немного облегчить страдания душ. Я же говорю о тех, кто в аду.

— Ты вполне можешь молиться за них отсюда.

— Этого мало. Разве высшая доблесть не в том, чтобы отдать свою душу ради других?

Ангелы падали по самым разным причинам. Сатаниил был слишком ленив и слишком высокомерен, Иеремиил вел себя агрессивно и мешал другим работать, Малахия устроил массовое убийство, Фануил предложила людям искать бессмертие, поедая трупы друг друга, а Азазель пожелал заняться сексом с богом.

Тамиэль же, похоже, стала первым в истории случаем, когда ангел пал из-за добродетельности.

— Твой племянник в аду. Неужели тебе на это плевать?

— Что я могу сделать? Если бы Селафиил был умнее, Геракл бы вообще не появился на свет. Но  Селафиил способен думать только о ебле…

— Кто бы говорил, — пробормотала Тамиэль.

— А нефилимам место в аду. Правила не мы устанавливаем.

Тамиэль посмотрела ему прямо в глаза и, возможно, впервые ее взгляд не был ни мягким, ни нежным, ни даже скорбящим. Это действительно был взгляд демона, немигающий, полный одновременно гнева и скорби, обжигающей, как самый лютый мороз.

— А кто? — спросила она.

Это был один из тех вопросов, которые лучше не задавать. Гавриил лично знал нескольких ангелов, начавших падение именно с него.

В каком-то смысле правила действительно устанавливали они, но, во-первых, столь глобальные решения никогда не проходили исключительно через совет архангелов, а во-вторых, самые важные все равно уходили на самый верх через Метатрона или вообще спускались оттуда же. Что же до нефилимов, то их природа была изначально порочной, они все равно не могли принять благодать: слишком агрессивные и слишком гордые, они буквально жили ради греха. Михаил пару раз пыталась пробудить в Геракле желание покаяться, но ничем толковым это не кончилось.

— Послушай, Тамиэль…

— Мне не нужна неделя, чтобы подумать.

— Но…

— Три дня тоже не нужны. Или ты отнесешь мое заявление сегодня, или я совершу какой-нибудь грех.

Нет, этого допустить было нельзя.

Гавриил задумался.

В принципе, если его план сработает и ангела все же можно вернуть на небеса, то сегодняшнюю ошибку Тамиэль можно будет исправить без особого труда. Если она начнет грешить, ситуация станет хуже.

— Хорошо. Но ты ведь понимаешь, что пожалеешь об этом решении?

Тамиэль пожала плечами. Несколько секунд она молчала. Гавриил мог бы воспользоваться этой паузой, чтобы еще раз попробовать ее переубедить, но чувствовал, что после нападения Ариоха находится не в лучшей форме. Говоря откровенно, он чувствовал себя немного растерянным.

К тому же с Тамиэль всегда тяжело было спорить.

— Можешь поцеловать Табриса за меня, когда встретишь в следующий раз?

— Нет. — Если бы когда-либо Гавриил и хотел бы поцеловать Табриса, то после сегодняшней выходки это желание исчезло бы бесследно.

— Жаль. А теперь, пожалуйста, отправляйся на небеса и расскажи, что милосердной из милосердных больше нет.

И, скрепя сердце, Гавриил исполнил ее просьбу.

+++

Возможно, это никак не было связано с падением Тамиэль, но Черная смерть уничтожила больше половины населения Руана.

Отредактировано (2021-09-13 02:09:19)

Анон

Re: Разнообразные развождо

▼Замок Шинон, 1590 год нашей эры⬍

— Это не смешно.

— Смешно.

— Хорошо, может, немного смешно, но…

— Охеренно смешно. Обещай, что не скажешь ему правду.

— Кто из нас демон, а? Ты вроде бы не должна радоваться чужим страданиям.

— Я не радуюсь чужим страданиям, пока речь не о Гаврииле.

— В жопу Гавриила. Хастур, конечно, тупой и надоедливый, но он все-таки мой друг. Не смей рассматривать его как наказание для своего бывшего начальника.

Не только друг, конечно. В первую очередь он был для нее частью работы.

Некоторые существа, особенно живущие в аду, не могут перестать враждовать.

Иногда у этого есть причина: к примеру, Иеремиил считал, что бог давно мертв, и это задевало чувства Азазеля, утверждавшего, что «бог сияет так, что солнечный свет в сравнении кажется промозглой тьмой, и если бы это сияние погасло, мир бы погрузился в вечный мрак» — наверное, даже на небесах не было никого, кто любил бы бога сильнее, чем Азазель.

Иногда причина чисто формальна: Мать Шепотов считала, что Мать Слез нарушает какие-то правила их общины, хотя все знали, что правил там не было.

Но иногда причины просто нет. Например, Вельзевул и Пеймон с самого ее падения любили друг друга доставать без всяких на то оснований. И Пеймон понимал, что лучшим способом испортить жизнь Вельзевул будет повесить на ее шею своих недалеких сыновей. Однако, он вовсе не хотел, чтобы та их убила в приступе ярости, — поэтому приставил к ним Дагон.

И она совершенно не планировала, чтобы ее подопечному сломал шею склочный архангел.

Как минимум потому, что расстроенный Пеймон и сам склонен ломать шеи.

— Да, в жопу Гавриилу не помешает. Может, перестанет рассказывать другим, что ангелам без целомудрия лучше сразу записываться в очередь на падение.

Дагон закатила глаза.

— Что-нибудь кроме пошлых шуток сегодня будет? Я поделилась с тобой ценной информацией, между прочим.

— То, что я не знаю, зачем здесь нахожусь, считается? Кроме встречи с тобой, конечно. Мы могли бы призвать Самаэля и не тратить время зря. Небесам плевать на Капетингов. Когда-то от них был толк, но сейчас этот род — все равно что пропивший голос менестрель: ноты еще помнит, но никто не станет его слушать. Можете смело тащить всех принцев крови в ад, никто и не заметит.

Это действительно было любопытно. Дагон догадывалась, что Иегудиил посылали к умирающему Карлу де Бурбону из чистой формальности, но не предполагала, что настолько чистой.

— А, и я пока не уверена, но, похоже, Варахиил что-то планирует в Венеции. Я расскажу больше, когда узнаю.

Точнее, когда убедится, что ей самой раскрытие этих подробностей не навредит. Может, Иегудиил и вела себя иногда — или всегда — как кабацкая девка, но дурой она не была.

— Хочешь еще одну правдивую вещь?

— Если это опять история о том, как кто-то кого-то пытается трахнуть, но пока только за руку подержал — то не надо.

— Не подержал.

— Тем более не надо.

— Мы утвердили план рождения Антихриста.

Иегудиил посмотрела ей в глаза с таким видом, будто что-то хотела сказать, но не знала, что именно. Она не из тех, кому трудно подобрать слова для ответа, так что Дагон могла собой гордиться. Не каждому удалось бы заставить ее замолчать.

Несколько секунд они молча смотрели друг на друга.

— Значит, все вот так серьезно? — наконец-то спросила Иегудиил.

— Века три-четыре на подготовку и отпрыск Люцифера устроит свою пляску смерти на всех континентах. Думаю, ты знаешь, что будет потом.

— Война небес и ада. Вот дерьмо. Я не хочу тебя убивать.

Дагон могла бы сказать, что желающие и без нее найдутся, но предпочла промолчать.

— Знаешь, — задумчиво протянула Иегудиил, накручивая прядь волос на палец, — если ты согласишься предать ад, думаю, я смогу устроить тебя на небесах.

— Каким образом, подруга?

— Возвращение благодати?

— Если бы это работало, Белиал уже тысячу лет как свалил бы из ада на все четыре стороны. — А еще Дагон не могла вернуть себе благодать, потому что никогда ей не обладала. У нее была, конечно, четверть ангельской крови, доставшаяся от Вельзевул, но этого явно маловато, чтобы отрастить крылья и отправиться целовать зайчиков в Эдеме.

Обо всем об этом, и в частности — о том, сколько демонов никогда не бывало на небесах, Иегудиил знать не стоило. Правдивые вещи — это прекрасно, но некоторые тайны должны быть тайнами.

— Использую право архистратига.

— Сомневаюсь, что это поможет протащить в рай демона.

— Поможет, если ты выступишь на нашей стороне в войне.

— Знаешь, у тебя, может, самая милая пизда во всех небесных сферах, но предавать коллег и родственников ради нее я не стану.

— Можем связать себя священными перед богом узами.

— Серьезно?

— Почему нет? Вступим в брак…

— Твою физическую оболочку головой вниз воплотили? Или ты ударилась, когда летать училась? Какой брак, что ты несешь?

Еще несколько секунд молчания.

— У тебя есть идея получше на случай победы ада?

— Естественно. Я не стану спрашивать, предашь ли ты небеса ради меня. Так что мой план гораздо проще: постарайся выжить, а я после этого выпрошу тебя в качестве награды. Сделаю своей личной рабыней и запру в самой красивой клетке, которую смогу найти.

— Ты не сможешь удержать в клетке хранительницу хлыста гнева господня. Я избавлюсь от тебя и сбегу.

— Не волнуйся, мы заберем твое оружие.

— Значит, мне придется задушить тебя своими сиськами.

— Ты только обещаешь… — вздохнула Дагон.

— Ты смеешь ставить под сомнение слово архистратига?

У них было чуть больше получаса до момента, когда стоило появиться у смертного одра Карла де Бурбона.

И этого времени Иегудиил хватило, чтобы доказать серьезность своих обещаний.

▼Венеция, 1632 год нашей эры⬍

— Скажи, Лукреция, та синьорина, которую я жду, пока не пришла?

— Нет, но, — она встала на цыпочки и приглушила голос до шепота, — явился один статный синьор, и не думаю, что для лечения. Мне кажется, тут какая-то ошибка.

Хастур хотел согласиться с Лукрецией, но, едва войдя в приемную, понял, что это не ошибка. Он давно перестал верить в подобные совпадения.

— Какого черта ты тут делаешь?

— Какая неожиданная встреча! — Гавриил оторвался от созерцания лежавших на столике у стены хирургических инструментов, выставленных напоказ для устрашения случайных гостей. — Надеюсь, ты здесь не с целью убийства праведника?

— Здесь? Нет. Но я спросил первый, так что отвечай.

— Вы знакомы? — встряла Лукреция. Она хорошо выполняла свою работу, но иногда бывала невыносимо любопытной. Как правило, это не мешало работе. Иногда даже наоборот.

Но последнее, что ей стоило знать — правда о природе Хастура. И уж тем более — Гавриила.

— Да, он мой давний… как бы это…

— Спутник. Мы, знаете ли, вроде двух птиц из разных стай, которые порой садятся рядом.

— О, понятно, — Лукреция кивнула. С такой задумчивой улыбкой она обычно предлагала кому-нибудь из приходящих торговцев услуги только что вылеченной девушки. Возможность заниматься сводничеством была одной из причин, по которым она продолжала работать здесь, хотя Хастур ей почти не платил.

— Давай обойдемся без поэзии. Итак, зачем ты здесь? Лукреция, будь добра, выйди.

— Конечно-конечно, — она коротко кивнула и быстро попятилась. Естественно — только до дверей, и замерла в проеме, делая вид, что собирается уходить. Все как всегда. Иногда она продавала и чужие секреты, если удавалось подслушать что-то интересное.

— Итак?

— Я ищу доктора Фальчетто. Это — добродетельный человек, который лечит занимающихся недостойным ремеслом женщин от сопутствующих их работе болезней. И при этом не берет плату. Я удивлен, что этот бессеребренник еще не в нашем списке праведников, но…

— Доктор Фальчетто — это я.

— Ты? Это что, шутка?

— Нет.

— С каких пор ты лечишь сифилис, а не заражаешь им?

Хастур понял, что разговор будет долгим.

— Пройди в комнату для осмотров, там, по крайней мере, Лукреция не сможет подслушивать. Я все объясню.

Не сводя взгляда с Гавриила — белые чулки ему очень шли, — Хастур поманил Лукрецию и та послушно снова к нему подошла. Она умела быть очень услужливой, по крайней мере, когда это не противоречило ее интересам.

— Лукреция, дорогуша, как только синьорина Каприони прибудет — немедленно об этом мне сообщи. Не заставляй ее ждать.

На самом деле, буквально каждый час был на счету — во-первых, из-за проклятых високосных годов он немного запутался в сроках действия чуда и оно могло развеяться в любой момент, во-вторых, обед праведников был уже завтра, нужно было поспешить передать все на кухню Эспозито.

Но пока Каприони не появилась, он вполне мог уделить внимание Гавриилу, который пока что с интересом рассматривал приклеенные на стену страницы из медицинского трактата. Хастур использовал их как подсказку, чтобы действовать более уверенно.

Комната для осмотров, в сущности, не была отдельной комнатой: просто половину приемной Лукреция предложила отгородить деревянными панелями — и эту работу выполнил ее кузен — чтобы во время врачебных процедур гости оставались с доктором наедине. Разумно.

Здесь стояла отполированная временем скамья и удобный наклонный стол, прислонившись к которому Гавриил и ожидал Хастура.

Вряд ли Лукреция рискнет бросить свой пост у дверей и придет подслушивать сюда, так что говорить можно было открыто.

— Так ты взялся за помощь заблудшим душам?

— В некотором смысле. Они приходят ко мне и я убираю или, по крайней мере, ослабляю внешние симптомы всех их болезней, так что они могут продолжать работать.

— Боже, это очень впечатляет. А у тебя не будет неприятностей из-за помощи людям?

Похоже, Гавриил не совсем понял смысл услышанного. Или, возможно, не совсем понимал, как работают болезни. В любом случае, Хастур был уверен, что не стоит развеивать это заблуждение.

— Очень мило, что ты обо мне беспокоишься, но может уже объяснишь, зачем тебе доктор Фальчетто?

— Я надеялся на его помощь. Видишь ли, я тут попал в несколько непростое положение…

— Не говори, что у какого-нибудь праведника сифилис, который нужно вылечить тайком от небес.

— Нет конечно.

— Жаль. То есть… с каким еще непростым положением тебе мог бы помочь лекарь?

— Мне нужно найти один бордель, а мой венецианский проводник неожиданно исчез. Табрис — славный парень, но слишком необязательный, боюсь, мне придется написать жалобу.

— Знаешь, если ты устал от своего целомудрия, тебе не обязательно нужен бордель. Уверен, есть способы и попроще.

— Не для этого! — Гавриил возмутился так горячо, как будто Хастур предложил ему немедленно, не сходя с этого места, променять ангельскую невинность на корзину тухлой рыбы. — Я должен его сжечь, желательно вместе с хозяевами и посетителями. Но я понятия не имею, как его найти.

— Сожги любой другой, их тут полно. Я могу подсказать пару улиц, где можно поджечь буквально любое здание, и какой-нибудь бордель непременно пострадает.

— Мне нужен именно этот. Там убивают девушек и детей.

— Не хочу тебя расстраивать, но это довольно часто случается. Я назову с десяток мест, где сегодня с утра избавились от лишних младенцев.

— Ты не понимаешь. Их убивают перед тем, как… Перед тем, как клиент сделает то, что хочет. Если только он не ради самого убийства пришел, конечно.

— Звучит ужасно, — честно сказал Хастур. Очевидно, не было ничего хорошего в смертях девушек, которые могли бы еще много лет заниматься своим ремеслом, разнося болезни. — Но я сомневаюсь, что кто-нибудь из работников этого заведения обращался ко мне за помощью.

— Да, но ты хотя бы знаешь этот мир.

— Я сейчас занят.

— О, ради бога… — Гавриил с раздраженным вздохом отвернулся и снова сделал вид, что разглядывает страницы медицинского трактата. Иногда он бывал просто невыносим.

Собственно, именно поэтому Хастур уже всерьез подумывал о том, чтобы как-нибудь поймать Азазеля и сказать, что если в игре нельзя получить подсказку, то он выбывает.

Нет, в плане взаимной симпатии все было просто идеально. В хорошие времена они встречались даже чаще раза в десятилетие. Время от времени обменивались небольшими услугами — хотя для этого иногда приходилось напоминать о начале эпидемии Черной Смерти. Или просто болтали, обсуждая коллег — Хастур надеялся, что не наговорил лишнего, — моду и болезни. И, по крайней мере, в последнем случае это не было чем-то односторонним: Гавриил расспрашивал его, пусть даже иногда и просил воздержаться от слишком детального описания симптомов. Он даже признался, что ему нравится сифилис — многие люди вели себя целомудреннее благодаря этой эпидемии.

Но дальше разговоров ничего не двигалось. Они даже за руки так и не подержались.

Так что, когда лет восемьдесят назад, Гавриил перестал появляться с ним рядом, Хастур почувствовал что-то вроде облегчения. Которое только что благополучно закончилось.

— Я так надеялся, что ты найдешь для меня немного времени.

Гавриил молча на шаг приблизился к стене, делая вид, что планирует уходить. Даже не через дверь.

— Послушай…

Хастур снова посмотрел на Гавриила, на этот раз позволив взгляду скользнуть снизу вверх.

Не то, чтобы на нем сейчас было меньше одежды, чем в их прошлые встречи. Но выглядела она совершенно иначе.

К доктору Фальчетто не заглядывали мужчины, одетые подобным образом и это, наверное, тоже сыграло свою роль. Вообще, раз уж на то пошло, в будний день мало кто стал бы так наряжаться, даже в Венеции.

Тонкие снежно-белые чулки обтягивали голени Гавриила так плотно, что те казались почти голыми. Неудивительно, что в первый раз их вид отвлек Хастура ото всего остального; ему показалось, что все интересное как обычно заканчивалось парой серебристых лент, завязанных безупречно симметричными бантами сразу над икрами.

Черт возьми, на самом деле на них все только начиналось.

Обычно — по крайней мере, в дни, когда им доводилось встречаться — выше колена Гавриил был одет во что-нибудь более или менее скрывавшее очертания тела. Даже во времена плотно натянутых гульфиков он находил способ выглядеть вызывающе целомудренно. Но то ли подобные наряды окончательно вышли из моды, то ли Гавриил просто решил, что стоит позволить другим увидеть чуть больше.

Узкие серые бриджи будто обнимали мощные, мускулистые ноги, казалось, между их тканью и кожей было лишь белье: каждое движение мышц на виду; уязвимые, нежные впадины под коленями были буквально выставлены напоказ. Укороченный кафтан — удобный, Хастур носил такой же, только без вышивки и жемчуга, — конечно, прикрывал все выше середины бедра, но по тому, как он сидел, легко можно было представить округлые очертания ягодиц.

— Я сейчас занят, но…

Он действительно был занят. Но, с другой стороны, для завершения плана Хастуру пригодилась бы небольшая помощь.

Бьяджо Эспозито, признанный бастард самого дожа, ежегодно устраивал «обед праведников», на который приглашал самых благочестивых, по его мнению, жителей Венеции. Как ни странно, большинство из них действительно были благочестивы. Несколько раз Хастур бывал на этих обедах — естественно, работа доктора Фальчетто не могла не привлечь внимания, — и именно там понял, как лучше всего будет завершить сделку Каприони.

Единственной проблемой  были сами праведники: какой-нибудь слишком близкий к святости мог все понять. Тем более, в этом году на обед праведников должен был прибыть какой-то чудотворец из Падуи, встреченный Эспозито в путешествии. Настоящие чудотворцы — большая редкость, но все же он мог почувствовать демона рядом или как-то еще помешать.

Однако, ангельское сияние вполне способно заглушить любые признаки присутствия Хастура.

Великолепно, оставалось только уговорить Гавриила помочь. Что не так-то просто.

— Отлично. Я найду для тебя этот бордель, но ты мне поможешь.

— Я не собираюсь помогать демону. — Гавриил даже не повернулся в его сторону, продолжая притворяться, что изображение матки в разрезе очень его занимает.

— Какое удачное совпадение, а я как раз не собирался помогать ангелу. Иди, поспрашивай гондольеров. Рано или поздно тебе подскажут нужное направление.

От того, удастся ли довести до завершения этот проект, зависело, продолжат ли Мор и Вельзевул сотрудничество —  как бы ни была хороша эпидемия сифилиса, не только Гавриил заметил, что из-за нее люди начали воздерживаться от случайного секса. Некоторых это расстроило.

Нужно было что-то внушительное и красивое, чтобы восстановить статус-кво.

— Мне нужно от тебя совсем немного. Может, пара чудес и несколько часов твоего времени. Уверен, архангел может позволить себе подобную трату.

— Не ради того, чтобы помочь демону устроить что-то отвратительное.

Спорить с этим было трудно, и, возможно, Хастур упустил бы возможность уговорить Гавриила, если бы не внезапно появление Каприони. Она вошла в комнату для осмотров решительным, быстрым шагом — явно не поспевавшая за ней Лукреция появилась спустя пару секунд и молча пожала плечами, всем своим видом показывая, что пыталась ее остановить.

— Надеюсь, я не помешала важному разговору. — Похоже, под плотно запахнутым плащом у Каприони не было юбки. Обычное дело для женщины ее занятий. А вот окрашенные в ярко-алый цвет чулки выглядели вызывающе даже нее.

— Ничуть.

— Прекрасно. Что ж, демон, я пришла, чтобы расплатиться с тобой, — сказала она, распуская шнуровку плаща, и с лукавой улыбкой скинула его.

Под плащом не было не только юбки. Собственно, кроме него и чулок Каприони не носила никакой одежды.

Хастур не назвал бы себя ценителем женской красоты, но не признать то, что Каприони прекрасна, он не мог. Никто не смог бы. Плавные очертания тела, округлые плечи, чуть выступающие ключицы, высокая грудь с крупными сосками, молочно-белая кожа, гладкая, без шрамов и родинок, волосы рыжие, как шерсть лисы.

— Ваши профессиональные услуги сейчас не понадобятся.

— Даже вашему другу? — она подступила к Гавриилу ближе на шаг и тот снова перевел взгляд на страницы из медицинского трактата.

Еще не хватало, чтобы она забрала его целомудрие.

— Особенно ему. Подойдите ко мне, пожалуйста.

Можно было бы использовать чудо и для убийства на расстоянии, но потом пришлось бы тратить еще одно на стирание памяти об этом у Лукреции. Или, того хуже, выслушивать ее вопросы. Так что Хастур просто провел ладонью по шее Каприони, а потом быстрым движением обхватил ее обеими руками, как если бы хотел задушить — и материализовал у нее в трахее большой сгусток ядовитой слизи.

Секунд десять-двенадцать Каприони отчаянно билась в его руках, но потом затихла и обмякла. Подержав ее еще с четверть минуты, Хастур разжал руки, позволяя ее бездыханному телу упасть на пол. Отлично, полдела сделано.

— Господь всемогущий, а я думала, вы избавите ее от нежаланного дитя! — Лукреция всплеснула руками. — Но почему она назвала вас демоном?

— Не твоего ума дело. Будь добра, принеси большой чан. И если кто-то придет на прием — скажи, что я занят. Пусть зайдут на следующей неделе.

Не дожидаясь, пока она уйдет, Хастур наклонился и, подхватив тело Каприони, медленно его поднял, чтобы пристроить на столе. Естественно, Гавриил даже не предложил помочь. Не важно. Важно — сохранить внутри тела все, что там годами копилось.

За помощь с эпидемией сифилиса Хастуру выдали одну сделку с покупкой души. И он распорядился ей очень умно. Рискованно, но это того стоило.

— Мне обязательно присутствовать?

— Я же сказал: у меня есть дела. Не нравится — иди искать свой бордель. Скажи, что хочешь кого-нибудь зарезать и тебе подскажут дорогу. Такого симпатичного ангела наверняка пожалеют и не оставят блуждать в злачных кварталах вечно.

— Господи, хорошо, я согласен тебе помочь, только убери, будь добр, подальше этот снисходительный тон.

— Отлично. Сейчас закончу резать тело и все тебе объясню. — Хастур взял с расположившейся под столом полки короткий ланцет и небольшой мясницкий топорик. — Можешь и в этом помочь, если не боишься запачкать руки.

— Пожалуй, воздержусь. Учитывая род занятий этой женщины…

— Не волнуйся, для ангела она совершенно безопасна, ты не можешь заболеть ничем из того, что хранится в ее теле.

— Почему ты в этом так уверен?

— Я знал одного ангела, который лет триста назад нанимался матросом на корабли, ходившие по Средиземному морю.

— Очень высокий, очень бледный и темно-рыжий?.. Так это…

— Да, вроде бы такой он и был. Так вот: он занимался сексом с каждой женщиной, работавшей в борделях портов, где он бывал.

— С каждой? И не пал из-за этого?

— Он сказал, что его начальник — тупица, которого легко заболтать, и получить благословение на что угодно. Словом, если бы тот ангел был человеком, от герпеса умерли бы даже рыбы, съевшие его труп. Но с ним все было хорошо. Так что тебе ничего не грозит.

Похоже, Гавриил хотел задать еще пару уточняющих вопросов, но именно в этот момент вернулась Лукреция и услужливо подставила внушительного объема котел под наклоненную ближе к полу часть стола.

— Доктор, а не могли бы вы оставить ее голову мне? Я знаю, кому можно продать эти чудесные волосы. И зубы, конечно.

Она уже пару раз так делала, когда пациентки умирали во время аборта. Умение Лукреции найти везде выгоду иногда Хастура откровенно восхищало.

— Знаете, синьора, ваша душа чернее, чем наряд вашего хозяина.

— С позволения сказать, вы говорите ужасные вещи. Во-первых, я не замужем. Во-вторых, одежда доктора Фальчетто всегда превосходного черного цвета, я сама ее подкрашиваю. В-третьих, не вам меня осуждать, вы сами стояли и смотрели как умирает эта бедная девица.

— Уверен, из всех женщин в Венеции именно эта меньше всего заслуживала называться девицей.

— Ты ей так брезгуешь только из-за этого? С девицами у тебя вроде бы не очень складывается.

Гавриил посмотрел на Хастура с таким осуждением, что тот почувствовал себя предателем.

Ладно, лучше вернуться к работе.

Сердце Каприони остановилось, но запечатывающее чудо поддерживало высокое давление внутри тела, так что кровь из разрезанного горла выплеснулась наружу небольшим фонтаном.

— Если планируешь стоять рядом, может, снимешь хотя бы кафтан? Будет жаль испачкать эту вышивку.

— Возможно, мне лучше уйти. Зрелище обещает быть жестоким.

Высказав эту вполне ангельскую мысль, Гавриил чуть попятился, но явно не с целью оставить Хастура наедине с Лукрецией и работой.

Трудно было сказать, действительно ли его занимало происходящее, или он небезосновательно предполагал, что Хастур сочтет брезгливость слабостью. Так или иначе, он готов был остаться. И собирался последовать данному ему совету. Он снял кафтан и бережно положил его на стоявшую у дальней стены низкую тумбу, которую Хастур обычно использовал для инструментов, если не был уверен, какой именно лучше пустить в ход и приносил все.

Открывшиеся взгляду новые подробности заставили Хастура забыть обо всем лишнем, включая проблему выбора инструментов. Особенно когда Гавриил встал с ним рядом, с неуместным для ангела любопытством наблюдая за тем, как он вытаскивал из разреза слизь.

Спереди бриджи были сидели не настолько плотно, чтобы можно было рассмотреть все подробности, но, пожалуй, это было к лучшему. Хастур и так видел достаточно, чтобы можно было потерять концентрацию. Его предположения оказались более чем верны: ягодицы Гавриила были превосходно округлой формы, не слишком крупными, но вполне внушительными, очевидно мускулистыми и крепкими. Руки так и тянулись их сжать, чтобы почувствовать в ладони упругую тяжесть мышц.

Жаба негромко квакнула, предостерегая Хастура от неосторожных действий и он, незаметно запустив пальцы в волосы, погладил ее в благодарность. Она была права.

И зачем давать архангелу такое соблазнительное тело, если он никого не должен соблазнять?

За свою жизнь Хастур видел множество гораздо более раздетых мужчин. Начать стоило с того, что, следя за распространением нового штамма сифилиса он провел несколько лет буквально не вылезая из борделей, где бывал и клиентом, и работником.

Но то были обычные смертные мужчины, которые, к тому же давно отправились червям на корм.

С Гавриилом все ощущалось иначе. И, откровенно говоря, Хастур недавно понял, что легионы бесов ему не особенно нужны. Гораздо сильнее в нем было желание просто соблазнить — пожалуй, скорее больше подошло бы слово «совратить» — Гавриила. Сорвать лилию сада господня, и забрать ее себе.

Ладно. Работа не ждет, а зад Гавриила никуда не денется.

+++

— Так чего ты от меня хочешь?

Где-то к середине разделки тела Гавриил объявил все происходящее «слишком отвратительным» и теперь стоял чуть поодаль, со скучающим видом опираясь о стену. Зрелище действительно было довольно однообразным.

Хастур с радостью бы использовал чудеса, чтобы ускорить работу, но материал был слишком хрупким, чтобы рисковать.

— Слышал об обедах праведников, которыми сын дожа отмечает день рождения Иоанна Крестителя?

— Естественно. Прекрасная традиция.

— Вот и славно. Я хочу, чтобы ты завтра вместо меня сходил на мессу перед обедом, стоял рядом с синьором Эспозито и его друзьями.

— Вместо тебя, то есть?.. — Гавриил посмотрел на него со смесью отвращения и ужаса, как в первую встречу.

— Под видом доктора Фальчетто.

— Пожалуй, если у него есть приличный выходной костюм, я мог бы попробовать, — с сомнением произнес Гавриил.

— Боюсь, только несколько рабочих. Этот, пожалуй, лучший. — Хастур вытер о полу мокрую от мясного сока руку и перехватил инструмент удобнее. — Как бессребреник я живу очень…

— Нет.

— Я понимаю, что ты не особенно любишь скромную одежду, но…

— Нет. Это не скромная одежда, это мерзость перед богом. Когда ты в последний раз чистил камзол?

— Не знаю. За моей одеждой ухаживает Лукреция.

Гавриил демонстративно окинул его еще одним обжигающе презрительным взглядом.

— Это заметно. Я сначала подумал, что ты и этот наряд снял с разлагающегося трупа. Лет двадцать назад.

В принципе, так и было. Чтобы не возиться с необходимостью вписаться в человеческий мир, Хастур просто забрал имя доктора Фальчетто вместе с историей. И с одеждой. И с жизнью, естественно.

— И этот парик…

— Это не парик.

Гавриил молча закрыл лицо руками и на несколько секунд замер в этой позе, не то с трудом удерживаясь от слез, не то надеясь, что наедине с собой ему проще будет придумать ответ.

Похоже, это ему не удалось.

— Ты хоть иногда это расчесываешь?

— Когда жаба не возражает.

Еще несколько секунд напряженного молчания.

— Если это — твоя цена, то, боюсь, мне придется искать бордель самостоятельно.

— Вообще-то… — Хастур отбросил кость на пол и осторожно сжал кусок мяса ладонями, запечатывая болезнь внутри. Изначально он думал о том, чтобы использовать не только мясо, но и кровь, и, пожалуй, даже потроха, но потом отказался от этой идеи. Теперь он понимал, насколько это было разумное решение.  — Есть еще один вариант.

Сначала нужно предложить что-то, на что он никогда не согласится, а когда он начнет объяснять, почему именно не станет этого делать — предложить более подходящий вариант. Кроули как-то сказал, что этот способ действует с ангелами безотказно.

Может, он и был раздражающим выскочкой, но в некоторых вещах разбирался. Возможно, к нему и стоило прислушаться.

— Есть еще одна вещь, которую ты можешь для меня сделать. Может, тебе придется одеться поскромнее, чем сейчас, но не как я. Сходи на обед праведников со мной. Сразу после мессы.

— На обед праведников?

— Да. Немного развеешься, выпьешь вина…

— Почему все все время предлагают мне пить всякую дрянь? — он раздраженно вздохнул. — И отвечай честно: зачем тебе это? Вряд ли венецианские праведники настолько праведны, что это причинит тебе вред.

Хастур пожал плечами и снова оторвался от работы, чтобы взглянуть на Гавриила. Тот улыбнулся уголком рта, чуть откинув голову назад, будто подставляя свою прекрасную сильную шею для поцелуя.

Гавриил порой вел себя очень соблазнительно, но явно сам этого не понимал, видимо, из-за собственной ангельской невинности. Иногда это очень расстраивало.

Одновременно привлекательный и целомудренный, да к тому же — если верить просачивающимся в ад слухам, — очень этим целомудрием гордящийся. Неудивительно, что постепенно желание его соблазнить стало несколько более острым, чем изначально планировалось. Все демоны знают, что чем недоступнее цель, тем сильнее хочется ее достигнуть.

— Они могут увидеть больше, чем я хотел бы. А я предпочту проследить за тем, чтобы все прошло как я задумал. — Это было правдой: во-первых, лучше увидеть все самому, во-вторых — лучше закрепить болезнь с помощью небольшого чуда прямо за столом. — Пусть они все съедят.

— Съедят что? — Гавриил подозрительно посмотрел на срезанный с бедра кусок плоти, который Хастур отложил в сторону, к остальным.

Похоже, он начал догадываться.

— Съедят ее.

Несколько секунд Гавриил молча переводил взгляд с тела Каприони на Хастура и обратно. Потом закрыл глаза. Потом снова посмотрел на Каприони, встревоженно скрестив руки на груди.

Немая сцена несколько затянулась.

— И ты хочешь, чтобы я помог тебе вовлечь людей в этот ужасный грех?

— Я не уверен, что это такой уж грех, если они не знают сами. — Хотя, возможно, все-таки грех. Неплохо бы.

— Тогда в чем смысл?

— Синьорина Каприони продала мне свою душу за успех в профессии. В том числе и за то, чтобы не страдать от проявлений сопутствующих болезней, но у нее внутри их накопилось много. Она стала настоящим сосудом мерзости и я хочу, чтобы содержимое этого сосуда выплеснулось на Эспозито и его друзей.

Некоторые болезни охотно смешиваются друг с другом, некоторым нужно давление, но при правильном сочетании факторов могут возникать настоящие шедевры. Если расчеты были верны, то в мясе Каприони медленно разъедающее мозг безумие смеющейся смерти смешалось с обычными для сифилиса язвами, или, если повезет больше, с постепенным гниением проказы.

Осталось только правильно сервировать болезнь, чтобы она вошла в человеческую жизнь, плавно повергая Европу, — а если повезет, то и весь мир — в хаос.

— Хорошо, но почему тебе было просто не сделать так, чтобы они с сыном дожа оказались в постели? Разве твой любимый сифилис не так передается?

— Смотрите, у нас тут архангел, который лучше всех разбирается в неприличных болезнях. — Хастур усмехнулся, отбросив еще одну кость. Стоит спросить у Лукреции, не найдет ли она и им применение. — Это не сифилис. Это нечто гораздо более ценное.

Хастур не собирался рассказывать все подробности. Даже если ему очень хотелось.

— Позови Лукрецию, скажи, чтобы принесла корзину для мяса. И, если не хочешь дальше на это смотреть, можешь уйти. — «И не отвлекать меня больше». — Только скажи мне, могу ли я на тебя завтра рассчитывать.

— То, что ты мне предлагаешь, абсолютно ужасно. Отвратительно во всех смыслах, богохульно и так далее. Я соглашусь только если ты поклянешься, что больше никогда не будешь упоминать мое невольное соучастие в пришествии Черной Смерти.

Это вряд ли могло считаться уступкой: если все пройдет как задумано, то новая эпидемия будет куда более яркой. А его соучастие в ее начале — куда более значительным. Иногда Гавриил упускал из виду абсолютно очевидные вещи.

— Конечно. Обещаю.

— Тогда я согласен. Я вернусь к тебе завтра, мы отправимся к Эспозито, а после того, как сделаешь там все, что хочешь, ты проводишь меня в тот бордель.

— Ага. По рукам. Встретимся завтра, нам нужно будет попасть к нему сразу после мессы, не хочу пропустить начало обеда. Придешь?

— Обещаю. Увидимся, — улыбнулся Гавриил и быстрым шагом направился к выходу. Отлично, хотя бы не исчез.

— Скажи Лукреции про корзину! — крикнул Хастур ему вслед.

Он понятия не имел, о каком борделе речь и где его можно найти. С другой стороны, раз Гавриил не может найти его самостоятельно, значит в деле замешан демон. Обычно для ангелов не проблема кого-то или что-то найти.

Задумавшись о том, кто из принцев мог бы покровительствовать такому заведению, Хастур едва не вонзил ланцет себе в руку.

Наверняка Белиал. Те, кто работает на Белиала — это просто головная боль ходячая, а не приличные демоны.

+++

К счастью, без строгого надзора Гавриила работа шла гораздо быстрее.

Прибрав все лишние части — Лукреция пообещала ночью выкинуть их в канал — он накрыл тряпицей подготовленные куски и, скрывшись под иллюзорным чудом, отправился к дому Эспозито. Тот отпускал большую часть прислуги еще накануне праздника, так что подменить мясо труда не составило: немного лжи, немного чудес для убеждения, потом еще немного лжи.

И, конечно, еще одно чудо для пары кусков, которые должны были стать карпаччо, для чего их пришлось срочно охладить.

Сложнее всего было правильно рассчитать последнее защитное чудо: недостаточно сильное — и болезнь погибнет до того, как окажется на столе, слишком сильное — и многие откажутся есть, потому что признаки болезни сделают его отвратительным для людей.

Не то, чтобы Хастур сомневался в своих силах. Просто там, где праведники — там всегда неприятности. Тем более, что, судя по разговорам оставшейся прислуги, тот самый святой из Падуи — вроде бы монах, но никто не мог вспомнить, из какого монастыря, — непременно должен завтра прибыть. И по слухам, он кого-то по пути уже исцелил, а то и поднял из мертвых. Понятно, что в слухах правды была от силы десятая доля, но все же пока этот святой выглядел угрозой всему плану.

Если все провалится, то Хастуру больше никогда не доверят сделку по покупке души, а это будет оскорбительно. Как будто он неспособен к такой работе.

Некоторые демоны только такого рода сделками и занимались, особенно в последнее время — к слову, тоже идея Кроули, запустившего легенду о докторе Фаусте. Правила были просты: предлагаешь услугу, говоришь, через сколько лет придешь за душой, и творишь небольшое чудо. Ростовщичество в чистом виде. В лучшем случае, помимо души самого грешника, получаешь и еще какую-нибудь выгоду — глупого кардинала, распутного аббата, или, как в случае с Каприони, проститутку, которая за отведенные ей пятнадцать лет жизни заразила разными болезнями бессчетное множество мужчин и несколько десятков женщин.

Подобного рода сделки считались особо ценными, но, если честно, Хастур не был уверен, что ему это так уж понравилось. Ему куда больше по нраву были старые методы: если и вовлекать человека в грех самостоятельно, а не вынуждать через внешние факторы, то, по крайней мере, без каких-нибудь сделок с подвохом.

Может, он и был моложе большинства демонов, занимавшихся подобным, но ему нравилось придерживаться старых традиций.

Эпидемия, начавшаяся с совершивших акт людоедства праведников — это вполне в духе старой школы. Асмодей наверняка оценит, и, может, подкинет какую-нибудь приличную работу. Хастур уже немного устал от того, что Вельзевул и Пеймон вечно вешают на него всякую ерунду.

После оставалось только вернуться домой. Хастур даже подумывал лечь спать, но в итоге понял, что вряд ли сможет уснуть и вместо этого перебрал оставшееся мясо, отложил к костям и потрохам еще несколько не особо удачных кусков. Остальное лучше сохранить на случай, если болезни понадобится вторая волна.

До утра он набросал черновик отчета — без подробного описания симптомов, но зато со всеми подробностями заражения: при случае кто-нибудь может захотеть повторить его успех и, ради блага ада, Хастур не собирался хранить детали в тайне. Может, общество демонов и неидеально, но без взаимовыручки они были бы ничем не лучше ангелов.

Можно было бы спуститься и поговорить с кем-нибудь из своих, но мысль об этом казалась смутно тревожащей, так что оставшееся время Хастур скоротал, наблюдая за Лукрецией, ожидая церковных колоколов.

Все, что оставалось после — найти свободную гондолу, назвать гондольеру адрес у канала Сант-Аполлинаре — «Меня ждут в доме Эспозито, и отправляйся поживее». А потом добавить «Но только после того, как придет мой друг» и терпеливо дождаться Гавриила. К счастью, тот хотя бы не был склонен опаздывать и появился в срок.

Естественно, в новом наряде.

— Ты оделся скромнее? Очень мило с твоей стороны.

— Ты правда думал, что я не пойму, как неуместен будет жемчуг на обеде праведников?

Мелкая вышивка и лиловый шелк были не намного уместнее, но Гавриил хотя бы попытался, даже ленту на парике завязал плоским узлом, а не каскадным бантом, как вчера.

— Позволишь сесть рядом?

Хастур не был уверен, что это — хорошая идея. На самом деле, он был почти уверен, что идея плохая, но все равно кивнул. Не стоит отказывать Гавриилу в таких вещах, следующий раз он может и не предложить.

К тому же всегда приятно соприкоснуться с ним коленями, даже если это немного отвлекает. Черт знает, когда дело дойдет до более близких контактов. На самом деле, Хастур немного беспокоился, что когда дойдет — придется объяснять Гавриилу буквально все происходящее, шаг за шагом, чтобы он все понял. Иначе, во-первых, все не засчитают, потому что будет смахивать на насилие, а во-вторых, это как-то неправильно.

Хастур был более чем уверен, что Гавриил не стал бы вот так, как сейчас, потираться об него бедром, устраиваясь удобнее, если бы понимал, что тот при этом чувствует.

Ладно, он сам не очень понимал, что чувствует. То есть похоть, конечно. Но под ней было что-то еще, как дождевой червь под камнем, как личинка цепня в безопасной капсуле внутри мяса, такое восхитительное и мягкое. И это Хастура немного беспокоило.

— Мне хотелось бы кое-что прояснить, — Гавриил склонился к его уху ближе и понизил голос. — Видишь ли, твоя служанка посчитала нас любовниками и…

— Что? — Интересно, это можно считать шагом в сближении? У Лукреции была богатая фантазия, но все же то, что кто-то посчитал их любовной парой, выглядело многообещающим.

— Она сказала, что поняла это по тому, как ты «голодным взглядом ласкаешь мою корму», как она выразилась.

— Что-что?

— По тому, как ты смотришь на мою корму.

— На твою… корму?

— Я правда должен объяснять? Вроде подобного рода похабные иносказания как раз демоны изобрели.

Это прозвучало так, как будто Гавриил до сих пор считал, что все демоны одинаковы.

— Я ненавижу похабные иносказания как и любые другие. И у тебя нет кормы. Ты не корабль.

— Мой зад, черт побери. Она заметила, как ты на него смотрел.

— Тебе разве можно говорить «черт побери»?

— Я архангел и выражаюсь так, как захочу. И не пытайся сменить тему. Ты пялился на мой зад.

— Возможно. У тебя красивый зад.

— Спасибо, — ответ был явно машинальным, но звучал искренне и Хастур решил, что может отнестись к нему серьезно. — В смысле, не смей так больше делать.

— Не принимай это близко к сердцу. Лукреция давно уже считает доктора Фальчетто либо евнухом, либо содомитом.

Кажется, последнюю фразу он сказал чуть громче, чем следовало и гондольер чуть повернулся в их сторону. Вряд ли он действительно слушал — в этом деле хватало полуглухих, которые лучше читали по губам, чем слышали, — но все же стоило быть осторожнее. Хастур придвинулся к Гавриилу ближе.

— Исключительно из-за того, что я не пользуюсь услугами пациенток бесплатно, не подумай.

— Но ты же не содомит на самом деле?

— Не больше, чем любой другой демон. Ну, почти любой другой. Некоторым это не интересно, но в основном почти все мы время от времени, знаешь, как это бывает в аду…

— Не знаю. И знать не хочу.

Пожалуй, это было к лучшему. Невинному существу вроде Гавриила совершенно не стоило забивать свою прелестную голову такой информацией.

— Не подумай, что я пытаюсь разузнать о твоих предпочтениях из праздного любопытства или чтобы осудить. Блуд есть блуд, не хуже и не лучше, а ты очевидно блудлив, раз уж ты демон. — Хастур подумал, что еще одно подобное обобщение и он вышвырнет Гавриила прямо в канал. Пусть потом хоть годовой запас чудес потратит на чистку и сушку своих дурацких тряпок. — И даже если и содомит, в принципе… Мне просто важно знать, что когда ты смотришь на меня, ты не думаешь ни о чем дурном.

— Как можно думать о чем-то дурном, глядя на тебя?

У Гавриила был такой вид, будто он не был уверен, стоит ли ответить на это обличающим грубую лесть взглядом или просто надуться от гордости, поэтому на всякий случай сделал и то, и другое одновременно.

— Сколько раз я говорил, что ты красивый? Вся твоя физическая оболочка. Длинные ноги. Маленькие круглые уши. Широкие плечи. Ты притягиваешь взгляд, вот и все. Ты создан для этого. Демоны не умеют противостоять искушениям, так что я… Я с удовольствием тобой любуюсь.

Гавриил обожал слушать комплименты. Хастур уже давно понял, что они не помогут ни выиграть в каком-нибудь очередном споре, ни сколько-нибудь приблизить казавшуюся все более недостижимой победу в пари. Но Гавриил принимал похвалы с таким искренним наслаждением, что удержаться было невозможно.

Демон не должен что-то делать только ради того, чтобы доставить кому-то удовольствие, но Хастуру нравилось думать, что, рано или поздно, это закончится введением в искушение.

— Мои уши?..

— Маленькие, очень изящные. — Вчера ему удалось удержаться, но, возможно из-за того что Гавриил был рядом уже второй день подряд, сегодня это оказалось сложнее. Хастур быстро протянул руку и провел пальцами по его ушной раковине, вниз до самой мочки.

Может, это было и чересчур, но он устал ждать. Пора действовать.

— Убери руки, — Гавриил оттолкнул его, но не так поспешно, как мог бы. И это даже не было грубо, ничуть не походило на удар. Наоборот. Он отстранил его почти ласково.

И вообще — Хастур, конечно, не очень разбирался в эмоциях, но Гавриил сейчас выглядел скорее смущенным, чем расстроенным. Его шея даже немного порозовела.

— Словом, тебе не стоит тревожиться о том, что я могу захотеть протаранить твою славную корму своим бушпритом.

Шея Гавриила порозовела сильнее. Он сделал глубокий вдох и замер, с силой стиснув челюсти, после чего вся его кожа медленно потеряла краски. Видимо, остановил сердце. Конечно, архангел не может позволить себе краснеть как мальчишка.

— Раз тебе так нравятся мои уши, убереги их от таких скабрезностей.

Жаль, похоже, он расстроился. И немного напрягся.

— И, к слову, о твоем бушприте… будь добр, отшвартуйся от меня. Мои уши, похоже, вызвали у тебя слишком большой восторг.

Хастур едва не спросил, о чем речь, но вовремя понял, почувствовав, что возбужден. Его член определенно стоял, не в полную силу, но достаточно, чтобы это было заметно. Удивительно, что при своей невинности и чистоте, Гавриил легко замечал подобные вещи.

На самом деле, вряд ли причиной был вынужденный тесный контакт на борту гондолы, скорее уж свою роль сыграло предвкушение сегодняшнего триумфа. Наверное.

Он подумал, не стоит ли сказать об этом Гавриилу, но именно в этот момент легкий запашок святости, тянувшийся вдоль всего канала Сант-Аполлинаре, неожиданно стал острее. Острее настолько, что Хастур поперхнулся очередным вдохом.

Похоже, праведники весь прошедший год упражнялись в добродетели. Или святой из Падуи действительно свят. В любом случае, помощь Гавриила лишней не будет.

И сейчас лучше сосредоточиться на работе. Об остальном можно будет подумать позже.

+++

Обеды праведников всегда были скромными — почти всю прислугу отпускали до конца дня, так что на столе были только заранее принесенные блюда, и гостей синьор Эспозито встречал лично, хоть и в сопровождении нанятого охранника. Год от года ничего особенно не менялось, разве что праведники медленно сменялись.

И поэтому до прибытия на место Хастур был почти уверен, что все пройдет как надо. Но давящее ощущение света, похожее на медленно приближающийся рокот, беспокоило его все сильнее.

Это точно не был один из уже присутствующих праведников, терпеливо ожидавших возвращения хозяина, украдкой поглядывая на стол. Мясо выглядело вполне убедительно, вряд ли кто-то из присутствовавших праведников что-то заметил. Вдова Сарто даже использовала для описания стола слово «прелестный», хотя, казалось бы, вид застывшего жира и подвядшей зелени к такому отношению не располагал. Но ей нравилось это слово.

В принципе, за четверть часа она использовала его для описания сегодняшней мессы, погоды, своей младшей дочери, мясных закусок на столе, кафтана Гавриила, парика Гавриила, самого Гавриила и перчаток синьора Эспозито, удалившегося, чтобы встретить гостя из Падуи. Где-то в этой части разговора Хастур предпочел откланяться и отступить в угол.

Гавриил последовал за ним, встав на столь незначительном расстоянии, что кому-нибудь из гостей наверняка закрались в голову те же глупые мысли, которые высказала Лукреция.

Он выглядел здесь до смешного неуместно, и это становилось лишь заметнее из-за того, что из всех собравшихся Гавриил один стоял к дверям спиной, заодно полускрывая от Хастура стол.

— Скрыть твое присутствие нетрудно…

— Да, ты меня полностью ото всех загораживаешь. Можно было и чудом ограничиться.

— …Но если мои предположения верны, то это не поможет.

— Что за предположения?

Гавриил с очередной лукавой улыбкой едва заметно пожал плечами.

На самом деле, иногда его манера делать спектакль из любой ерунды, казалась довольно занятной — при всех недостатках, скучно с Гавриилом не было. Но сейчас Хастур бы не отказался от скуки; от близости подступающего света его слегка трясло.

Именно на это он и хотел пожаловаться в тот момент, когда все остальные повернулись к неожиданно открывшимся дверям: Эспозито, наконец, вернулся.

— Не скажу, что это меня расстраивает, но твой план обречен на провал, — Гавриил не оборачиваясь мотнул в сторону вошедшего вслед за Эспозито невысокого белокурого мужчины в монашеской рясе.

Видимо, тот самый святой из Падуи все же прибыл.

Что ж, формально, святым он не был. Потому что был ангелом: светом от него разило так, что, наверное, вся Венеция чувствовала. Человек такую святость в себя вместить просто не смог бы.

От Гавриила так сильно светом не несло. То ли этот был гораздо праведнее, то ли Гавриил свою праведность как-то приглушал. То ли Хастур уже к нему привык.

— Он поймет, что это человечина, — Гавриил подступил еще на шаг, как если бы пытался спрятаться в тени Хастура.

— Как? С чего бы ему так решить?

— У моего брата на нее нюх.

— Брата? — То есть святой из Падуи был ещё и архангелом — обычных ангелов Гавриил так не называл.

Подстегиваемый любопытством, Хастур выступил чуть вперед, позволяя Гавриилу остаться у себя за спиной.

Посмотреть было на что.

За свои три тысячи лет Хастур видел достаточно архангелов, чтобы уже знать: не все они ходят разряженными в пух и прах как Гавриил, но этот «святой» совсем уж перегнул палку со скромностью. Распущенные волосы, ряса из рогожи перехвачена простой веревкой — даже не шнуром, и, к тому же, он был бос.

С тем же успехом можно было повесить на шею табличку «ангел».

— Знаю-знаю, выглядит вульгарно. Он всегда такой: вроде бы сама праведность, но…

— Меня обуревают тревоги! — громко сказал святой из Падуи, архангел, или кто он там на самом деле. У него было напряженное выражение лица, он вглядывался в собравшихся, его ноздри беспокойно раздувались. Видимо, под словом «нюх» Гавриил подразумевал именно нюх.

Взгляд остановился на столе.

Глаза широко распахнулись, кадык дернулся и архангел чуть подался вперед, как взявший след пес. Он смотрел на лежавшее на столе мясо с какой-то странной смесью эмоций на лице. Ноздри продолжали трепетать, а зрачки расширились.

Похоже, он почувствовал не только человечину, но и покрывавшее ее сверху чудо.

Архангел быстро облизнулся.

— Венеция погрязла во грехе, — закивал Эспозито, но, похоже, гость его даже не слушал.

Гавриил положил руку Хастуру на плечо и наклонился ближе.

Похоже, сегодня он был в настроении для близких контактов. Великолепно.

— Хастур, послушай… — кто бы мог подумать, что Гавриил умеет говорить шепотом, — я не могу здесь оставаться.

Даже помимо шепота, голос его звучал довольно странно.

— Понимаешь, — понижая голос еще сильнее, Гавриил прижался к нему едва ли не всем телом и Хастур успел подумать, что через несколько секунд вопрос о корме и бушприте снова станет насущным, — мой брат почувствует присутствие ангельского чуда, начнет искать источник, и…

— Ты вполне успеваешь замаскироваться.

— Вряд ли мне удастся удерживать иллюзию достаточно долго, если он до меня доберется и захочет узнать правду. Он очень терпеливый. Слышал о том, как ангел по просьбе праведника десять суток удерживал демона неподвижным?

Хастур кивнул.

Еще бы не слышать. Того демона звали Разаэль, и, в наказание за промедление, Пеймон оторвал ему голову. Тварь бездны, может, такое бы пережила, но Разаэль был падшим ангелом и на этом его история кончилась.

— Вот, это он и был. Если он садится на хвост — отвязаться уже не выйдет. И если он выследит меня…

Просто уйти, а не болтать, Гавриилу мешало то ли нежелание нарушать обещание, то ли природная разговорчивость.

— Ничем хорошим это не кончится.

Хастур наконец-то понял, что сквозит в его голосе — вроде бы такое знакомое, но кажущееся неуместным в сочетании с Гавриилом.

Страх.

— Мне нельзя оставаться рядом с тобой.

— Тогда уходи.

У него все еще был первый вариант плана — в основном состоявший из надежды на то, что никто из праведников ничего не заметит. И, учитывая присутствие архангела, вероятность успеха была не так уж велика. Но помощь Гавриила вряд ли бы сильно изменила ситуацию — возможно, если бы тот лучше пытался спрятаться изначально, то, может, шансы и были бы. Сейчас все стремительно разваливалось.

Плакало повышение и сотрудничество с Мором. Не говоря уж о шансах привлечь внимание Асмодея.

Хастур обернулся, чтобы попросить Гавриила о прощальном рукопожатии, уж если не чем-то большем — и обнаружил, что тот уже исчез. Ладно, этого следовало ожидать.

— Я чувствую зло! — с надрывом провозгласил архангел, выдававший себя за святого из Падуи.

— Быть не может, святой отец. Я собрал здесь самых праведных людей Венеции.

— О, нет, не среди вас, — тот обвел рукой зал, на секунду остановив взгляд на Хастуре. — Оно пытается проникнуть извне.

Он медленно подошел к столу, внимательно разглядывая собравшихся. Хастур понимал, что ему и самому лучше бежать, но подходящий момент явно пока не настал.

— Мясо на этом столе, наш скромный пир во славу Иоанна Крестителя… Все это — человеческая плоть, которую враг пытается подсунуть нам, чтобы ввести в искушение.

— Это исключено, святой отец! — Эспозито повысил голос, заставив всех повернуться к нему и Хастур воспользовался моментом, чтобы немного отступить в тень. Осталось добраться до коридора и там уже, скорее всего, удастся сотворить чудо, чтобы переместиться подальше.

Возможно, причина была в поспешном бегстве Гавриила, но Хастуру казалось, что этот архангел буквально излучает угрозу, вселяя ужас во всех собравшихся. Если страх господень должен ощущаться вот так, то неудивительно, что такое количество ангелов предпочло пасть.

— Взгляни сам! — подойдя к столу, архангел на секунду прикрыл глаза и свет вокруг него будто сгустился.

Лежащее на столе мясо начало подергиваться, будто в агонии, обжаренная корочка лопнула и из-под нее потекла кровь. Стоявший в центре пирог зашевелился, как если бы под корочкой копошились черви.

Так, это уже было не по правилам: всем известно, что подобные вещи должны творить демоны.

Со стороны мяса раздались стоны боли, и юный синьор Гольдони, пожертвовавший все богатое родительское наследство на постройку приюта для нищих, осел на пол. Вдова Сарто с коротким вздохом последовала за ним.

Что ж, это был как раз тот самый подходящий момент. Не выпуская из поля зрения архангела — кажется, для большей убедительности, тот еще и плакать кровью начал — Хастур вышел из зала и, едва убедившись, что никто на него не смотрит, призвал прилив адских рек.

Отправляться прямиком к дому было рискованно, архангел мог за ним последовать. В небесах с преследованием никаких проблем.

Хастур окунулся во тьму, чувствуя, как она обхватывает его со всех сторон, унося прочь от голодного взгляда архангела. Он даже подумал спуститься в ад, но это было бы признанием полного поражения, а к такому Хастур готов не был.

Мгновенное перемещение было бы более эффективным, но и более затратным. К тому же прикосновение к водам адских рек его всегда успокаивало. К тому же — это была одна из тех мыслей, которые скорее принадлежали жабе — если архангел заметил исчезновение доктора Фальчетто, то непременно спросит, где тот живет. И отправится туда. Лучше не сталкиваться с ним нос к носу.

С другой стороны, он тоже мог повременить с визитом, в таком случае — чем раньше, тем лучше.

Спорить с жабой было бесполезно. Она не выдвигала аргументов, просто подбрасывала случайные мысли, пока не начиналась головная боль. Оставался только компромисс: отправиться домой без спешки, но прямо сейчас.

Медленно приближаясь к своему дому, он попытался вытряхнуть из головы лишние страхи и сомнения, но ничего не получалось.

Разаэль оставался парализованным десять дней и ночей только чтобы умереть болезненной смертью и Хастур абсолютно не хотел повторять ни первую, ни вторую часть. Так что лучше собрать все материалы, отступить в ад и начать заново.

Именно с этой мыслью он, спустя минут десять, и вынырнул из воды неподалеку от своего дома — дома доктора Фальчетто. Под мостом, где никто не заметит его появления. Не посреди дня, по крайней мере.

Первым, что Хастур почувствовал, был запах гари.

Он услышал голоса. Треск дерева. Он уже догадывался, что увидит, но все же поднялся, чтобы взглянуть на свой дом. Горящий дом.

Кто-то из пытавшихся залить пламя водой, видимо, узнал его и окликнул, но Хастур даже не попытался подойти. Огонь он не любил, но понимал в нем достаточно, чтобы понять: во-первых, загорелось недавно, во-вторых, все уже выгорело к чертям. Так что вряд ли дело было в том, что Лукреция уронила свечу. Либо она уронила десятка три факелов, либо огонь возник иначе.

И доктор Фальчетто остался без практики. И без дома.

А в доме было все, что осталось от Каприони, и вообще все, над чем Хастур работал последние годы.

Возможно, что-то еще сохранилось у Лукреции. Ее не было видно рядом, но, возможно, она ушла к кому-нибудь из старых друзей, через которых планировала продать зубы Каприони, или задержалась у соседской прислуги, чтобы посплетничать.

Нужно было всего лишь ее найти.

Он быстрым шагом направился в сторону рынка, внимательно вслушиваясь в звуки вокруг, тщетно надеясь уловить хотя бы эхо голоса Лукреции.

Нет, ее нигде не было.

Небольшое чудо в надежде все же услышать голос, еще одно — чтобы найти следы. Или хоть какой-нибудь признак присутствия останков Каприони. Все бесполезно.

Возможно, в этот момент уже стоило сдаться и отправиться в ад, но признавать поражение было слишком неприятно. Слишком много стараний вложено, слишком много потрачено времени, не говоря уж о том, что появление архангела было слишком неожиданным, чтобы с ним можно было смириться.

Так что все, что оставалось Хастуру — раздраженно кружить по району, пытаясь отыскать хоть какой-нибудь след.

Чем он и занимался до тех пор, пока буквально не натолкнулся на того самого белокурого архангела в одном из узких переулков.

— Можешь не спешить домой, демон. — Перебивать и уточнять, что уже там побывал, Хастур не решился. — Я видел, как ты ушел, поэтому спросил у синьора Эспозито, где живет доктор Фальчетто и нанес ему визит. Твой дом уже сгорел вместе с останками твоей жертвы.

Он говорил медленно. Как будто перед каждой фразой приходилось заново вспоминать, как это делают.

— Там еще была моя служанка…

— Была.

Черт, а он даже не успел отругать Лукрецию за то, что она наговорила Гавриилу лишнего. Ладно, по крайней мере, ее душа попадет в ад. Может, она и успела раскаяться перед смертью, но не настолько же.

— У меня есть к тебе вопрос и в твоих интересах ответить на него честно, — он сделал пару шагов вперед и расправил крылья.

Он использовал какое-нибудь простенькое иллюзорное чудо или смертным из ближайших домов сейчас открывался очень странный вид?

Иллюзорные чудеса делились на две категории — глубокие, полностью скрывавшие суть предмета, и те, которые прятали ее только от смертных. Вот вторые у Хастура не всегда выходило распознать.

— Зачем мне это делать?

— Выживешь, если мне понравится ответ.

Вблизи было очевидно, что святой из Падуи ниже Гавриила на голову и тоньше минимум вдвое, но почему-то это не мешало ему казаться гораздо более устрашающим. Возможно, потому что Гавриил создавался с целью показать величие небес, а этот архангел, похоже, с целью напомнить смертным, что  не все на небесах день-деньской пасут ягнят под радугой.

Его алые крылья были огромными; они шурша царапали оконные рамы второго этажа, заполняли переулок, перегораживая путь к каналу.

Интересно, крылья у всех архангелов одного размера или пропорциональны размеру физического тела? Если второе, то у Гавриила они, наверное, могут достать и до крыши.

— Не пытайся сбежать, — архангел сделал несколько шагов вперед и, небрежно выбросив руку вперед, заставил обвалиться пару водосточных желобов, которые преградили путь, сложившись в косой крест. Угроза символическая, но вполне понятная. — Я знаю, что ты пришел к Эспозито не один.

— Там много народу было, — Хастур попытался прикинуть, сможет ли архангел как-то его поймать, если он прямо сейчас призовет прилив адских вод.

Не исключено, что сможет. Он, видимо, из тех архангелов, которые разрушают города одним движением.

— С тобой был один из нас.

Похоже, Гавриилу светят неприятности.

Интересно, а он будет считаться архангелом, если его изгонят с небес? Если да, то соблазнить его будет просто — целомудрие он так уж ревностно хранить уже не станет, и ему нужно будет как-нибудь утешиться, а секс — хороший способ. Люди постоянно им пользуются с этой целью.

Но, с другой стороны, возможно, Азазель имел в виду только небесных архангелов. Наверное, лучше не проверять.

— Возможно.

— Не уклоняйся от ответа. С тобой был ангел, небесное чудо которого скрывало сотворенную тобой мерзость.

Он подошел ближе и Хастур, наконец, понял, что не так было с лицом архангела.

Глаза.

Хастур даже не знал, что у ангелов бывают такие глаза. То есть он видел падших с такими, но всегда считал, что это — следствие падения. Что ж, видимо, нет, потому что святой из Падуи, как оказалось, скрывал под иллюзорным чудом радужки цвета свежей артериальной крови и багровые белки.

Смотрели глаза прямо в душу.

Хастур не был так уж уверен, что душа у него была, но смотрел архангел определенно именно туда.

— Скажи мне, кто это сделал и я позволю тебе уйти. Продолжишь свое отвратительное существование. Пока, по крайней мере.

— А что будет с… эээ… ангелом, который мне помог?

— А что бы случилось с демоном, помогающим ангелам?

Его либо бы приковали цепями ко дну выгребной ямы города Дит, либо привязали бы к колеснице Буера, чтобы тот четвертовал его, отправив на все четыре стороны света сразу. Вряд ли на небесах есть кто-то вроде Буера, но мало ли, какие твари там живут. В конце концов, у них есть этот парень и он определенно довольно пугающий.

— Кому-то из вас придется пострадать, и тебе решать, кому. Не заставляй меня ждать.

Архангел угрожающе приподнял крылья. От него несло светом и праведным гневом. Хастура затошнило и он примерно в десятый раз за сегодня мысленно спросил: почему при появлении Гавриила все обязательно идет прахом?

— Хорошо. Я все скажу.

+++

В прежние времена Гавриил даже не задумывался о том, чтобы обзавестись домом на земле. Ему там не нравилось и он всегда старался вернуться на небеса как можно скорее — к счастью, там всегда была бумажная работа. Если у него не было на это сил или просто хотелось побыть одному, он находил заброшенный дом и накрывался крыльями, отгораживаясь ими от мира. Для этого, как оказалось, они подходили гораздо лучше, чем для полетов.

Но сегодня он определенно жалел о том, что не обзавелся домом. Не только потому, что ему нужно было где-нибудь спрятаться от Варахиила, спокойно привести в порядок одежду и парик.

Парики Гавриила расстраивали. Сама идея была неплохой, но бесконечно осыпающаяся пудра и жучки-власоеды сгубили ее безвозвратно.

Впрочем, сейчас у Гавриила были куда более серьезные причины для расстройства.

И даже более серьезные, чем поиски того загадочного борделя.

Закрывшись в своем кабинете, Гавриил распахнул занавес перед зеркалом и, сняв парик осторожно пригладил волосы. Ему шла короткая стрижка — подчеркивала красивую форму черепа и мощную, волевую челюсть. Гавриил очень надеялся, что подобные прически войдут в моду.

Повернувшись в профиль, он провел большим пальцем вдоль ушной раковины. Маленькие, округлые, очень изящные уши. Нужно быть очень наблюдательным существом, чтобы это заметить. И, возможно, немного безумным, чтобы сказать о подобном наблюдении вслух.

Несмотря на тревожные мысли, он улыбнулся.

— Гавриил?

Господи. Конечно. Варахиил никогда даже не стучался, он просто входил. Трудно было сказать, действительно он настолько наивен или просто считает наивность хорошим оправданием для бесцеремонности.

— Да?

— Я надеялся, что застану тебя здесь. Не отвлекаю от чего-нибудь важного?

— Мне нужно… Мне нужно выбрать подходящий костюм. — Было определенное преимущество в том, что другие считали его способным интересоваться только модными нарядами: любой разговор можно было свести к одежде и после этого собеседник обычно замолкал. Особенно если это был Варахиил. — У тебя, кстати, кровь на рясе.

Варахиил рассеянно провел пальцами по уже подсохшему пятну и снова перевел взгляд на Гавриила.

— Ты используешь зеркало истины господней, чтобы перед ним наряжаться?

Прекрасно, он, похоже, ничего не заметил в Венеции. Или, по крайней мере, не уверен, что заметил. Значит, не будет никаких неудобных вопросов.

— Почему нет?

— А это не греховно?

— Михаил и Иегудиил используют оружие господне как обычное оружие. Уриил использует огонь господень как обычный огонь. Я использую зеркало как зеркало. Либо все из этого греховно, либо ничего.

Варахиил вздохнул.

Он был ужасным моралистом.

— Я здесь не из-за этого, — тихо сказал он, и Гавриил почувствовал, как под кожей крадется холод. — Прости, что помешал. Ты, вроде, собирался наведаться в Венецию?

— Да, хочу лично разобраться в одном неприятном деле.

— В Венеции много неприятных дел творится. Я только что оттуда. Там один демон планировал начать эпидемию какой-то мерзости. И, что хуже всего, ему в этом помогал ангел.

О, нет.

Нет-нет-нет.

Гавриил почувствовал, как у него у спине что-то подергивается и ноет. Как если бы он только что перелетел на крыльях из Нового Света в Старый.

Их вырвут. Точно вырвут с корнем и оставят отвратительные зияющие раны, которые нельзя будет скрыть. Он такое видел.

Он останется не только искалеченным, но и буквально изуродованным. И, возможно, даже Хастур после такого не назовет его красивым.

— Мне удалось узнать, кто это был. Догадываешься?

Ладно, Варахиил довольно глуп, его удастся заболтать. Главное, чтобы он не рассказал Михаил. Или Селафиилу. Тот обязательно решит отыграться за все прежнее.

— Слушай…

— Табрис.

— Табрис?

— Не делай вид, что удивлен. Он талантливый, но чудовищно безответственный. Помнишь ту историю с пропавшей колонией в Новом Свете, сорок лет назад? Он так и не написал объяснительную записку. Я не хочу, чтобы он падал, я понимаю, сейчас Табрис — буквально половина твоей свиты, если это еще можно назвать свитой, но ты должен сделать ему внушение. Нельзя покрывать его вечно.

— Да. Непременно, — Гавриил услышал собственный голос точно со стороны.

Похоже, Хастур рискнул солгать архангелу ради него. Сказать правду было бы куда проще, но, вместо этого, он оболгал Табриса — что ужасно, но у Гавриила никак не получалось сформировать искреннее осуждение этого поступка.

Наверное, не стоило упоминать Табриса при Хастуре.

С другой стороны, Хастур, похоже, слышал о Табрисе не в первый раз, а этот грех терялся в череде всего остального, что тот действительно натворил.

— Поговорю с ним как только закончу с насущными делами. Мне нужно будет спросить дожа Эриццо о положении дел в городе, а для такого визита необходимо правильно подобрать наряд. Так что если ты не готов помочь мне выбрать между лавандовым и гвоздичным, то…

Варахиил ненавидел одежду. Это не могло не сработать.

— Оставлю тебя с этим выбором один на один, — он коротко вздохнул и вышел.

Несколько минут Гавриил продолжал стоять у зеркала, разглядывая свое отражение. Снял камзол гвоздичного цвета и, призвав лавандовый, накинул на плечи его. Этот цвет очень шел к глазам, но вышивка на нем терялась.

Он только что был в шаге от низвержения.

Гавриил попытался представить, как будет выглядеть камзол, если с помощью чуда осветлить его до сиреневато-перламутрового оттенка. Нет, слишком светлое ему не идет. Он выглядит  чересчур массивным и угрожающим. И бледным.

Была ровным счетом одна причина, по которой он оставался на небесах.

Не стоит выглядеть угрожающе на встрече с дожем. Да и жемчуг будет смотреться вульгарно. Нужно заказать что-нибудь с темной вышивкой. И черным жемчугом. Черный жемчуг очень недооценен.

На этой мысли Гавриил окончательно осознал, что не может больше отвлекаться на рассуждения об одежде. У него была проблема поважнее.

И разговор с Варахиилом сделал ситуацию еще хуже.

Гавриил давно уже начал догадываться, что испытывает к Хастуру довольно теплые чувства.

В каком-то смысле это было неудивительно: тот умел быть обходительным, в гораздо большей степени чем, к примеру, Табрис или Тамиэль. Даже если он говорил что-то неосторожное, то это определенно не было намеренно. Трудно было не проникнуться к нему симпатией. Иногда он не был слишком хорош в поддержании разговора, но зато умел слушать. И время от времени рассказывал интересные вещи. Лишенный высокомерия, прилежный в своей работе — какой бы ужасной она ни была, — он заслуживал похвал.

И он был заботлив, насколько позволяла его природа. Позволил Гавриилу уйти, поставив под угрозу свой омерзительный план. Заступился за него в поединке с Ариохом — конечно, Гавриил бы смог и самостоятельно одержать победу, но сам факт был невероятно пленительным.

Никто и никогда не заботился о Гаврииле — кроме Тамиэль, но для нее забота была основной формой общения с окружающими. Она была не в счет. Никто не заступался за него со времен войны, если вообще и заступался хоть раз, он не мог вспомнить точно. И чем больнее ему было от этих мыслей, тем яснее становилось, каким важным исключением из этого правила был Хастур.

К тому же — хотя это не было так уж важно с объективной точки зрения — он считал Гавриила красивым. Не он один, конечно, но было что-то особенное в том, как Хастур говорил об этом: без грязного вожделения, но с восхищением. И он находил красивым даже то, что другой бы так не назвал, будь то седина, излишне крепкая шея или форма ушей.

Неудивительно, что постепенно теплое чувство начало обретать очертания любви. Но демон был более чем неподходящим объектом для подобных чувств — настолько неподходящим, что это грозило падением.

И все же, Гавриил не собирался лгать себе и утверждать, что не испытывает привязанности.

У него была симпатия к Хастуру. Из-за красивых — по крайней мере, задуманных как красивые — фраз, из-за готовности помочь, и, возможно, из-за собственного желания его спасти, ведь легко влюбиться в того, на кого уже давно смотришь с надеждой.

Конечно, не вина Гавриила, что демон был к нему добрее, чем братья и сестры. И внимательнее. И нежнее.

И он только что спас Гавриила от падения, в то время как другие архангелы рады были бы скинуть его с небес.

Пожалуй, тысячу лет назад Гавриил бы непременно разрыдался от унижения, осознав, что начал влюбляться в демона, но сейчас он готов был взглянуть на происходящее здраво и сказать, по крайней мере, самому себе: нет ничего дурного или греховного в том, чтобы полюбить единственного, кто хоть как-то о тебе заботится.

К тому же, сама по себе влюбленность не могла быть порочной. Бог щедро наделил всех ангелов способностью любить, в том числе и в этом смысле. Нельзя было сказать, что Гавриил часто пользовался этой способностью — или что он вообще хоть раз ей пользовался, — но мог бы.

Возможно, он просто отложил ее до более подходящего случая и вот теперь подобный случай настал.

Однако, от романтической любви слишком короток путь до плотских искушений, Селафиил был тому живым доказательством и Гавриил не хотел повторять его ошибки. Что, если Хастур все же вожделел его, просто умело скрывал свои желания? Тогда стоит Гавриилу поддаться — и все закончится катастрофой, никакого спасения души не выйдет, наоборот, они друг друга погубят. Скатятся в адскую бездну, влекомые своей грязной страстью.

Боже, не стоило позволять Хастуру трогать его ухо, это прикосновение было слишком волнующим.

Гавриил попытался вспомнить, когда его в последний раз кто-то трогал. Похоже, это тоже была Тамиэль. И в ее прикосновениях определенно было что-то вроде желания унизить, поставить Гавриила на один уровень с людьми, которым помогала. Хастур же всего лишь облек в физическую форму вполне заслуженную хвалу. И, к счастью, это была хвала именно форме ушей, а не чего-либо еще.

Чего-либо еще, что ему, очевидно, тоже понравилось.

Хастура нельзя было обвинить в грубой лести или назвать необъективным: у Гавриила действительно был красивый зад. Вполне способный привлечь взгляд распутного и испорченного демона.

Опустив руку, Гавриил скользнул ладонью по бедру, назад и чуть вверх. Да, вероятно, если бы Хастур погладил его и здесь, это бы ощущалось именно так. С другой стороны, вряд ли демон стал бы его гладить. Скорее шлепнул или ущипнул. Грубо сгреб бы ягодицу рукой, вонзая пальцы в расслабленные мышцы.

При попытке представить боль от щипка Гавриил почувствовал странное, немного порочное ощущение внутри и поспешил на всякий случай отогнать эти мысли.

Слава богу, исходящий от него свет целомудрия не позволил Хастуру сделать что-нибудь отвратительное.

Да и вообще им обоим повезло, что Гавриил по-прежнему был самым целомудренным из архангелов. Не считая Варахиила, но легко быть целомудренным, когда почти ни с кем не общаешься.

Он украдкой снова взглянул на свое отражение в зеркале.

Нет, он определенно не выглядел так, будто собирается упасть. А зеркало истины господней лгать не могло.

Как известно, всякая дорога ведет в две стороны.

Целомудренная любовь не слабее греховных страстей, нужно лишь держаться ее. Склонить Хастура на свою сторону, показав, как она прекрасна, сделать это чувство взаимным и, медленно укрепив, использовать, чтобы помочь повернуться к свету.

Тем более, хоть Хастур и уклонился от прямого ответа, но не похоже было, что он желал совратить Гавриила. Даже если некоторая доля вожделения в нем и была, он ни разу не сделал ничего по-настоящему непристойного, разве что пару раз пытался схватить за руку, но это нельзя было всерьез назвать порочным.

Единственным исключением было сегодняшнее происшествие: такое сильное, просто звериное возбуждение сразу после почти невинного прикосновения. Очень демонически. И очень непристойно — и при воспоминании об этом пульс Гавриила участился, невероятно неуместно, пришлось опять приостановить сердце, — но все же объяснимо. В конце концов, несмотря на всю близость к прежнему ангельскому образу, Хастур сейчас действительно был демоном. Да и контролировать определенные реакции физической оболочки было иногда непросто. Даже с самим Гавриилом несколько раз случались сходные неудобные ситуации.

На самом деле, кажется, только что едва не случилась снова.

Гавриил прикрыл глаза, и снова заставил сердце биться, прежде чем взглянуть на свое отражение.

Нет, не лавандовый. Гвоздичный гораздо лучше.

▼Салем и не только, 1692 год нашей эры⬍

— Чего ты хочешь, дитя?

— Стать ведьмой, — сказала Элизабет. — Я хочу иметь власть над людскими судьбами, знать тайны трав и животных,  видеть то, что скрыто.

— Это могут не только ведьмы. В сущности, — Мать Слез с печальной улыбкой наклонилась к Элизабет ближе и осторожно поправила выбившуюся прядь, — искусство ведьм переоценивают. Но я могу дать тебе то, чего ты хочешь, если, конечно, ты готова заплатить.

Элизабет кивнула:

— Я отдам все, что пожелаете.

Мать Слез распахнула свои огромные светло-серые крылья, и Элизабет почувствовала, как волна пронзительной тоски охватывает ее. На глаза невольно навернулись слезы.

В книге было написано, что Мать Слез прекрасна, поэтому, честно говоря, Элизабет представляла ее немного иначе. Но сейчас, сквозь слипшиеся ресницы, та действительно казалась прекрасной, несмотря на скромную одежду. Как первый весенний цветок или едва выбравшаяся из кокона бабочка.

— Отдам все, что пожелаете, — дрожащим голосом повторила Элизабет.

— О, нет, дитя, твоя плата должна быть другой. Ты не должна ничего отдавать. Ты должна кое-что сделать. Я здесь ради слез. Ты должна согласиться оклеветать невинных людей, чтобы их страданиями купить себе силу, о которой мечтаешь. Пообещай это мне и принцу Пеймону.

— Обещаю.

Она знала, что не должна была брать книги, которые отец нашел,  разбирая вещи, оставленные предыдущим пастором. Она знала, что даже прикосновение к обложке одной из них — большой грех.

Но отец сам рассказывал о ведьмах и о том, как они могущественны. Неудивительно, что Элизабет захотела стать одной из них.

— Поклянись своей душой.

— Клянусь.

Мать Слез положила руку на плечо Элизабет и притянула ее к себе, как если бы хотела утешить, но слезы лишь нахлынули сильнее.

Салем ожидало еще много слез. И большие перемены.

+++

Идея с ложными обвинениями в ведьмовстве сработала даже лучше, чем Мать Слез надеялась: брошенная юной Элизабет и ее подругами искра разгорелась как в сухом стогу сена. Неудивительно, что для быстрого разрешения проблем решено было выслать делегацию с каждой стороны.

Чтобы не привлекать внимания горожан, ангелы и демоны встретились для кратких переговоров на холме за городом, спустя час после рассвета.

Это была простая формальная встреча для очерчивания границ: вы никогда не сдадите эту душу, а мы — вот эту, и не будем тратить время друг друга. Обычная история, когда вовлечено много людей, но все же дело вырисовывается не настолько значительное, чтобы стоило сражаться за каждую душу.

Такое бывало часто. И, как правило, проходило спокойно. Но на этот раз поскольку начала все Мать Слез, со стороны ада прибыл принц Пеймон.

Естественно, узнав об этом, небеса не могли не подыскать ему  достойного оппонента.

— Надо же. Я думал, что на встречу к принцу ада пришлют настоящего архангела.

— А я думал, что принц Пеймон появляется со свитой из десяти тысяч скорбных духов. Остальные… — Гавриил с притворным недоумением окинул взглядом холм, — тысяч десять потерялись в пути? Может, подождать немного нужно?

В свите Пеймона действительно было десять тысяч духов, плюс-минус десяток, но, ряду причин, мало кто задерживался там надолго.

И так вышло — не без участия Матери Слез и примкнувшего к ней Богула — что в эти дни свита почти полностью состояла из утбурдов, подростков-убийц и тех, кто согласился за ними присматривать. Так что, даже не считая того, что Салем был достаточно напуган и без десяти тысяч непонятно откуда взявшихся скорбных духов, сейчас свита Пеймона имела совершенно не тот вид, который он сам бы хотел показать.

— Гавриил! Надо же. Мы так давно не виделись…

Три Матери — до недавних пор их было две, но Пеймону нравились перемены — сопровождали его всегда, показывая во всей красе многообразие обитателей ада: Дурсон, Мать Шепотов, была тварью бездны, похожей на огромного ворона, Нехама, Мать Тьмы, была нефилимом — ей нравилось называть себя последней из их породы, потому что, в отличие от Геракла, унаследовала от отца явные признаки смешанной крови. Обе они были коварны и жестоки, и давно себя зарекомендовали в деле соблазнения людей, жаждавших тайных знаний.

С Матерью Слез все оказалось сложнее, и Пеймон уже начал догадываться, что дело не только в недолгом сроке, прошедшем с ее падения. Она тоже была коварна и в известном смысле жестока, но смотрела на вещи порой уж слишком по-своему.

— Я по тебе очень соскучилась. Можно тебя потискать? — спросила Мать Слез, умоляюще приподняв крылья.

По слухам, в души ангелов, входящих в архангельские свиты, изначально закладывалась особая любовь к тому, кому они должны служить.

Эта теория выставляла небеса не в лучшем свете, но кое-что объясняла. Например, почему Тамиэль, состоявшая в свите Гавриила, всегда испытывала страсть — пусть и обретавшую исключительно платоническое воплощение — к высоким, шумным мужчинам, не отличавшимся ярким умом.

Ее попадание в ближайшее окружение принца Пеймона было вопросом времени.

Не слишком долгого времени.

— Послушай, Мать Слез, — медленно проговорил Пеймон, и каждое его слово было похоже на треск ломающейся грот-мачты, — я запрещаю тебе как-либо и когда-либо тискать ангелов. По согласию или без него.

— Но он не просто…

— А архангелов — особенно, — Пеймон стиснул кулаки так резко, что рубины в его кольцах блеснули, поймав солнечный луч. В их блеске определенно было что-то угрожающее. Пеймон вообще умел выглядеть угрожающе.

— Но он же такой славный, — упавшим голосом возразила Мать Слез.

Пеймон зарычал. Этот звук начался как обычное «ррр», которое мог бы издать и человек, но быстро превратился в рокот сходящей лавины.

— То есть я все же достаточно архангел, чтобы для меня потребовался особый запрет?

— К словам цепляться будешь, крючкотвор крылатый? Лучше заткнись, пока я не разозлился.

— Сам заткнись.

Мать Слез вздохнула. Ей нравился Пеймон — по крайней мере, когда он не впадал в слепую ярость, — и видеть, как он спорит с Гавриилом, было неприятно.

В каком-то смысле, оба они были очень славными, хоть иногда и трудными. Немного капризными. При других обстоятельствах, возможно, они могли бы даже подружиться. Они определенно нашли бы общие темы для разговоров — сложности работы с людьми, одежда, украшения, в конце концов.

— Не смей меня затыкать, срань летучая.

— Это я срань? Слушай ты, подзалупная слизь Сатаны, засунь свой поганый язык…

Пеймон опять зарычал, видимо, не подобрав подходящих слов для ответа.

Мать Тьмы украдкой посмотрела на украшавшие ратушу часы, отлично видные с холма — по крайней мере, для ее четырех глаз.

Разговор обещал затянуться надолго. Пеймон был одним из самых могущественных демонов ада, но даже его собственное могущество меркло рядом с его самомнением. Он не мог позволить другому оставить за собой последнее слово.

Мать Шепотов раздраженно каркнула и вспорхнула с плеча Матери Тьмы, чтобы взглянуть на город сверху. Время судилища приближалось, и хоть кто-нибудь должен был присмотреться к Салему. Богул закрыл лицо руками и, превратившись в скользящую по земле тень, последовал за ней. Спустя несколько секунд трое стоявших на другой стороне холма ангелов, тоже, не сговариваясь, зашагали в сторону города.

Работы предстояло еще много — процесс над ведьмами затронет по меньшей мере весь Салем, а то и всю Новую Англию.

+++

Превращение в свет или шум, а лучше  — и то, и другое, было любимым чудом Пеймона, и своим подчиненным он щедро раздавал право им пользоваться. Довольно удобная вещь, если нужно действовать прилюдно.

Поэтому прямо сейчас Мать Слез выглядела как солнечный зайчик, блуждающий в волосах Элизабет Пэррис. Та уже повторила сегодня свои показания перед судилищем и мирно сидела на скамье, штопая старый чепец, притворяясь, что ничего не происходит. Но судя по тому, как блестели ее глаза, Элизабет сейчас внимательно слушала Мать Слез, наверняка нашептывавшую какую-нибудь успокоительную чушь.

Пусть это и не было настоящей сделкой по продаже души, Элизабет уже принадлежала Пеймону. Слово, данное одной из Трех Матерей, стоило тысячи подписей кровью. Чего Элизабет, конечно, не знала.

Демоны не играют по-честному.

Впрочем, как и ангелы. Честность — это роскошь, которую мало кто может себе позволить.

Элизабет будто почувствовала взгляд и, оторвавшись от своего занятия, посмотрела Хастуру в глаза. Солнечный зайчик в ее волосах скользнул ниже — видимо, Мать Слез сказала что-то еще, заставляя ту отвести взгляд.

Пока Хастур не мог вмешаться, это было бы против договоренностей, так что ему оставалось только наблюдать.

— Я рад, что ты здесь.

Появление Гавриила где-то рядом было вопросом времени. Не то, чтобы Хастур его не ждал. Не то, чтобы не хотел увидеть снова, хотя о причинах желания предпочел бы лишний раз не задумываться. Просто в его присутствии невозможно было отделаться от ощущения неизбежного скорого краха.

Хастур бы не удивился, узнав что дошедшая до ада история о Деве Марии — выдумка и на самом деле Гавриила сместили с должности из-за того, что он портил все, к чему прикасался.

— Сейчас мы с тобой можем поговорить прилюдно, ни от кого не скрываясь. — Он улыбнулся. Пожалуй, эту улыбку можно было назвать нежной. — Разве это не чудесно?

— Неплохо, — кивнул Хастур и повернулся к нему. В конце концов, с Элизабет ничего не случится, для этого Мать Слез с ней и осталась.

— Почемы ты здесь? Не подумай, что я не рад, просто это немного не то, чем ты обычно занимаешься. По крайней мере, мне казалось, что ты предпочитаешь работать один.

Не совсем так, но Хастур действительно старался не вмешиваться во что-то настолько громкое. Особенно с тех пор, как они с Гавриилом случайно выпустили Черную Смерть.

— Ты прав, но Пеймону был нужен специалист по эпидемиям, на тот случай, если паника вокруг ведьм будет недостаточно острой и потребуется ее немного подстегнуть. Может, мы больше не работаем с Мором вместе, но кое-какие наработки остались. Рано или поздно мы ими воспользуемся.

Гавриил кивнул, видимо, ожидая, что тот расскажет больше, но Хастур только пожал плечами и улыбнулся, давая ему понять, что больше ничего раскрывать не собирается. Конечно, интерес Гавриила к его работе всегда выглядел довольно искренним, но это вовсе не означало, что он не передаст полученную информацию кому-то еще.

Тем более, насчет некоторых деталей ситуации Хастур и см не был уверен. Например, почему именно Пеймон позвал его сюда. Было множество других, более безопасных, более контролируемых способов припугнуть и без того сходящий с ума город. Скорее всего, что Богул замолвил за него словечко перед Пеймоном, но может быть и нет. Они старались не становиться слишком дружными.

— Неужели ты не хочешь мне хоть что-нибудь рассказать? — Гавриил придвинулся ближе. Они стояли у стены рядом, полускрытые тенью, стараясь привлекать настолько мало внимания, насколько это вообще было возможно для пары чужаков в небольшом городе.

— Хочу, но вряд ли могу. — Пеймон никогда не брезговал убийствами других демонов, так что разумнее всего было бы вовсе не разговаривать сейчас с Гавриилом, но обижать того отказом не хотелось. — Разве что пообещаю: если пастор усомнится в словах своей дочери, Салем ждет что-то вроде шестой казни египетской, только червей будет меньше, а гноя больше. Мне нравятся черви, но начинать с них сразу было бы неправильно. Добавлю позже, если потребуется, вместе со деформацией суставов. Люблю, когда они распухают.

— Знаешь, иногда мне кажется, что ты — самое отвратительное существо в мире.

— Спасибо, конечно, но ты слышал о Бегемоте? Он разводит опарышей прямо в своей…

— Как ты думаешь, я точно хочу это услышать?

Вряд ли. Может, Гавриил и смог справиться с прежней чрезмерной брезгливостью, но некоторые вещи по-прежнему вызывали у него отвращение. Причем Хастур так и не понял, какие именно. И было ли отвращение настоящим или Гавриилу просто нравилось показывать себя более утонченным, чем на самом деле.

Еще несколько секунд молчания.

Возможно, Гавриил бы тоже с радостью что-нибудь рассказал, но как всегда боялся рискнуть. По крайней мере, Хастуру нравилось думать, что дело только в этом.

— Тебе не обязательно за ней присматривать,  — сказал он, наконец, — эту девочку вы точно не получите. Мать Слез забрала ее душу. Остальных двух тоже.

Или это сделали другие две Матери. Опять же — не те подробности, которыми стоило бы делиться, даже если бы Хастур их знал.

— Знаю. Зато, если те три женщины, которых они назвали ведьмами, не успеют серьезно нагрешить до того, как умрут, их заберем мы. Я пытался настоять и на губернаторе, но этот ваш Пеймон слишком несговорчив.

— Ты даже не представляешь. Он думает, что ему все позволено, раз уж он — принц. И Три Матери не лучше. Мать Тьмы, например, даже чудесами не владеет, она просто полукровка, но по статусу выше меня. А Мать Слез? Она пала совсем недавно…

— Знаю. Она была моей помощницей.

— Ага. В Карфагене. Я ее помню.

Гавриил кивнул.

— Она всегда была немного навязчивой…

— Немного?

— …но любила небеса. И меня. Я очень жалею, что упустил ее. Позволил ей пасть. Это крайне болезненное воспоминание.

Гавриил приложил руку к груди, видимо, чтобы подчеркнуть свою искренность. Выглядело довольно фальшиво, но это вовсе не значило, что ему на самом деле не больно. Просто он любил чтобы каждая фраза звучала как можно более громко.

— Она была славным ангелом, и мне грустно видеть ее такой. Она совершенно испорчена, — с тоской в голосе добавил он.

Хастур согласно кивнул. Мать Слез была ужасна.

Ходили слухи, что одного беса она буквально растворила любовью в своих объятиях. Хастур и сам не относился к бесам со слишком большим уважением, но такое жестокое убийство — это уже чересчур. Еще и плакала потом наверняка. Вряд ли Гавриил подразумевал под испорченностью именно это, но, по крайней мере, в каком-то смысле Хастур был с ним согласен.

— Я слышал ваш разговор. Не представляю, как она могла хотя бы предположить, что ты согласишься… Ну, чтобы она тебя трогала.

— Раньше я ей это разрешал.

Хастур не сомневался, что ангелы вешаются друг другу на шеи при каждой встрече, но с трудом представлял, как это делает Гавриил. Вряд ли его можно так просто обнять, еще одежда помнется, он расстроится.

С другой стороны, если Матери Слез можно было его тискать, то, не исключено, что и Хастуру стоит попробовать. Что-нибудь не слишком радикальное, чтобы можно было выдать за случайность. И предельно нежное, чтобы Гавриил не расстроился.

— Можешь не верить, но мне жаль, что с ней так вышло. — Хастур медленно положил руку ему на плечо и осторожно его сжал.

Интересно, каково на ощупь его тело? Скорее упругое или твердое? Или, возможно, немного рыхлое? Точно не угловатое и жесткое, для этого Гавриил слишком мощный.

Хастур прижал ладонь к нему плотнее провел рукой чуть ниже, до середины плеча.

— Ты прав, я не верю тебе, но это очень милая ложь, спасибо за нее, — Гавриил скрестил руки на груди, как будто догадавшись, что Хастур планирует обхватить пальцами его запястье, как только до него доберется. — Если ты убедился, что девочка никуда не денется, то я хотел бы тебя кое-кому показать.

Он резко сошел с места, провел ладонью по плечу, будто стирая след прикосновения и вопросительно взглянул на Хастура, видимо, приглашая последовать за ним.

Звучало довольно опасно. Конечно, если бы Гавриил хотел от него избавиться, он бы это уже сделал, но все же — никогда не знаешь, чего ожидать от ангела.

С другой стороны, вряд ли в ближайшее время Пеймону или кому-то еще потребуется помощь Хастура, а возможность провести немного времени с Гавриилом была не так уж плоха. Они мало виделись со времен встречи в Венеции, и стоило попробовать наверстать упущенное, или хотя бы немного

Так что он кивнул и последовал за Гавриилом.

В плане соблазнения архангелов никто больше особо не пытался продвинуться, Дагон в ответ на прямой вопрос вообще сказала, что у нее уже есть подружка и это все ей не интересно. С одной стороны это, может, и вселяло некоторую надежду, но с другой — подтверждало подозрения Хастура насчет того, что победить невозможно. Раньше Лигур хотя бы упоминал Михаил как «симпатичную рыжульку», но в последнее время даже это прекратилось.

Будь дорога чуть дольше, Хастур бы непременно вернулся к мысли о том, что у Азазеля дурацкое чувство юмора, но, где-то в тот момент, когда она уже почти сложилась у него в голове, Гавриил остановился, точно напротив мужчины, стоявшего у ограды пасторского дома.

Похоже, это был ангел.

Хотя нет, никаких «похоже». Точно ангел.

Не один из двух угрожающе огромных властей, стоявших от Гавриила чуть в стороне, пока тот обменивался оскорблениями с Пеймоном — они, насколько Хастур заметил, сразу отправились к лже-ведьмам. А этот выглядел довольно безвредно, что абсолютно ничего не значило; к примеру, Белиал выглядел безвредно — и тоже, к слову, был белокурым, как положено ангелу с фрески, готовому раздавать праведникам цветы и печеные яблоки, — но его побаивались даже адские князья.

Ангел открыл рот, явно собираясь что-то сказать, но тут его взгляд уперся в Хастура.

Ангел озадаченно перевел взгляд на Гавриила. Потом снова на Хастура. Выглядел он так, будто сомневался, стоит ли задавать крутящийся на языке вопрос.

— Ты нашел то, что искал? — Гавриил предпочел сделать вид, что не заметил этой неловкой паузы вместо приветствия.

— Да, книга из церковной библиотеки. Думаю, бедная мисс Пэррис часто брала что-то оттуда. Судя по всему, ведьмоловы не особенно старались, иначе нашли бы — тайник был под половицей, под кроватью. Нам точно стоит обсуждать дела в присутствии демона?

— И ты, я надеюсь, избавился от этой книги?

— В основном она абсолютно безвредна, не считая средства от головной боли, способного вызвать несварение. Но в разделе, посвященном призыву темных сил, были кое-какие работающие ритуалы. По-моему, они были внесены в уже готовый том. Рядом с тобой демон, ты же его видишь?

— Так ты уничтожил книгу? — это «уничтожил» Гавриил произнес с яростным нажимом, чуть подавшись вперед, как если бы был готов напасть на собеседника, если услышит неправильный ответ. Так иногда делал Пеймон.

В умении ангелов быть пугающими Хастур давно уже не сомневался, но было что-то неправильное в том, что они общались между собой в таком тоне.

Что-то еще более неправильное было в том, что Гавриил упорно игнорировал замечания насчет присутствия Хастура. Как будто не хотел признавать, что тот рядом. Или боялся.

— Просто изъял из нее опасную информацию. Там много полезных вещей, не стоит лишать людей подобных знаний. Гавриил, ты в порядке?

— А ты? Я отправил тебя нейтрализовать угрозу.

— Что я и сделал. И будет неплохо, если ты отреагируешь на вопрос насчет демона,  — ангел снова демонстративно окинул Хастура взглядом, будто пытаясь убедиться, что тот настоящий, — а то я начинаю за тебя волноваться.

— Да, я в курсе насчет демона. Поговорим о нем чуть позже, — Гавриил сделал шаг вперед и чуть развернулся боком, будто загораживая Хастура плечом от слишком любопытного взгляда. — Ты уверен, что не опасно оставлять ее людям? Никто не заинтересуется пропавшими страницами?

— Нет. Я сгладил все следы их исчезновения. Пришлось использовать чудо, но…

— Сжечь было бы проще.

— Да.

По мнению ангела, этого ответа было достаточно. Гавриил явно считал иначе и терпеливо — насколько в принципе способен был делать что-то терпеливо — ожидал дальнейших объяснений.

Пауза затянулась достаточно, чтобы Хастур успел задаться вопросом о том, насколько уже выстроенным отношениям повредит попытка сбежать, не дожидаясь продолжения этого разговора.

— Я не уверен, что это правильно — обсуждать деловую этику в присутствии постороннего. Тем более, что это демон. Из свиты Пеймона, по приказу которого, скорее всего, ритуалы в книгу и добавили.

На самом деле — вряд ли. Хастур ничего не знал о конкретной книге, но обычно такие вещи устраивали подчиненные Асмодея, тот называл это «свободным распространением идей». Иеремиилу тоже такое нравилось. А Пеймона книги не особо интересовали и он был уверен, что ни один нормальный грешник на них тратить время не будет.

— Я не хочу сказать ничего плохого, просто ты ведь можешь работать с большим усердием. Закончил бы с книгой быстрее, не тратя чудеса, и присоединился бы к остальным.

— Обсуждать, кто из нас недостаточно усерден, тоже не стоит. Может быть, позже поговорим наедине?

Еще одна пауза.

Хастуру показалось, что он слышит, как Гавриил дышит. И, возможно, даже моргает. У него короткие, но густые и явно жесткие ресницы, наверняка они шуршат достаточно громко, чтобы в тишине можно было это услышать.

— Пожалуй, ты прав. — Наконец, кивнул Гавриил. — Итак, насчет демона. Я хочу… допросить его, скажем так.

— Ты уверен, что это разумно — забирать для допроса демона, сопровождающего самого Пеймона?

— Он пошел со мной добровольно. Правда?

— Да. Но тогда о допросе речи не было.

Гавриил резко развернулся всем телом к Хастуру, посмотрел ему в глаза и улыбнулся:

— Помолчи. — Возможно, стоило бы уже привыкнуть к тому, как тонка грань между пугающим и очаровательным, когда речь идет о Гаврииле. Особенно о немного сердитом Гаврииле.

— Ладно.

— Замечательно. — Мгновенно убрав с лица свою самую жуткую улыбку, Гавриил развернулся обратно к ангелу. — Это именно тот демон, которого я бы хотел… Словом, тот, о котором я пару раз тебе говорил.

«Которого я бы хотел» что?

Определенно, момент был для вопроса не самый подходящий, так что Хастур решил отложить его на потом.

— Ах, да. Припоминаю. Белокурый и с печальным взглядом. Очень точное описание, странно, что я сразу его не узнал.

Хастур бы не удивился, если бы и этот ангел попросил разрешения кого-нибудь потискать.

Не то, чтобы он был каким-то совсем уж отвратительно ангельским — не сравнить с той тварью из Венеции, — но, как и Мать Слез, он будто был завернут в вату из сочувствия пополам с любовью. Это ощущалось, несмотря на саркастические интонации и явную готовность спорить с Гавриилом хоть до последнего — то есть очень долго.

— Пропустим ту часть, где ты опять жалуешься, что я недостаточно конкретен. Вот он. Конкретнее некуда. Надеюсь, ты доволен. Может быть, теперь тебе, наконец, удастся узнать его ангельское имя?

— Я не… — что Хастура действительно раздражало в Гаврииле, так это уверенность, что все демоны когда-то были ангелами. Конечно, ад старался не афишировать подобные вещи, но как минимум Гавриил мог бы спросить у самого Хастура.

— Помолчи, пожалуйста, — на этот раз он даже не обернулся.

Демонам не полагалось уважать чужие проявления вежливости, по крайней мере если это не могло привести к искушению. Но Гавриил не разбрасывался всякими «спасибо» и «пожалуйста», а значит, для него действительно было важно, чтобы Хастур не вмешивался в эту беседу.

— Хорошо, — очень медленно произнес ангел, подходя к Хастуру ближе, — я попробую поискать какую-нибудь информацию. Но я бы на твоем месте не особенно на это рассчитывал. История далеко не каждого падения освещена достаточно детально. Ты ведь не из дружины Иеремиила, полагаю?

Хастур покачал головой.

— Знаешь, ты ведь мог бы и сам что-то узнать, — пробормотал ангел себе под нос, обходя Хастура по часовой стрелке. Тот, машинально попятившись, натолкнулся на Гавриила, даже не попытавшегося сдвинуться с места.

Неплохой момент, чтобы попытаться прижаться плотнее, но Хастур не рискнул.

— Ты лучше понимаешь в тех вещах, о которых мы говорили. Просто изучи его, а потом поделишься выводами.

Ангел кивнул.

— А ты, будь добр, ослабь свои иллюзорные чудеса, чтобы мой друг мог тебя как следует осмотреть.

— Чего ради? — происходящее с каждой секундой нравилось Хастуру все меньше.

— Для меня.

Надо же. Личный интерес.

Вообще это многое объясняло: Гавриил, видимо, желал изучить демонов как можно более подробно. И, понимая, что не справится с этим сам, обратился за помощью к кому-то, явно в этом разбирающемуся. Слабым местом теории было то, что Гавриил едва ли признал бы, что недостаточно умен для чего-либо.

Жаба издала странный скрежещущий звук и села поудобнее, когда Хастур сорвал верхний слой чуда.

— Очень мило.

Любопытство в его взгляде было скорее доброжелательным, ничего общего с венецианским гостем, но все же в этом ангеле было что-то тревожащее. Как будто он один толком понимал, что именно происходит: и чего ради Гавриил привел сюда Хастура, и почему тот согласился, и почему бы всем троим не отправиться по делам.

— Возможно, знай я его имя как демона…

— Ты сам говорил, что имена демонов упоминаются только в грязной адской пропаганде.

Ангел молча развел руками. Похоже, несмотря на понимание ситуации, происходящее занимало его еще меньше, чем самого Хастура. Тот готов был поспорить: ангел согласился помочь Гавриилу с чем бы то ни было просто потому, что тот из тех, кому проще подыграть, чем отказать. Особенно если ты ангел и не хочешь врать понапрасну, придумывая отговорки. Или что-то в этом духе.

Все в аду знали, что если принц о чем-то просит, лучше это сделать, иначе ты рискуешь остаться без головы. Вероятно, то же было верно и для архангелов.

— Я попытаюсь что-то выяснить. Это интересная задача, но не обещаю, что смогу с ней справиться.

— Я в тебя верю. — Иногда Гавриил звучал как погрязший в грехе проповедник, не верящий в собственные слова.

— …А теперь, если не возражаешь, я бы хотел проверить остальную церковную библиотеку, пока там никого нет. Книг в ней не так много, но мало ли, какие еще ритуалы были добавлены в книги. Я как-то слышал даже об испорченной подобным образом Библии, не удивлюсь, если и здесь такая найдется.

— Разумно. Только постарайся не упустить ничего существенного. И будь бдителен, в городе полно демонов.

Ангел посмотрел на Гавриила с недоумением. Судя по всему, он работал с ним уже достаточно долго, чтобы понимать бессмысленность любых уточняющих вопросов.

— В таком случае, думаю, я оставлю вас наедине, — он учтиво склонил голову — это был скорее кивок, чем поклон, — и быстрым шагом удалился.

Гавриил рассеянно проводил ангела взглядом и снова повернулся к Хастуру.

— Ты же объяснишь мне, зачем это все было нужно?

— Со временем. Боюсь, ты пока не готов это понять.

Это тоже звучало немного угрожающе.

Хотя едва ли Гавриил действительно планировал что-то опасное для Хастура лично. Для Пеймона или кого-то еще из старших демонов, с которыми тот работал — возможно. Но избавиться от самого Хастура он только за сегодня успел бы раза два-три.

— Конечно, мне пора бы проверить, как там ведьмы, но это так неприятно — прерывать встречи на полуслове.

Странно было это слышать от Гавриила — он только и делал, что исчезал чуть ли не посреди фразы. Но, может быть, он что-то пересмотрел в своих взглядах на общение.

— Я не против немного поболтать. У меня сейчас полно времени. Я бы сегодня еще встретился с Пеймоном, но он еще как минимум пару часов потратит на то, чтобы покрасоваться перед местными.

Гавриил фыркнул. Видимо, манеры Пеймона ему не нравились.

— Разве что немного.

Он посмотрел на Хастура и улыбнулся. Совсем легко, не показывая зубы, так что эта улыбка пугающей не была.

— Ты умеешь быть чертовски милым. Понимаю, почему Мать Слез так рвалась тебя потрогать.

— Я только сейчас осознал, что ты, как демон…

— Послушай, ты можешь перестать говорить, что все демоны одинаковы? Мы совсем разные. У меня, Пеймона и какого-нибудь Иеремиила нет решительно ничего общего.

— Не считая того, что вы все…

— Демоны. Именно. Я похож на любого из них меньше, чем ты — на любого из ангелов, с которыми работаешь.

Возможно, ему просто казалось, но с каждой их встречей у Хастура складывалось все более отчетливое ощущение, что Гавриилу тоже не нравились ангелы.

— Так вот. Я только сейчас осознал, что ты мог неправильно понять мои слова и подумать, что я позволял Тамиэль…

— Матери Слез. — Многие падшие ангелы отказывались от прежних имен и явно не просто так. Хастур может и не особо понимал причину, но точно знал, что это важно. И, хоть падших он сам терпеть не мог, иногда, по крайней мере, нельзя было так просто позволить кому-то с небес пренебрегать адскими правилами.

— Да, ей. Что я позволял что-то непристойное. Это не так. Ей просто нравилось… — Гавриил задумчиво погладил себя по скуле кончиками пальцев, — если честно, то она трепала меня за щеку как ребенка. Видимо, ей это казалось забавным. И я разрешал ей это делать, потому что это был ее способ выразить любовь.

Хастур попытался себе это представить. Мать Слез частенько проделывала что-то такое с бесами, утбурдами и детьми-убийцами, искушенными Богулом, но Гавриил, с его внешностью зрелого мужчины и привычкой смотреть на всех свысока, решительно к подобному не располагал.

Фантазия Хастура определенно была не настолько богата, чтобы он смог себе это вообразить. Пожалуй, к счастью для него самого.

— Но демону ты бы не позволил сделать что-то такое.

— Как я и сказал: теперь она совершенно испорчена. Я предпочел бы больше никогда ее даже не видеть, не говоря уж о большем.

— Я спрашивал не о ней.

Гавриил повернулся к нему всем телом, внимательно посмотрел Хастуру в глаза, как будто хотел что-то сказать, но в последний момент решил, что некоторым предположениям лучше остаться предположениями.

Хотя Хастур однозначно не собирался трепать его за щеку. Даже несмотря на то, что его щеки выглядели довольно мягкими, наверняка это было бы приятно. И наверняка бы ужасно обидело Гавриила.

— Я тоже говорил не совсем о ней. Скорее о том, что есть множество способов выразить любовь. И некоторые могут показаться странными, но это не значит, что они неправильны. Любовь не может быть дурной.

Да, именно поэтому среди демонов она и не одобрялась. Если это была не любовь к Люциферу, но как раз его особо никто не любил. Некоторые боялись, но в основном из вежливости. Падение из-за гордыни — не бог весть что, если задуматься.

Хуже только добровольные падения.

— Знаешь, возможно, Мать Слез не такой уж испорченный демон, как тебе кажется.

Гавриил вопросительно посмотрел на него и Хастур уточнил:

— Мне кажется, небеса получат в Салеме гораздо больше, чем мы. Все эти ваши великомученики…

— Быть повешенной из-за клеветы — это не великомученичество. Для этого нужны настоящие страдания.

— Меня один раз вешали, было больно, — Хастур пожал плечами. — Ну, может просто мученики. Не важно. Короче, у вас есть шанс получить больше, чем души трех девчонок.

— Ты хочешь сказать, что она могла это подстроить? Ради выгоды небес?

— Ты сказал, что она любила их. И я бы сказал, что ей все еще нравится творить добро, просто теперь она делает это иначе.

— Зачем?

Хастур понятия не имел.

— Может, она жалеет, что пала?

— Еще одна милая ложь. Забавно, что ты стараешься меня поддержать. — Гавриил грустно усмехнулся. — Нет ничего печальнее участи падших ангелов. Если бы только я мог взять одного из них за руку и отнести обратно на небеса, видит бог, я бы сделал это немедленно.

Прозвучало как-то двусмысленно. Хастур даже задумался, не стоит ли воспользоваться моментом, раз Гавриил так настроен взять кого-нибудь за руку.

Хотя это будет уже перебор с физическими контактами. Надо продвигаться вперед более плавно.

— Ты не сможешь вернуть ее. Все знают, что нельзя пасть в обратную сторону.

— Возможно, однажды я смогу развеять это заблуждение.

Он все еще улыбался, но голос звучал жестко. Как если бы Гавриил сжал до размеров одной фразы всю свою огромную самоуверенность.

— Ты изменился с тех пор, как помешал моим планам в Карфагене.

— Правда? — Гавриил подался чуть ближе. Он всегда безошибочно угадывал момент, когда Хастур собирался сказать ему что-нибудь приятное.

— Ты стал гораздо сильнее.

— Ты смеешь говорить, что видел меня, посланника господня, слабым? — брови Гавриила гневно сдвинулись к переносице, а легкая улыбка мгновенно испарилась, когда он поджал губы. Его легко было задеть, но это можно было так же легко повернуть в другую сторону.

По крайней мере, Хастур надеялся, что легко. Выдержав небольшую паузу, он продолжил:

— Я видел, как тебя мучила боль от несправедливости небес, но ты смог через нее перешагнуть.

Гнев во взгляде Гавриила медленно сменился любопытством. Тройная складка между бровей чуть разгладилась, но не исчезла полностью и сейчас выглядела совершенно прекрасно.

— Знаешь, в аду принято смеяться над тем, как тяжело ты переживал свое горе, — Хастур предпочел умолчать о том, благодаря кому именно в аду узнали, как сильно Гавриила расстраивают напоминания о потере места архистратига. Вообще-то он и сам давно не гордился тем, что об этом рассказал. — Но ни один из демонов, потешавшихся над твоими слезами, не отважился бы даже возразить принцу Пеймону, не то, что спорить с ним, как это сделал ты.

— Я все равно ничего не добился, — если бы Хастур не знал наверняка, то принял бы эту скромность за подлинную.

Вообще-то победить в споре с Пеймоном было невозможно. По крайней мере, ни Вельзевул, ни Асмодей, ни даже сам Люцифер сделать этого не могли. Невозможно переспорить того, чьи аргументы не ограничиваются словами.

— Немногие смогли бы пережив то, что пережил ты, вернуться к прежнему величию.

— Я не…

— Вернулся. Просто твои братья и сестры еще этого не поняли.

Это была чистая победа.

Шея Гавриила едва заметно порозовела и он, мечтательно прикрыв глаза, запрокинул голову. Несколько секунд он оставался неподвижным, явно позволяя себе в полной мере насладиться звучанием этих слов. Он сделал пару глубоких вдохов и черты его лица чуть смягчились.

Наконец, Гавриил снова посмотрел на Хастура; зрачки были все еще расширены из-за чего фиолетовая радужка казалась ярче обычного.

— Спасибо, — даже голос звучал ниже.

Интересно, а Азазель засчитает за победу оргазм от выслушивания комплиментов? Этот вариант казался не таким уж недостижимым.

— У меня есть чувство собственного достоинства, поэтому я понимаю: не стоит плакать по тому, что потеряно, нужно идти вперед, каким бы ни был путь. Только так можно, как ты выразился, вернуться к прежнему величию.

Он так искренне упивался каждым своим словом, что Хастуру стало неловко.

— Я уверен, что, разобравшись в подробностях потери благодати при падении, я смогу спасти из ада тех, кто оказался там случайно.

Никто и никогда не оказывался в аду случайно.

— Это невозможно.

— Никто никогда не пробовал. Очевидно, что ради какого-нибудь младшего господства никто не будет стараться. Но мое слово все еще значит гораздо больше, чем слово обычного ангела. Я архистратиг, пусть и бывший, я — Воля Господня, и, несмотря ни на что, самый добродетельный и самый целомудренный из архангелов. Я лишь должен найти правильный метод.

Гавриил обожал упоминать свое целомудрие и, похоже, действительно держался за него изо всех сил. Наверняка у этого была причина. Возможно, целомудрие, которое ангелы так ценили, стало единственное существенной добродетелью, удержававшей его — горделивого, раздражительного, лицемерного сквернослова, — от падения.

Насколько Хастур знал, большая часть падших ангелов оказывалась в аду не из-за какого-то одного проступка, а множества, и еще везло, если последней каплей для небес оказывалось случайное сожжение города, как у Малахии или создание культа, практикующего каннибализм, как у Вельзевул. Иногда это была полная ерунда — мелкая кража, единичное богохульство. Зепар, например, увел девушку у архангела Селафиила, что было признано величайшим оскорблением небес и невыразимо грязным прелюбодеянием. До этого, конечно, Зепар научил людей развлекаться употреблением опиума, но формальной причиной падения стал именно блуд.

Говоря проще, потеря целомудрия может стать тем последним нарушенным правилом, после которого Гавриила отправят прямиком в ад.

Хастур об этом всем уже не раз думал.

Насчет того, чтобы архангел оставался архангелом после секса, Азазель ничего не говорил, но это было бы как-то подло: обрекать Гавриила на месть со стороны всех тех падших, которым он насолил еще когда они были ангелами. Мысль о том, что с ним могли бы сделать Ариох, Иеремиил или тот же Балам, немного пугала даже Хастура.

Демоны абсолютно точно не должны стесняться сделать что-то подлое.

Но, хоть Гавриил и бывал утомительным, он не заслуживал насильственного поругания, — а с его привычкой гордиться целомудрием оно казалось неизбежным. И, скорее всего, это будет даже не самым худшим, что с ним сделают в аду. Кто-нибудь из бывших подчиненных обязательно возьмется заставить Гавриила плакать кровью и хорошо еще, если от боли, а не от унижения.

— Если тебе все еще нравятся морские пейзажи, можем отправиться в бухту, позже, после того, как я проверю, в порядке ли ведьмы. Особенно Титуба, боюсь, местным хватит тупости сделать с ней что-то ужасное.

— Я подумаю. Найду тебя, если Трем Матерям не понадобится помощь.

Гавриил кивнул, осмотрелся, проверяя, не наблюдает ли кто-то из смертных, а потом исчез с коротким электрическим треском.

Хастур задумался о том, действительно ли он просто хочет трахнуть Гавриила, — не важно, ради победы или из чистой похоти, — и нет ли в его желании чего-то иного.

Ответ ему не понравился.

+++

— Помнишь, я говорил, что Гавриил пытается узнать больше об одном демоне, возможно из свиты Пеймона? На днях он, наконец, решился показать мне его, вместо того, чтобы сыпать отвлеченными описаниями. Может, с моих слов тебе удастся понять, о ком речь.

— Считай, что я весь обратился в слух.

Кроули не позвали в Салем, но по случаю он находился неподалеку, тоже в Новом Свете — по его словам, в аду заинтересовались историями про вендиго, год от года крепшими, несмотря на усилия проповедников.

Азирафель надеялся, что ему никогда не придется делиться этими подозрениями, но у него были крайне тревожные мысли о том, что за бледная красноглазая тварь может обгладывать плоть с костей замерзших насмерть путников, умело ускользая из поля зрения ада.

— Итак, демон. Светловолосый и очень светлокожий, с черными глазами. Довольно неопрятно одет. Выглядит как мужчина зрелого возраста со струпьями на лице и пахнет как выгребная яма, в которую попал труп лося. На голове у него жаба.

— Жаба?

— Жаба. Крупная, серо-зеленая, и смотрит на окружающих с большой долей презрения.

— Учитывая то, что он появляется в компании Пеймона, скорее всего, это Хастур, и… — Кроули выдержал дьявольски долгую и дьявольски драматичную паузу, — у меня плохие новости.

— Он не падший ангел. Я угадал?

Кроули кивнул:

— Он настолько не падший ангел, насколько это вообще возможно. Хастур — сын твари бездны и демона, сотворенного Люцифером из собственной скорби. Насчет последнего, похоже, Хастур сам не в курсе, но…

— Боюсь, Гавриил хочет вернуть ему статус ангела. Знаешь, привести к покаянию, очистить от греха и так далее.

— Что сказать — последняя пара тысячелетий у Гавриила явно не задалась. Я пришлю ему письмо с соболезнованиями. К следующему благовещенью как раз дойдет.

Ситуацию действительно можно было бы назвать забавной, если бы это не был тот случай, когда комедия балансирует на канале над целой бездной трагедии.

Каким бы неприятным типом ни был Гавриил, попадания в подобную историю Азирафель ему определенно не желал.

— Если он поймет, что не сможет вернуть на небеса того, кто там никогда не был — это разобьет ему сердце.

— Разобьет что?

Азирафель посмотрел на Кроули со всем осуждением во взгляде, на которое только был способен.

— Послушай, ты лучше меня знаешь: даже если Гавриила действительно расстроит невозможность спасти душу демона, он просто купит себе новые подвязки и через четверть часа снова будет сиять от самодовольства. Не надо думать о нем слишком хорошо.

Обычно с подобным утверждением было бы трудно поспорить, но сейчас все выглядело сложнее.

— Я не считаю, что он бескорыстно хочет помочь падшему. Скорее уж надеется таким образом доказать, что все еще способен вершить великие благие дела, а значит достоин вернуться на самый верх.

— Естественно. Даже я в курсе, что Гавриил способен на теплые чувства только к одному существу во всей вселенной и существо это — он сам.

— Сколько ты проработал с Гавриилом? Неделю?

— Да, но это была невероятно долгая неделя.

Чистая правда, тогда недели были длиннее. Особенно недели под началом Гавриила.

— Тогда, думаю, ты в курсе, что если он себе что-то вбил в голову, то легче планету раскрутить в другую сторону, чем заставить его от этой идеи отказаться.

— Если надумаешь крутить планету в другую сторону, я тебе помогу. С остальным — вряд ли.

Азирафель на секунду перевел взгляд на извлеченные из салемской книги страницы с описаниями призыва Трех Матерей.

Очень опасный текст, и вполне возможно, что уникальный. Любопытный, несмотря на то, что изображавшие Матерей гравюры имели мало общего с реальностью. И если бы Гавриил поручил поиски книги кому-то еще, эта прекрасная работа оказалась бы утрачена.

— Думаю, несмотря на свои цели, Гавриил искренне сочувствует этому демону.

— Напрасно. Насколько мне известно, Хастура полностью устраивает все в его жизни, кроме невозможности подняться в иерархии выше третьего малого лорда, но тут Гавриил ему не поможет. Даже если Хастуру хватит фантазии подстроить ему падение, дело закончится тем, что Гавриил зальет слезами по бедному себе половину ада, и того, кто в этом виноват, затравят сворой Аамона.

— Ад же уважает скорбь Люцифера?

— Только этим и занимается.

— И чем, по-твоему, скорбь Гавриила хуже?

— Тем что из скорби Люцифера появился Пеймон.

С этим спорить было невозможно — из скорби Гавриила, к счастью для всех, пока никто не появился. Очень существенное различие.

— Не представляю, зачем мы пытаешься заставить меня относиться с уважением к слезам Гавриила, но предлагаю прекратить попытки. Я из-за него лишился работы, которая мне нравилась.

— Во-первых, ты лишился работы не из-за него, а из-за себя. Во-вторых, мне кажется, ты несколько вышел из возраста, когда смеются над тем, что кто-то заплакал.

— К демонам неприменимы эти стереотипы. Возраст, когда можно смеяться над чужими слезами у нас не заканчивается.

Нельзя было сказать, что Азирафель охотно выступал защитником Гавриила, но в способности того испытывать теплые чувства, да еще и к демону, было что-то интригующее.

Особенно в той части, где чувства, возможно, были взаимны.

Возможно, если бы Гавриил больше внимания уделял простой ангельской работе с любовью, симпатией, привязанностью и прочими подобными чувствами, ему было бы куда проще почувствовать их в своем окружении.

— И сам ты, полагаю, не плакал, когда осознал, что пал?

— Нет. — Кроули явно предпочел сделать вид, что не слышит скепсиса в этой фразе. — Мне было некогда, слишком жаркие выдались времена. Иеремиил пытался проткнуть меня копьем раз десять, и, к сожалению, это не метафора. В голову как-то не пришло, что можно сесть и поплакать.

Звучало немного похоже на ложь. С другой стороны, возможно, слезы были для Кроули недостаточно экспрессивным выражением эмоций.

— Вообще, если тебя интересует мое мнение, главная проблема всех архангелов, начиная с Люцифера — избыток свободного времени в сочетании с недостатком воображения. Не знают, чем заняться, не представляют, чем себя развлечь, и, в итоге, весь мир вынужден расхлебывать всякое дерьмо. Знаешь, если бы Люцифер, вместо того, чтобы создавать ад, начинать лепить новых демонов из собственной обиды и подговаривать пасть бывших друзей, подумал над своим поведением, мог бы спокойно жить среди людей.

— И у тебя бы вообще не было работы.

— Да, но я и не архангел, так что у меня достаточно богатое воображение, чтобы придумать, чем заняться, если нет работы.

— Кстати, о работе. Дружеский совет: если ты не хочешь ни обманывать, ни расстраивать Гавриила, то честно скажи ему, что ничего не нашел.

— Тогда он продолжит поиски самостоятельно и…

— …Прочтет пару страниц из какой-нибудь книги по демонологии, заскучает и поймет, что симпатию к демону, если она, конечно, действительно существует, можно выразить и без спасения души. Сводит его к своему портному, например, и все останутся в выигрыше.

— Это совершенно ужасное решение. — Один из самых больших недостатков таких ответов, формально не являющихся ложью, заключается в том, что они оставляют вопрос открытым. С другой стороны, Кроули был прав: на самостоятельные поиски у Гавриила не хватит терпения, а обращаться к кому-то другому он не решится. Он все равно рано или поздно узнает правду от самого демона, но, похоже, это будет наименее болезненный вариант. По крайней мере, для окружающих. — И, возможно, верное.

▼Ад, 1704 год нашей эры⬍

Падшие ангелы легко преуспевали практически в чем угодно. Зачастую, по мнению Хастура, причиной было кумовство. Во-первых, минимум четверть из них была лично знакома с Люцифером — коллеги, бывшие сослуживцы, друзья, и это еще не считая его личной свиты. Во-вторых, многие из них помогли друг другу просто так. Не все, но все же, даже Асмодей или Вельзевул, утверждавшие, что ненавидят других падших ангелов, скорее доверяли ответственную работу им, чем демонам любой другой природы.

Не то, чтобы творения Люцифера или возвысившиеся грешники совсем не поддерживали друг друга. Просто поддержка эта существовала только между равными. Те, кому удалось забраться повыше, не упускали возможности сожрать кого-нибудь из нижестоящих, иногда — в прямом смысле. Те, кто был внизу, при любой удобной ситуации собирались в стаю, чтобы избавиться от кого-нибудь из князей, но титул в итоге доставался только одному, и он стремительно начинал жрать бывших товарищей.

А тварям бездны зато вообще ни до кого не было дела, включая друг друга.

Собственно, именно поэтому Хастур был уверен, что его неизвестный отец — не тварь бездны. От кого-то же он получил свои амбиции.

Не самые большие амбиции в аду, если честно, но определенно больше, чем у Анабота, до сих пор жившего на берегу адских рек и развлекавшегося только откладыванием икры. Его жизнь была скромной даже по меркам тварей бездны.

Именно амбиции, в каком-то смысле, и завели Хастура в нынешний тупик. И, чтобы попытаться из него выбраться, нужна была информация.

Некоторые вещи Хастур не мог обсудить с братьями, Лигуром или с Дагон, хотя бы потому, что вряд ли они хоть что-нибудь в этом понимали. К тому же, чем меньше они знают, тем лучше, особенно если Хастур все-таки планировал продолжать участвовать в пари. Скорее планировал, несмотря на все сомнения: отказаться от участия можно и задним числом, а шансы на победу все еще были, в последние встречи Гавриил был несколько более отзывчивым, пожалуй, даже податливым. Может, был какой-то вариант склонить его к сексу, не вызвав падения.

Или самому перестать думать о его возможном падении как о чем-то плохом.

Собственно, именно чтобы разобраться с этим вторым вариантом, Хастуру и нужна была помощь. По возможности — от того, кто хоть немного понимает в ангелах сам.

Выбор был не так уж велик.

— Если ты стоишь у меня за плечом с какой-то целью, то я хочу знать, с какой.

— У меня есть важный разговор. Который, несомненно, послужит благополучию отца нашего Люцифера, да продлятся дни его…

— Давай без официоза.

Хастур пожал плечами. Какой бы хорошей ни была его память, даже он не мог упомнить, кто падших и при каких обстоятельствах предпочитает соблюдать формальности.

В принципе, Кроули предпочитал их избегать, если рядом не было никого из начальства, но учитывая то, что любая муха могла служить проводником взгляда Вельзевул, а любая летучая мышь могла прибыть лично от Асмодея, начальство всегда могло оказаться ближе, чем казалось.

— К тому же, Люцифер мне не отец, к счастью. Тебе тоже. Максимум дедушка. — Кроули обмакнул тонкую кисточку в черную краску и, взяв фигурку баварского принца, несколькими штрихами наметил на голове черты лица.

Как и Хастур, в основном Кроули работал под началом Вельзевул, но именно сейчас она вовлекла его в какое-то сложное общее дело с Асмодеем, связанное с поддержанием войны в Европе, которую все никак не могли поделить заново после того как власть испанцев посыпалась.

А когда дело касалось планирования войн, Кроули предпочитал всегда составлять детальную карту происходящего. Так он это называл.

В основном это означало, что он рисовал карту местности, поручал бесам вырезать фигурки ключевых лиц конфликта, а потом несколько дней проводил, раскрашивая эти фигурки и доводя до совершенства карту. По его собственным словам, это помогало ориентироваться в ситуации.

Возможно, в этом крылась одна из причин того, что для падшего ангела он был не особо успешен.  К наградам его приставляли регулярно, но с повышениями обходили стороной. На всякий случай. Если он будет с той же эффективностью ничего не делать на более высоком посту, события будут развиваться еще более непредсказуемо.

— У тебя нет фигурки дожа.

— Это потому что дож ничего не получит. Венеция в немилости у небес. И нам, по удачному совпадению, он тоже не нужен. Если ты пришел, чтобы напоминить мне о доже, то, боюсь, зря потратил время.

— У меня к тебе вопрос. Как падшему ангелу. Касательно одной… ангельской вещи.

— С каких это пор ты интересуешься ангельскими вещами, что бы это ни значило?

— Это для моего друга.

— Хорошо, что у тебя есть друзья, — ответил Кроули, даже не подняв головы. — Надеюсь, не слишком близкие.

Особо близких друзей в аду заводить не полагалось, и, хотя официально об этом никто не говорил, но некоторые, особенно из падших, явно вели себя как конченные ублюдки именно для того, чтобы друзья у них не появились.

У рожденных в аду это особо не работало, потому что любовь и ненависть у них душах отзывались несколько иначе.  Может, дело было в связывавших большую их часть кровных узах, может, еще в чем, Хастур уверен не был, но как бы Лигур, например, его ни доставал, нормально его возненавидеть или хотя бы по-настоящему разгневаться не выходило.

— Итак, что за вопрос?

— Если бы ты понял, что испытываешь теплые чувства к ангелу, что бы ты сделал?

Кроули поперхнулся вдохом и закашлялся.

Хастур подумал, что если услышит в этом кашле хоть эхо смешка, то попытается прибить его на месте. Он сам, конечно, не принц ада, но Кроули умел доставать, так что наверняка никто не будет против, если ему оторвут голову. Ну, или хотя бы попробуют ее оторвать.

Но кашель остался кашлем, ровно до тех пор, пока Кроули не выровнял дыхание.

— Утопился бы в святой воде, — сказал он, наконец.

— Я серьезно.

— Я тоже. Конечно, может быть, все и обойдется, но может быть и нет. Ангелы, знаешь ли, довольно опасные штуки.

Жаба согласно заворчала. Судя по всему, она уже давно была скептически настроена насчет Гавриила вообще и каких-либо чувств в его отношении в частности.

— Понимаешь, — продолжил Кроули с видом пастора, объясняющего прихожанам, что, возможно, все же не стоило поднимать панику после внезапной смерти коз и вешать жившую на отшибе вдову, ведь та могла вовсе не быть ведьмой, — ангелы распространяют вокруг себя любовь, отравляя ей все вокруг. У некоторых это свойство сохранилось даже после падения.

— Например, у Матери Слез.

— Например. У Пеймона из-за нее совсем крыша поехала, заметил?

Еще мягко сказано.

— Словом, ангелы сеют любовь повсюду. Если хочешь, рассматривай ее как болезнь.

Эта мысль Хастуру понравилась. Он любил болезни.

— После заражения выбор невелик: ты либо сможешь справиться с этим и, все пережив, отправишься дальше, здоровый как раньше, либо умрешь, или останешься калекой, или будешь носителем до конца дней. То есть твой друг. Твой друг будет носителем. Короче, иногда лучше сдохнуть, чем рисковать.

Своя логика в этом была, хотя и довольно неприятная.

— А если сдыхать не хочется?

— Наверное, разобраться в подлинности чувств, — Кроули пожал плечами, — может, все не так страшно. В крайнем случае, всегда можно в отместку за всякие теплые чувства довести ангела до падения.

— Нет, это не вариант.

Отставив баварского принца, Кроули окинул Хастура подозрительным взглядом.

— Да, ты, наверное, прав. Такое не каждому по силам, слишком легко запачкаться.

Похоже, он даже примерно не представлял, о чем речь. И это было к лучшему.

Кроули взял следующую фигурку. Судя по надписи на дощечке рядом, это был Филипп Анжуйский.

— Мне придется задать тебе еще один вопрос, и если ты хочешь, чтобы я высказал что-то дельное, тебе придется быть честным.

— Я не уверен, что мне стоит раскрывать чужие тайны.

— Я похож на того, кто делится чьими-то секретами направо и налево?

— Нет. — Это, кстати, было правдой и одной из причин, по которым Хастур обратился именно к нему. Кроули мог использовать в личных целях доверенную ему информацию, любой уважающий себя демон ее бы использовал, но никогда не прибегал к шантажу, не говоря уж о том, чтобы обнародовать чужую тайну случайно.

— Отлично. Это как-то связано с той дурацкой историей, когда Азазель предложил пятерым юным демонам, едва начавшим вылезать к людям, соблазнить пятерых архангелов?

— Что-то вроде того. — Он уже рассказал достаточно, чтобы скрывать детали смысла уже не имело.

— Так у твоего друга теплые чувства к настоящему архангелу?

— Что-то вроде того, — повторил Хастур.

— А твой друг уверен, что это не просто нормальное, здоровое вожделение? Архангелы — могущественные существа и способны своим присутствием искажать даже пространство, не говоря уж о чужих чувствах. Они создают вокруг себя поле из любви всех, кто рядом, и подпитывают ей собственное могущество. Выращивают любовь в чужих душах, чтобы использовать ее в своих целях.

Если бы Кроули говорил о Люцифере, а не об архангелах, оставшихся там, наверху, это бы сошло за опасную ересь.

— Кстати, чисто из любопытства: а тот, к которому возможно испытывает симпатию твой друг, — Кроули поставил Филиппа Анжуйского на стол и наклонился ближе, любуюсь своей работой, — он почти шесть с половиной футов ростом, с сиреневыми глазами и толстой шеей, а когда улыбается — возникает такое ощущение, что он вот-вот вцепится тебе в глотку?

— Шея просто мощная, но…

— Да, можно и так выразиться.

— …Но в целом довольно похоже. По описанию, я имею в виду.

— Это мой бывший начальник, я его неплохо знаю, и, если он не изменился, то твоему другу, возможно, не стоит так уж беспокоиться. В Гаврииле нет решительно ничего, способного спровоцировать настоящие теплые чувства даже в существах, которые для этого предназначены. Сами ангелы его терпеть не могут. По крайней мере, так было раньше. Не думаю, что что-то изменилось.

Это объясняло, почему кто-то оттуда сверху спустил прямиком к адским сплетникам детальную информацию о причинах смещения Гавриила с должности.

— Наверняка единственное, что удерживает его на нынешних позициях — умение искусственно создавать и поддерживать любовь в чужих душах. Я более чем уверен: Гавриил взял достойную похоть приличного демона, и исказил ее, заставив того думать, что в ней есть что-то другое.

— И что мой друг мог бы сделать, чтобы предотвратить, так сказать, дальнейшее заражение? — вообще-то Хастур уже догадывался, каким будет ответ и был уверен, что тот ему не понравится.

— Держаться от ангелов подальше, очевидно. На всякий случай — от всех.

Насколько Кроули заслуживал доверия? Пожалуй, где-то на две трети, может, чуть меньше, но прямых оснований для лжи у него не было. Разве что кто-то из других участников пари подговорил его подыграть, но это выглядело не особенно правдоподобно.

К тому же совет был в любом случае разумным. Хастур надеялся на что-нибудь, до чего не додумался бы сам, но подтверждение собственных догадок тоже звучало неплохо.

— Надеюсь, ты не решишь, что я что-то тебе должен в благодарность за этот совет.

— Разве что подать желтую краску. Для Папы.

Жаба невольно квакнула. Хастур был с ней полностью согласен, но краску все же подал.

▼Тамбов, 1830 год нашей эры⬍

Хастур честно пытался последовать полученному совету и держаться от Гавриила подальше. Какое-то время удавалось даже оставаться в аду, избегая вылазок к смертным, но долго так продолжаться не могло, если он не планировал скатиться окончательно и стать тем, кто ищет вдоль адских рек трупы дохлых бесов и складывает в мешок, чтобы отнести в Дит, когда наберется достаточно.

К тому же, внизу было скучно.

И так он оказался здесь: в городе, куда должна была вот-вот прийти холера.

С холерой он много раз пробовал добиться успеха сам, потом передал свой проект Лигуру, но тот ее тоже до ума не довел: она могла выкосить небольшую деревню, а вот как только дело доходило до того, чтобы перебраться в соседнюю деревню оказывалось, что ни сама болезнь, ни больные достаточно долго не проживут. Но потом Мор сказал, что хочет сделать из холеры новую, более стильную чуму, и что-то в ней переделал, ни с кем не согласовывая.

Формально Хастур должен был как всегда провести несколько недель в увеселительных заведениях города, проверив, что там с сифилисом — хоть тот и потерял былую актуальность, люди все еще отлично друг друга заражали. Но на самом деле именно смысл был в ожидании холеры: Вельзевул хотела вовремя узнать о начале нового акта эпидемии, чтобы тот не помешал каким-то ее планам.

Но если что-то могло пойти не так, то должно было. А конкретно в случае с Хастуром, как правило, если что-то шло не так, это включало появление Гавриила.

— Я знал, что рано или поздно снова тебя найду.

На этот раз они столкнулись на городской набережной — отличное место, чтобы наблюдать за сифилисом. В основном бытовым, конечно, но и проститутки, особенно из тех, кто занимался этим от случая к случаю, частенько здесь прохаживались. В город пару дней назад прибыл гусарский полк, так что клиентов хватало.

Что ж, Гавриил, похоже, прибыл как раз с этим полком.

— Надеюсь, у тебя была веская причина меня искать.

— Я тебя не искал. Но приятно тебя здесь встретить.

Хастур подобрал юбки, — образ веселой вдовы всегда подходил для такой работы лучше всего, — на всякий случай отступая на шаг.

Он был не совсем уверен, что им с Гавриилом стоит встречаться.

Совсем не уверен, говоря точнее. Если Кроули прав, — а он точно был прав, ведь его умозаключения подтверждали теории самого Хастура, — то подобные встречи плохо кончатся. Дело верно шло к тому, что они с Гавриилом останутся друзьями, а это не просто позор на весь ад, но еще и воплощение всех возможных неудач разом. Будь проклят Азазель еще больше, чем он уже проклят.

Да даже если Хастур и дойдет до конца — чем вообще хорошим такая история может кончиться? Если Гавриил падет от потери целомудрия, то Хастур никогда не сможет добиться его прощения, даже если начнет извиняться буквально сразу же и успеет до того момента, когда Балам сделает с Гавриилом что-нибудь мерзкое. Если не падет, то отношения это все равно испортит, но вряд ли настолько, чтобы у Хастура остался шанс вернуть себе полноценное доброе имя.

— Я не думаю…

— Хорошо, может быть, я тебя все же искал. Кого-то вроде тебя. Мне нужна твоя помощь. Не обязательно лично твоя, конечно, но раз уж ты здесь — это очень кстати.

Хастур внимательно на него посмотрел.

Он видел Гавриила во множестве разных нарядов, но гусарская форма, несомненно, была самым соблазнительным из всех. Самые лучшие черты напоказ. Она как будто специально создавалась для мужчины с таким телом как у Гаврила.

Хастур прищурился, чтобы увидеть, есть ли на том иллюзорное чудо, скрывающее его от глаз смертных — и не ошибся: оно было наложено и на тело, и на одежду вместе, для идеальной цельности образа. В сущности, чудо было довольно простым — Гавриил взял за основу свое физическое тело, но изобразил поверх версию на пару ладоней ниже, значительно более изящную и по крайней мере вдвое моложе. И этой версии форма шла куда меньше: талия выглядела уж слишком тонкой, а заметно более узкие плечи доломан не столько делал шире, сколько подчеркивал их хрупкость.

Хастур моргнул, концентрируясь на скрытой под чудом привычной форме.

— Правда?

— Мы… не могу раскрыть все подробности, сам понимаешь, у небес свои тайны, — улыбка: не угрожающая, скорее предупреждающая, — но, как видишь, мне нужно некоторое время провести среди людей. Мы уверены, что Иеремиил что-то планирует и…

— Я не работаю с Иеремиилом, можешь даже не пытаться выудить из меня какую-нибудь информацию.

— Я и не собирался. С Иеремиилом я в состоянии разобраться сам. Но есть одна мелочь, с которой ты можешь мне помочь.

Хастур почувствовал смятение. Это было раздражающее, сосущее чувство, точно гигантская пиявка, распробовав кровь, решила подняться по внутренним сосудам выше.

— Я, видишь ли, должен сливаться со своим окружением, а это — молодые мужчины. На первый взгляд они все очень очаровательны, но на самом деле…

Гавриил выдержал драматическую паузу, за время которой Хастур успел выстроить множество теорий, которые определенно не стоило озвучивать вслух.

— Они ведут не самый праведный образ жизни, и мне необходимо под них подстраиваться. Один раз даже пришлось выпить шампанское. Отвратительно. Меня чуть не вырвало.

Хастур кивнул. Насчет «чуть не вырвало» Гавриил наверняка преувеличил, но в целом он тоже не понимал любви людей к вину. Ладно еще, когда его пили, чтобы не рисковать с грязной водой — неприятно лично для него, но в конечном счете разумно. Но большинство людей действительно находило вино вкуснее воды. Особенно шампанское.

С другой стороны, чай вызывал у Хастура еще больше вопросов, чем вино.

— И мне нужно… скажем так, создать убедительную иллюзию того, что я был с женщиной.

— Что-то вроде симптомов сифилиса?

— Нет-нет. Просто, раз уж ты играешь роль женщины не самой достойной профессии, не мог бы ли ты…

— Конечно, это будет просто устроить.

Наконец-то.

Хастур и предположить не мог, что это случится при подобных обстоятельствах, да еще и по инициативе Гавриила, но это не так уж плохо. Тот сам все решает, а значит готов принять последствия, какими бы они ни были. Это снимало с Хастура ответственность.

Конечно, не слишком удобно, что ему требуется именно женщина — Хастур не любил влагалища и, обычно обходился без его даже когда изображал женщину-проститутку, но, с другой стороны, если повезет, они найдут какой-нибудь компромисс. В конце концов, видов продажной страсти много, возможно, подойдет и что-нибудь попроще.

— Но это не кончится для тебя плохо? Ты же больше не будешь целомудренным после такого. У вас за это крылья не забирают?

С каждым словом Гавриил смотрел на него со все большим недоверием, в итоге превратившимся в отвращение.

— Я не об этом говорил! Господи, как тебе такое в голову вообще пришло?

О, черт. Похоже, Хастур немного поторопил события.

— Ну… я же демон. — Конечно, это сработало. В том, что Гавриил никак не мог уложить в своей голове сам факт неоднородности демонов, были определенные преимущества.

— Да, мне стоило учесть. — Он шумно вздохнул. — Нет, то, чего я хочу — намного скромнее. Ты мог бы уйти со мной куда-нибудь, куда продажная женщина бы отвела своего клиента? Так, чтобы они увидели.

Гавриил кивнул на троих молодых гусаров стоявших чуть поодаль, у моста. Они оживленно переговаривались, явно глядя на девиц, явно искавших компанию на вечер. Хастур видел их здесь уже не в первый раз, но вряд ли их можно было назвать профессионалками.

— И только?

— Мы могли бы немного поговорить наедине, если у тебя есть время. Давно не виделись. — Гавриил наклонился ближе к его уху. — Мне кажется, ты стал меня избегать.

— Только не думай, что ты что-то сделал не так.

— Нет, конечно.

Действительно. Вряд ли Гавриил при каких-либо обстоятельствах мог решить, что он сделал что-то не так. Или что с ним что-то не так. Наверное, случись ему ослепнуть, он бы непременно решил, что весь мир погрузился в непроглядную тьму, а остальные отрицают это только чтобы его лично позлить.

— У меня было много работы там, внизу.

— Что-то интересное?

— Может быть.

Хастур понятия не имел, что ему делать. Какая-то его часть определенно была не против поболтать с Гавриилом и, возможно, сблизиться еще чуть-чуть. Но другая часть все еще помнила, что ситуация выходит из-под контроля. А еще в деле была замешана холера, Иеремиил — которому, видимо, мало было прошлого восстания, — и бог знает сколько народу со стороны небес.

Жаба, судя по его ощущениям, как-то совсем не по-жабьи скрестила лапы на груди.

— Хорошо. Думаю, я смогу ненадолго тебя пригласить в мое временное пристанище, если ты действительно не станешь мне мешать.

— Если ты не работаешь на Иеремиила.

— Ни единого дня в моей жизни этим не занимался. И не буду, надеюсь.

— Превосходно. Тогда пойдем к тебе.

Хастур протянул ему руку и замер, ожидая, пока Гавриил как-нибудь отреагирует. Вообще-то это даже не была очередная обреченная на провал попытка подержаться за руки в романтическом смысле — просто сейчас это было бы удобно.

Гавриил отреагировал, но ни одним из способов, которые Хастур предполагал.

Он неожиданно подступил ближе, почти прижимаясь к Хастуру, снова посмотрел на внимательно наблюдающих за ними гусаров:

— Мы должны пройти мимо моих спутников, в этом весь смысл. — Гавриил осторожно пристроил руку у Хастура на плече. Это нельзя было назвать даже полуобъятием, но тот неожиданно понял, что это прикосновение взволновало его в каком-то не совсем правильном для демона смысле.

Задавать вопросы смысла не было: хоть Иеремиил и ненавидел армии в любом виде, он все же мог воспользоваться именно гусарами, чтобы устроить очередной переворот. После успеха французской революции он все время искал способ ее повторить. Гусары были не худшим первым звеном, чем прачки или священники, проверить их стоило.

И именно Гавриилу досталась эта работа, вероятно, потому что небеса действительно несправедливы.

Хастур бы ему посочувствовал, если бы сочувствие не было бы совсем уж неправильным чувством в отношении ангела. Лучше было сосредоточиться на в высшей степени здоровом вожделении.

Тем более, что физический контакт к этому очень располагал. Хастур сейчас мог отчетливо почувствовать тепло кожи Гавриила, даже уловить дыхание: ровное, может, чуть более глубокое чем у человека в подобной ситуации, но в этом не было ничего удивительного. Гавриилу нравились глубокие вдохи. Он вообще получал удовольствие от использования своего физического тела, Гавриил сам в этом не раз признавался.

Хастур вдруг подумал, что, может быть, поэтому Гавриил и избегает некоторых чувственных удовольствий: понимает, что может легко к ним пристраститься. В том числе и к сексу.

Было бы очень интересно провести его по этому пути. Рассказать о всех способах получить наслаждение, показать и научить, позволив увлечься, развратить себя самому.

Порядочный демон сказал бы, что, наверняка, при желании и усердии, из Гавриила можно сделать такую распутную тварь, что, глядя на него, сам Азазель покраснеет от стыда. Насколько Азазель вообще способен краснеть, учитывая его цвет.

Особенно порядочным демоном Хастур себя сейчас не чувствовал, да и трудно желать превратить в распутную тварь того, с кем хочешь подержаться за руки.

Именно эту мысль он старательно вертел в голове, рассматривая то с одной стороны, то с другой, примерно до того момента, кого Гавриил остановился рядом со своими друзьями, по всей видимости, чтобы они могли осмотреть иллюзорное обличье Хастура со всех сторон, и убедиться: да, действительно, из догадки верны. Не слишком молодая и не слишком привлекательная, но все же не лишенная особого очарования женщина, готовая составить их другу компанию.

— Экую прелестницу вы нашли себе, Гаврюшенька, — заметил тот из них, что был заметно старше других. — Неужто так долго терпели ради такого сокровища? Это ж все равно что двадцать лет на охоте не бывать, а потом подстрелить хромого зайца. Честь мундира позорите.

Гавриил посмотрел на сослуживца с оскорбленным видом, то ли выдерживая паузу для вида, то ли пытаясь подобрать слова.

— Не завидуйте-с, — наконец, холодно бросил он. — Больно много вы понимаете.

Его собеседник рассмеялся. Разговор рискнул затянуться, поэтому, спасая ситуацию, но стараясь сохранить доставшуюся роль, Хастур обнял Гавриила рукой за пояс, резко притянул к себе, а потом, насколько позволяла разница в физической силе и весе, потащил за собой вдоль набережной.

После оставалось только свернуть в один из ближайших проулков, через который легко было добраться до дешевых меблированных комнат, где коротал свободное время.

— «Гаврюшенька»?

— Я предпочитаю всегда представляться своим именем. Так проще не запутаться.

— Ты можешь забыть, каким именем представляешься на земле?

— Конечно. А с тобой так не бывает?

Ни разу не бывало.

— Действительно. Иногда я забываю, что архангелы не только прекрасны, но и умны.

Вообще-то это задумывалось как тонкое оскорбление, но, видимо, с тонкостью Хастур перестарался, поэтому Гавриил в ответ издал один из своих довольных вздохов. И вдобавок еще прижался плотнее к его боку.

Воспользовавшись моментом, Хастур пристроил руку на бедре Гавриила и осторожно повел ее вверх, притягивая его еще ближе.

— Ты…

— Я изображаю женщину не самой достойной профессии, как ты сам выразился, которая уходит со своим клиентом, — Хастур сдвинул руку выше, предвкушая возможность наконец-то узнать, какова на ощупь ягодица Гавриила.

Тот отстранился.

— Это лишнее, сейчас  уже никто не смотрит.

Спорить с этим было трудно. Хастур вернул руку ему на пояс и Гавриил явно вздохнул с облегчением.

— Знаешь, меня пытались свести с просто немыслимым количеством дам всех возрастов и размеров. Как будто это важно. Напоминают мне одного ангела из моей свиты — тоже на уме только женщины и как бы их затащить в постель. — Гавриил брезгливо дернул плечом, всем своим видом показывая, как осуждает подобное поведение. — Если они все таковы, то я сомневаюсь, что Иеремиил действительно что-то планирует с их участием. Разве что ад изменил его до неузнаваемости. Иеремиил всегда презирал блуд всем сердцем. Даже сильнее, чем я.

— То есть раньше не ты, а он был самым целомудренным из архангелов?

— В каком-то смысле, — в тоне Гавриила проскользнули обиженные нотки. — Но он, насколько мне известно, никогда не испытывал подобных желаний, а много ли стоит целомудрие, для которого не прикладываешь усилий? Это как если бы я гордился своим ростом.

Хастур открыл рот, чтобы сказать «Ты гордишься своим ростом», но тут же закрыл, осознав, что именно сейчас услышал.

Гавриил, похоже, осознал то же самое:

— Не подумай, что у меня бывают распутные мысли. Но я знаю, что они бы появились, если бы я позволил себе расслабиться и хоть на миг забыть о добродетели. Я не позволяю себе впасть в искушение и именно поэтому любой на небесах всегда может убедиться в моем целомудрии.

— Согласен, ничего общего с Иеремиилом.

Чистая правда: тот настолько мало интересовался сексом, что Азазель считал это личным оскорблением.

Вообще-то среди падших ангелов такие встречались не особенно редко. По словам того же Азазеля — примерно у каждого десятого из них в мыслях и желаниях попросту не было места  сексу. Возможно, богу не сразу пришло на ум подарить распутство существам, которые не должны размножаться половым путем.

Из-за этого Хастур одно время думал, что  унаследовал эту черту от отца — оплодотворить икру тот мог и случайно, а наследственность по крайней мере объяснила бы, почему сам Хастур не находил грех блуда особенно интересным, сколько бы в нем ни практиковался. Он когда-то и представить себе не мог, каково это — по-настоящему, искренне кого-то желать.

Хорошо, что Гавриил исправил эту ситуацию.

Плохо, что исправил ее именно Гавриил.

— А вы что, правда как-то проверяете целомудрие друг друга?

— Естественно.

Демоны иногда из любопытства проверяли, насколько регулярно кто-нибудь из них блудит, для этого требовалось всего лишь простенькое, хоть и затратное, чудо — или разговор с Азазелем, но сотворить чудо всегда проще. Чудо не будет потом за тобой бегать и задавать похабные уточняющие вопросы.

Однако, то, что для демонов — нормальное дело, для ангелов казалось странноватым.

— Не все подряд. Некоторые смотрят на такое сквозь пальцы, но я, например, считаю, что это очень важно.

Тут сомневаться не приходилось: раз для Гавриила так важно собственное целомудрие, неудивительно, что окружающих он при случае тоже проверял.

— Только не подумай, что это какая-то простая вещь, которая либо есть, либо ее нет. Это не колокольчик на корове. Целомудрие имеет несколько степеней, если можно так выразиться.

— То есть если ты раз или два…

Гавриил снова посмотрел на него со смесью отвращения и осуждения. И, возможно, смущения, судя по тому, как чуть порозовела его шея.

— Напомни мне никогда больше не говорить с тобой о сексе. Нет, раз или два были бы заметны. А вот разница между парой раз и десятком, если не происходило ничего чрезмерного, заметна не будет.

Что ж, это подтверждало теории Хастура. Высшая степень целомудрия была чем-то особенным, и ее потерю не скрыть.

— А если тебе когда-нибудь захочется с кем-нибудь?..

— С чего бы? — с искренним любопытством спросил Гавриил.

Действительно. Глупо было даже спрашивать.

Хастур позволил ему чуть отступить и первым пропустил в дом.

Здание было скверным, насквозь гнилым, хоть и новым, и комнаты в нем сдавались исключительно женщинам, развлекавшим мужчин — в обмен на подарки или за обговоренную заранее сумму. Хастуру здесь нравилось. Тем более, что из-за хозяйской безответственности в подвале плодились великолепные аппетитные крысы.

Богулу здесь тоже нравилось. Комнату они делили, но, насколько знал сам Хастур, Богул холерой не занимался. Тот был не слишком разговорчив — неудивительно для существа, появившегося на свет без рта, — поэтому сам о своей работе особо не рассказывал. А Хастур не спрашивал. Почему-то о работе говорить с братьями у него не особо хорошо выходило. Вполне достаточно было знать, что сейчас Богул скитается где-то в окрестностях города, и по идее не должен неожиданно вернуться. Было бы неловко, если бы пришлось объяснять, что в их временном убежище делает архангел в гусарском мундире.

Очень любопытный архангел в гусарском мундире, уже начавший копаться в их вещах.

— Это что, человеческая рука?

— Ага. Накрой обратно, а то опарыши расползутся.

— Они что, ценные?

— В них удобно хранить болезни, — Хастур пожал плечами. — И они вкусные.

— Вечно я забываю, что ты постоянно что-то ешь. — Гавриил брезгливо поморщился, возвращая на место неосмотрительно сдернутую тряпицу.

По крайней мере, вид потревоженных опарышей отбил у него желание продолжать бесцеремонно обшаривать комнату, и вместо этого Гавриил уселся на несколько кривую потертую оттоманку.

— Так что, вы снова сотрудничаете с Мором?

— Не совсем. — Хастур сел с ним рядом и Гавриил осторожно отодвинулся.

Скорее, они пытались приглядывать за Мором. С переменным успехом. Ситуация с холерой стала непредсказуемой очень быстро, и могла закончиться чем-нибудь похуже Черной Смерти.

Несмотря на симпатию к болезням, Хастур предпочел бы заняться чем-нибудь поинтереснее. К примеру, свита Пеймона — по-прежнему в основном состоявшая из мертвых детей — сейчас придумывала доисторических беспозвоночных тварей, а потом отпечатывала модели наиболее понравившихся самому Пеймону на камнях, чтобы люди их нашли и впали в сомнения. Определенно, гораздо более увлекательное занятие, чем наблюдать за тем, как низшие слои общества страдают от холеры. Особенно учитывая необходимость сдерживать эту эпидемию и все ее возможные социальные последствия.

Довольно унылая тема для разговоров, стоило повернуть все в другую сторону.

— Лучше скажи, почему ты здесь? Я думал, Иеремиил уже закончил.

— Он никогда не заканчивает. Сначала перевороты, потом революции, потом гражданские войны… Знаешь, он и на небесах тем же самым пытался заниматься.

Хастур кивнул.

Иеремиил был странным даже для падшего, и стал одной из причин, по которым Война больше не обращалась за помощью к демонам: Иеремиил умудрился испортить даже такую простую и естественную вещь, как человеческая тяга к насилию.

Иногда Хастуру в голову закрадывалось подозрение, что для этого архангелы и создавались: все портить, чтобы дела не шли уж слишком хорошо. Это объясняло, почему вообще возник ад,  а заодно и то, почему Люцифер еще не одержал верх в противостоянии с небом. Конечно, Хастур старался не думать о нем в таком ключе, но иногда подобные мысли возникали сами собой. Подозрение, что Люцифер не особо старается многим время от времени приходило в голову, главное — не делиться подобными рассуждениями ни с кем лишним.

К слову, многие связанные с Гавриилом вещи эта теория тоже объясняла.

— Это его тактика. Не просто заставлять людей творить насилие, а выращивать в них настоящую ненависть. Знаешь, на чем ненависть растет лучше всего?

Хастур понятия не имел. Он не настолько хорошо разбирался в людях.

— На страхе. Именно им Иеремиил и управляет. На небесах мы использовали это чтобы заставлять людей эффективнее каяться.

— Он и тогда выглядел так же пугающе?

— Конечно. Он же сохранил свое прежнее тело.

Вообще, Иеремиил тоже был не самой лучшей темой для разговора, но Хастур отчетливо понял, что ему недоставало встреч с Гавриилом даже больше, чем он себе представлял. И ему хотелось поговорить обо всем сразу.

— Я почти уверен, что обрубки крыльев сделали его более пугающим. И эти жуткие шрамы от когтей на лице…

Гавриил задумчиво посмотрел на свои руки.

Иеремиил пал почти за две тысячи лет до рождения Хастура, и тот смутно представлял, как это все происходило. Некоторых падших в аду встречали с распростертыми объятиями, а других подвергали мучениям, мстя за прежние обиды.

Конечно, все знали, что крыльев Иеремиил лишился еще наверху, и ногу ему сломали там же — просто удивительно, что он не поменял тело после такого, — но следы от когтей на лице и отпечатки зубов на шее явно говорили, что кто-то в аду на нем отыгрался.

— Я бы не стал называть их «когтями». Знаешь, длинные ногти на шумерский манер, конечно, были довольно непрактичной модой, но…

— Ты ободрал Иеремиила?

— Мне пришлось удерживать его в момент принятия наказания. Я не предполагал, что останется след. — Хастур отлично знал этот тон: под очаровательной фальшивой скромностью скрывалось желание услышать очередной комплимент.

— Я даже не знал, что это сделал кто-то из вас. Впечатляет. Ты как всегда был без оружия?

Гавриил кивнул.

Хастур тоже посмотрел на его руки. Видимо, в саду господнем какие-то очень странные лилии, если с ними сравнивают того, кто способен так располосовать лицо здоровяку вроде Иеремиила.

— Мне как-то не приходило в голову, что ты еще и такой смелый.

— Я участвовал в войне с падшими, на случай если ты это пропустил.

Зачем? Всякие архангелы с хлыстами гнева господня и мечами справедливости господней только для этого, может, и создавались. Но если у Гавриила никогда не было оружия, то что он делал на войне? Заговаривал кого-нибудь до смерти? Ослеплял сиянием?

— Да, но одно дело — какие-нибудь падшие херувимы, которые и драться-то не умеют, а Иеремиил…

Хастур осторожно придвинулся ближе. Ему нравилась расслабленная поза Гавриила, то, как спокойно он держался. Это очень располагало к сближению.

Он опустил руку на спинку оттоманки рядом с плечом Гавриила.

— Неужели твои братья и сестры могли просто выгнать тебя из-за одной жалобы? Это просто низко.

— Так и есть. Забавно, что только демон это понимает.

То, что у них не выходит подержаться за руки — не тупик, нужно просто сделать более решительный шаг вперед. Придвинуться еще ближе, пристроить другу руку рядом с его плечом, а потом просто податься навстречу, и у Гавриила почти не останется выбора, кроме как согласиться на поцелуй — или хотя бы убедительно отказать, больше не притворяясь, что ничего не происходит.

— Я кое-что планирую, — Гавриил неожиданно закинул ногу на ногу и чуть подался назад, всем своим видом показывая, что не намерен позволять Хастуру продолжать придвигаться. Жаль, все так хорошо шло. —  Кое-что, после чего, надеюсь, мне вернут прежнее место.

— И тебе больше не придется спускаться на землю?

— Только если я сам этого захочу, — сказал Гавриил и улыбнулся. Он часто улыбался и, вероятно, мог таким образом выразить практически любую эмоцию, от отвращения до облегчения. Но улыбки вроде этой Хастур видел редко — и втайне надеялся, что другие видят их еще реже.

Гавриил явно был доволен. Возможно, даже немного счастлив.

— Только не думай, что я буду по тебе скучать.

— Тебе не придется. Я не хочу от тебя отдаляться, наоборот, мы сможем общаться больше, если мне больше не потребуется заниматься всякой скучной рутиной.

Хастур понятия не имел, как, по мнению Гавриила это должно работать. Конечно, любой знал, что архангелам позволено больше, чем кому-либо еще на небесах, но все равно — вряд ли у каждого из них есть право общаться с любым демоном сколько угодно. С другой стороны, говорил тот очень уверенно. И это обнадеживало.

Если они с Гавриилом сохранят свои отношения, то к нему можно будет подобраться ближе и после того, как он вернет былое положение. Тогда из-за мелочи вроде потери целомудрия ему не грозят серьезные последствия. Он сможет немного расслабиться и позволить себе чуть больше, чем сейчас.

У Хастура полно времени. Хоть до апокалипсиса можно подождать. Если, конечно, никто быстрее не успеет, но это представлялось маловероятным.

— Очень за тебя рад.

— Поздравишь нас обоих позже. — «Нас обоих» с кем? Хастур мог бы спросить, но если бы Гавриил хотел, то уже бы сказал, а лишние вопросы могли его рассердить. — Я обязательно раскрою тебе все подробности, когда придет время.

Звучало многообещающе.

— Нам не обязательно говорить только обо мне. — Было что-то невероятно трогательное в том, как в подобных разговорах, если затягивались дольше, чем на несколько минут, Гавриил обязательно признавал, что не все события во вселенной крутятся вокруг него. — Может расскажешь немного о том, что происходило с тобой эти полтора века? Не думаю, что мне стоит возвращаться раньше, чем через час.

— Пожалуй, даже больше. Ты мог бы остаться до утра.

— Нет, это слишком долго, — Гавриил вздохнул с таким видом, как будто ему действительно было жаль и он бы хотел остаться. Наверняка очередное притворство, но чертовски приятное. — Может, расскажешь, как там Та… Мать Слез? Я за нее немного волнуюсь.

Конечно, у свиты Пеймона были свои тайны. Но кое-что, не затрагивающее ничьи интересы слишком глубоко, Хастур рассказать мог.

И он рассказал.

+++

Связанные с холерой ограничения затягивались у города на шее петлей, гораздо более опасной и смертоносной, чем сама холера.

Это было просто совпадение, но именно в то воскресенье, когда Хастур отбыл обратно в ад с докладом о том, что эпидемия продвигается медленно, ведь люди сдерживают ее изо всех сил, одному местному священнику почему-то пришло в голову на проповеди напомнить прихожанам: богом послана только та власть, которую нельзя свергнуть. Неудивительно, что после этого некоторые захотели проверить, насколько одобрена с богом местная власть.

Оказалось, что не настолько, чтобы с ней нельзя было бороться.

+++

— И где же ты облажался?

Иегудиил могла бы не стараться, маскируясь под цыганку: город был в таком состоянии, что ее черная кожа не привлекла бы особого внимания.

— Я? Это что, по-твоему, похоже на гусарское восстание? — Гавриил обвел рукой улицу, по которой как раз пара горожанок поспешно тащила за ноги бездыханное тело дюжего жандарма.

— Ты знал, что Иеремиил что-то планирует. Мог бы и проработать другие версии, пока находишься в городе, а не пить с юнцами в кабаках.

— Я выпил ровно один раз. Потому что это было необходимо, а если бы я на это потратил чудо, ты бы…

Иегудиил фыркнула.

— Я еще слышала, что ты несколько дней назад прогуливался с одной местной легкомысленной дамой. Как там твое знаменитое целомудрие, не пострадало?

— Как ты могла подумать, что я…

— Может, ты хоть поцеловать себя позволил? Или за ляжку ущипнуть?

При мысли о том, что Хастур мог бы его поцеловать или даже ущипнуть, Гавриил странно себя почувствовал. Слово «дурно» было бы преувеличением, но некое загадочное волнение он определенно ощутил. Опять.

Он, похоже, тоже портился на глазах.

— Нет.

— Жаль. Иногда я понимаю, почему ты всегда так живо интересовался чужими сексуальными похождениями: фраза «демоны организовали бунт, пока ты трахался» звучит лучше, чем «демоны организовали бунт, пока ты ни хрена не делал».

Она бывала невыносимой и совершенно не собиралась меняться к лучшему, хотя, казалось бы, почти две тысячи лет на посту архистратига должны были привить хорошие манеры даже Иегудиил.

— Я сделал достаточно. По меньшей мере, я узнал, что Мор устроил эпидемию холеры без согласования с адом. И то, что Иеремиил использовал ее как повод для бунта, многим там внизу не нравится. Явно не все демоны поддерживают его идеи.

Это была догадка, но Гавриил в ней не сомневался: насколько он успел понять, Хастура на землю как правило посылали Пеймон или Вельзевул, влияние которых в аду было сопоставимо с архангельским. А, значит, у них есть свиты и сторонники, которые поддерживают позицию руководства. Иеремиил, похоже, оставался в аду той же костью в горле, которой был на небесах.

— И как же ты об этом узнал? От демона?

Мимо пробежала стайка детей, старший из которых нес, точно хоругвь, шест, к которому за рукав был привязан истерзанный жандармский мундир. Дети нескладно скандировали явно подхваченный от взрослых стишок, кончавшийся словами «от собачьей смерти сдохнем, псам устроим песью смерть».

— У меня есть свой источник, и я могу с уверенностью судить о некоторых настроениях в аду. Демоны похожи на нас гораздо меньше, чем кажется на первый взгляд — им несвойственно единство мнений.

Иегудиил хмыкнула. Наверняка ей и самой приходили в голову подобные мысли.

— Многие из демонов в каком-то смысле ближе в своих взглядах к нам, чем к Люциферу.

Гавриил понимал, что рискует, но если уж речь шла о спасении души демона — тем более, что демоном этим был Хастур, — ему нужно было что-то большее, чем пустые обещания Азирафеля покопаться в архивах какой-нибудь очередной уничтоженной библиотеки.

— Я и сама об этом думала. Есть те, кто пал по глупости или из-за одной ошибки. Мы могли бы дать им второй шанс.

— Именно. Не все испорчены адом безвозвратно. Покаяние и правильная протекция могли бы стать для демона дорогой домой.

— Я рад, что ты меня понимаешь. Поищи какую-нибудь информацию по этому вопросу. И попробуй заодно найти того, кто составит список подходящих кандидатур.

Конечно, она рада будет добавить к своей свите пару десятков бывших демонов. Получить больше власти, а заодно и доказать, что способна спасти даже самые падшие души. Упрочить свое положение.

Гавриил улыбнулся, чувствуя, как теплеет у него на душе. Может, при помощи Иегудиил ему удастся вернуть Хастура на небо, восстановить стертое с райских скрижалей ангельское имя, если потребуется — исцелить его крылья.

Если все получится, Хастур может даже присоединиться к его свите и тогда они смогут видеться так часто, как пожелают.

Гавриил сможет обнять его по-настоящему, не опасаясь, что тот, по вине своей демонической природы, сделает что-нибудь непристойное.

Или они даже поцелуются.

Гавриил целовал других ангелов пару раз. Давно, вскоре после получения физического тела. Это было очень приятное прикосновение, но чересчур волнующее, пробуждающее чувства, от которых слишком короток путь до греха. Неудивительно, что люди часто включали поцелуй в акт блуда: при малейшей испорченности прикосновение губ к губам становилось физически воплощенной метафорой совокупления.

Поцелуй с демоном обречен быть порочным.

Но два ангела могут поцеловаться, не опасаясь распутных желаний.

— Еще пару секунд простоишь с таким видом и я спрошу, в кого из демонов ты влюбился как мальчишка.

— Что?

Гавриил неожиданно понял, что его кровь сосредоточена совсем не там, где стоило бы, и позорно покрывшиеся румянцем уши и щеки — еще не худшая часть.

Он остановил сердце так резко, что в районе солнечного сплетения эхом разнеслась боль.

— Ты думаешь, что сможешь меня задеть, придумывая всякие глупости?

Иегудиил молча смерила его насмешливым взглядом, и Гавриилу действительно стало неловко. Не из-за того, что она о чем-то могла догадаться, а из-за того, какой постыдной он сам считал свою любовь.

Ведь ангел может любить кого и что угодно, но только не демона.

Впрочем, Гавриил очень скоро исправит эту проблему.

— Кстати, не вздумай включать в список Тамиэль. Она всегда всех бесила.

— Хорошо, — кивнул Гавриил, все еще чувствуя, как трепещет внутри мысль о прикосновении губами к губам и нежном, целомудренном сплетении пальцев. — И спасибо, что доверила мне такой смелый проект.

— Если кто и справится — так это ты, — Иегудиил коротко кивнула и попятилась, видимо, собираясь уходить.

Те же дети пробежали в обратную сторону. На этот раз мундир был надет на одного из них, с ревом мчащегося впереди — пока остальные гнались за ним, свистя и бранясь; бывший хоругвеносец теперь держал свой шест как копье.

Явное последствие отравляющего все вокруг влияния Иеремиила.

Да, Иеремиил тоже не попадет в список демонов, достойных возвращения на небеса. И не только потому, что тоже всегда всех бесил.

▼В основном Англия, 1888 нашей эры⬍

— Знаю, что это мелочь, но если у тебя найдется немного свободного времени…

— У меня нет свободного времени, Селафиил. В отличие от тебя я работаю, а не занимаюсь бесконечной погоней за юбками.

Удивительно, но за прошедшие с момента понижения почти два тысячелетия, смирения в Гаврииле не прибавилось ни на йоту. Наоборот, в последние лет триста он перестал даже притворяться, что оно у него есть.

— На самом деле, об этом и речь. Но тебе правда стоит меня выслушать. — Гавриил с раздраженным вздохом отложил бумаги. Он знал, что спорить бесполезно. — Тебе, как ревнителю нравственности, наверняка известно, что такое порнография.

— К сожалению.

— …И, возможно, ты даже знаешь, что в ней нередки сюжеты, вдохновленные священными текстами.

— Очевидно, эти идеи людям подбрасывают демоны. Некоторые вещи удивительно богохульны.

— В таком случае, для тебя не станет открытием, что зачастую авторов таких вещей вдохновляли и события, непосредственным участником которых был ты сам, в том числе, конечно…

— Я в курсе насчет существования порнографических фантазий на тему Благовещения, спасибо. Ты немного опоздал с этой новостью. Я видел гравюры. Тебе придется найти другой способ испортить мне настроение.

— О, тогда, конечно, тебя не слишком шокирует «Искушение Марии». — Селафиил с улыбкой положил на стол перед Гавриилом одну из купленных в Бате фотокарточек.

Глаза Гавриила широко распахнулись и брови поползли вверх. Шея чуть покраснела, и, видимо пытаясь справиться с физическими проявлениями смущения, он перестал дышать, а, несколько секунд спустя, похоже, и сердце остановил.

Он редко делал что-то подобное. Если задуматься, то, как сильно Гавриил наслаждался телесностью своей физической оболочки, казалось довольно странным, учитывая его манеру кичиться своим целомудрием.

Лишнее доказательство того, что он проклятый лицемер.

— Это… не я, — сказал он, наконец, накрыв карточку листом бумаги. Селафиил положил рядом еще пару.

— Не сомневаюсь. Вряд ли ты стал бы участвовать в чем-то настолько богохульном. Или хотя бы частично повторять событие, которое так скверно повлияло на твою карьеру.

— Да, и это тоже. К тому же, хотя лицо очень похоже…

— Анфас различия заметнее. Глаза шире посажены. Другая форма подбородка. При развороте в три четверти он вообще больше смахивает на Самаэля. И крылья у него гораздо темнее.

— Звучит так, как будто ты очень старательно рассматривал непристойные фото с моей копией.

— Там еще есть красивая женщина. К тому же выискивать различия довольно занимательно.

Идеально скопировать физическое тело ангела или хотя бы удостоенного места в Эдеме праведника было невозможно. Это правило все знали. И оно регулярно подтверждалось — что во времена, когда Люцифер пытался восстановить утраченную физическую оболочку, что много позже, когда Селафиил пробовал придать одной из своих спутниц портретное сходство с девой Марией. Результат оказался довольно омерзительным.

Но, несомненно, тот, кто захотел скопировать обличье Гавриила, сделал все возможное.

— Лицо воспроизведено довольно неплохо. И руки, ниже локтя, насколько я вижу… Но тело разительно отличается от моего, — Гавриил рассеянно провел пальцами по боку своего двойника на фото. — Даже в самых общих очертаниях, не говоря уж о деталях.

— То есть тот, кто это сделал, не видел тебя полностью раздетым. Список подозреваемых сократился на целых восемь архангелов, считая бывших.

— Ты находишь это очень забавным.

— Конечно, — Селафиил усмехнулся. — Не знаю, существует ли что-то подобное с другими архангелами, но найти именно это было довольно… неожиданно, скажем так. Ты, пожалуй, единственный из нас, кого невозможно заподозрить в подобном. Рафаил или Уриил могли бы сняться для порнографических открыток из любопытства, Варахиил — случайно, из-за невинности не понимая, что делает…

— Он и вполовину не так невинен, как ты думаешь.

— Неважно. В любом случае, я могу представить, как кто-то уговаривает его поучаствовать в подобном. Но только не тебя. Тот, кто это сделал, либо очень плохо тебя знал, либо очень хорошо.

— Очевидно, первое. Это работа демона. — Как Селафиил и предполагал, Гавриил до смешного серьезно отнесся к этой ерунде.

— Да. Видимо, кто-то из них — твой тайный поклонник. Или поклонница.

— Ты же не намекаешь на?..

— Тамиэль постоянно чирикала о том, какой ты миленький и чудесненький. В принципе, она вполне могла воспроизвести твой облик на каком-нибудь друге-демоне и…  — Селафиил постучал ногтем по верхней фотокарточке, на которой «Гавриил» брал «Марию» сзади, придерживая одной рукой ее распущенные волосы, чтобы они не закрывали от камеры лицо. — Не думаю, что она бы действительно это сделала, но исключать такую вероятность я бы не стал. Хотя это было бы грустно, верно?

Судя по всему, «грустно» — не то слово, которое пришло в голову Гавриилу.

— Так или иначе, если захочешь найти авторов этой работы, до того, как они выпустят новую историю, где будет что-нибудь еще более богохульное, они подписались. — Селафиил перевернул карточку, показывая отпечатанную на обороте эмблему студии.

— «Лилия страсти»?

— Не принимай на свой счет, уверен, они имели в виду какую-то другую лилию. Все знают, что в тебе нет ни капли страстей.

Гавриил смерил его уничтожающим взглядом.

— Если найдешь автора снимков — постарайся узнать у него адрес «Марии». Если она — не Тамиэль, я бы с радостью рассказал ей больше об архангелах и их любви.

— Знаешь, хоть я и не вхожу в совет архангелов, я мог бы попросить Иегудиил поднять вопрос твоей нравственности на следующем собрании. Мне кажется, она не будет против. Ты ведь не хочешь этого, правда?

Он довольно быстро оправился от произведенного снимками впечатления. Или, по крайней мере, убедительно притворился, что оправился.

То же самое как правило можно было сказать о его поведении в целом: Гавриил либо сумел каким-то образом втиснуть свое огромное высокомерие в крошечную коробку прав и полномочий обычного ангела, либо невероятно талантливо притворился, что сумел.

— И, думаю, в твоих интересах не рассказывать никому о самом существовании этой отвратительной вещи.

— Ты не пробовал строить разговор не на угрозах? Они звучат не слишком убедительно, учитывая то, как немного в твоих руках сейчас настоящей власти.

Еще один уничтожающий взгляд.

— Я вовсе не угрожаю. Просто напоминаю, что твой архангельский статус не убережет тебя от неожиданных проверок.

Селафиил закатил глаза.

Конечно, ему было что скрывать. Любому есть что скрывать, особенно архангелу. Ничего чересчур серьезного, ясное дело, никаких новых нефилимов, но чтобы они не появлялись, иногда приходилось прибегать к хитростям. Вряд ли Гавриил знал детали — хотя мог, уж если от кого стоило ожидать, что он любит подглядывать за другими, так это от него, — но наверняка догадывался об общей сути. И выяснять, не перегнул ли он палку, Селафиил решительно не хотел.

— К слову, я купил эти карточки в Бате. Думаю, смогу познакомить тебя с продавцом. Или просто рассказать, где его можно найти, на случай, если захочешь поговорить с ним наедине.

+++

Продавец непристойных фотооткрыток, сидевший на скамье в парке, оказался именно таким, каким Гавриил его представлял: невысокий, одетый неплохо, но не настолько, чтобы бросаться в глаза. Чуть запыленный котелок. Внушительных размеров портфель, лежащий на коленях. Любопытный взгляд — мгновенно остановившийся, как только в поле зрения оказался Гавриил.

Почувствовав взгляд, тот коротко кивнул и подошел ближе.

Нужно было решать проблему, и как можно скорее. Он не особенно рассчитывал на помощь торговца, но, с другой стороны, с чего-то нужно было начать.

— Добрый день, сэр. Что-нибудь ищете?

— Возможно. — Гавриил опустился на лавку с ним рядом. —  Мой брат сказал, что у вас можно приобрести любопытные образцы фотографического искусства.

Продавец посмотрел на него с подозрением, видимо, пытаясь понять, не полицейский ли тот.

— В некотором роде, сэр.

Стоило ли спрашивать его прямо, или это будет слишком подозрительно?

Несмотря на множественные вынужденные — и не очень — визиты на землю, Гавриилу раньше не доводилось говорить с продавцами не самых законных товаров. Уж по крайней мере, не о самих этих товарах.

— Думаю, я могу попытаться угадать ваши желания. Вы выглядите как человек, который оценит вот это, — торговец с улыбкой протянул ему небольшой конверт, на котором было написано «История пастушки».

— Это?..

— Это фотоистория о красивой молодой женщине, о мельнике, и фермере. И в конце еще о священнике.

— Боюсь, подобные произведения не в моем вкусе.

Торговец окинул Гавриила новым пристальным взглядом, возвращая конверт в портфель.

— Насколько не в вашем?

— Я ищу нечто более утонченное. Без пастушек и прачек.

— О, мне стоило догадаться. Такой элегантный мужчина, с таким красивым шейным платком. Конечно, вас не заинтересует «История пастушки». Вот, — он вытащил другой конверт, — возможно, вам больше подойдет это: «Исповедь праведника».

— Здесь, я полагаю, пастушек нет.

— Только священник и прихожанин. А в конце появляется ангел. Очень красивый юноша, поляк. Желаете взглянуть?

Прежде чем Гавриил успел заверить торговца, что не желает, тот запустил пальцы в конверт и извлек на свет фото голого юноши, стоявшего на коленях у ног мужчины, эрегированный член которого едва не упирался юноше в лицо, но тот вовсе не находил это неудобным.

Видимо, представления об утонченном за последнее столетие несколько изменились.

У юноши были крылья и Гавриил с облегчением перевел взгляд на них. Они были очевидно накладными — с помощью ретуши удерживавшие их ремни были скрыты, но комично малый размер и мертвые перья сразу бросались в глаза.

И, все же, это было уже немного ближе к искомому предмету. По крайней мере, торговец действительно не гнушался историями об ангелах.

— Меня действительно занимают ангелы, но мне бы хотелось чего-то… Несколько иного духа.

— Сразу должен предупредить: я продаю истории только о естественной любви. Возможно, с некоторым количеством цепей и веревок…

Не то, чтобы Гавриил не мог предположить, зачем в акте блуда могли использоваться веревки и, тем более, цепи, но это вовсе не означало, что он хотел это себе представить. Особенно после того как увидел ангела, которому в лицо пихают член.

Ладно, возможно, все же лучше спросить прямо.

— Я ищу студию «Лилия страсти».

— У меня есть «Искушение Марии», их последняя работа.

— Я ищу саму студию. Не фотографии. Возможно, вам что-то о ней известно? Я очень хотел бы их найти.

— Что за торговец раскроет такую информацию? Я здесь не для того, чтобы вы уходили без покупки.

— Хорошо, а если я куплю эту вашу «Исповедь праведника», вы мне расскажете хоть что-нибудь?

— Возможно, сэр.

Теоретически, Гавриил мог бы использовать для убеждения чудо, но во-первых, подобные вещи не одобрялись, во-вторых, чем меньше чудес он использует в своем расследовании, тем лучше. Не хотелось бы попасть под слепую проверку именно с этим. Слепые проверки были личным изобретением Гавриила и не раз помогали выявить злоупотребления в личных интересах. Эту ситуацию вряд ли можно было назвать злоупотреблением — речь все-таки шла об очернении архангела и клевете на Богоматерь, — но еще не хватало, чтобы на небесах узнали об «Искушении Марии». А если узнает Иегудиил, то к полудню следующего дня узнают все.

Гавриил был почти уверен, что не выдержит, если ангелы-хранители опять будут хихикать у него за спиной.

— Тогда я покупаю, — он вытащил бумажник. Брать с собой местную валюту всегда было хорошим решением, но представление о ценах у него было крайне приблизительное. — Сколько?

— Три гинеи. Своеобразность этого произведения…

— Меня не волнует своеобразность этого произведения. Расскажите мне о «Лилии страсти».

— Хорошо, сэр, — торговец кивнул. — Студия явно небольшая, и, думаю, тот, кто ей владеет, работает не ради денег. У них очень качественные снимки, гораздо лучше сделанных на континенте. Столько динамики, столько страсти… Картинки выглядят живыми. Очень привлекательные модели, и дамы, и господа. Вы, кстати, немного похожи на одного из них. Ваш родственник?

— Вроде того. Он снялся в чем-нибудь кроме «Искушения Марии»?

— Пока нет, но я надеюсь, что еще снимется. Довольно привлекательный мужчина, мне кажется, он бы имел успех. Жаль, эта студия не из тех, что печатают имена, хотя бы фальшивые.

— Как вы получаете их работы?

— В коробках без обратного адреса. Их приносят мне на дом. Это обычная практика.

— А как заказываете?

— Один высокий джентльмен приходит ко мне раз в пару месяцев и спрашивает, заинтересован ли я в новых закупках. Это уже более необычно, но всякое бывает. Один мой друг, работающий в Лондоне, говорит, что дамы из Уайтчэпела и вовсе заходят к нему с собственными фотографиями, довольно посредственными, но…

Что ж, это был тупик. Гавриил и так догадывался, что демон, занимающийся подобной работой, вряд ли пересылает своим закупщикам каталог с обратным адресом студии. А ждать пару месяцев, пока вернется высокий джентльмен, было бы глупо. Стоило попробовать другие способы.

— А, у вас есть какие-нибудь еще вещи этой студии, кроме «Искушения Марии»?

— «Похищение сабинянок», — кивнул продавец, вытаскивая еще один конверт. — Прелестная вещь, очень пикантная, с тремя красивыми южными дамами и миловидным молодым джентльменом. Я отдам вам ее в придачу к «Исповеди», все вместе за пять с половиной фунтов.

Вероятно, он завышал цену, но на других фотографиях могло быть что-то еще важное, не попавшее в «Искушение Марии». И это что-то могло помочь при дальнейших поисках студии. Это стоило и большей суммы.

Убрав конверт с «Исповедью праведника» во внутренний карман вместе с бумажником, Гавриил быстро просмотрел «Похищение сабинянок». Определенное сходство с «Искушением Марии» было — такая же драпировка в качестве фона, кадка с тем же — или очень похожим — цветком, видимо, поставленная для антуража. Сами модели выглядели иначе, но если среди них был демон, то это не имело никакого значения.

Что ж, теперь Гавриилу нужно было найти демона, которому можно задать несколько вопросов.

Высказанная Селафиилом в шутку теория выглядела не слишком убедительно, но все же отбросить ее полностью Гавриил не мог. К тому же даже если Тамиэль непричастна к этому богохульству, все знали, что Пеймон — один из тех, кто занимается распространением ересей. Оставалось только ее отыскать.

И он точно знал, к кому обратиться.

+++

Физические оболочки архангелов, как и большинства ангелов, — не считая херувимов и престолов, — были созданы уже после того, как идея человеческого тела и законы пространства-времени были приведены к общим стройным знаменателям.

Однако, именно архангелы регулярно производили впечатление существ, которые парят где-то очень высоко над всей логикой мира.

К примеру, Гавриил, выглядя как мужчина немногим выше среднего роста, казалось, успешно заполнял собой как минимум половину книжного магазина. И был готов отвоевать вторую половину, если потребуется.

— Я обещаю, что не стану гневаться на тебя, если ты мне поможешь, — произнес он с пугающей долей очевидно фальшивой доброжелательности.

Величайший — и, несомненно, наиболее недооцененный небесами — талант Гавриила заключался в умении одной фразой заставить кого угодно нервничать. Или даже паниковать. Неудивительно, что бедная Дева Мария так испугалась, когда он принес ей Благую Весть.

— Приятно знать, что ты не настроен гневаться. Но чем я мог бы…

— Скажи честно: ты сохранил страницы с описанием ритуалов призыва Трех Матерей?

— Зачем бы мне сохранять такую греховную и опасную вещь? — конечно, Азирафель их сохранил. У него они будут в полной безопасности, к тому же жаль было бы потерять гравюры, да и художественный текст тоже. Кто бы из демонов ни выполнил эту работу, он подошел к ней с большим усердием.

— Ты не любишь от чего-либо избавляться. Ты копишь вещи. И, кстати, ты не ответил на мой вопрос. Не думай, что я не слышу, когда ты это делаешь.

Вообще-то, в большинстве случаев Гавриил действительно не слышал, но сегодня он, похоже, был настроен особенно целеустремленно.

— Не думаю, что я мог бы…

— А если они мне нужны? — Гавриил чуть приподнял брови. Хотел ли он выглядеть угрожающе или очаровательно, сказать было трудно, но понемногу того и другого у него, несомненно, получилось.— Очень-очень нужны.

Азирафель не был уверен, что хочет знать, зачем. В лучшем случае, Гавриил хотел выменять их на что-нибудь не менее опасное — если он близок с демоном из свиты Пеймона, тот мог что-нибудь пообещать в обмен на возвращение ритуалов туда, где люди их найдут. В худшем случае, Гавриилом двигало любопытство.

Обычно он не был любопытен.

Именно в этом «обычно» проблема и заключалась: если уж чему-то удавалось по-настоящему заинтересовать Гавриила, то он бросался на это что-то как бродячий пес на свежую отбивную.

— Понимаешь, если они опять попадут не в те руки…

— Обещаю, что они попадут только в мои руки. Одолжу их ненадолго у тебя и верну.

До прямой лжи Гавриил обычно не опускался. Собственно, с ходу Азирафель не мог вспомнить ни одного подобного случая. В лжи нет особенного смысла, если ты умеешь правильно использовать недомолвки, а Гавриил хоть и не был самым умным из архангелов, но язык у него был подвешен в самый раз для подобных разговоров.

— То есть ни один человек не использует эти страницы, чтобы призвать Трёх Матерей?

— Ни один человек, — охотно кивнул Гавриил.

Ладно, это уже внушало чуть меньше беспокойства. При условии, что демон, с которым Гавриил общается, не обманул его. Конечно, по словам Кроули, тот был тоже не самым умным созданием, — что объясняло дружбу с Гавриилом, — но обмануть кого-то настолько самоуверенного не особенно трудно. Азирафель и сам время от времени это делал.

С другой стороны, в худшем случае книга вернется к людям, а найти ее повторно будет не слишком трудно. И даже если это займет больше времени, чем можно предположить — вероятность, что кто-то немедленно позовет Трех Матерей не так уж велика.

— Могу я узнать, зачем?..

— Нет.

Предсказуемо.

Вероятно, Гавриил планировал или продемонстрировать кому-то сохранность ритуалов, или сравнить их описания с какими-то другими подобными. Или его попытки разобраться в возможностях вернуть демону ангельскую благодать, привели Гавриила к изучению демонологии с человеческой стороны — что не могло представлять угрозу, он не был достаточно терпелив, чтобы зайти здесь слишком далеко.

Существовала еще одна возможная причина, но Азирафель, при всей своей не склонности прятать голову в песок, упорно отметал этот вариант.

Конечно, если кто и мог вызвать спутницу одного из самых жестоких демонов ада, просто намереваясь обговорить какие-то вопросы с ней как с бывшей подчиненной — так это Гавриил, но даже Гавриил не был настолько Гавриилом, чтобы действительно это сделать.

Скорее всего не был.

— Хорошо.

— Я знал, что на тебя можно положиться, — Гавриил с лучезарной улыбкой похлопал его по плечу.

— Я принесу тебе книгу, а ты пока ничего не трогай, хорошо?

Может, это решение и было опрометчивым, но Азирафель ценил возможность хранить у себя несколько спорные книги, а не сжигать, и если для сохранения статус-кво необходимо было делиться этими спорными книгами — что ж, подобная плата выглядела вполне разумно.

Гавриил не высказывал угрозы напрямую, но любой, кто работал с ним достаточно долго, прекрасно знал, что ему лучше не отказывать. Даже когда речь шла о чем-то рискованном. Бывший архангел или нет, он все еще достаточно влиятелен, чтобы поданные им жалобы рассматривались всерьез, независимо от степени их обоснованности.

Именно поэтому, Гавриил всегда получал то, что хотел.

В частности, книгу с ритуалами призыва Трех Матерей.

— Вот. И я буду очень благодарен, если ты вернешь ее не позже, чем через неделю.

— «Потешки и загадки крестьянства Рейнской долины»?

— Ты бы стал читать что-то подобное?

Гавриил был не лучшим собеседником для применения подобной риторики. Он никогда не судил книгу по обложке или названию. Он проверял, есть ли внутри достаточно интересные картинки.

Здесь картинки были.

Вшив в том изъятые в Салеме страницы, Азирафель разумно прикрыл описания ритуалов произвольным образом смешанными потешными стишками с других страниц, и аналогичным образом замаскировал гравюры, поэтому теперь принц Пеймон ехал на своем верблюде мимо майского древа. Нежно погладив корешок книги,   Азирафель снял иллюзорное чудо. На всякий случай полностью — вдруг все не так уж плохо и Гавриил просто хочет посмотреть иллюстрации.

— Будь с ней осторожен.

— Не волнуйся за меня. — Он с улыбкой пролистал книгу, на пару секунд задержав взгляд на абсолютно не связанном с Тремя Матерями изображении танцующих крестьян. — Я мог бы написать письмо наверх, чтобы Варахиил отметил твою прилежность, но, думаю, ты предпочтешь, чтобы он об этом разговоре не знал.

— За тебя я и не волнуюсь, — со всей честностью кивнул Азирафель. — Но, несомненно, желаю тебе удачи.

В принципе, принц Пеймон, известный своей вспыльчивостью, мог представлять угрозу даже для архангела, несмотря на попытки ада в последние века избегать открытой конфронтации. Но было ли это так уж важно?

Не то, чтобы Азирафель рад был бы, случись с Гавриилом что-то дурное. Конечно, нет.

Но, с другой стороны, если бы случилось что-то, из-за чего тот бы исчез, это бы тоже не особенно расстроило Азирафеля. Нехорошо было думать об архангелах в подобном тоне, но Гавриил всем своим видом и поведением показывал, почему тем стоило проводить как можно меньше времени с подчиненными: чтобы реже подводить простых ангелов к выбору — продолжать работать с кем-то подобным или пасть и, возможно, найти начальника получше.

+++

Тамиэль была, очевидно, единственным демоном, с которым Гавриил мог обсудить «Искушение Марии».

В другой ситуации он бы обратился за помощью к Хастуру, но не в этот раз. Тот был склонен неправильно понимать вещи, связанные с сексом, а меньше всего Гавриил хотел, чтобы кто-нибудь неправильно понял именно эту ситуацию.

Особенно Хастур. Тот, казалось, с большим уважением относился к целомудрию Гавриила. По крайней мере, сколько бы раз эта тема ни всплывала в разговорах, он всегда обходился с ней как можно более учтиво. И интуиция подсказывала Гавриилу, что вид «Искушения Марии» его расстроит.

Словом, Тамиэль была куда более очевидным выбором.

К счастью, ритуал ее призыва оказался относительно простым. Для него требовались змеи, живые и дохлые, но для Гавриила, как повелителя ползучих гадов, это проблемой не было. А также шалфей, смола и собачий череп, добыть который оказалось сложнее всего, но после зато оставалось только найти подходящее укромное место.

Можно было бы поискать заброшенный дом, но снять номер в недорогой гостинице гораздо проще.

В распоряжении небес было несколько финансовый счетов в большинстве крупных стран — ни один не был слишком внушительным, но каждый позволял решать текущие вопросы, не используя для этого чудеса. И снятие архангелом некоторой суммы в личных интересах не должно было привлечь внимание.

По крайней мере, небольшой суммы — ровно такой, чтобы хватило на небольшую комнату. Настолько скромную, что в ней не было даже письменного стола, только кровать, умывальник и явно давно не растапливавшийся камин.

Пол тут явно подметали не так часто, как следовало бы, но это даже к лучшему. Может, после ритуала призыва здесь хотя бы нормально приберутся.

Небеса не пользовались обрядами подобного толка. Ритуалы, выполнив которые можно было связаться с кем-то из вышестоящих ангелов, конечно, существовали, но во-первых, их старательно охраняли от людей, во-вторых, ни один из них не предполагал, что ангел, к которому обращаются, появится здесь и сейчас. Это было скорее чем-то вроде отправки лакея с запиской — с достаточно высоким шансом получить ответ относительно скоро.

Ритуалы призыва демонов, по-видимому, работали иначе. Или, что более вероятно, сами демоны притворялись, что они работают иначе. Вряд ли кто-нибудь из личных помощников архангелов явился бы в ответ на молитву простого смертного, а вот для Трех Матерей это, если найденные в Салеме страницы заслуживали доверия, было совершенно нормальным явлением, даром что Пеймон, их начальник, там же назывался равным Сатане.

Аккуратно выводя на полу рядом с кроватью оккультные символы, Гавриил задался вопросом о том, какая их доля действительно необходима, а какая добавлена только чтобы отсеять недостаточно терпеливых призывателей. Очевидно, если Три Матери обязаны являться к любому, кто их позовет, лучше чтобы этим не занимались все подряд. Та девочка в Салеме определенно знала, чего хотела — иначе не стала бы возиться с полудюжиной живых змей, которых нужно было уложить на пол, а потом обвести углем и прикоснуться к каждой собачьим черепом.

Но, каким бы странным, и, пожалуй, даже абсурдным, ритуал ни был, он работал. И, как только, согласно предписаниям, последняя из живых змей переползла границу очерченного круга — интересно, как смертные должны были заставлять змей ползти в нужную сторону? Поставить им блюдечко с молоком? — следы угля на полу повлажнели, в воздухе запахло затхлостью и гнилью, а, секунду спустя, мрак будто сгустился над ними, обретая очертания женской фигуры.

— Плачь, дитя, ибо Мать Слез, верховная Богородица Скорби, здесь, — раздался хор детских голосов, искаженных непонятно откуда взявшимся гулким эхом.

Что еще за «Богородицы Скорби»? Как будто одной фальшивой Богородицы ему на сегодня не достаточно.

И вообще: это звучало вульгарно. Тамиэль заслуживала лучшего.

— И я слушаю твои мольбы, — сказал уже другой, гораздо более знакомый, голос, и очертания, наконец, сложились в полноценный образ.

Тамиэль, несмотря ни на что, выглядела как Тамиэль. Ожидаемо скромное темно-серое платье, старательно скрепленная заколками прическа, все те же оспины на лице, все тот же печальный и чуть усталый взгляд, в котором теплым огоньком засветилась радость, как только Тамиэль поняла, кто стоит перед ней.

— Гавриил! — она всплеснула руками. — Как мило, что ты меня призвал.

— Рад, что ты появилась одна, без Пеймона.

— Тебе очень идет этот жилет.

Она была права: пюсовый — не тот цвет, которому Гавриил позволил бы доминировать в костюме, но в качестве второстепенного он был идеален, пусть даже некоторые могли бы счесть его вызывающим.

— Спасибо.

— Ты немного бледный или я просто отвыкла от цвета твоей кожи? — Тамиэль с легкой улыбкой подошла ближе.

В самих комплиментах от демона не было ничего дурного, но Гавриил точно знал, куда движется этот разговор.

— Хорошо, ты можешь потискать меня, если хочешь, — вздохнул он. Что ж, раз такова цена, Гавриил готов был ее заплатить.

— Кое-кто по секрету сказал, что тебе это не нравится.

Хастур был единственным, с кем Гавриил поделился своим отношением к этой ее досадной привычке.

С одной стороны, раскрытие тайны наводило на мысли о предательстве, но с другой — было что-то очень трогательное в желании проявить заботу даже в подобных мелочах.

— Ты мог бы попросить меня этого не делать

Интересно, как она себе это представляла? Он должен был сказать «Пожалуйста, оставь мое лицо в покое?» или что-то в этом духе?

Вопросом о том, почему она считала, что архангел вообще должен просить о настолько элементарном проявлении уважения, Гавриил предпочел даже не задаваться.

— Я надеюсь, ты немного поможешь мне в одном деликатном деле.

— Я думала, ты просто хочешь повидаться.

— Я хоть раз навещал тебя с подобной целью?

— Нет, но ведь все меняется. Ты мог стать более открытым.

— Настолько, чтобы захотеть «просто повидаться» с демоном?

Тамиэль взглянула на него с чем-то средним между осуждением и подозрением. Гавриил уже имел неудовольствие сегодня наблюдать такой же взгляд в исполнении Азирафеля, и стоило сказать, что тот выражал подобные эмоции с большей долей чувства собственного достоинства. Тамиэль уж слишком напоминала сейчас монахиню из детского приюта, прикидывающую, не наградить ли воспитанника подзатыльником.

Иногда Гавриил ни капли не сожалел о ее падении.

— Возможно, тебе удастся опознать на фотографиях демона, использовавшего чудо для изменения внешности. Должен предупредить, снимки несколько непристойные.

— Ничего страшного. Поверь, я видела много непристойных вещей.

Гавриил не был уверен, что ему стоит это комментировать.

Он извлек конверт с «Искушением Марии», и Тамиэль с любопытством перехватила его, вытащив фотокарточки, лежавшие первыми — чуть ли не самые непристойные из всех, — с любопытством скользнула по ним взглядом.

Потом посмотрела на Гавриила и, секунду спустя, вернулась к открыткам. Притворилась, что читает стилизованный под цитату из священного писания текст, напечатанный в рамочке ниже фотографии, но быстро перевела взгляд на совокупляющуюся пару, а потом опять на Гавриила.

— Это не я, — пояснил он.

— Конечно, не ты, — Тамиэль кивнула. — Сразу заметно. Я понимаю, нужно быть внимательным, чтобы обратить внимание на твои сильные ноги, но бицепсы и эти прекрасные трапециевидные мышцы…

Гавриил подумал, что, раз уж речь зашла о просьбах, стоило бы попросить Тамиэль описывать его тело менее пристрастно, а не так, будто она собиралась купить его на рынке.

Хуже всего было то, что он не мог однозначно приписать это влиянию демонов. Не исключено, что она всегда думала о нем в подобном ключе, просто не высказывала мысли вслух.

— Мне кажется, тот, кто это сделал, не любит мужчин. Он не разглядывал тебя. Общие черты запомнил неплохо, но даже не попытался сосредоточиться на деталях.

— Ты можешь сказать, кто из вас это сделал?

— Возможно, если бы я видела его вживую…

Да, она бы наверняка не отказалась.

— Может, что-то еще наведет тебя на ответ? Драпировка, костюмы, если можно это так назвать, или женщина… она, скорее всего, из известной тебе профессии.

— Все, что я могу сказать, это что она определенно не работает на улицах. Выглядит довольно здоровой.

Она взялась за следующую открытку, изображавшую совокупление лицом к лицу — определенно, чтобы сохранять подобную позу достаточно долго, моделям потребовалась немалая выносливость. Даже если они использовали чудеса.

Тамиэль снова перевела взгляд на Гавриила и тот неожиданно остро осознал, насколько компрометирующей была вся ситуация: он уединился в гостиничном номере с демоном и теперь они вдвоем рассматривали порнографические открытки. Если бы кто-нибудь об этом узнал — страшно было даже подумать, с какой скоростью Гавриил отправился бы в ад, очевидно не успев сказать в свою защиту ни единого слова.

Почему-то этот личный разговор с Тамиэль беспокоил его гораздо больше, чем любая встреча с Хастуром. Тот был в хорошем смысле предсказуем. И очень осторожен, во всех отношениях.

— Вообще, у меня есть одна теория… — Тамиэль снова перевела взгляд на фотографию, прежде чем с милой улыбкой передать ее Гавриилу. — Знаешь, это ведь мог сделать не только демон.

— Не только?.. — чтобы разобраться с этим намеком, Гавриилу потребовалось несколько секунд. — Но зачем ангел мог мог бы сделать что-то настолько богохульное?

— Я бы не сказала, что это богохульно, — Тамиэль пожала плечами. — Обидно для тебя, и, возможно, Девы Марии, но «богохульно» — слишком громкое слово для такой невинной шалости.

Вот это уже определенно влияние демонов: «Искушение Марии» было каким угодно, но только не «невинным». Только демон мог этого не понимать.

И то не всякий демон.

— Но, все же…

— Может, он хочет привлечь внимание? Или узнать границы дозволенного. Люди часто так делают. А некоторые из нас проводят достаточно времени среди людей, чтобы перенять определенные привычки.

Она снова перевела взгляд на стопку фотокарточек. Рассеяно перелистнула пару верхних, не особенно в них вглядываясь.

— Звучит так как будто ты знаешь, о ком речь.

— Я просто подумала, что если он не смог воспроизвести твою внешность полностью, то, возможно, детали остались от его обычной физической оболочки. Его плечи и форма бровей… И крылья тоже. У тебя есть другие фотографии, сделанные там же?

— Есть, но они без крыльев. И без… без архангелов.

— Я все же взгляну.

«Похищение сабинянок» явно вызвало у Тамиэль меньший интерес, чем «Искушение Марии» — Гавриил предпочел бы не задумываться о причинах, — но все же она старательно их осмотрела в поисках доказательств своей теории.

Затем вернулась к «Искушению Марии», положила некоторые снимки рядом друг с другом на кровать и, наклонившись ближе пристально в них вгляделась.

— Возможно, это Табрис, — наконец, сказала она. Больше всего на свете Гавриил хотел бы ответить «быть не может!» или что-то в этом духе. Но, вообще-то, если какой-то ангел и мог что-то такое устроить, так это Табрис. — Объясняет, почему крылья показались мне такими знакомыми.

Гавриил никогда не видел крылья Табриса. Для большинства работавших на земле ангелов крылья были интимной частью, которая, как правило, обнажалась разве что перед самыми близкими друзьями. Исключая ситуации, когда крылья были срочно необходимы, конечно.

И ни с кем из своей свиты Гавриил не был достаточно близок, чтобы они показывали ему крылья просто так. Некоторые, как Хашмаль или Азирафель, имели привычку в прежние времена появляться с крыльями наголо, чтобы выглядеть более угрожающе и более сверхъестественно, но у Табриса такой необходимости возникнуть попросту не могло, даже если бы он тоже работал стражем эдемских врат, как эти двое — он и так выглядел вполне внушительно. И в какой-то мере даже сверхъестественно.

А, значит, если Тамиэль действительно видела его крылья, это указывало на правильность  теорий Гавриила насчет их отношений: они все же были ближе друг к другу, чем обычные коллеги.

— Видишь, вот здесь? — она перевернула стопку фотографий и с ловкостью картежницы вытащила из нее открывающую сцену «Искушения Марии» — едва ли не самую целомудренную из всех: хоть модели и были так же обнажены, как на других кадрах, здесь они хотя бы прикрывали наготу друг друга. В том числе и крыльями. — Вот это перо, слева внизу, оно у него всегда так неопрятно выбивалось. И, мне кажется, очертания тела похожи. И эта родинка на плече — я не уверена, но, кажется, у него была похожая.

Она видела его достаточно раздетым, чтобы заметить родинку? Господи боже.

Гавриил с силой стиснул челюсти, подавляя желание ее отчитать. Все равно уже слишком поздно.

Тем более, что родинку на плече, кажется, он тоже видел. Во времена работы на торговых судах Табрис не носил закрывающую плечи одежду. Гавриил старался никогда не разглядывать тела других ангелов, — это невежливо и нецеломудренно, — но, все же, родинку начал припоминать.

— Я сомневаюсь, что Табрис бы такое сделал, — солгал он.

— Может, ты и прав, — Тамиэль пожала плечами. — Но попробуй спросить его, может, вы оба разозлили какого-нибудь демона и поэтому он использовал ваши черты в этом образе. Ничего более толкового мне в голову не приходит, прости пожалуйста.

Она осторожно перевернула фотографию и, положив ее поверх остальных, вернула Гавриилу всю стопку.

— Что ж, это все же помощь. Спасибо. Приятно знать, что ты все еще согласна служить небесам.

— Я помогла своему другу, а не небесам.

У нее были очень странные и переменчивые представления о дружбе. Видимо, облегчавшие работу в аду.

— Жаль, я никак не могу тебя наградить за это.

— Пустое. Мы ведь просто поговорили. Приятно было повидаться.

Она улыбалась, но голос звучал печально.

Гавриил даже задумался на секунду, не стоит ли спросить, не пожалела ли она о падении. Но определенно был не в самом подходящем настроении для подобного разговора.

— И ты по-прежнему самый славный из архангелов, я не отказываюсь от своих слов. — Она протянула руку к его лицу, но вместо того, чтобы, как раньше, потрепать за щеку, осторожно погладила тыльной стороной ладони. Кто бы мог подумать, что превращение в демона сделает Тамиэль более учтивой. — Если у тебя нет других вопросов, я бы заглянула к нескольким дамам неблагородных занятий, раз уж я в Лондоне, а потом…

— Да, конечно. Иди, — он кивнул в ответ, но не стал провожать ее даже взглядом. Демоны — как и большинство ангелов, что несколько удивляло Гавриила, — предпочитали использовать чудеса перемещения только когда никто на них не смотрел.

Впрочем, Тамиэль, судя по звукам, ушла через дверь.

Гавриил остался наедине с собственными мыслями.

Из чистого педантизма, он, опустившись на кровать, осторожно перебрал «Похищение сабинянок» и «Искушение Марии», разложив снимки порядку — к счастью, они были пронумерованы.

Закончив, Гавриил бережно вернул оба конверта во внутренний карман. Мысль о том, что позже от этой гадости нужно будет непременно избавиться, невольно напомнила ему о разговоре с продавцом непристойных открыток. Тот хоть и не принес особенной пользы, все же не казался совершенно напрасным. К тому же этот человек был предан своей работе, какой бы отвратительной она ни была, в нем чувствовалась праведность под слоем греха.

Было нечто особенное в том, с какой уверенностью он заявил, что Гавриила должна заинтересовать «Исповедь праведника». И было бы неправильно хотя бы не взглянуть на эти фотокарточки поближе. Знаток своего дела не стал бы советовать товар, который не понравится покупателю. К тому же Гавриилу бы не помешало хотя бы немного отвлечься ото всей этой неприятной истории.

Возможно, ему действительно понравится. Гавриил не считал себя большим ценителем искусств, но некоторые произведения не могли не очаровать даже такого как он. Одно время его даже немного увлекали уличные кукольные театры, хоть для просмотра представления и приходилось использовать чудо, чтобы не слышать галдящий вокруг сброд.

Но фотографии? Это было нечто совершенно иное. И очень новое.

Что ж, продавец не солгал: несмотря на определенную привлекательность, «Исповедь праведника» выглядела не столь искусно, как работы «Лилии страсти». Позы моделей казались статичными, а сами снимки — чуть более размытыми. Но, все же, в них было какое-то очарование, казавшееся почти гипнотическим. Красота снимков, пусть и несколько испорченная их порочным предназначением, увлекла его не на шутку.

Особенно увлекательной оказалась та часть истории, где появлялся ангел, чтобы вознаградить главных героев за их благочестие. Сцены с его участием заинтересовали Гавриила достаточно, чтобы на несколько минут полностью вытеснить из разума мысли об «Искушении Марии» и возможном участии Табриса в его создании.

Он не раз видел подобные сюжеты, особенно в античности, на вазах чего только не рисовали. Но тот юноша на фото не был нарисован. Он был настоящим.

И желание, которое пробудил его вид, тоже было настоящим.

Гавриил успел задуматься, может ли он назвать это чувство восхищением чужой красотой, которой господь щедро наделил всех мужчин на фото. В восхищении, в конце концов, нет ничего порочного.

А потом понял, что у него эрекция.

В ней самой не было ничего особенно необычного — Гавриил пользовался телом, полностью копирующим человеческое, и, в частности, системой кровообращения, которую обычно держал запущенной. Во-первых, сердцебиение само по себе было приятным — будто в грудной клетке постоянно суетилось неугомонное маленькое животное, вроде крысы или белки, во-вторых, кровообращение многое делало удобнее, несмотря на некоторые трудности. Это лучше, чем вообще им не пользоваться и на земле постоянно страдать то от холода, то от перегрева, как Рафаил. А с побочными эффектами Гавриил, как правило, вполне в состоянии был справиться.

Но раньше он никогда не связывал досадные неприятности, вроде случившейся сейчас, с настоящим сексуальным возбуждением. Они скорее возникали по причине того, что его чувства не всегда верно трактовались телом. Гавриил мог испытывать стыд или гнев, а тело отвечало на них подобным образом. Из-за этого он даже думал одно время отправить запрос на выдачу нового, но в остальном нынешнее ему нравилось — такого приятного роста, в меру крупное, с большими легкими, вмещавшими при вдохе много воздуха. Новое могло оказаться хуже.

К тому же привлекательность физического тела давала ему определенные преимущества в разговорах, особенно со смертными. Располагала к себе.

И то, что иногда тело поступало несколько самовольно, он готов был прощать.

Но то, что случилось сейчас, определенно выходило за рамки обычной потери взаимопонимания с собственной физической оболочкой. Потому что на этот раз реакция тела соответствовала его мыслям самым позорным образом.

Причиной возбуждения определенно были фотографии.

Поспешно перевернув верхнюю фотокарточку изображением вниз, Гавриил на всякий случай прикрыл глаза и попытался сосредоточиться на внутренних ощущениях.

Да, точно. Отвратительные изображения акта блуда каким-то дьявольским образом проникли в его сознание, смогли его помутить и даже отчасти растлить.

А, значит, он должен был избавиться и от этих фотографий. И как можно скорее.

С другой стороны, это были всего лишь изображения. Они не могли сами по себе причинить вред, а разобраться с причинами такой бурной реакции было бы не лишним.

Убедившись в том, что эрекция исчезла, Гавриил снова запустил сердце.

У него не могло возникнуть влечение к тому, кого он никогда даже не видел лично. Это было бы крайне распутно, а распутство Гавриилу не было свойственно. Значит, дело не в самом мужчине.

Свою роль играла иллюстративность, разница между фотографией и картиной. Конечно, Гавриил не сказал бы, что обделен воображением, но относиться серьезно к картинам было непросто. В конце концов, именно поэтому до «Искушения Марии» ни одна непристойная вариация на тему Благовещения его не задевала.

А фото, со всей реальностью изображенного на нем, оставляло совершенно другое впечатление.

Он не слишком привык рассматривать тела раздетых людей, и даже не был уверен, что хоть раз видел какого-то мужчину в подобной ситуации: связанной с сексом, но не связанной с женщинами.

То, что он сам был сегодня немного расстроен, тоже добавилось к общей череде факторов, из которых эта неловкая ситуация и сложилась.

Перевернув фотокарточку, Гавриил снова взглянул на «ангела».

С предсказуемым результатом.

Конечно, эрекция не возникла мгновенно, но остальные признаки возбуждения были налицо: сердце самовольно начало биться чаще, а легкие неожиданно сделали пугающе глубокий вдох. Гавриил перевернул фотокарточку обратно, но облегчения не почувствовал и пришлось опять останавливать сердце. В третий раз за день. Сосуды немедленно отозвались ноющей болью.

Могла ли быть причина столь бурной реакции более конкретной? Сначала он отмел мысль о том, что дело было в нелепом ангельском наряде — привычку вожделеть ангелов Гавриил бы заметил за собой много раньше. Но, спустя несколько минут размышлений, неудобно прерывавшихся на попытки тела запустить процессы сексуального возбуждения без участия сердца, он понял, что, возможно, определенный смысл тут все же был.

Его привлек не столько сам ангел, сколько то, что он был изображен предметом вожделения.

Эта мысль была одновременно болезненно-приятной и ужасно оскорбительной.

Гавриилу нравилось, когда им восхищались и он первым готов был признать эту свою не самую достойную ангела особенность. Когда кто-нибудь заслуженно высоко оценивал его нравственные качества, острый ум или безупречный вкус, он испытывал наслаждение. Означало ли это, что он желал и чтобы его вожделели самым непристойным образом, как ангела на фотографии?

К своему ужасу, Гавриил понял, что, возможно, да.

И это было почти так же нецеломудренно, как самому кого-то желать.

Попытки вспомнить, когда в последний раз кто-то показывал подобный интерес к нему, не помогали, а окончательно сбивали с толка. В голову лезли совершенно неуместные воспоминания — к примеру, о том, как Хастур погладил его бедро. Пусть это и было в большей степени притворство, все же, как демон, он вряд ли мог полностью очистить свой рассудок от похоти. И, скорее всего, она была в каждом его прикосновении, и, возможно, в каждом взгляде.

Следующим звеном в цепи стала теория о том, что желание находиться с ним рядом, которое время от времени Гавриил испытывал, было давно уже продиктовано не столько зашедшими в тупик попытками спасти душу, сколько неосознанным стремлением почувствовать чужую похоть.

Нет, это было уже глупостью. Гавриил недовольно фыркнул, и, предупреждая появление других подобных мыслей, убрал все фотокарточки в конверт.

Избавляться от них, пожалуй, пока не стоило. Они навели его на размышления о собственной греховности, а, значит, могли в какой-то степени помочь искоренить порочные черты и приблизить его к совершенной чистоте.

Гавриилу нужно было разобраться в этом вопросе детальнее. И, возможно, для этого потребуются еще материалы.

Но этим он мог заняться позже. Сейчас у него были дела.

+++

Найти Табриса всегда было непросто и он пользовался этим во все времена. Скорее всего, причиной была как раз та самая свобода воли, за которую он отвечал.

К счастью, как обязанный отслеживать злоупотребления чудесами, Гавриил мог поднять информацию о том куда и откуда Табрис предпочитал перемещаться. За последние десять лет, не считая церквей и работных домов, в Англии он чаще всего бывал по двум адресам — в лондонских доках и в одном манчестерском пабе.

Просмотр этих данных, конечно, был злоупотреблением уже со стороны Гавриила, но если бы у кого-нибудь возникли вопросы, он, несомненно, смог бы придумать благовидное оправдание: в конце концов, он работал с Табрисом уже давно, а любой, кто хоть немного знал Табриса, знал и что время от времени за тем лучше присматривать.

Так что оставалось всего лишь проверить оба адреса.

В доки, похоже, Табрис наведывался по старой моряцкой памяти, след оказался ложным. Зато над пабом быстро нашлись комнаты, в которые раньше уводили клиентов местные проститутки, но, как признался — за небольшую награду, естественно, — хозяин, уже не первый год занимала фотостудия. Внешность хозяина которой подозрительно походила на внешность Табриса.

После этого оставалось только дождаться его появления, которое нетрудно было отследить правильно подобранным чудом. Здесь Гавриилу было уже нечего опасаться: он следил за нравственным обликом своего формального подчиненного, что было очевидно необходимо, судя по «Похищению сабинянок».

Вот и все, после этого оставалось только дождаться, пока дрогнут незримые нити, сообщая о том, что Табрис прибыл на место. К счастью, ожидание не заняло много времени — видимо, он планировал что-то еще, возможно  даже более отвратительное, чем «Искушение Марии».

Можно было бы появиться сразу же, застать Табриса на пороге, но опыт подсказывал Гавриилу, что лучше выдержать небольшую паузу.

Конечно, слишком затягивать ожидание не следовало — бог знает, что можно было увидеть в подобном месте, — но все же потянуть минут двадцать для более эффектного появления стоило. И на этот раз, естественно, миновать паб, отправившись сразу в студию.

Гавриил даже на секунду задумался, не стоит ли надеть костюм в темных тонах, чтобы чувствовалась угроза, но потом решил, что это будет излишне.

В конце концов, он планировал строгий разговор, а не наказание. Хотя бы потому, что наказание вызовет вопросы наверху.

— Табрис!

— О, Гавриил… — судя по всему, план сработал идеально и Табрис его не ожидал. Отлично. И, к счастью, он сидел за письменным столом, а не развлекался с какой-нибудь девицей. — Это довольно неожиданно, мы с тобой давно не виделись.

— Думаю, ты знаешь, о чем я хочу поговорить. — Гавриил медленно подошел к двери, отсекая путь к бегству. Конечно, Табрис все еще мог использовать чудо, но вряд ли он не понимал, что не стоит убегать от этого разговора. В следующий раз Гавриил мог бы прийти за ним уже не один, а чем меньше на небесах задаются вопросом, почему ангел частенько заглядывает в фотостудию, ответственную за скабрезные открытки, тем лучше для самого Табриса.

— Типа, пожалуй догадываюсь, да, — Табрис медленно встал из-за стола и пошел на пару шагов ближе, точно прикидывая, стоит ли пытаться сбежать.

— «Искушение Марии».

— Ага, вот именно о нем самом я как раз и подумал.

Несколько секунд Табрис молча смотрел на Гавриила с таким видом, будто всерьез полагал, что этого «ага» достаточно.

Он принял вид настолько невинный, насколько это в принципе возможно для кого-то, выглядящего как взрослый мужчина семи с лишним футов ростом, и, возможно, будь кто другой на месте Гавриила, это бы сработало. Но Гавриил давно изучил все подобные уловки. В сущности, некоторые из них он изобрел.

Он позволил неловкой паузе затянуться достаточно, чтобы Табрис занервничал.

— Я хочу слышать объяснения. И в твоих интересах сделать их как можно более убедительными.

— Ну, слушай, это очень долгая история, и в двух словах так просто не расскажешь.

— Я не тороплюсь. — Гавриил скрестил руки на груди, надеясь, что выглядит достаточно угрожающе.

Табрис достал из внутреннего кармана вульгарно блестящий портсигар.

— Ладно. Видишь ли, все началось с тех дамочек в Малаге и Александрии, и Карфагене, короче, понятно: это же обычное дело для моряка — ходить к шлюхам. Капитан Камаль вот так и говорил, что не стоит доверять тому, кто не покупает себе немного любви на ночь. Попервоначалу я даже спрашивал у тебя разрешения, но быстро понял, что это не обязательно. Куришь? — Табрис протянул портсигар Гавриилу. — Бразильский табак, отменный.

— Естественно, нет. Продолжай свою долгую историю.

— Так вот, да. Девчонки. Одна здесь, парочка в другом городе. Ты, конечно, одно время смотрел, как там мое целомудрие, но потом заметил, что кувшин не то, что разбит и обратно не склеить, а уже и вовсе в песок рассыпался, так что даже ты перестал этим интересоваться, а остальным так и вовсе плевать. И я в какой-то момент подумал: есть же какой-то предел. Типа, вода поднимается и поднимается до определенного уровня, и только после него потоп становится потопом. Есть грань, я перейду ее, и тогда ко мне явится кто-нибудь из вас, а то и сам Метатрон, или кто там приходит, когда все совсем уж плохо и дальше некуда, вот, короче, он и придет, и скажет, что такому грешному созданию на небесах не  место, и типа пошел бы я.

Тамиэль оказалась права: он проверял границы дозволенного.

Боже, не стоило позволять ей пасть. Несправедливо, что ее здравомыслие и наблюдательность достались аду.

— Если ты хочешь покинуть небеса, то можешь просто…

— Могу, но смысл-то не в этом, — Табрис чиркнул спичкой и раскурил папиросу. — Я хотел узнать, насколько далеко можно зайти. И вот я здесь, и богу типа просто плевать. Я зарабатываю продажей порнографии, трачу деньги на табак и опиум, но пока никто из вас не подпишет приказ о моем падении, я такой же ангел, как прежде. И получается, что святость как-то бессмысленна. Пока архангелу на хвост не наступишь.

Это было исключительно грубое выражение, но вряд ли стоило сейчас отчитывать Табриса за выбор слов. Может, именно этого он и добивался — хороший способ развернуть разговор в другую сторону.

— Ты и наступил.

— В принципе, да, но если с другой стороны посмотреть, то ты вроде и не считаешься. — Стиснув сигарету зубами, Табрис поднял руки, будто показывая, что сдается. — Знаю, все привыкли щадить твои чувства, но…

Видимо, для верности Табрис решил наступить на хвост еще раз.

— Давай я сообщу Варахиилу о твоем поведении и мы вместе посмотрим, считаюсь я или нет.

— Но самостоятельно ты мне устроить падение не сможешь. Я только это имел в виду, честно. Ты не сможешь из-за того, что с тобой случилась эта вещь, ну, которая случилась, а Варахиил не может, потому что я не ему одному служу.

— Это как?

— Видишь ли, не только ты сам расстроился, когда тебя сместили, и я, если что, считаю, что с тобой поступили несправедливо, а тот, кто все разболтал типа реальная крыса. Но речь-то не об этом, а о том, что я тогда такой: «Господи, если Гавриил падет, то мне крышка», потому что, ну, ты знаешь…

В отличие от большинства «ну, ты знаешь», сказанных Табрисом, это не было просто оборотом речи. Гавриил действительно знал.

Табрис начинал прислужником Люцифера, но вовремя отрекся от него и поступил в распоряжение Иеремиила. А тот вскоре пал, и Табриса отправили к Гавриилу, так что тот был его уже третьим начальником.

Варахиил стал четвертым, пусть и чисто формально — большая часть расформированной свиты Гавриила досталась ему, как ответственному за благословения. В этом ведомстве вечно не хватало рук.

— Короче, без обид, но я тогда здорово запаниковал, да просто перетрусил, и типа… перестраховался. У меня есть кое-какие друзья среди начал, ведущих учет архангельских свит, и я их попросил чуть-чуть подправить по мелочи кое-что. Не хочу, чтобы ты себе голову всякой ерундой забивал, но, если так в двух словах, то решения одного архангела для моего низвержения будет мало. Даже настоящего архангела, не тебя.

— Ты не можешь…

— Выходит, что могу, — Табрис выдохнул дым. — Это вы все не можете.

Это походило на правду.

Будь Табрис злонамерен, он бы вряд ли так просто все выложил. С другой стороны, если он не блефовал, то как-нибудь его наказать было проблематично. Разве что согласовав это с несколькими архангелами, а это не самая простая вещь.

С третьей стороны, Табрис, конечно, был испорченным и ненадежным, но в каком-то смысле Тамиэль была права. Рассказывать об «Искушении Марии» всем только чтобы его наказать определенно не стоило — при всей неприятности этой вещи, проступок был не так уж велик.

— Я не думал, что такая ерунда так сильно тебя расстроит, ты же типа должен быть невозмутимым и все такое.

Гавриил сделал вид, что не слышит эти слова.

— Мне правда жаль вроде как, далековато зашла шутка и все такое. Я был немного не в себе, когда это все придумал, если честно, это странная была идея, мешать опиум с алкоголем, а потом вроде как уже поздно оказалось сдавать назад. Я постараюсь как-нибудь загладить вину, честно.

— Сделай так, чтобы мне никогда больше не пришлось тебя искать, ни с какой целью. Это все, чего я хочу. А, и уничтожь все следы существования «Искушения Марии», будь так любезен.

— Ты хоть представляешь, сколько чудес на это уйдет? Типа, целая пропасть, тиражи у меня небольшие, но Пэт — красивая девчонка, да и ты неплох, их хорошо разобрали, я даже думал допечатывать.

— Мне плевать, даже если ты потратишь все чудеса на двадцать лет вперед. Эту дрянь больше никто и никогда не должен видеть, иначе я сделаю все возможное, чтобы тебя отправили следить за уборкой в холерном отделении самой убогой больницы на всем, блядь, земном шаре. Ясно тебе?

— Боже, да не злись ты так, я же типа попросил уже прощения. — Табрис снова затянулся сигаретой и сразу же, не оборачиваясь, загасил окурок об стол, а потом щелчком пальцев отправил себе под ноги. — Ладно, я все уберу, честно. Но тебе придется прикрыть растрату чудес с моей стороны. Иначе у Иегудиил будут вопросы, а мне ее вопросы не нужны, да и тебе тоже. Врать ей — все равно что разбежаться и прыгнуть в вулкан.

— Ладно. И ты, наконец, прекратишь бесконтрольные сношения с женщинами. То, что тебе чудом удалось не наплодить нефилимов…

— Эй, тут можешь не беспокоиться, — Табрис снова поднял руки. — Я, короче, сделал ту самую штуку, которую хотел сделать Варахиил,  когда, ну, избавлялся от лишних органов. Пришлось повозиться, чтобы не пострадало все остальное, зато я теперь совершенно безопасен.

Варахиил питал неприязнь к человеческим телам и одно время старательно пытался избавить свою физическую оболочку от разных слишком человеческих вещей, например, от пор кожи. И желудочно-кишечного тракта — Рафаил, к слову, тоже так сделала, а вдобавок выбросила еще и матку, утверждая, что пустое тело не такое тяжелое и с ним ходить удобнее. Насчет кожи Варахиила смогли переубедить — негоже архангелу, являясь на землю, выглядеть как ожившая статуя, это как-то пугающе. А вот свою мошонку, — по заявлениям самого Варахиила, по крайней мере, — он опустошил.

И, видимо, Табрис последовал его примеру.

Меньше всего Гавриил хотел знать, как Табрису стало известно, какие именно органы Варахиил предпочел выкинуть. Вряд ли он обсуждал это с подчиненными.

— Ты омерзителен в своей безнравственности.

— Это только ты всегда весь такой идеальный, я поэтому тебя для этой штуки и выбрал.

— Если ты не сдержишь свое обещание, то, видит бог, я найду способ тебя наказать, независимо от того, насколько старательно ты обеспечишь себе пути для отступления.

— Главное — не пытайся устроить мне падение, даже если что и получится, это для тебя же в конце концов боком выйдет. Типа, нехорошо как-то: с тобой работали трое из прежней свиты, и одно падение — это уже плохо, а два…

Теоретически, Табрис мог ему лгать, именно поэтому и выложил все так легко, а на самом деле у него не было ничего, кроме наскоро сочиненного обмана. Но проверять эту вероятность Гавриил не хотел. Чем быстрее проблема будет забыта, тем быстрее она будет решена.

Она уж точно не стоила обсуждения всей ситуации с другими архангелами.

— Нехорошо как-то прозвучало. Как будто я пытаюсь тебя запугать, а ведь это было бы неправильно. Давай вернемся к тому, что я сделаю все возможное, чтобы уничтожить последствия, а ты, вроде как, мог бы простить меня за эту ошибку.

— Я тебя ненавижу. Но прощаю, раз уж это так необходимо.

Несправедливость ситуации была просто-таки обжигающей: на Табриса действительно всем было плевать, и он мог делать что угодно, пить, курить и трахаться сколько захочется. А для Гавриила любая ошибка могла стать фатальной. Ему до сих пор припоминали и не найденный бордель в Венеции, и то, что уничтожение демонических артефактов закончилось сожжением Рима, хотя тут вовсе не было его вины, просто демоны оказались умнее, чем он тогда предполагал.

Не говоря уж о Благовещенье.

Да еще и кто-то разболтал, что он назвал Марию «пустоголовой сукой».

Табрис вздохнул:

— Не надо меня ненавидеть, это как-то неприятно звучит. Я… Хочешь, я тебе что-нибудь подарю? Слушай, у меня есть деньги, я могу купить тебе что угодно. Хочешь арабского скакуна? Или, не знаю, ездового слона? У меня есть приятель в Индии, он добудет отличного слона. Или хочешь охотничью собаку? Я, типа, правда сожалею.

— И считаешь, что мое расположение можно выкупить за охотничью собаку. Очень мило.

— Вообще если так, то охотничьи собаки бывают довольно милыми. Если бы ты разок побывал на настоящей утиной охоте, ты бы понял, что я имею в виду. Мне кажется, тебе бы понравилось, ну, может, кроме самих мертвых птиц, потому что от них много грязи: кровь там, потроха разорванные. Легко испачкаться.

Гавриил раздраженно вздохнул. Вдобавок ко всему сегодняшнему, похоже, Табрис еще и считал его поверхностным. Употребляющий опиум любитель порнографии кого-то считал поверхностным.

— И ты, короче, извини, правда. Не знал, что ты так быстро обо всем узнаешь, или что обидишься. В смысле, всерьез обидишься, а не…

— Будь добр: заткнись, пока я не передумал.

Он прекрасно понимал, что это — временное решение, потому что Табрис неизбежно доставит небесам еще множество неприятностей. Но лучше временное решение, чем никакого.

К тому же спорить с Табрисом было бессмысленно, он все равно поворачивал русло разговора в любую другую сторону, и удержать стремительный поток его речи у Гавриила выходило не особенно хорошо, хотя он искренне сомневался, что хоть у кого-нибудь вышло бы лучше.

Разговор и так уже вышел достаточно долгим и унизительным, чтобы Гавриилу захотелось побыть наедине с собственными мыслями.

Хотя нет, лучше без мыслей. Накрыться крыльями и поспать. Где-нибудь, где никто ему не помешает. В уединенном месте, принадлежащем только ему.

— Знаешь, раз уж об этом зашла речь: кое-что ты все-таки можешь мне подарить.

+++

— Видишь: он тебя любит.

— Я подарил ему дом, и только после этого он типа меня простил, и это даже не была моя идея, он сам сказал, что если я подарю ему гребаный дом, он меня простит.

— Он так и сказал? Звучит как-то слишком прямолинейно для Гавриила.

— Не так, конечно, но смысл-то был именно в этом: я спросил, что мне купить ему, чтобы загладить вину, а он такой: «думаешь, меня можно купить за охотничью собаку?», а я тогда…

— Табрис, милый, не отвлекайся на детали. Ты посмеялся над драгоценным целомудрием Гавриила, и он никак тебя не наказал. Даже не заставил писать объяснительную записку. Не говори мне, что это ничего не значит.

— Значит, но не то, что ты думаешь. Узнай он, что это я ему продал «Исповедь», я бы точно не отделался одними просьбами о снисхождении, хотя как по мне — Гавриилу такие открытки только на пользу, но сама понимаешь: он сам-то так не думает. И он не любит меня, или Азирафеля, или кого бы то ни было еще из прежних подчиненных, и тебя не любил, он просто боится остаться совсем без свиты, ну, или вроде того, ты не хуже меня знаешь, что с любовью у Гавриила не очень, я вообще типа не думаю, что он это умеет.

Мать Слез грустно пожала крыльями.

Теоретически, архангел не может быть лишен любви. Практически — ей довелось общаться с каждым из них, и у нее сложилось ощущение, что они скорее фокусировали и отражали чужую любовь, чем вырабатывали свою.

— Я рад, что ты считаешь, будто я для него что-то вроде тупого младшего брата, но ты всегда была о нем слишком высокого мнения, и даже не пытайся доказать мне, что это не так.

Она не спорит. Спорить с Табрисом глупо.

Все, на что Мать Слез может рассчитывать — это сомнение, которое, возможно, удалось заронить в его душу.

Демоны часто занимаются чем-то подобным, просто в данном случае речь о сомнении, которое пойдет небесам на пользу, если ему удастся прорасти.

— Дело не только в Гаврииле. Поверь на слово, ты не будешь счастливее в аду.

— Я тебя понимаю, и не то, чтобы мне реально хотелось падать, конечно, и тогда вроде как получится, что я зря шантажировал Варахиила, насчет этих его, ну, ты знаешь… и вообще все зря как-то, но… — Табрис затянулся сигаретой. — Если б только этот поезд ходил в обе стороны, я бы непременно попытался доехать до преисподней и посмотреть, как там ведутся дела.

Посредственно.

Большинство ангелов испытало бы ужас, узнав, как именно ведутся дела другой стороной, потому что чем ад действительно был плох, так это немыслимым беспорядком. К сожалению, Табриса это вряд ли испугало — беспорядок был его родной стихией.

— В любом случае, если бы я все еще была ангелом, то могла бы гордиться нашей небольшой игрой. Даже если ты не изменишь мнения насчет Гавриила, по крайней мере, юная Патриция больше не занимается… своей неприятной работой.

— Как и другие девчонки. Роза, одна из сабинянок, если честно, хочет продолжить сниматься, но хотя бы под фонарем больше не стоит, как раньше, и, как по мне, это тоже не так плохо.

Табрис хмыкнул.

— Жаль, вроде как, остальным не помочь. То есть я мог бы хотя бы попытаться, но по парочке за раз у меня это займет слишком много времени. А для чего-то посерьезнее нужно чтобы они сначала раскаялись, а то меня просто подрежут за перерасход чудес.

— Я понимаю, о чем ты. Все эти бедные девушки из Уайтчэпела… — Мать Слез грустно вздохнула. — Я должна найти способ помочь хотя бы некоторым из них.

— Без обид, но ты же демон, и типа я не думаю, что демоны в праве кому-нибудь особо помогать. Твой начальник головы отрывает за такое, разве нет?

Табрис был прав — в земной жизни Мать Слез действительно большинству проституток ничем не могла помочь, не подвергая смертельному риску не только себя, но и их самих. Однако, ее нынешняя форма отрывала массу других возможностей. Перефразируя пословицу, можно сказать, что демоны заставляют людей спешить там, куда ангелы боятся даже ступить.

— Мне стоит подумать, — сказала она, и, с улыбкой подступив ближе, поцеловала Табриса в щеку. Тот чуть вздрогнул от неожиданности, но не отстранился.

Приятно было знать, что они все еще друзья, несмотря на все перемены. Он все еще верит ее словам, поэтому и обратился за советом именно к ней. А, раз так, то, возможно, сомнению, которое она посеяла сегодня, суждено прорасти, и Табрис снова будет смотреть на Гавриила как раньше — может, не с уважением, но хотя бы с прежней чуть снисходительной симпатией. В конце концов, может у того и были проблемы с выражением любви, но он всегда так мило отзывался от Табрисе, высоко ценил его поддержку — пока тот сам не начал его сторониться, по крайней мере.

Табрис легко похлопал ее по плечу и вежливо отвернулся, позволяя Матери Слез призвать адские воды, чтобы вернуться домой.

▼Нью-Йорк, 1918 год нашей эры⬍

Хастур знал, что должен попробовать какую-нибудь новую стратегию, но всерьез опасался, что слишком резкая смена курса может отпугнуть Гавриила. Нужно было действовать плавно.

Закрепить взаимную симпатию, а потом дождаться подходящего момента. Сразу после возвращения к прежнему статусу, например. Гавриил потеряет бдительность и можно будет немного его подтолкнуть к сексу. Ему же нужно будет как-нибудь отпраздновать возвращение к былому величию, а секс как раз неплохой способ.

К счастью, Хастур точно знал, что сделать, чтобы понравиться Гавриилу больше. И превосходный формальный повод для встречи у них тоже был: праведники в Новом Свете, боровшиеся с последним удачным изобретением Мора.

На самом деле, Хастур абсолютно не обязан следить за «испанкой» — никто за ней не следил, сама по себе она аду оказалась не особенно интересна. Но небеса вряд ли в курсе — ад официально никак не прояснял свои отношения с Мором, не говоря уж о раскрытии каких-либо деталей. И уж точно не в курсе возможных деталей сам Гавриил.

Поэтому, как решительный зрелый демон с тающей перспективой стать младшим маркизом в доме Уныния, Хастур завершил необходимые приготовления — очень важные — и отправился в Нью-Йорк.

+++

Гавриилу стоило некоторых усилий осознать, что он понятия не имел, что делать со своей симпатией к Хастуру, но теперь он по крайней мере мог сам себе признаться в этой проблеме.

Сама по себе любовь по-прежнему казалась ему не препятствием, а, наоборот, ключом к разрешению всего этого неудобства. Любовь, которая, как известно, не мыслит зла, все покрывает, все переносит, и так далее — очень полезная вещь, если хочешь оправдать демона. Другое дело, что к любви этой прилагались желания, которые все несколько портили.

О, нет, конечно же Гавриил не вожделел Хастура. Может, у него и были некоторые проблемы в этой области, но не настолько большие, чтобы вдруг решить отдать свое целомудрие демону.

Однако, осторожность не бывает лишней. Теоретически, он мог бы этого захотеть. В фильмах, которые он видел, это происходило именно так — неожиданно и неконтролируемо. Похоть заставала мужчин врасплох и им ничего не оставалось, кроме как предаться страсти прямо там, где они находились.

Это было художественное преувеличение, естественно, но, похоже, не слишком большое. Похоть не особенно поддавалась контролю. Неудивительно, что у Селафиила никогда не получалось вовремя остановиться.

Гавриил понятия не имел, к кому обратиться за помощью, доверив столь личную проблему. Конечно, Табрис бы не стал это разбалтывать, но что за совет он мог дать, учитывая его ветреный образ жизни? По этой же причине не подходил для откровенного разговора не подходил Азирафель: ему до Табриса было далеко, но он ужасно любил молодых мужчин, хоть и в основном невинным образом, однако, все же, целомудрие свое потерял примерно десяток юнцов назад. Тамиэль не подошла бы даже если бы не стала демоном. Она явно понятия не имела, что из себя представляет похоть.

Обращаться к кому-то еще было откровенно опасно.

Так что Гавриил остался со своей проблемой один на один.

Самое очевидное решение — держаться от Хастура подальше — он сразу отбросил, как слишком простое и малоэффективное. Тем более, речь шла о спасении души, а не о какой-нибудь прихоти.

Так что избегать встречи, когда они оба оказались в Нью-Йорке, Гавриил не стал. Искать Хастура он тоже, естественно, не стал — не стоило выставлять себя навязчивым, или, того хуже, нуждающимся в компании.

Хотя, если честно, от компании он бы не отказался. В Новом Свете было маловато ангелов и затяжные визиты сюда бывали немного скучными.

«Испанка» сделала ситуацию еще хуже: работы было много, но вся она была оскорбительно мелкой: следить, чтобы никто лишний не умер, не позволять никому злоупотреблять чудесами, передавать ангелам-хранителям послания от Рафаил и тому подобная чушь. Даже просиявшие во время эпидемии праведники были скучнейшими за всю историю — сплошь согласные работать в больницах добровольцы и авторы плакатов, напоминающих, что лучше выглядеть глупо, чем умереть. А это, по мнению Гавриила, была довольно сомнительная истина.

К тому же из-за эпидемии оказался закрыт клуб «Мятный час» — единственное место в Нью-Йорке, которое Гавриилу нравилось: небольшой неофициально существовавший кинотеатр для ценителей откровенного искусства. Именно благодаря показывавшимся в этом клубе фильмам он смог ознакомиться с похотью во всех заинтересовавших его аспектах, не ставя свое целомудрие под угрозу.

Там были очень строгие правила, поэтому Гавриил всегда мог удовлетворить свое любопытство и полюбоваться человеческой красотой без риска попасть в неудобную ситуацию. Когда он попытался посетить подобное заведение в Париже, какой-то наглец ущипнул его за зад. Довольно болезненно, к слову. В клубе «Мятный час» такое не допускалось, самое худшее, что могло там произойти — обмен визитками с предложением продолжить знакомство.

И вот проклятая болезнь отняла у Гавриила последнюю возможность развлечься. Не считая прогулок вокруг «Утюга», один из верхних этажей которого небеса арендовали для временного штаба — хоть люди в Новом Свете и справлялись с эпидемией неплохо, поддержка им не помешала.

Правда, Гавриил предпочел бы заниматься поддержкой в чуть менее душном городе. Но этого ему никто не предложил, и выбирать, в сущности, он мог только место для прогулок в редкие свободные часы: вокруг «Утюга» или внутри него. И второй вариант не выглядел особенно привлекательным — полностью свободны для посещения во всем задании оказались только лестницы, а хоть тело Гавриила и было довольно сильным, также оно было тяжелым, и спустя пару десятков лестничных пролетов он неизменно чувствовал себя немного расстроенным. Отдаляться от «Утюга» на значительное расстояние он также не хотел — его могли вызвать в любой момент, и было бы глупо ставить себя в ситуацию, требующую дополнительной траты чудес.

Так что теперь, лишенный возможности смотреть вечерами фильмы, Гавриил проводил свободное время, прохаживаясь по улицам вокруг «Утюга». И именно здесь он и столкнулся с Хастуром.

Буквально столкнулся, заворачивая с Пятой Авеню.

Он ощущал присутствие Хастура уже несколько минут: характерную для всех демонов тьму в сочетании с особым личным отблеском — если у мрака может быть отблеск, конечно. Да и запах — для обывателя он бы затерялся в обычном зловонии Нью-Йорка, но Гавриил его узнал безошибочно. Так что, почувствовав приближение Хастура, он начал вглядываться в попадавшихся на пути бродяг, разносчиков газет, чистильщиков обуви и прочий сброд, надеясь узнать его среди них.

И, вглядываясь в очередного маячившего вдалеке бездомного, Гавриил налетел на неожиданно вышедшего из-за поворота довольно рослого мужчину, одетого как клерк, которого недавно вышвырнули с работы.

— С дороги, ублюдок!..

— Прости. Ты ушибся? — почему-то совершенно не оскорбившийся незнакомец осторожно одернул пиджак Гавриила.

Видимо, хотел незаметно вытащить кошелек. Что ж, он выбрал не ту жертву.

— Убери свои поганые руки, или я их тебе…  — Гавриил одной рукой сгреб его за ворот и, только чуть приподняв его в воздух, наконец, посмотрел незнакомцу в лицо. — А, Хастур. Господи, это ты?

Это действительно был Хастур.

Гавриил осторожно позволил ему снова встать на землю.

— Я. Ты сильно ударился?

Вообще-то, да, довольно сильно, на теле наверняка останется синяк. И почему-то мысль об этом показалась Гавриилу смутно непристойной.

— Я тебя не узнал. На тебе что, относительно приличный костюм? — отряхнувшись, Гавриил обошел Хастура по часовой стрелке, внимательно разглядывая. — Выглядит довольно новым.

— Он новый.

— Необычная для тебя маскировка.

— Это не маскировка. Я просто решил немного пересмотреть свои взгляды на одежду. Можешь считать это своим позитивным влиянием.

Ни заплаток, ни вылезших ниток, ни пятен от непонятно чьей блевотины. Костюм был даже подходящим по размеру. Немыслимое щегольство по сравнению с тем, что Хастур носил обычно.

— Но почему? Это на тебя не похоже. Тебе всегда нравилась одежда снятая с трупов или найденная в мусоре.

— Зато тебе она не нравилась. Вечно смотрел на нее с отвращением. Я подумал, что раз мы с тобой довольно часто видимся…

Гавриил на всякий случай обошел Хастура еще раз, уже против часовой стрелки. Тот все еще выглядел как Хастур, просто нормально одетый.

Это было довольно странно. Хастур редко поступал непредсказуемо.

— Конечно, подгонка по фигуре бы не помешала, и ты выглядишь ужасно бледным в этих цветах влюбленной жабы.

— Каких-каких цветах?

— В серо-зеленом. Не твои цвета. Если уж так хочешь что-то зеленое, то выбери более светлые и более холодные оттенки. Цвет амброзии, нефритовый, может, даже светлые тона изумрудного. Их хорошо сочетать с темно-синим или темно-пурпурным.

Гавриил хотел добавить, что мог бы, при случае, помочь подобрать более подходящие цвета, но на середине фразы его настигло осознание очень важного факта: Хастур отказался от, вероятно, самой отвратительной своей черты, потому что они с ним часто видятся.

Он был из тех демонов, которые выглядят мерзко — таких, в принципе, большинство. Но в основном это выражалось в наносных деталях, способных оттолкнуть разве что человека, и то недалекого. Возможно, исходивший от него цветочный запах и был несколько резким, но не более того. На земле было множество вещей, пахнувших гораздо хуже. Признаки болезней на коже могли вызвать неприязнь у боящегося заразиться смертного, но никак не у серьезного здравомыслящего архангела.

Однако, манера носить одежду, выглядевшую так, будто она и сама прошла все круги ада, была по-настоящему мерзкой. А Хастур от нее отказался, чтобы не расстраивать Гавриила.

— Но в целом это, конечно, гораздо лучше, чем что бы то ни было, что ты носил раньше, — добавил он.

Разумеется, обязанность Хастура, как демона, быть отвратительным, не шла ни в какое сравнение с обязанностью самого Гавриила выглядеть величественно, отражая величие небес, но все же удержаться от сравнения было тяжело.

Господи, он сам вряд ли бы пошел на что-то подобное.

Точно бы не пошел. Не ради кого-то другого, по крайней мере.

Каким-то дьявольским образом Хастур опять оказался праведнее него.

— Я рад, что тебе нравится. — Голос Хастура беспокойно дрогнул. — Но я прибыл не для того, чтобы обсуждать одежду. Мне хотелось бы получить кое-какую информацию, и ты мог бы мне помочь.

Когда Хастур в последний раз о чем-то просил, дело едва не кончилось очень неприятным разговором с Варахиилом. Так что разумнее всего было бы отказать. Но грань между осторожностью и трусостью была здесь досадно тонкой.

Показаться трусом Гавриил не хотел. Не теперь, когда между ними выстроилось такое глубокое взаимное доверие.

— Я слушаю.

— Мне нужны имена праведников, ставших праведниками только во время эпидемии. Потому что их, очевидно, легко… хм… сделать снова неправедными.

Он явно что-то утаивал.

+++

— И ты решил, что я тебе помогу?

— Да. — Врать короткими фразами было намного проще. — Они стали праведниками при очень специфических условиях. Согласись, не так уж это и праведно.

Гавриил пожал плечами, всем своим видом показывая, что на праведников ему плевать. По крайней мере, на этих. У него было довольно странное для ангела отношение к работе: похоже, ему нравился процесс, но мало волновал результат. По крайней мере, пока все оставалось в пределах статистической нормы.

— К тому же, хорошие праведники не поддадутся так легко на искушение демона.

— Ты прав, — Гавриил звучал несколько рассеяно, и, судя по всему, все еще рассматривал его костюм. Новая тактика оказалась довольно эффективной. — Думаю, я смогу принести тебе список. Если обещаешь никого из них не заражать ничем хотя бы до тех пор, пока мы не закончим с этим сраным гриппом. Подождешь здесь, скажем, с полчаса? Я загляну в офис, перепишу все из нашей картотеки и вернусь.

Гавриил задумчиво окинул взглядом треугольное здание, у которого они стояли.

— Может, чуть больше. Я неплохо бегаю по лестницам, но это не особенно приятно.

— Честно говоря, я надеялся, что мы проведем вместе чуть больше времени. Если ты, конечно, достаточно свободен сегодня. Мы могли бы вместе…

— Не думаю, что тебе стоит заходить в «Утюг».

— Там опасно? — Вообще-то Хастур и сам мог догадаться: из здания буквально тянуло праведностью, мокрыми птицами и цветочной пыльцой, хоть этот запах и сливался с собственным запахом Гавриила, он все же был достаточно отчетливым. Типичное гнездо ангелов.

— Естественно. Ты и так подошел слишком близко. Уверен, ты не хочешь выяснять отношения с парой очень вспыльчивых престолов.

Нет, вот этого Хастур точно не хотел.

Престолы его пугали.

Не только его, конечно, они вообще были жуткими. Чего только стоила их физическая форма: большинство ангелов, включая падших, были в большей или меньшей степени привязаны к своим физическим телам, и это напоминало столь любимую Баалом одержимость, при которой бесу разрешалось вселиться в тело какого-нибудь смертного. Даже херувимы не особо отличались в этом от остальных, просто их тела были расположены под другим углом относительно пространства-времени — Азазель как-то раз объяснял, но свел все к очень сложному описанию группового секса, и в итоге Хастур потерял нить повествования. Но престолы были принципиально другими — видимо, Бог был в странном настроении, когда их делал. Поэтому их человекоподобные тела были просто продвинутой формой иллюзорного чуда, под которым могло прятаться что угодно.

Ангелы-змеи были еще не худшими в этой породе.

Все в аду, равно как и на небесах, помнили историю о престоле которая однажды чуть не уничтожила Бейрут, неожиданно превратившись из девочки-подростка в плюющегося ядом двухголового варана-альбиноса длиной добрых пятьдесят ярдов — ей не понравилось, что жители города какие-то недостаточно праведные. К счастью, из ада вовремя прибыл Пеймон на своем белом верблюде и с помощью пары сотен скорбных духов смог без лишнего насилия загнать ее обратно на небеса до того, как дело зашло слишком далеко.

Не то, чтобы Хастур имел что-то против варанов. Но сталкиваться с плюющимся ядом или чем-нибудь там еще, ангелом, который еще и длиной с пару автобусов, он точно не хотел. А с двумя такими — тем более.

— Стоять на улице и просто ждать тебя я тоже не хочу.

— Согласен. Это скучно. — Гавриил задумчиво нахмурился и Хастур неожиданно понял, что скучал по этой прелестной складке между бровей. — Можешь подождать меня где-нибудь в кафе или в парке. Я бы с тобой с радостью куда-нибудь сходил, если найдется время. Тут неподалеку был один славный клуб… Впрочем, неважно. Он все равно закрыт. Забудь о том, что я сказал.

Возможно, Хастуру показалось, но в какой-то момент уши Гавриила немного порозовели.

— Наверное, лучше в парке. Сможем после этого немного пройтись вместе. К тому же я не уверен, что окрестные кафе все еще работают.

Звучало как приглашение свидание.

Конечно, Гавриил не станет звать его на настоящее свидание, но все равно звучало именно так.

— Я слышал, у тебя есть собственный дом в Новом Свете. Мы могли бы…

— Откуда ты это знаешь?

От Богула, а тот, вроде бы, ссылался на Мать Слез, но вряд ли она это узнала от какого-нибудь мертвого ребенка. Будь Богул немного больше склонен врать, Хастур бы не поверил.

— Слухи легко распространяются. И этим я поверил. Тебе ведь нужно место, чтобы остаться наедине со своими мыслями.

— Что-то вроде того. Чудесное место. Думаю, тебе оно тоже понравится, там озеро рядом. Может быть, как-нибудь я тебе покажу, — в голосе Гавриила проскользнули мечтательные нотки, — но не сегодня. Это слишком далеко отсюда.

Если бы Хастур знал, что стоит ему купить новый костюм, и Гавриил тут же начнет приглашать его к себе, то сделал бы это еще тысячу лет назад. Может, даже полторы.

— Уверен, там очень славно, — по крайней мере, славно по меркам Гавриила. Может быть, цветы повсюду.

Точно, какие-нибудь особенные неувядающие райские цветы, от которых нет мусора. И огромная гардеробная с зеркальными стенами.

Жаба квакнула и, оторвавшись от грозивших зайти слишком далеко размышлений, Хастур спросил себя, почему он вообще задумался о том, как должен выглядеть дом Гавриила и есть ли там цветы. Для самоуспокоения он попытался довести мысль о зеркальных стенах до чего-нибудь непристойного и у него даже почти получилось.

— У меня тоже есть что-то вроде дома. Даже несколько. Скотобойня под Манчестером, например, и одно здание в Венеции, где раньше был бордель, и еще одно место недалеко от вокзала в Калькутте, но вообще-то оно принадлежит моему брату. Тебе бы ни в одном из этих мест не понравилось. Грязно и влажно.

— Я бы, возможно, рискнул взглянуть.

Это было уже немного чересчур, но Хастур все равно кивнул. Скорее всего это все равно была одна из столь любимых Гавриилом абстрактных фраз, в которых он обещал однажды объяснить больше, или например, перестать считать всех демонов одинаковыми.

— Подождешь меня в Мэддисон-сквер? Где-нибудь у фонтана. Надеюсь, часов до пяти я свободен, и, если меня не перехватят в офисе, можем немного пройтись вместе. Поболтать. Ты же не против?

— Думаю, я смогу найти для тебя время, — Хастур понадеялся, что это звучит убедительно, а не как слишком поспешное согласие, выдающее истинные намерения. — Если обещаешь не задерживаться.

— Это зависит не только от меня… — Гавриил задумчиво посмотрел ему в глаза. — Ладно, обещаю.

— Клянешься каждой полоской на галстуке? — в голове Хастура эта фраза звучала чуть более легкомысленно и от этого могла сойти за игривую. Произнесенная вслух она казалась скорее просто дурацкой, но, с другой стороны, Гавриилу в любом случае приятно, когда отмечают его одежду.

— Коне… — Гавриил медленно моргнул и снова посмотрел Хастуру в глаза, видимо, пытаясь понять, насколько тот серьезен. — Тебе нравится мой галстук?

— Пожалуй. — «Нравится» — громкое слово, но выглядел галстук и вправду недурно. Такой типично гаврииловский: светло-фиолетовый с зелеными диагональными полосами.

— Могу купить тебе такой же. Хотя, думаю, вересковый тебе не пойдет, нужно что-то вроде сумеречно-зеленого.

— Не надо. Просто приходи побыстрее.

— Обязательно, — с улыбкой — немного слишком широкой, чтобы выглядеть полностью искренней, но все равно очаровательной, — Гавриил легко похлопал его по плечу и, резко развернувшись, ушел быстрым шагом. Хастуру оставалось только выполнить свою часть договора и отправится в Мэддисон-сквер.

В ухоженных парках было что-то раздражающее: где-то они выглядели почти естественно, напоминая рощи, росшие вокруг адских рек, но от этого только отвратительнее выглядели всякие дорожки и фонтаны. Слишком много порядка.

По крайней мере, долго ждать не пришлось: Гавриил прибыл без лишних задержек, как и обещал. Он молча сел на скамейку с Хастуром рядом и, откинувшись назад, замер на несколько секунд, то ли переводя дыхание, то ли просто красуясь. Гавриил вытащил из внутреннего кармана небольшой футляр, похожий на портсигар, извлек из него расческу и провел ей по волосам, укладывая на место чуть выбившиеся пряди.

Да, он определенно красовался.

Падшие ангелы обожали обсуждать своих бывших начальников, и когда дело доходило до разговоров о Гаврииле, все они сходились во мнении, что он пустой, самовлюбленный, способный интересоваться только нарядами. Это, конечно, было не так, но Гавриил действительно любил красоту, в том числе и свою собственную. И любил, когда ее отмечали другие. Так что сейчас был хороший момент, чтобы сказать ему пару приятных фраз, но Хастур не рискнул. Во-первых, он сегодня планировал пробовать новые стратегии, раз уж старые показали себя неэффективными, во-вторых, он притворялся, что пришел по делам, и не стоило так быстро сводить все к ухаживаниям. Это было бы подозрительно: слишком большие шаги вперед выглядят нарочито.

— Вот. — Гавриил с улыбкой протянул явно вырванный из блокнота листок. — Это все, кого мы причислили к числу нью-йоркских праведников за время эпидемии. Одиннадцать человек.

— Да. Вижу, — с сомнением произнес Хастур.

Почерк у Гавриила был ужасный. То есть, по-своему красивый, но прочесть написанное стоило немалых усилий: огромные заглавные буквы цеплялись друг за друга острыми углами, подстрочные хвосты свисали лианами, оплетая написанные под ними слова, и в целом список смутно напоминал изображение готического собора, попавшего в джунгли.

— Извини, если немного неразборчиво. Я писал в спешке, не хотел, чтобы меня застали. Ненавижу объясняться с низшими чинами.

— Все хорошо. — Вообще-то, к примеру, вторая фамилия в списке могла быть с равным успехом «Рочестер», «Рэндольф» или вообще «Роше», и будь список действительно важен, Хастуру бы стоило самому залезть в небесную картотеку, чтобы переписать все нормально.

Он сложил список и убрал в карман брюк.

— Мы прогуляемся немного? Я бы не хотел сейчас возвращаться в офис. Там скучно. Даже поговорить не с кем.

Взглянув на часы — скорее просто для вида, спешить было некуда — Хастур кивнул.

В парке было немноголюдно, в самый раз для небольшой прогулки. Было бы глупо отказываться, особенно учитывая то, что в последний раз свидание у них было в момент провала эпидемии измененной проказы. Не считать же свиданием провалившийся ужин праведников.

— Понимаешь, хоть сюда и отправили тех двоих престолов, в основном на местах работают свободные ангелы-хранители, а они такие тупые, мелочные твари… — Гавриил неожиданно остановился и, резко повернувшись к Хастуру, окинул его пристальным взглядом. — Ты же не был ангелом-хранителем до того, как?..

— Конечно, нет. Я вообще не…

— Я знал! — просиял Гавриил. — Конечно, ты не один из них. Они — вроде маленьких собак, которые увязываются за тобой и тявкают, пока не оглохнешь. И они терпеть не могут работать, одни сплетни на уме. Ты совсем не такой. Насколько бы проще была бы моя жизнь, если бы все относились к своей работе как ты, а не как эти вздорные пустоголовые твари.

— Ты явно на них зол.

— Да. То есть, нет, конечно же нет, но я бы злился, если бы не был ангелом. Мы гневаемся только в исключительных случаях.

— Нет ничего плохого в том, чтобы злиться.

— Легко тебе говорить.

Хастур мог бы осторожно возразить. Мог бы привести в пример самого себя: в конце концов, демонам не полагалось испытывать к кому-либо симпатию, так же, как ангелам не полагалось злиться друг на друга, но все же Хастур с братьями всегда старались держаться рядом. И они от этого не переставали быть демонами.

Но потом Хастур решил, что это как-то слишком откровенно. Он же планировал продолжать втираться Гавриилу в доверие, чтобы тот начал считать его другом, а не посвящать его во все детали жизни в аду, чтобы тот как-нибудь использовал в своих целях полученную информацию. Лучше сменить тему.

— Судя по тому, что Нью-Йорк справляется с «испанкой», твоего личного усердия достаточно для спасения города.

— Праведники тоже стараются. Конечно, Рафаил их вдохновляет, а я, помимо всего прочего, слежу, чтобы ее помощники доводили вдохновение до цели. Работа довольно скучная, но после такой всегда любая секунда отдыха кажется ярче. Приятно в свободное время пройтись по парку. Поспать. Посмотреть какой-нибудь хороший фильм.

— Посмотреть фильм? — Это была, вероятно, последняя фраза, которую Хастур ожидал услышать от Гавриила.

— Да, — судя по тону, самому Гавриилу ничто тут странным не оказалось. — А тебе что, не нравится кино?

— Конечно, нравится, — вообще-то, Хастуру скорее нравились кинотеатры: маленькие темные рассадники болезней и пороков, где люди с удовольствием прятались от лишних глаз, если хотели украсть чей-то кошелек, совершить нелегальную сделку или заняться онанизмом. И еще там часто чихали, распространяя грипп на пару ближайших рядов. — Просто не ожидал, что оно нравится и тебе. Пожалуй, мы могли бы сходить на какой-нибудь фильм вместе.

— Не уверен, что это хорошая мысль. Я смотрю фильмы не ради пустого развлечения, а чтобы разобраться в человеческой природе, не подходя к людям слишком близко. Возможно, твое присутствие будет меня отвлекать. Но, если ты сам выберешь что-нибудь не особенно неуместное, то я постараюсь найти время… Пожалуй.

Гавриил на пару секунд остановился глядя куда-то в сторону Бродвея.

Хастур подумал, не стоит ли сказать что-нибудь насчет того, как ему идет эта стрижка. Пожалуй, нет. Обычные комплименты не то, чтобы потеряли силу со временем — у них ее особенно и не было. Раз уж пришла пора пробовать новые методы, старые можно было пока отложить в сторону все скопом.

Когда они свернули на затянутую плющом тенистую аллею, Хастур украдкой подобрался чуть ближе к Гавриилу, чтобы невзначай обхватить пальцами ладонь — так  делают пары, когда гуляют вместе, а они именно пара, по крайней мере, должны ей стать, — но тот неожиданно заложил руки за спину.

Он, конечно, здорово выглядел, когда так делал, хоть и начинал немного смахивать на надувшегося голубя, но Хастур предпочел бы все-таки взять его наконец за руку. С каждым столетием недостижимость этой цели становилась все абсурднее.

— Можно задать тебе немного личный вопрос?

Вокруг не было никого, они остались один на один и могли говорить откровенно. По крайней мере, Хастур надеялся, что могли.

— Естественно. — Остановившись, Гавриил небрежно привалился спиной к увитой плющом шпалере.

Он буквально излучал уверенность и это ощущение передалось Хастуру, хотя, по идее, вид самоуверенного ангела должен был вселять ужас. Или хотя бы сомнения в своих силах. Но, видимо, Хастур, за годы коротких встреч, слишком привык к Гавриилу и его уверенности, чтобы воспринимать ее как что-то враждебное.

Занимай он более высокое положение в адской иерархии, Гавриил мог бы это использовать. К счастью для них обоих, Хастур — просто Хастур, и использовать его ни у кого бы не вышло.

+++

— Я знаю, что для вас, ангелов, любовь важнее всего…

— Да.

— Да. Скажи, ты любишь меня? — Хастур подступил на шаг ближе, и его жаба уставилась на Гавриила со скептицизмом. Она бывала немного раздражающей.

Гавриил уже несколько лет готовился к этому разговору, но так и не смог подобрать подходящие слова. Он хотел сказать, что любит Хастура как брата, но это было очень неподходящее выражение по двум причинам: во-первых, несмотря на всю невинность, его чувства к Хастуру все же были скорее романтическими, чем родственными, отрицать это было бы наивно, а во-вторых, Хастур давно уже понял, что Гавриил не слишком ладит с братьями. Еще не хватало, чтобы он запутался.

С другой стороны, любовь можно было выразить не только словами.

Возможно, так будет даже лучше.

Гавриил сделал глубокий вдох.

Раз Хастур пошел ради него на уступку и перестал одеваться в позорного вида тряпье, его нужно было наградить.

Скромным и как можно более целомудренным поцелуем. Очень практичное решение: поцелуй закрепит их взаимную симпатию, и, заодно, разрушит сомнения в ее природе.

— Так ты…

Может, в щеку? Нет, это тоже может его запутать.

Гавриил не целовался больше пяти тысяч лет, но вряд ли практика так уж важна. Конечно, он знал, как это делается. И множество раз видел в фильмах, просмотренных в «Мятном часе».

— Для некоторых вещей трудно подобрать слова.

— Даже посланнику господню?

— Да, даже мне.

Неожиданно Гавриил ощутил щемящее чувство, холодной волной поднявшееся в груди.

Он очень зря вспомнил о тех фильмах. У их познавательности была и обратная сторона.

Если раньше Гавриил еще мог думать об угрозе своему целомудрию как о чем-то абстрактном, то теперь, всесторонне изучив вопрос, он буквально видел бессчетное количество возможных способов, которыми Хастур может над ним надругаться, как только предоставится возможность.

И именно ее Гавриил ему сейчас предоставлял.

Конечно, он легко справился бы с любой физической угрозой — не говоря уж о том, что, технически, потерять целомудрие в результате насилия было невозможно.

Но Хастур мог вовлечь его в блуд обманом. Искусить, зачаровать, сбить с праведного пути, как тот демон из Франции, запудривший мозги бедной дурочке Иегудиил. Она на тот момент, конечно, давно уже не была целомудренной, что делало ее гораздо более легкой мишенью, чем Гавриил, — но за две тысячи лет демоны наверняка усовершенствовали свои методы.

Хастур опустил ладонь ему на плечо.

Мысль о том, что он мог воспользоваться сложившимся доверием, была довольно болезненной, но исключать эту вероятность не стоило.

Гавриил почувствовал, что сердится на себя: так надеялся спасти другого своей любовью, а теперь оказался сам под угрозой падения в грязь.

Хастура, конечно, грязь не беспокоила. Ни в каком смысле этого слова.

Гавриил всегда объяснял свою симпатию к нему тем, что в Хастуре по-прежнему сильна была ангельская природа.  Но все же тот был демоном. А что для демона может значить целомудренный поцелуй, допустимый даже между братьями? Он сразу же возжелает получить больше. И найдет способ это получить. Сначала протолкнет язык между сомкнутых губ, а потом, запустив руку в волосы, потянет на себя, заставив пошатнуться.

Представив себе эту картину — необычайно живо, пожалуй, даже слишком, — Гавриил неожиданно понял, что дышит гораздо чаще, чем планировал, а щемящее чувство у него внутри из холодного стало вдруг очень, очень горячим.

Стоит ему дать малейшую слабину — и Хастур ей немедленно воспользуется.

В подтверждение этих мыслей, Хастур властно стиснул ладонью плечо Гавриила, явно указывая на то, что именно сделает, едва тот потеряет равновесие.

Поставит на колени. О, конечно же.

Поставит на колени, легким прикосновением принудит разжать челюсти и запихнет член Гавриилу в глотку, потому что демонам абсолютно точно не нужны целомудренные поцелуи. Им нужен грязный трах. И то, что кто-нибудь обязательно их застанет за этим занятием, Хастура вряд ли остановит. Демоны грязны и распутны. Одни мерзости на уме.

Даже жаба глаза закрыла.

— Твои уши и шея так мило розовеют, когда я к тебе прикасаюсь.

Гавриил хотел заметить, что в нем нет ничего милого, что такие унизительные покровительственные слова Хастур может засунуть поглубже в свою жабу, и пусть, наконец, оставит в покое его уши, но тот нежно провел рукой до его локтя, заставив все слова прилипнуть к языку.

Нет.

Нельзя поддаваться искушению.

Хастур медленно повел руку ниже, к кисти.

Усилием воли Гавриил заставил себя задуматься о происходящем и взглянуть на все хотя бы относительно со стороны.

Он мог понять, почему Хастур сейчас очевидно — это было ясно даже по его голодному взгляду — в своих мыслях прелюбодействовал с ним самыми грязными способами. Он демон. Он испорчен.

А вот откуда это взялось в собственных мыслях Гавриила?

У него же не могло на самом деле, а не в глупых фантазиях, возникнуть влечение к демону?

Или могло?

Гавриил отдернул руку, за секунду до того, как пальцы Хастура сомкнулись бы на его запястье.

Сердце по-прежнему билось быстрее, чем Гавриил бы этого хотел, легкие жадно втягивали воздух, а удивительно приятный жар внутри не утихал.

И ко всему прочему у него определенно была эрекция. Может, еще не полная, но достаточно выраженная, чтобы Хастур ее заметил. Не мог не заметить. Он ведь демон. Демоны только об этом и думают.

— С тобой все хорошо? — взволнованно спросил Хастур.

— Естественно. Не понимаю, почему у тебя возникли…

Гавриилу очень хотелось попятиться, но он сам себя лишил этой возможности, встав у шпалеры. Как неосмотрительно.

— Ты светишься. Это случается когда ты нервничаешь.

Кто вообще, будучи в здравом уме, возжелает демона? Пусть даже обходительного, нежного, по-своему заботливого и не лишенного следов ангельской красоты.

Гавриил почувствовал нарастающую панику.

Вот как это происходит. Сначала вдыхаешь воздух. Потом перестаешь видеть что-то недостойное в наслаждении силой и красотой выданного тебе тела. Начинаешь им пользоваться как человек — гулять, спать, заниматься физическими упражнениями. Потом пьешь вино и рассматриваешь неприличные фотографии. Смотришь фильмы. Позволяешь незнакомцам себя лапать.

А потом падаешь в объятия демона.

А потом просто падаешь. Потому что после такого у тебя не остается ни добродетелей, ни чувства собственного достоинства, ни возможности хоть как-то оправдать собственное поведение перед другими архангелами.

— Ты понятия не имеешь, что я чувствую.

Он был в смятении и не мог с этим бороться.

Он еще ни разу не был так зол на свое дурацкое тело, которому, конечно, именно сейчас нужно было отреагировать на все это самым порочным образом. Пока подобные неудобства оставались у него в голове, Гавриил мог отмахнуться от неуместных мыслей, но сейчас, когда его тело столь явно демонстрировало признаки похоти, игнорировать их было невозможно.

Возможно, его любовь к Хастуру все же не была целомудренной.

В сущности, прямо сейчас Гавриил был готов броситься на него как блядь последняя.

Он, конечно, не должен был думать о себе в таких выражениях, и не должен был так легко принимать мысль о своем позоре, но иначе не получалось. Проклятый коварный демон каким-то образом растлил его. Медленно отравил за все эти годы, испортил, подготовил к совращению, чтобы забрать его целомудрие.

Может, некоторые и поговаривали, что Гавриил чересчур гордится своим целомудрием, которое само по себе не было чем-то таким уж уникальным, но они не понимали главного. Он сам превратил собственную непорочность в свое оружие и свой доспех. Раз Бог дал ему не меч, не огонь, не копье или хлыст, а зеркало своей великой истины, значит, и сам Гавриил должен был стать зеркалом, безжалостно открывающим взгляду чужие пороки.

Как он сможет обличать других, если сам потеряет целомудрие?

Не говоря уж о том, что все будут над ним смеяться. Опять. При одной только мысли о том, как его после такого станут называть на небесах, Гавриил почувствовал как внутри что-то сжимается.

Сделав последний глубокий вдох, он остановил сердце. Перестал дышать. Позволил зрачкам чуть сузиться, чтобы выглядеть более спокойно.

— Отойди.

— Но…

— Или ты отойдешь от меня по доброй воле, или я тебя заставлю. И с чего ты вообще решил, что тебе можно ко мне прикасаться?

Хастур открыл рот, видимо, собираясь ответить, но посмотрев Гавриилу в глаза, так и не решился ничего сказать.

Он выглядел сбитым с толку и, пожалуй, даже расстроенным. Но лучше было немного его расстроить, чем поставить под угрозу все, включая собственную возможность снова стать архистратигом.

Эгоистичные желания — например, снова получить почти неограниченное количество чудес в свое распоряжение и никогда больше не общаться с людьми, — были немногим лучше распутства. Но все же лучше, в этом Гавриил не сомневался.

Сейчас ему очень сильно хотелось, чтобы рядом оказалась Тамиэль. Поцеловала бы его в щеку и сказала бы, что само по себе влечение к демону не делает его плохим или безвозвратно испорченным — не более испорченным, чем Селафиил или Иегудиил, по крайней мере. То есть в идеале Гавриил хотел бы, чтобы Тамиэль появилась бы после того, как Хастур уберется подальше со своим тлетворным влиянием, но немедленное появление, несмотря на некоторую неловкость, его бы тоже устроило.

Впрочем, какая разница. Тамиэль все равно уже давно была демоном, а демон конечно не станет тратить время на утешение запутавшегося архангела.

— Мой вопрос тебя расстроил?

Гавриил понял, что не может точно сказать — Хастур достаточно жесток, чтобы глумиться над ним в такой момент, или достаточно глуп, чтобы спрашивать всерьез.

Жаба, накрывшая морду лапками, ничем не помогала.

+++

— Ты понятия не имеешь, что я чувствую, — повторил Гавриил таким тоном, как будто это что-то объясняло.

Хуже всего было то, что Хастур толком не знал, удалось ли ему сегодня приблизиться к Гавриилу, как он планировал, или все кончилось провалом. И почему вообще вопрос о любви мог его так огорчить? Он же ангел, они друг у друга должны постоянно уточнять, кто там кого любит и насколько сильно.

Он вряд ли мог понять, что Хастур планировал осторожно подвести разговор к поцелую — Гавриил был для такого слишком целомудренным. Неиспорченным и невинным. Он покраснел только из-за того, что Хастур осторожно погладил его по плечу; это было даже забавно: архангелу оказалось достаточно такой мелочи, чтобы щеки и шея покрылись румянцем.

Конечно, Гавриил и подумать не мог бы о чем-то грязном. Однако, не исключено, что ему не обязательно было понимать, его невинность могла работать на инстинктивном уровне.

— Не хотел тебя задеть, — честно сказал Хастур.

— Отойди еще немного. И прекрати быть таким… ангельским. Я знаю, какой ты на самом деле.

— Что?.. — «Что все это значит?», «В каком смысле ангельским?», «На каком еще самом деле?» и еще чуть ли не дюжина соперничавших между собой вопросов, среди которых был даже «А можно мне все-таки взять тебя за руку?».

Хастур понятия не имел, почему, но что-то у него внутри упорно твердило, что подержаться за руки категорически необходимо.

— Просто прекрати.

Гавриил перестал светиться от силы секунд десять назад, и Хастур решил, что лучше обойтись без уточняющих вопросов.

Не надо торопить события. Гавриил уже готов пригласить его к себе, а там нетрудно будет потихоньку затянуть его в постель.

Будто опять почувствовав его мысли, Гавриил сердито повел плечами и скрестил руки на груди. Он сейчас не дышал, и сердце, похоже, остановил, устыдившись того, как легко оказалось заставить его смутиться.

— Нам не стоит больше видеться сверх необходимого, если ты понимаешь, о чем я.

Хастур не понимал.

Начать стоило с того, что никакого «необходимого» у них не было.

— Я боюсь, мы можем друг другу навредить.

— Я не стану тебе вредить, — Хастур надеялся, что это звучит искренне. И что он ничего не испортил.

— Тогда… — Гавриил выдержал паузу, явно предназначенную для вздоха, который он сделал бы, если бы дышал, — позволь мне уйти.

Как будто Хастур мог не позволить.

Теоретически, он мог бы попробовать, но «не уходи» расстроило бы Гавриила еще больше — он ведь не просто так попросил, — а попытка удержать за руку и вовсе бы разгневала.

— Конечно, — тихо сказал Хастур, отступая на шаг, и, прежде чем он успел вежливо отвести взгляд, Гавриил исчез с белой вспышкой и тихим треском электрического разряда.

У Хастура остался только бесполезный список бесполезных праведников. Вытащив его из кармана, Хастур машинально смял бумагу в кулаке — она все еще немного пахла цветами и перьями, — но так и не смог ее выбросить. Просто затолкал обратно в карман брюк и быстрым шагом направился прочь из парка.

У конца аллеи он повернулся к «Утюгу» и сердитым взмахом руки заставил стайку голубей с размаха врезаться в окна.

+++

В следующие полгода все Рочестеры, Рэндольфы и Роше в Нью-Йорке пережили ряд загадочных событий — кто-то выиграл в лотерею, у кого-то тяжело заболели родственники.

И некоторых небесных праведников подобные неожиданные перемены лишили их праведности.

Анон

Re: Разнообразные развождо

▼Вьетнам, 1967 год нашей эры⬍

О старшем сержанте Габриэле Э. Эйнджеле стоило знать несколько вещей. Во-первых, его действительно так звали, но любого, кто решил бы над этим посмеяться, ожидала хорошая трепка. Во-вторых, ростом он был всего пять футов и пять дюймов, но каждый дюйм был полон ненависти к этому миру. В-третьих, наблюдательность не раз спасала его в ситуациях, где любой другой бы отправился на тот свет и сделала его превосходной туннельной крысой.

А в-четвертых Габриэль Э. Эйнджел был праведником.

— Габриэль, ты не в курсе, почему не взлетаем?

— Хер знает. Может, они надеются, что лейтенант Пепперони сдохнет не дождавшись нас и можно будет не гонять вертушку.

Разумеется, он был не одним из небесных праведников, живущих добродетелями. Наоборот. Он был адским праведником, с наслаждением предававшимся большинству смертных грехов. И после смерти ему, скорее всего, предстояло стать адским святым, но чтобы смерть не наступила слишком рано, за ним нужно было присматривать.

На самом деле, большинство адских праведников — уж если не уважаемые многими люди, то по крайней мере, достойные члены общества. Как Хью Хефнер или Лукреция Борджиа. В прежние времена некоторые даже продвигались достаточно далеко, чтобы какая-нибудь земная церковь начинала считать их вполне небесными святыми — как в случае Влада Колосажателя, например. Но то ли люди с течением веков стали подозрительнее, то ли праведники мельчали, то ли гнев был не самым удобным главным грехом, чтобы в нем подвизаться, но Эйнджел, со всей его наблюдательностью и природным везением, определенно уже давно бы отправился на тот свет, если бы за его плечом не стоял время от времени какой-нибудь демон.

Сейчас этим демоном был Хастур, скрывавшийся под личиной простого парня из Бостона, Мартина Дональдсона. Которого, за чудом выживавший под каской высокий кок в стиле рокабилли, — под ним удобно было прятать жабу — Эйнджел прозвал «Элвисом».

— Слыш, Эйнджел, а почему ему можно назвать тебя по имени, а мне нет?

— Ну, — тот даже не повернулся в сторону сослуживца, — по двум причинам. Во-первых, Элвис — мой друг. А во-вторых, Шкет, ты — пидор.

Шкет хмыкнул и не стал продолжать разговор, оставив Эйнджела наблюдать за стоявшими посреди взлетной полосы спорщиками. Он умел подмечать мелочи и, может быть, именно поэтому они привлекли его внимание.

+++

Со стороны это выглядело так: грузный чернокожий мужчина с нашивками старшего лейтенанта размахивал потертым планшетом, к которому была прикреплена толстая стопка документов, и самозабвенно орал на своего собеседника. Тот — напротив, крайне худой, неуловимо похожий на генерала армии конфедерации и обвешанный медалями в таком количестве, будто вправду служил со времен гражданской войны — пытался ответить в том же тоне, но почему-то его слова постоянно тонули в постороннем шуме, и сразу же после этого его неопрятно одетая спутница наступала ему на ногу. Каждый раз. И по какой-то причине корреспондент военной хроники считал эту перепалку настолько занимательной, что уже четверть часа нарезал рядом со спорщиками круги, как почуявший падаль ворон. Из-за шума разобрать, о чем шел разговор, было трудно, но любой проходящий мимо человек уверился бы, что речь о местах в вертолете, который вот-вот отправится на запад через перевал.

На самом деле спор шел не о том, кому улетать, а о том, кому остаться, чтобы завтра двинуться в сторону Кхешаня. И, естественно, спорящие не были простыми вояками.

Самая любопытная деталь заключалась в том, что у обеих сторон не было ничего, кроме блефа и пустых угроз. И Бог, и Люцифер уже махнули на Вьетнам рукой, поэтому ангелам и демонам оставалось самостоятельно пытаться выдоить его до капли, раз уж они здесь.

В данный момент Иегудиил — Власть, Сила и Слава Господня, — несмотря на посильную поддержку Гавриила — бывшей Воли Господней — определенно проигрывала. Трудно было в чем-то их упрекать: когда речь шла о том, чтобы орать на противника до полной капитуляции, во всей вселенной не существовало твари, более подходящей для этого, чем лорд Пеймон. Потому что в основном ради криков он и был сотворен.

Дагон должна была всего лишь следить, чтобы он не сбивался на совсем уж нечленораздельные звуки — что случалось с ним чаще, чем хотелось бы. Обычно такую работу брали на себя Три Матери, но Мать Тьмы и Мать Шепотов застряли в Дакто, а Матери Слез Пеймон приказал оставаться в аду, как только узнал, что в деле замешан Гавриил. Ревность Пеймона зачастую была почти такой же непонятной и неудержимой, как его вопли.

Так что сегодня его усмирением сегодня занималась Дагон — изо всех сил надеясь, что он не рассердится. Ей совершенно не хотелось проверять, способна ли она пережить отрывание головы.

К счастью, несмотря на трудности, разговор шел в нужном аду направлении: ангелы готовы были отступить и не ломиться в Кхешань, достаточно было бросить им подходящую кость.

Поэтому, ровно после того, как Пеймон, издал очередной рев, напоминающий звук заходящего на посадку вертолета, Дагон вздохнула и сказала:

— Оставьте Кхешань в покое. Хотя бы на пару недель, пока мы не закончим. Если вам нужно получить звездочку от начальства, у меня есть неплохая наводка.

— Знаешь, куда ты можешь засунуть все свои наводки?

— Туда же, куда ты можешь засунуть свою манеру всех перебивать. — Иегудиил подняла руку, жестом пресекая любые попытки Гавриила продолжить обсуждение того, кто куда и что может засунуть. Обычно такое бы не сработало, но затяжной ор Пеймона сделал его гораздо сговорчивее. Впрочем, как и ее. — Допустим, я соглашусь. Рассказывай.

Дагон пожала плечами:

— Вертолет тот самый. Его посадят сразу за перевалом, чтобы бравые ребята смогли добраться до лейтенанта Пеллегрини без лишнего шума. Насколько я знаю, один из наших планирует заглянуть в старый скотомогильник по дороге, подобрать там кое-что интересное, чем можно будет поделиться с сослуживцами. Можете попробовать его остановить.

— С чего нам тебе верить?

— Проект курирует Вельзевул. Я не против, чтобы вы его засрали. Ненавижу ее и Мора заодно.

Иегудиил кивнула. В аду все соперничали друг с другом, и довольно логично, что Дагон не хотела упускать шанс подставить более могущественного демона. Возможно, лучше маленькая победа, чем большой и ненужный спор. И удастся избавиться от Гавриила.

Пеймон отступил на шаг, явно планируя очередной вопль, и Иегудиил вздохнула:

— Хорошо. Но если это — вранье, то я лично сдеру с тебя всю чешую.

+++

— Зацени Мисс Август, — Эйнджел ткнул пальцем в сторону Дагон. — Тот уголек бы не отказался ее пришпилить у себя над койкой, а?

Иногда Хастуру трудно было понять, что именно Эйнджел имеет в виду, но общий смысл уловить получилось: «уголек» — это Иегудиил, а Дагон, скрытая под иллюзорным чудом, может и не походила на девушку из «Плейбоя», но все же вполне могла показаться привлекательной, особенно для мужчины, давно не занимавшегося сексом. Эйнджел был как раз из таких: местных он избегал, а медсестры и радистки избегали его самого несмотря на, вроде бы, вполне сносную по человеческим меркам внешность.

Поэтому, когда дело доходило до смертных грехов, в плане блуда Эйнджел серьезно проседал: не считая шуток о пришпиливании чужих матерей, он был невинен как мальчишка, которому до полового созревания еще лет шесть.

Хастур догадывался, что должен как-то это исправить, но все попытки подтолкнуть Эйнджела к общению с проститутками, проваливались с треском и тот предлагал просто напиться или поиграть в дартс. Или в покер, несмотря на то, что в него почти всегда проигрывал и бросался на победителя с кулаками — впрочем, может в этом для Эйнджела и был смысл покера.

Словом, он был из тех, кто предпочитает проводить время с друзьями, а не с женщинами.

— Эй, Элвис, у нас че, от вертушки отвалилась табличка «девчонкам вход воспрещен»?

— Ты о чем вообще?

— Я о том, что к нам на борт прется какая-то пизда в розовой рубашке и бабкиных очках. И на мисс Сентябрь она не потянет, даже если побреется.

Хастур резко развернулся, чтобы повторить свой вопрос — и буквально столкнулся нос к носу с Гавриилом.

— Ты о чем?

Гавриилом в бледно-лиловой рубашке. И в очках.

— Мне стоило догадаться, что это будешь ты, — пробормотал тот.

— Вы че, знакомы?

— Разумеется, нет.

— Ага, вроде того.

Они произнесли это почти одновременно. Обычная ухмылка Эйнджела точно съехала вбок:

— Ну надо же.

Хастуру почему-то вдруг показалось, что вертолет становится меньше. Просто так вертолеты меньше не становятся, так что это было либо очень странное чудо, либо чувство неловкости. Скорее второе.

То ли из-за того, что он обычно встречался с Гавриилом в стороне от чужих глаз, и говорить с ним когда кто-то рядом было непривычно. То ли из-за того, что Гавриилу, равно и кому-либо еще с небес, в принципе нечего делать рядом с Эйнджелом.

Так или иначе, это было самое неподходящее время и место для столкновения с Гавриилом.

Хастур попытался осторожно взять его за плечо, чтобы вытащить из вертолета и нормально поговорить наедине, но секунду спустя понял, что ничего хорошего из этого не выйдет и убрал руку.

— Военная хроника. Меня отправили к лейтенанту Пеллегрини.

Гавриил использовал чудо для убеждения, вместо того, чтобы предъявить какие-то документы. Обычно ангелы так не поступали, для них не было проблемой придумать убедительную ложь или как-нибудь еще обойти правила. Особенно для Гавриила. Наверное, он соображал на ходу.

— Тогда ты в нужной вертушке, Мисс Сентябрь. Хотя не представляю, кого мог заинтересовать лейтенант Пепперони. Тот еще тупица.

Наклонившись к уху Хастура ближе, Гавриил очень тихо спросил:

— На мне же нет никаких лишних иллюзорных чудес?

Хастур внимательно осмотрел Гавриила. Не считая человеческого цвета глаз, очков и щетины — возможно, вполне естественной — тот выглядел как обычно.

С поправкой на то, что, несомненно, это была самая раздетая версия Гавриила, которую Хастур когда-либо видел. Только рубашка и штаны. И обувь, конечно, и, видимо, белье, и очки, но это по крайней мере в два раза меньше вещей, чем было на нем в их последнюю встречу в Нью-Йорке.

— Нет.

— Тогда почему он называет меня «мисс сентябрь»?

— Не знаю. Это у него больная тема.

— Сентябрь?

— Женщины. Он много кого так называет. Иногда — всех, кроме меня, Меера и Уайта. — Хастур кивнул на Шкета и Снежка. — Они просто пидоры.

— А ты?

— А я его друг.

Неожиданно Хастур понял, что очень давно не называл себя всерьез ничьим другом. Возможно, никогда.

Конечно, у него были братья, и Лигур, и, пожалуй, даже Дагон, когда не вела себя как сука, но все же настоящими, близкими друзьями они не были. Помимо того, что демонам не полагалось иметь друзей, Хастуру не особенно везло их заводить. У него были неплохие отношения с Лукрецией, но все же она оставалась в первую очередь служанкой.

Наверное — хотя если бы он сказал это вслух в аду, его бы заставили помыть рот святой водой — у Хастура не было никого более похожего на друга, чем Гавриил. По крайней мере, с ним иногда приятно было поболтать, время от времени он мог помочь. Если бы не необходимость его как можно скорее соблазнить, Хастур все равно бы с радостью с ним встречался.

Неожиданно он понял, что это похоже на еще один повод чувствовать себя неудобно. Хастур не был уверен, что дружба работает именно так, но что-то логичное в этом чувствовалось. Если у тебя два друга, ты конечно не хочешь, чтобы они встретились. Да. Потому что тот, который помогал тебе протащить на обед праведников мертвую проститутку в Венеции триста лет назад вполне может не одобрить того, которого ты пытаешься отвести к живым проституткам уже полгода.

— Че ты на нем повис? Он че, твоя подружка? Или мамаша?

— Слыш, Эйнджел, отъебись от него уже.

— Что, Шкет, тоже за эту юбку решил зацепиться? Получше не видал что ли?

Хастуру показалось, что он буквально слышит, как Снежок закатывает глаза.

— Всегда хотел узнать: в тоннелях ты тоже пиздишь не затыкаясь?

— А че, тебе не интересно, почему штабную шлюшку подсадили именно к нам?

На самом деле, Хастура вовсе не волновало, обидится ли Гавриил. Ни капли. Честное слово. В конце концов, это Гавриил, он постоянно обижается на все подряд.

Беда была в другом: если он обидится на Эйнджела достаточно, чтобы сломать ему шею, несколько лет работы пойдут насмарку. Возможно, считайся еще Гавриил полноправным архангелом, это бы сошло за достойную праведника смерть, но сейчас — вряд ли.

Этот разговор надо было свернуть и как можно быстрее.

К счастью, прежде чем ситуация стала еще хуже, наконец-то появился Ли Гольдберг, пилот, и, коротко свистнув, кивнул им, без слов командуя занять свои места.

Бронежилеты — на случай, если гуки дорвались до перевала, Шкет сплюнул сквозь зубы себе под ноги, Эйнджел в последний раз посмотрел туда, где стояла Дагон, — но она уже ушла, и сел, а Хастур сел с ним рядом. Тот с коротким смешком толкнул его в плечо кулаком.

Все без лишних слов, все как обычно — и спустя минуту воздух уже прорезали раскручивающиеся лопасти.

+++

— Там в вертолете тот демон, о котором ты мне рассказывала? Который планирует переспать с Гавриилом?

— Он самый. — Дагон даже не взглянула в его сторону. — И, честное слово, это вообще никак не связано  с присутствием самого Гавриила.

— Я тебе верю.

— Знаешь, твой сарказм стал гораздо лучше с годами.

На самом деле, это даже не был в полной мере сарказм, Иегудиил действительно не исключала возможность простого совпадения. Ангелам, конечно, полагалось везде видеть замыслы, высшие смыслы, великие планы, вражеские козни и тому подобное, но она порядком от этого устала. Тем более, что на самом деле, как правило, совпадения были совпадениями.

— Слушай, раз ты сегодня в чудесах сверху донизу, может у тебя и член есть? — спросила Дагон.

Существовало множество причин, по которым Иегудиил не стоило сейчас здесь задерживаться, и необходимость сегодня посмотреть, как идут дела у южновьетнамской разведки, пока они не начали расстреливать людей на улицах, была даже не главной.

Во-первых, здесь находился Пеймон — да, он явно планировал потратить ближайший час на попытки перекричать вертолет, но все же он слыл самым вздорным из владык ада, и Иегудиил не имела ни малейшего желания выяснять, насколько правдивы слухи о нем. Во-вторых, глупо было тратить чудеса на выкраивание уединенного местечка чтобы немного поразвлечься, особенно сейчас. В-третьих, она отправила Гавриила практически без чудес куда-то вглубь Вьетнама, а значит, если не передать вовремя кому-нибудь из господств, что нужно забрать его из лагеря лейтенанта Пеллегрини, он отправится обратно на собственных крыльях, врезаясь по пути в каждое дерево. В-четвертых, приближался конец света и дружеские встречи с демонами надо было сворачивать. В-пятых, южновьетнамскую разведку и вправду стоило немного придержать.

— Я разрешаю тебе проверить, — улыбнулась Иегудиил и, обняв Дагон за пояс, притянула ее к себе ближе, чтобы, наконец, поцеловать.

+++

Сама по себе война Хастуру нравилась. Песчаные блохи, вши, гангрена, окопная гниль, сифилис, опять же. И дизентерия — нестареющая классика.

А вот работать с людьми было сложнее.

Конечно, те, кто до него имел дело с Эйнджелом, сделали все чуть проще: по крайней мере, отобранные из сотен кандидатов флегматичные Снежок и Шкет были для него неплохой компанией, он перешел с сигарет на жевательный табак, к тому же уже давно научился убивать не задумываясь. Очень кстати, потому что Хастур вряд ли бы смог объяснить, что не стоит зря переживать из-за мертвых гуков. Даже тех, которым лет четырнадцать.

Святость приходит постепенно и Эйнджел уже успел перекатиться за ту точку, после которой праведник развивается уже более или менее самостоятельно. Например, месяц назад на него повесили допрос пленного — и Эйнджел просто медленно резал его добрых полчаса, пока тот не истек кровью. Вопросов никаких он не задавал, потому что был уверен в своей способности обнаружить лагерь гуков самостоятельно.

Соблюдение субординации не было его сильной стороной. Если бы не ореол святости, скорее всего, Эйнджел бы давно нажил себе неприятности, — но к счастью для него, ад защищал своих праведников так же ревностно как рай. Пожалуй, даже более ревностно.

И ради этой защиты Хастуру приходилось пользоваться огнестрельным оружием, по несколько недель напролет не прикасаться к жабе и пытаться удержать в голове прозвища, которыми Эйнджел называл решительно всех и вся вокруг.

Ситуацию со скотомогильником он, наверное, назвал бы «колесо обозрения из ослиного дерьма и каруселька сбоку» или как-то в этом духе.

Сначала все шло по плану, как и сообщала Вельзевул: Гольдберг получил сигнал по рации, что их надо высадить пораньше — мол, доберутся до Пеллегрини к завтрашнему утру без спешки. И, приземлившись на поляне за перевалом, высадил их. Хастур успел подумать, что уж как-то все слишком идеально.

Ну, а потом план прогорел, как садовая клумба под напалмом.

Поляна находилась на том месте, где пару веков назад закопали мертвый скот из нескольких окрестных деревень — и, за годы под землей, зараза не умерла. Наоборот. Перебродила и стала сильнее. И ее так просто было забрать, чтобы потом использовать. Устроить великолепную старомодную эпидемию и восстановить отношения с Мором. Нужно было лишь найти правильное место, чтобы разрыть землю. Именно в тот момент, когда Хастур его почти нашел, Гавриил опустился на колени, и, прижав обе ладони к земле, с коротким вздохом выпустил в нее волну исцеляющего чуда.

Такого мощного, что у Хастура даже зубы заболели.

Зараза растворилась бесследно.

— Зачем ты это сделал? — Хастур протянул руку, помогая Гавриилу подняться. Из-за почти полного отсутствия иллюзорных чудес, он сейчас выглядел старше Хастура — точнее, Мартина Дональдсона — лет на пятнадцать, а то и все двадцать, так что наверняка этот жест не показался бы никому странным. Помощь старшим и все такое.

Гавриил посмотрел на его руку с огромным подозрением и поднялся самостоятельно. Грациозно, как и всегда.

— Я думаю, ответ очевиден. Ангелы, знаешь ли, очищают землю от всякой мерзости.

— Но ты мог бы хотя бы предупредить…

Гавриил вытащил из кармана носовой платок, чтобы отряхнуть штаны. Обычно он использовал бы чудо и для этого, но, видимо, только что потратил все, что ему выдали.

— А ты мог бы предупредить, что будешь с друзьями.

Что ж, хорошая новость заключалась в том, что, похоже, Гавриил был здесь не ради Эйнджела. Плохая — в том, что Вельзевул на Эйнджела тоже плевать и наказание неизбежно. Новость еще хуже: раз Гавриил так вложился в это чудо, значит дальше пойдет с ними.

Это вполне тянуло на карусельку сбоку.

— Деревья обнимать будем, или двигаемся дальше? Лейтенант Пепперони не вечный, знаете ли. То есть я не против, чтоб он сдох, пока нас ждет, но это это будет самый хуевый выпуск военной хроники со времен свистопляски про Дакто.

— Знаешь, — медленно проговорил Снежок, глядя на Эйнджела, — если бы можно было попасть под трибунал чисто из-за того, что всех бесишь…

— То твоя занудная черная жопа давно бы болталась в петле.

Эйнджел прищурился, вглядываясь в опушку леса, и первым зашагал в его сторону.

+++

— Ты мне нравишься, Элвис. Знаешь, почему?

— Потому что я не пидор? — наугад спросил Хастур.

— И поэтому тоже. Но еще потому, что умеешь молчать.

Лес выглядел пустым, но Эйнджел, как старший по званию и главный по убийству гуков, настоял на том, чтобы продвигаться медленно. И час назад они остановились заночевать, под ворчание Снежка о том, что Гольдберг — мудень и они могли бы уже быть у Пеллегрини.

И, естественно, когда Эйнджел сказал, что первым будет дежурить полночи, Хастур вызывался ему в напарники: так спокойнее.

И вот они уже полтора часа стояли, привалившись к чуть склизскому стволу мертвого дерева, вглядываясь в темноту. Часовым полагалось хранить молчание и быть бдительными, конечно, но сегодня Эйнджел явно был намерен проигнорировать все правила. Обычное дело для него.

— Молчать ты умеешь, но если тебя спросить, то отвечаешь честно. Не крутишься, как угорь на сковородке.

— Есть такое.

Хастуру не особо нравилось, куда шел этот разговор.

— Ты и Мисс Сентябрь. Выкладывай.

— Выкладывать что?

Некоторые праведники получают дар чудес еще при жизни. Обычно это какая-нибудь ерунда, вроде умения лечить насморк, но иногда и что-то серьезнее. Способность к пророчествам, например.

— Че вас связывает.

Или, возможно, Эйнджел замечал больше других в силу природной наблюдательности. Разницы никакой. Не сейчас и не для Хастура.

— Да пересекались на работе, говорю же.

— На скотобойне?

— Ага.

Несколько секунд они оба молчали. Эйнджел вытащил отсыревший спичечный коробок, в котором хранил свой табак, покрутил его в руках, но в рот порцию закладывать не стал.

— Элвис, не пизди. Ты его чуть ли не под ручку из вертушки вывел. И подняться с карачек помогал.

— Так он же корреспондент. Еще напишет куда, что мы все гондоны. Лучше я о нем позабочусь. В его годы поберечься надо.

— Ну да, ты ж королева английская, сплошные хорошие манеры на уме. У тебя аж привстал, но чисто из вежливости.

— Ну…

Хастур хотел Гавриила. Это абсолютно точно никак не было связано с дурацким Азазелем или дурацким пари, и, более того, Хастуру в голову давно закралось подозрение, что это даже не особенно было связано с приятной внешностью, которой Гавриила наградили небеса. Не только с ней, по крайней мере. И неудивительно, что иногда это желание проявлялось физически, причем заметнее, чем стоило бы.

Тем более, что для демона нет ничего естественнее сексуального влечения. В каком-то смысле это был самый легальный в аду способ проявления симпатии, в том числе и к друзьям.

В принципе, Хастур иногда и к Эйнджелу проявлял симпатию подобным образом. Странно, что тот, при всей своей наблюдательности, раньше этого не заметил.

— Выкладывай давай. Он че, сорвал твой цветочек? Трахал тебя, когда ты был в скаутском лагере или типа того?

— Черт, да нет конечно.

— Ты его трахал, когда был в скаутском лагере?

— Да не был я в скаутском лагере!

Эйнджел убрал спичечный коробок, не сводя с Хастура взгляда.

— Ну, типа… Мы с ним правда иногда пересекаемся на работе. И я бы, наверное, не прочь бы еще кое-как пересечься, но…

— Мисс Сентябрь бережет себя для принцессы и с тобой в бильярд играть не будет. Угадал?

Как и большинство демонов, Хастур мог говорить на всех земных языках. К сожалению, особый язык сержанта Эйнджела в этот список не входил. Приходилось догадываться о смысле отдельных фраз самостоятельно.

— Он таким не занимается. Да. — Хастур искренне попытался вложить в эти слова все свое раздражение тем, что Гавриил постоянно его отталкивал. В том числе в прямом смысле. Невозможность на все это пожаловаться кому-нибудь, кроме жабы, иногда просто доводила до отчаяния.

Жаба тоже предпочла бы не слушать, но деваться ей было некуда.

— Я таких много видел. В Бостоне одному такому пришлось колено сломать, чтобы поменьше хвостом крутил, да и языком попусту пол не подметал, если ты улавливаешь, о чем я. Правильные мальчики, которые делают правильные вещи, потому что мама с папой их так научили.

Кажется, Эйнджел переключился на какие-то совсем уж личные воспоминания, но смысл оставался тот же.

— Ага, вот он именно такой.

Эйнджел усмехнулся и быстро облизнул губы, будто вынюхивающая что-то змея. Его глубоко посаженные почти черные глаза жадно блестели, и Хастур неожиданно догадался, что сейчас ему предоставится шанс решить вопрос с недостатком похоти в послужном списке Эйнджела.

Дело, конечно, было не только в этом. В куче разных вещей, включая то, что Хастур все еще злился на Гавриила из-за несостоявшегося поцелуя в Нью-Йорке, и то, что если он решит держаться от Гавриила подальше, у него вообще не останется никаких друзей — кроме Эйнджела, но он смертный, он не считается. И тому подобное, в основном более или менее связанное с Гавриилом. И с сексуальной фрустрацией, неизбежной на войне, вдали от дома.

— Ну, тогда сегодня твой счастливый день, Элвис. Потому что со мной ты можешь сделать все, чего Мисс Сентябрь тебе не позволит. Валяй.

— Здорово, — сказал Хастур и взял его за руку.

Как уважающий себя демон с достойным количеством развратных мыслей в голове, он, конечно, должен был начать с чего-то более грязного, но именно это Хастур и хотел сделать с Гавриилом в первую очередь.

— Еще немного и я решу, что ты все-таки пидор, — засмеялся Эйнджел и, прежде чем Хастур придумал, как на это ответить, поцеловал его.

На вкус поцелуй отдавал застарелым кариесом и жевательным табаком. Неплохо.

Хастур не особо помнил, когда в последний раз целовался. Секс время от времени — да, такое бывало, хотя после падения популярности сифилиса, особой нужды в сексе не было, но с поцелуями как-то не складывалось.

Как будто услышав слово «секс» у него в голове, Эйнджел положил руку Хастуру на ширинку и тот понял, что у него стоит.

Если честно, Хастур не всегда хорошо ощущал связь со своим физическим телом, и иногда оно реагировало на какие-то вещи быстрее, чем он сам. Он наконец-то ухватил за хвост вопрос о том, насколько часто подобное случалось в присутствии Гавриила, насколько сильно того расстраивало, и не из-за этого ли все не складывалось, — но, прежде чем Хастур успел докрутить вопрос до ответа, Эйнджел начал расстегивать его пояс.

— Габриэль, послушай…

— Когда мы наедине, можешь назвать меня «Габи». Меня так звала мамочка. Хочешь быть моей мамочкой, Элвис?

— Да постой ты. Тут же гуки могут быть.

— Какие гуки, Элвис? Лес пустой, как твоя голова.

Возможно это было действительно так, а возможно Эйнджел сказал это из чистой самонадеянности.

Но Хастур неожиданно понял, что готов рискнуть жизнью Эйнджела ради возможности довести его до конца. Сделать настоящим святым.

— Ну так что, ты сегодня будешь моей мамочкой или останешься хорошим бойскаутом?

Хастур хотел еще раз сказать, что никакой он не скаут и никогда им не был, но тут Эйнджел упал перед ним на колени и снова начал расстегивать его штаны. Слишком целеустремленно, чтобы Хастур решился его остановить, даже если бы захотел.

Кожа у  Мартина Дональдсона была более или менее чистой, без струпьев и пятен гниения, но необходимость поддерживать человеческую личину не заставила Хастура быть более чистоплотным. Эйнджела, похоже, это ничуть не смущало. Напротив, казалось, запахи смегмы, мочи, въевшегося в форму пота, его только подстегивали.

Он медленно взял член в рот целиком, сразу подался назад, выпуская его почти полностью, и, вцепившись рукой в ногу Хастура, снова наклонился ближе. Темп он наращивал медленно, да и вообще отсос выходил так себе — Хастур чувствовал все зубы Эйнджела, даже острый скол на правом клыке, — но от этого происходящее не становилось менее захватывающим.

Дело было в том, что они друзья? Возможно. Хастур понятия не имел. Он закрыл глаза, пристроив руку у Эйнджела на затылке и полностью потерялся в ощущениях.

Волосы под рукой были жесткими, непокорными, и Хастур вдруг подумал о том, что у Гавриила они такие же, разве что редкие нити седины должны быть еще чуть жестче. И вряд ли Гавриил позволил бы так ворошить его отвратительно идеальную прическу.

А еще вряд ли Гавриил вообще оказался бы перед ним на коленях. Уж не говоря обо всем остальном.

Хастур резко притянул Эйнджела к себе ближе, тот заворчал, но отстраниться не попытался. И, изо всех сил стараясь не думать о Гаврииле — тонких, четко очерченных губах, мощной, крепкой шее, тройной глубокой складке, залегающей между бровей, стоит ему задуматься — Хастур кончил в пульсирующую глотку Эйнджела.

Тот с хриплым смешком отстранился, жадно дыша, но Хастур так и не открыл глаза, чтобы на него взглянуть.

А после Эйнджел просто уперся лбом ему в ногу и начал дрочить, свободной рукой продолжая удерживать Хастура за ляжку, как будто боялся, что тот захочет сбежать. Но тот не собирался сбегать. И не только из-за того, что мысль о стоящем на коленях Гаврииле неожиданно его увлекла.

Он украдкой запустил пальцы себе в волосы и, сквозь гибкую мембрану чуда, погладил разволновавшуюся жабу.

— Как мило, что вы нашли время... совокупиться.

Хастур открыл глаза и почувствовал как Эйнджел прекратил свои торопливые движения.

Гавриил стоял к ним практически вплотную и Хастур понятия не имел, когда именно он там появился. И зачем.

— И какого черта ты тут делаешь?  — Эйнджел встал с колен и всем телом повернулся к Гавриилу. Даже руку, которой только что дрочил, не вытер.

Хастур вдруг подумал, что Эйнджел с Гавриилом похожи. Не только манерой себя вести, хотя и этим тоже. Но еще было что-то общее, узнаваемое в чертах лица, осанке, движениях. Как будто кто-то создал уменьшенную копию Гавриила и сделал ее  жестокой, завистливой, распутной — более распутной, чем сам Гавриил, по крайней мере — и способной оценить земные наслаждения. Ну, и высокомерной, но это входило в понятие «копия Гавриила».

— Я обычно не бью девчонок, — Эйнджел вытянулся во все свои пять футов с пятью дюймами и привстал на цыпочки, пытаясь хотя бы примерно сравняться в росте с Гавриилом, — но если ты хоть кому-нибудь вякнешь лишнее слово, я твою брылястую мордашку так начищу…

Он поднял руку, чтобы, обещая будущий удар, легко толкнуть Гавриила в челюсть: его обычный прием запугивания, срабатывает безотказно c кем угодно, — но, видимо, не с ангелом. Гавриил стремительным движением перехватил его за запястье и с силой сжал. Эйнджел даже вздрогнул, а такое случалось нечасто. Хастуру показалось, что он услышал хруст.

— Убери руки, грешная мразь.

Хастур видел Гавриила счастливым, печальным, разгневанным, даже испуганным, но не таким как сейчас. Тонкий слой иллюзорного чуда будто осыпался, глаза буквально вспыхнули фиолетовым, вены у виска набухли, а мышца над верхней губой нервно задергалась и по коже пробежала волна легкого, едва заметного даже в темноте сияния. А потом еще одна и еще. Это не было похоже на обычное встревоженное мерцание, скорее на разряды молний, причем каждый следующий был ярче предыдущего.

Хастур вспомнил однажды виденную им казнь на электрическом стуле.

Проходящие по коже разряды света казались болезненными — достаточно болезненными, чтобы Гавриил утратил свой обычный величественный вид; его оскаленные в гневе зубы влажно блестели и даже складка между сведенных в гневе бровей совсем не выглядела очаровательно. Казалось, его вот-вот разорвет от бушующего внутри света.

— Если ты думаешь, что меня хоть немного волнуют эти ваши грязные мерзости, то ты ошибаешься. — Лица Эйнджела Хастур не видел, но даже по затылку было понятно, что его сейчас не особенно волнует, насколько неуместно для обычного корреспондента военной хроники звучат слова Гавриила. — Не смей мне угрожать.

Хастур не мог задаться двумя вопросами: во-первых, может ли Гавриил действительно развоплотиться от рвущегося изнутри света? А во-вторых, если это случится, то не заденет ли светом его самого?

Гавриил всегда гордился тем, что его физическое тело — и лицо, естественно — было привлекательным. Конечно, не стоило называть его «брылястым»: что бы это ни значило, звучало чертовски обидно, понятно, почему он так огорчился.

Пару мучительных секунд спустя Хастур вдруг понял, что если Гавриил сейчас убьет Эйнджела, это точно не будет достойная святого смерть — у того даже ширинка не застегнута. И тогда все окажется напрасно, и, возможно, самого Хастура даже накажут за невыполнение обязанностей.

Сделав решительный — насколько это было возможно — шаг вперед, Хастур запустил пальцы в волосы Эйнджелу и использовал последнее оставшееся у него до четверга чудо, чтобы заставить того потерять сознание. Эйнжел мгновенно обмяк и повис в руке Гавриила, который медленно перевел взгляд на Хастура.

— Отпусти Габриэля, — потребовал он, подхватив того под мышки. К счастью, как и полагается тоннельной крысе, весил Эйнджел немного.

Гавриил разжал пальцы. Мышца у него над губой по-прежнему дрожала, а взгляд едва не прожигал в Хастуре пару аккуратных круглых дыр, но свечение потихоньку начало сходить на нет. Он явно перестал дышать и это немного помогло успокоиться.

— Ты же вроде сделал то, что должен был. Так будь добр — проваливай на небеса и оставь меня наедине с моими демонскими делами.

— И твоим смертным любовником.

— Любовником? А. Да. И моим любовником. С которым мы будем трахаться, столько, сколько нам захочется. Так, как нам захочется. И там, где нам захочется. Возможно, даже на трупах вьетнамцев. Или наших сослуживцев. — Хастур понимал, что несет какую-то чушь, но догадывался, что если что и заставит Гавриила уйти поживее, так это именно она. — Уходи. Хватит все портить.

— Дойду с вами до лагеря Пеллегрини и больше ты меня не увидишь.

«Больше ты меня не увидишь» — это было не совсем то, чего Хастур добивался, но сейчас этот вариант его вполне устраивал. Потому что он действительно хотел остаться с Эйнджелом, пока по крайней мере — не только потому что тот был праведником и не только потому что тот вроде как уже стал его другом. И вообще.

«Вообще» включало в себя то, что с ним можно делать вещи, о которых Гавриил бы и подумать не решился. Потому что он — ходячий дурацкий кусок дурацкого целомудрия, а Эйнджел зато — парень, который знает, чего хочет и как это получить.

Гавриил медленно попятился. Тени скользнули по его лицу вниз и, секунду спустя, он снова выглядел как человек. Довольно расстроенный человек. Черт бы побрал его внезапные смены настроения.

+++

Всю оставшуюся дорогу Хастур старался вообще не смотреть в сторону Гавриила. На всякий случай.

Это было нетрудно, учитывая то, что Эйнджел отправил его вперед — высматривать вороньи лапки и ребят из взвода Пеллегрини. Сам Гавриил, к счастью, тоже не был настроен на разговоры и, сдержав слово, исчез сразу же, как смог это сделать, не привлекая лишнего внимания.

История старшего сержанта Габриэля Э. Эйнджела была дописана без участия небес.

+++

Они продолжили путь вчетвером, хотя Снежок и Шкет с каждым днем все больше сторонились Эйнджела. Как будто Хастур помог ему пройти сквозь какой-то последний важный предел и начать превращение из праведника в прижизненного святого. Это было видно хотя бы по его взгляду, когда он поднимался из тоннелей: ошалевшему, опустошенному.

Каждое убийство продвигало его вперед, к достойному месту в аду; каждое следующее — все более желанное. Очень просто.

И вряд ли можно было как-то принципиально изменить ситуацию с помощью похоти, но это вовсе не означало, что Хастур не собирался больше заниматься с ним сексом. Время от времени, когда это не привлекло бы лишнего внимания, достаточно осторожно и тихо, и по-прежнему стараясь не думать о Гаврииле лишний раз.

С последним выходило не очень.

Но зато со всем остальным Хастур справлялся отлично. Даже когда Эйнджел снова заводил разговоры о том, что мамочка звала его «Габи» и раз уж она умерла, то Хастур теперь должен ее заменить. Все эти ассоциации с мамочками были довольно стремными.

Вообще, разговоры с каждым разом становились только хуже, но, к счастью, говорил он тоже все меньше.

— Пообещай мне кое-что, Элвис. — Эйнджел перекинул табак под язык и пару секунд молчал. Хастур даже подумал, что на этот раз обойдется без болтовни. — Если вылезешь отсюда живым — найди Мисс Сентябрь.

— Какую еще мисс сентябрь?

Эйнджел внимательно посмотрел ему в глаза.

Хастур долго наблюдал за тем, как Эйнджел постепенно меняется, и теперь у него был взгляд настоящего святого: беспокойный, точно за зрачками мерцала пара огней. Черты лица заострились еще больше и из-за этого он начал походить на какого-нибудь великого подвижника с византийской иконы — по крайней мере, когда не был виден шрам на верхней губе, из-за которого постоянно казалось, что Эйнджел ухмыляется.

Когда-то давно Хастур услышал интересную фразу: каждый преподобный — просто грешник, вовремя услышавший зов небес. Пожалуй, так оно и было. И в обратную сторону это правило тоже работало.

Сейчас взгляд Эйнжела обжигал Хастура, буквально вытаскивая правду из головы. Довольно раздражающее ощущение.

— А, ну да. Мисс Сентябрь. Я о нем уже и забыл.

— Ага, конечно. Забыл. Короче. Найди Мисс Сентябрь и поговори с ним честно. Обо всем этом твоем. Ты понял.

Хастур не понял.

И каким-то невероятным образом Эйнджел об этом догадался. Это точно был дар пророчества.

— Скажи, что его любишь, догнал? — он с шипящим звуком всосал сквозь зубы пропитанную табаком слюну. — Признайся во всем.

— Зачем?

Эйнджел сплюнул табак на землю и тихо рассмеялся.

— Он тебя тоже любит, Элвис, пустая твоя бошка. И я на Библии поклянусь, что он все бы отдал за то, чтобы той ночью, за перевалом, оказаться на моем месте.

Хастур засмеялся.

Он подумал, что хоть Эйнджел и был чертовски наблюдателен, когда дело касалось гуков, но в ангелах он не понимал ничего.

Может, Гавриил любил его по-своему. Ангелы любят все подряд, потому что это их работа. Гавриил с ней не очень хорошо справлялся, но все же в этом должна была заключаться его ангельская сущность. Ангелы любят летний дождь, раскаявшихся грешников, Пола Маккартни, многоножек и черничные маффины. Демон вполне мог затесаться в этот список. В случае с Гавриилом — шансов на любовь у Хастура было даже больше, чем у маффинов. И больше, чем у многоножек, потому что тот считал отвратительными всех беспозвоночных. Насчет Маккартни и дождя Хастур не был особо уверен.

Словом, да, может Гавриил его и любил. Но чтобы хотеть потрахаться? Точно нет. Во-первых, он так трясся над чужим целомудрием, что уж точно никому не позволил бы забрать свое. В этом, наверное, и был смысл прикола от Азазеля. А, может, у них там в раю за потерю девственности пару крыльев отбирают и приходится летать на оставшихся, пока все остальные над тобой смеются. Или еще что в этом духе. Во-вторых, возможно, Гавриил вообще не понимал как можно получать удовольствие от чего-то вроде секса. Если бы понимал — то уже бы все попробовал. Ему нравилось двигаться, даже, возможно, ходить по лестницам. Ему нравилось дышать, потеть и моргать. И краснеть от смущения. Если бы ему вправду был интересен секс, Гавриил бы давно им занялся, но, видимо, он был вроде Иеремиила.

И вообще: об умении Эйнджела понимать, что у ангелов в голове, больше чем достаточно говорило его предположение, что Иегудиил и Дагон непременно перепихнулись, как только решили, кто отправится в Кхешань.

Хастур не стал говорить об этом вслух. Хотя бы потому, что был рядом с Эйнджелом не ради разговоров о тупых ангелах.

— А ты?

— А че я? Я здесь останусь. Мне из Нама теперь одна дорога — прямиком в ад.

Хастур закашлялся. Многовато пророчеств для одного дня.

А еще он вдруг понял, что Эйнджел не должен помнить то, что случилось за перевалом. Уж точно не момент, когда их застал Гавриил.

Но почему-то помнил.

— Надеюсь, тебе понравится в аду.

Эйнджел усмехнулся в ответ и его желтоватые зубы влажно блеснули.

+++

Шкета застрелили в битве при реке Шонгхыонг. А Снежок был контужен и отправлен домой, в Иллинойс.

После этой же битвы следы Мартина Дональдсона, также известного как Элвис, затерялись, а потом выяснилось, что он почему-то и вовсе не значится ни в каких документах, хотя раньше вроде бы значился.

Эйнджел, все же дослужившийся до звания сержант-майора, остался во Вьетнаме до самого Пасхального наступления, во время которого и погиб, подорвав себя ручной гранатой, вместе с двумя солдатами северовьетнамской армии.

Первым, что он услышал после того, как стих мучительно долгий звон в ушах, была песня «Spirit in the Sky», доносившаяся со всех сторон. Обернувшись, Эйнджел увидел свое тело — если только это еще можно было назвать телом. А потом ему явился Самаэль, ангел смерти в лосинах и алом боа, пожинающий души истинных грешников — и, сделав музыку погромче, забрал Эйнджела в ад.

Где тот, к своему разочарованию, очень быстро узнал, что в аду гораздо чаще пишут отчеты, чем варят кого-нибудь в котлах.

Но это уже совершенно другая история.

▼В аду и на земле, 1980 год нашей эры⬍

Откровенно говоря, Хастур понятия не имел, что ему думать насчет приближающегося апокалипсиса.

То, что никто вокруг, казалось, тоже толком не знал, не особенно помогало. Лигур, к примеру, ждал апокалипсис с нетерпением, а Богул делал вид, что ничего не происходит. Собственно, они с Матерью Слез постоянно работали над новыми мелкими проектами: помешавшийся на оккультизме и рок-музыке мексиканец, и какой-то республиканец-насильник, которого в итоге отправили на электрический стул, и парень, убивавший молотком проституток — ни один из них не заслужил титула адского святого, но свою долю похвал от начальства Мать Слез и Богул получили, а потом отправились на поиски новых потенциальных убийц.

Богул в последние годы утверждал, что у него времени даже на разговоры нет.

Хастур не сказал бы, что это его так уж расстраивает — он не особенно старался поддерживать теплые отношения с братьями и кузенами. Но было бы здорово, если бы кто-нибудь помог ему со всем разобраться.

Самая главная проблема была в том, что времени на размышления оставалось довольно мало. Может, лет пятьдесят.

До Хастура и раньше доходили разговоры о приближении конца света, но он никогда не придавал им особого значения, потому что они доходили до него всю жизнь. У каждого из владык ада было по десятку планов по воплощению Антихриста, и большая их часть не доходила даже до детальной проработки, не то, что до воплощения. Хотя, скажем, Пеймон еще лет десять назад упорно пропихивал какой-то омерзительный план, согласно которому Люцифер должен был воплотиться на земле, чтобы заняться сексом с течной черной волчицей и таким образом зачать Антихриста, которого очевидно отвергнет человеческое общество. Естественно, план этот никто всерьез не рассматривал, потому что он больше напоминал не подготовку к апокалипсису, а попытку представить собственные сексуальные девиации как что-то достойное и полезное для всего ада.

План, разработанный Вельзевул, был гораздо более убедительным. Хотя и более скучным. Никаких межвидовых совокуплений; в основном все строилось вокруг контракта с двумя сатанистскими сектами, в обеих из которых были женщины, готовые предоставить свои яйцеклетки для создания Антихриста. Нужно было только выбрать подходящую.

Наиболее консервативной части Хастура этот план казался уж слишком новомодным. Можно было бы устроить красивый ритуал с жертвоприношениями, как планировалось в Средневековье. В покупке яйцеклеток было что-то пошлое. Но, видимо, эффективное.

Само по себе приближение конца света его тоже тревожило: понятно, что часть демонов неизбежно погибнет в войне с небесами, но, все же, после победы шансов на карьерный рост у него будет значительно меньше. В худшем случае, всю адскую иерархию и вовсе заморозят настолько, насколько это возможно — потому что вечная борьба среди демонов, по словам самого Люцифера, была частью грандиозной подготовки к апокалиптическим битвам. А, значит, после Апокалипсиса им всем придется затихнуть хотя бы на пару тысячелетий, чтобы его не расстраивать.

Но в основном, конечно, Хастуру было грустно, что он не успел трахнуть Гавриила. Это была проблема номер два, хотя насчет очередности он был не особенно уверен.

Ни один приличный демон не стал бы грустить из-за того, что больше не встретится с ангелом. Тем более — с кем-то вроде Гавриила. А вот секс — другое дело, особенно если речь о совращении архангела. Об этом жалеть можно. Тем более, когда это связано с возможностью получить место в департаменте уныния и легионами бесов — если только Азазель сам помнил, что там обещал.

Хорошо, что Апокалипсис снимет этот вопрос сам по себе. Все вопросы. Вот только Хастуру не особенно нравился этот способ снятия вопросов, он предпочел бы соблазнить Гавриила, хотя бы ради чувства собственного достоинства.

Хастур даже пробовал по этому поводу еще раз поговорить с Кроули, охотно дававшего советы «не слишком близкому другу». По крайней мере, лучше пусть обо всем знает один падший ангел, чем они все — тем более, что Кроули, похоже, действительно сносно разбирался во всех этих ангельских делах.

Он предложил сказать Гавриилу обо всем прямо. Мол, тот либо расстроится и, может, даже двинет Хастуру — то есть его другу, конечно, — по челюсти, но ничего серьезного, и после этого можно будет больше не тратить время на соблазнение и сосредоточиться на подготовке к Апокалипсису. Либо все пройдет иначе и Гавриил согласится быть добровольно соблазненным. Этот второй вариант не представлялся Хастуру особенно вероятным, но в первом был смысл. Лучше все закончить сразу.

Для настоящего «сразу» было поздновато, конечно, но свой смысл в этом все-таки был, даже если делать поправку на дурацкое чувство юмора Кроули.

С другой стороны, раз уж момент для «сразу» был упущен, можно было подождать еще немного. Разобраться в мелочах, узнать о Гаврииле немного больше. К примеру, понять, что именно так расстроило его во Вьетнаме. Или почему в Нью-Йорке им так и не удалось поцеловаться. И действительно ли ему грозят какие-то неприятности, если он потеряет свое знаменитое целомудрие.

Обо всем этом можно было бы спросить в личном разговоре. На самом деле, несколько раз Хастур почти решался это сделать: у него неплохо получалось узнавать местонахождение Гавриила, по крайней мере, когда тот находился на земле. У Хастура даже получалось почти не тратить на это лишние чудеса — его вело что-то вроде чутья.

И за эти несколько раз он узнал кое-какие вещи, которые должны были уж если не вызвать неприязнь к Гавриилу, то хотя бы пробудить желание от души над ним поиздеваться. Конечно, пока Хастура не получалось взглянуть на эти вещи под подходящим для издевок углом, но это был вопрос усердия и времени. Он точно знал, что однажды сможет, если только захочет.

А пока он копил факты, терпеливо составляя список.

Последним список пополнило знание о том, что у Гавриила был костюм для занятий аэробикой. Естественно, в его любимых цветах — светло-серый, с плотными фиолетовыми гетрами. Наверняка отстрочка швов тоже была фиолетовой, в тон, но Хастур не стал подходить ближе, чтобы узнать такие детали. Самого факта было вполне достаточно.

Не то, чтобы Гавриил плохо выглядел в этом костюме — вряд ли подобное было возможно при его телосложении, — просто во многих других нарядах он выглядел лучше.

И, конечно, Гавриил занимался аэробикой в этом костюме. Судя по всему, его увлекали все виды физической активности, не предполагавшие контактов с кем-то еще и он наслаждался каждым аспектом движения. Хастур не решился подойти ближе — потому что тогда Гавриил, возможно, его бы заметил, и им пришлось бы разговаривать, а на такое он готов не был, — но мог без труда представить все необходимые детали. Как двигаются под кожей мышцы, проступает испарина — возможно, Гавриил даже позволяет своему телу вспотеть достаточно сильно, чтобы волосы слиплись крупными локонами. Но точно не настолько, чтобы на одежде проступили темные пятна. Даже наслаждение работой тела не могло заставить его выглядеть неопрятно. По крайней мере, Хастур в этом был уверен.

Не то, чтобы он не хотел взглянуть поближе на слегка взмокшего — возможно, по крайней мере, — и часто дышащего Гавриила, увлеченно повторяющего ритмичные движения, но разговора по душам это не стоило. А подсматривать тайком он не хотел, это выглядело как-то грязно. В принципе, демоны не должны были бояться грязных вещей, но это был не его стиль. Таким занимались в основном извращенцы вроде починенных Балама, и меньше всего Хастур хотел походить на одного из них.

По этой же причине он и не стал пытаться проникнуть в дом Гавриила, который тоже нашел без особого труда: небольшое здание у южной оконечности озера Мичиган было старательно отгорожено от взглядов смертных. Снаружи выглядело скромно, но окна выходили на вполне славного вида побережье: в чуть сероватом песке копошились морские блохи, от воды пахло гнилью. Если бы Хастур не опасался случайной встречи, он, пожалуй, остался бы здесь подольше.

Вообще-то дом укрывали не только маскирующие, но и защитные чудеса, но наверняка их можно было более или менее успешно обойти. Гавриила трудно назвать усердным, так что попытка влезть в его земную обитель закончилась бы максимум небольшими травмами. А, может, и простым испугом. Но, как бы ни была привлекательна идея посмотреть, есть ли там на втором этаже гардеробная и насколько большая, это определенно было бы еще более грязно, чем просто подглядывать за Гавриилом в парке.

Так что Хастур принял единственное разумное решение: убрался обратно в ад, чтобы собраться с силами, подобрать подходящие слова и все такое.

К тому же, если на небесах тоже узнают о приближении конца света, возможно, Гавриила это тоже заставит немного поторопиться. Так что немного подождать — вполне достойный выбор.

▼Прага, 1992 нашей эры⬍

В начале архангелов было девять. Трое вдохновителей, наставляющих на верные пути — Варахиил, Селафиил и Уриил, трое судей, устанавливающих законы — Сатаниил, Гавриил и Рафаил, и трое защитников, поддерживающих порядок — Михаил, Иегудиил и Иеремиил. Именно последний это деление и придумал. Теоретически, оно выглядело довольно здраво, но практически оказалось не слишком удобным и со временем от него отказались.

«Со временем» означало «спустя несколько веков». На протяжении которых Гавриил в одиночку тянул на себе буквально треть всей небесной работы: Сатаниил пал через пару дней после того, как понял, что ему придется выполнять свои обязанности независимо от того, насколько он прекрасен, а Рафаил всегда была слишком ленива, чтобы делать хоть что-нибудь самостоятельно.

Иногда Гавриил думал, что именно предвидя это развитие событий, Бог, творя его физическую оболочку, добавил в волосы седину.

Иеремиилу часто приходили в голову идеи, казавшиеся на первый взгляд хорошими, но не выдерживавшие проверки временем. И, возможно, никто бы к нему не придирался, если бы он хоть раз признал свою неправоту. Он не признал.

У всех архангелов с самого начала были некоторые недостатки. У кого-то больше, у кого-то меньше: Михаил была немного вспыльчивой, а Гавриил — немного заносчивым, в то время как распутство Селафиила никак нельзя было описать, используя слово «немного».

Но Иеремиил был просто мудаком.

В целом, неудивительно, что в конце концов его низвергли в ад. Что оказалось для самого Иеремиила сюрпризом, поэтому, когда в зале собраний братья и сестры обступили его с оружием в руках, вместо речи в свою защиту он сказал только:

— Это что, прикол какой-то?

По-видимому, подобные риторические вопросы нравились ему до сих пор.

Иеремиил медленно перевернул бутылку, из которой только что пил, донышком вверх и пиво потекло по его руке.

— Я понимаю… — договорить Гавриил не успел, потому что бутылка полетела в его сторону.

Иеремиил по-прежнему использовал физическое тело, выданное ему изначально, и все так же одевался только в черное — под цвет крыльев, которые потерял. У него по-прежнему сохранился свой стиль, Гавриил не мог не признать, но стиль этот был довольно вульгарным и слишком уж демоническим.

Единственное в облике Иеремиила, что хоть как-то напоминало об ангельском прошлом — вытатуированная на костяшках правой руки надпись «ACAB», что, насколько Гавриил знал, означало «Всегда носи с собой Библию».

Довольно отвратительная насмешка над былой принадлежностью небесам.

И, скорее всего, Иеремиил сохранил старое тело именно потому что демону оно подходило идеально. Гораздо лучше, чем архангелу.

Он был где-то фунтов на семьдесят легче, чем Иегудиил и на пару дюймов ниже Гавриила. Его голос не был таким громким как у Люцифера, а зубы — такими острыми как у Варахиила. Но если бы нескольким людям предложили взглянуть на каждого из архангелов, в том виде, в котором они обычно приходили на землю, скорее всего, каждый человек ни на секунду не задумавшись, сказал бы, что именно с Иеремиилом он предпочел бы никогда не сталкиваться, особенно в темном переулке. Даже если бы Люцифер был в теле, которое после падения сам себе собрал из чего ни попадя, ориентируясь на представления людей о том, как должно выглядеть воплощение зла.

Потому, что воплощение зла выглядело уродливо, гротескно и непостижимо. А Иеремиил выглядел как тот, кто сломает собеседнику обе ноги, если узнает, что он болеет не за ту футбольную команду.

Вероятно, была какая-то причина, по которой Бог изначально дал ему устрашающую внешность и вполне соответствующий голос, хотя, казалось бы, в те времена такой необходимости не было.

— Я спрашиваю, это что, блядь, прикол? — Иеремиил потянулся за новой бутылкой.

Приятно было знать, что он после падения мало изменился. Собственно, именно этот факт и привел Гавриила на встречу с ним: в аду Иеремиил остался тем же мудаком.

— Я хочу…

Бутылка врезалась в стену в футе от Гавриила, обдав того мелкими осколками и пивной пеной. Это было уже чересчур.

Иеремиил медленно встал во весь рост, грузно опираясь на свою массивную трость, и перехватил удобнее бутылку, предпоследнюю из оставшихся в ящике. Судя по россыпи осколков на земле, пустые бутылки Иеремиил кидал в стену еще до появления Гавриила.

Трость, окованная серебром, с исключительно вульгарным набалдашником в виде мяча для соккера, выглядела в его руках опасным оружием — гораздо более опасным, чем бутылки, пустые или полные. Хотя бы потому, что сделана она была, несомненно, из нижней половины копья суда господня, принадлежавшего Иеремиилу на небесах.

Копья, на которое они насадили его как жука на булавку. Ну, точнее, не «они», а Михаил. Остальные в это время в основном отвлекали Иеремиила, чтобы она смогла его обезоружить и нанести удар.

Верхнюю половину копья они отломали, когда отрезали крылья, и, в конце концов, переделали ее во вполне удобный легкий дротик, который забрал себе Селафиил. А вот нижняя так и осталась в теле Иеремиила, когда он отправился в ад. Что ж, там ее, видимо, смогли вытащить.

— Я хочу поговорить.

Эта бутылка разбилась так близко, что осколки царапнули шею Гавриила и мелкой дробью ударились об спину уже промокшего насквозь пальто.

— А я хочу начистить хорошенько твою самодовольную харю, братишка.

Гавриил подумал, что пальто придется сжечь. Вытравить запахи из кашемира тяжело даже с помощью чудес, а уж запахи вроде этого и вовсе могут продержаться века. Если не обратиться в химчистку. А после химчистки остаются свои запахи, тоже не самые приятные. Замкнутый круг.

Впрочем, у этого пальто все равно был слишком теплый оттенок.

В странах восточного блока почему-то всегда в моде были тона, которые категорически не подходили Гавриилу с его зимним цветотипом.

— Неужели ты не скучаешь по возможности поговорить с кем-нибудь как архангел с архангелом?

— Если я захочу поболтать с архангелом, я позвоню Сатаниилу по внутренней линии, — Иеремиил подступил еще ближе и Гавриил с некоторым усилием подавил желание попятиться.

Умение Иеремиила быть мудаком выражалось в том числе в полном неуважении к именам, которые демоны брали себе после падения. Все демоны, включая Люцифера.

Но Гавриила, естественно, интересовал вовсе не Люцифер. Иегудиил дала ему список имен падших ангелов, прежние имена которых потерялись. Пять ангелов для начала, пять кандидатов для возвращения на небеса. Гавриил добавил еще двоих для ровного количества.

— Во-первых, он больше не архангел. Во-вторых, ты его терпеть не можешь.

По крайней мере, раньше терпеть не мог. Но Иеремиил так просто не менял мнение о ком-либо. И, к тому же, вряд ли случайно так вышло, что он проводил на земле больше времени, чем любой другой из владык ада.

— Вероятно, именно поэтому ты сейчас не стоишь у его золотого трона, а пьешь дешевое пиво в одиночестве в этой подворотне.

Иеремиил усмехнулся.

Он сейчас находился так близко, что Гавриил чувствовал его дыхание. И запах.

Тот сохранил и свой изначальный ангельский запах, похожий на мускусную мяту, но теперь к нему примешивались другие — телесные, людские.  Знай Гавриил Иеремиила чуть хуже — непременно задался бы вопросом о том, зачем потеть с такой отвратительной человеческой вонью, если ты все еще можешь пахнуть по-ангельски.

— Обожаю твою наглость, братишка. Заменяет храбрость, да?

Нет. Гавриил бы не назвал себя таким уж храбрецом, но сейчас дело было вовсе не в свойственной ему некоторой самоуверенности. Просто он ответственно подходил к вверенной ему работе. Иегудиил послала его за информацией о падших ангелах, и он собирался ее добыть, чего бы это ни стоило.

Он не вполне был уверен, что это сработает, но по крайней мере, он сможет отчитаться Иегудиил, что все сделал как она хотела, а потом они вместе составят несколько черновых версий петиций о возвращении ангельской благодати. Ее расположение по-прежнему было для него важным слагаемым успеха: при всех недостатках, она была архистратигом, к ее слову прислушаются.

Тем более, она уже пару раз намекала, что в аду все еще не отказались от идеи с Антихристом и, возможно, планировали устроить конец света в ближайшее время. Если это действительно было так, что не исключено, то времени оставалось немного, но и шансы на успех были высоки: война небес и ада — самое подходящее время, чтобы вернуть в ряды ангелов коварного и жестокого демона вроде Хастура.

Иеремиил перехватил бутылку, подался вперед, и резким движением открыл ее об край мусорного контейнера.

— Может, ты и прав, — усмехнулся он и отхлебнул из бутылки. — Присаживайся, поболтаем.

Он похлопал Гавриила по груди и попятился, чтобы вернуться на ступеньки, где сидел до этого, неуклюже вытянув поврежденную ногу.

Ступеньки вели к закрытой на большой висячий замок двери, из-под которой отчетливо несло злом и отчаяньем. Типичные запахи демонов.

— Лучше постою, — Гавриил улыбнулся, надеясь, что эта улыбка не выглядит слишком брезгливой. Он проводил на земле много времени, так что успел смириться с нормальным для смертных уровнем грязи, но предложение сесть на ступеньки, где непонятно кто ходил, спал, или вовсе справлял нужду — это уже был перебор.

Иеремиил не то оскалился, не то улыбнулся в ответ. Хотя не факт, что у него вообще была разница между улыбкой и оскалом.

Несколько секунд они оба молчали, внимательно глядя друг на друга.

— Знаешь, я рад, что ты не пал. Ты мне никогда не нравился, но… — Иеремиилу никто никогда не нравился. Он был из тех, кого все бесит, и, видимо, в отместку за это это сам пытался взбесить всех вокруг. — Пожалуй, я ненавижу тебя меньше, чем остальных. Хорошо, что ты смог все пережить, на небесах нужны славные правильные ангелы вроде тебя.

Гавриил машинально кивнул.

Стоило слушать как можно внимательнее: Иеремиил был из тех, кто в любой разговор пропихивает свои опасные идеи, внедряя в чужие головы свои мятежные мысли. Скорее всего, именно он и создал конспирологические теории, заставляя людей во всем сомневаться, всего бояться — так ими гораздо проще манипулировать.

Доказательств этого у небес не было, но идею страха божьего, работавшую точно так же, тоже в свое время создал именно Иеремиил. Вряд ли это было совпадение.

— Приятно знать, что хоть кто-то в аду относится ко мне с сочувствием, а не смеется как остальные. — У Гавриила не было основания не верить этим словам, как бы осторожно он к ним ни относился. Иеремиил сам был на том же месте, он не стал бы потешаться над изгнанием из совета архангелов.

— Одно другого не исключает. То, что малышка Мария перепугалась, услышав твою Благую Весть, да еще и отомстила тебе потом — не буду врать, это очень смешно. Интересно, кто ее навел на эту мысль?

Вот оно.

Иеремиил был в курсе напряженных отношений Гавриила с братьями и сестрами, и, конечно, не мог упустить возможность усилить раздор между ними.

— Не пытайся меня запараноить. Я знаю, к чему ты клонишь.

— Тебя невозможно запараноить.

— Спасибо.

— …Ты для этого слишком тупой, — закончил Иеремиил и отхлебнул из бутылки. — Чтобы делать неправильные выводы, нужно сначала понять, как вообще они делаются.

Типичный Иеремиил.

Даже обижаться бессмысленно. Наверное, если он на пять минут перестанет вести себя как мудак, то просто исчезнет.

— Словом, да, это была самая забавная часть истории. Я впервые пожалел, что нахожусь не на небесах: много бы отдал за то, чтобы посмотреть, как ты получил пинок под зад. Как все наши славные братишки и сестренки вытирают об тебя ноги.

Иеремиил мечтательно прикрыл глаза и несколько секунд помолчал, видимо, смакуя только что сказанное.

— Но то, что с тобой случилось после, забавным мне не кажется. Что бы ни говорили там в стикских болотах, нервный срыв — это не весело.

— Не было у меня никакого срыва.

Иеремиил отхлебнул из бутылки и выдержал многозначительную паузу.

— Хорошо, у тебя не было срыва, ты просто садился и плакал каждый раз, когда тебе напоминали, чего ты лишился. А ведь ты не из тех, кто любит поплакать. Ты всегда улыбаешься.

— Я не садился и не… — плакал. Но Иеремиил не имел никакого права ему об этом напоминать.

— Ага, ты плакал стоя. Скажи честно: тебе ведь кто-то помог это все пережить, да?

Да.

Гавриил никогда не думал об этом вот так, но, в сущности, все эти вроде бы незначительные вещи, которые говорил ему Хастур в первые, еще случайные, встречи, поддержали его даже больше, чем он сам хотел бы признать.

Хастур буквально был первым, кто напомнил Гавриилу, что никакие притеснения не лишат его права называться архангелом. Хастур говорил ему, что он прекрасен и величественен, именно тогда, когда Гавриилу так невероятно остро хотелось это услышать.

Собственно, это была еще одна причина, по которой он заслуживал возвращения на небеса.

— Пожалуй.

Иеремиил снова внимательно посмотрел ему в глаза, будто пытаясь понять прочесть мысли.

— Ты думаешь, этот кто-то тебе помог просто так? Ты не настолько глуп, Гавриил, наверняка все и сам понимаешь. Если бы ты с этим не справился, то неизбежно бы пал. Я такое много раз видел: ангел тоскует, льет слезы, пытается в чем-нибудь топить свои печали, и сам не замечает, как грех захватывает его душу, а потом — бац! — Иеремиил ударил по собственному предплечью ребром ладони, — и все, переходит черту. Но тебе кто-то не дал это сделать. И не просто так.

Естественно. Демон ничего не стал бы делать просто так.

— Ты нужен ему на небесах, а не в аду. Он хочет, чтобы ты продолжал оставаться на своем особом положении почти архангела.

— Архангела. Настоящего архангела.

— Как хочешь. Главное — он хочет, чтобы ты оставался на своем месте. Чтобы ты был тем, кто ты есть.

Неожиданно рассудок Гавриила осветило потрясающее откровение.

Очевидно, Хастур помогал ему не просто так. Но при этом вовсе не пытался подтолкнуть к падению — тот сам сказал, что в аду уже многовато падших ангелов и это вовсе не походило на ложь, так что тут Иеремиил наверняка был прав.

Но что в действительности Хастур мог получить? Информацию? Он не особенно расспрашивал Гавриила о небесных делах. Вообще-то, сам Гавриил от него узнал много больше. Могли ли дело быть в самом общении? И почему тогда он выбрал именно Гавриила?

Он почувствовал как где-то внутри формируется привычное странное чувство, зачастую предшествовавшее возбуждению и, похоже, как-то смутно связанное с любовью.

Гавриил давно догадывался, что Хастур хотел его совратить, но теперь, после слов Иеремиила, все точно сложилось в единую картину: возможно, это была не банальная демоническая похоть. Хастур хотел именно Гавриила, что бы ни было причиной возникновения этого влечения — внешность физической оболочки, манера держаться, архангельская природа или целомудрие. Или все вместе. Глупо было бы отрицать, что Гавриил — особый случай. Во-первых, хотя все архангелы прекрасны, именно он прилагал особое усердие, показывая миру свою красоту, а не просто покупал самый дорогой наряд в первом попавшемся магазине, как делал это Селафиил, например. Во-вторых, хотя, в теории, все архангелы должны быть добродетельны и целомудренны, Гавриил всегда хранил свое целомудрие наиболее осознанно, не давая себе впасть в искушение, как бы близко оно ни подступало, а не просто игнорировал сам факт существования секса, как некоторые.

Он был особенным.

Неудивительно, что эти почти две тысячи лет Хастур следовал за ним. Мог ли он любить Гавриила? Порочно, извращенно и по-демонически, конечно, но все же все любить? Или это все же была просто похоть, желание запачкать своей грязью чистоту лилии сада господня?

И, самое главное: так ли уж важна была разница?

— Земля вызывает Гавриила. — Иеремиил отставил почти пустую бутылку с неприятным звяканьем. — Давай к делу. Ни за что не поверю, что ты тут ради того, чтобы я погладил твои перышки.

Верно.

Гавриил одернул пальто, снова почувствовал запах пива и поморщился.

— Да. Мне нужна твоя помощь и я подумал, что ты не откажешься. Ты ведь не из тех, кто любит играть по чужим правилам и в чужой команде. — Дождавшись, пока Иеремиил довольно хмыкнет, он продолжил: — Я перечислю тебе нескольких демонов, ангельские имена которых были утеряны, а ты скажешь, как их звали раньше.

— Допустим, — Иеремиил сделал еще один большой глоток. — А что я за это получу?

Уж точно не шанс вернуться на небеса. Меньше всего им нужно, чтобы Иеремиил опять обоссал стену зала архангельских собраний.

— А чего бы ты хотел?

Иеремиил опять отхлебнул из бутылки, с сожалением перевернул ее вверх дном, позволяя последним каплям упасть на асфальт, и усмехнулся.

— Морду тебе набить.

— Что?

— Я хочу честную драку с архангелом. Один на один. Я бы предпочел Варахиила, но ты тоже сгодишься. Никаких чудес, никаких полетов, только старая добрая драка.

Этот поворот Гавриилу совсем не нравился. Господи, да Иеремиил им просто все улицы Праги вытрет, как тряпкой.

Иеремиил был создан для войны до того, как Война появилась. И, несмотря на все полученные при падении травмы, он все еще был превосходным бойцом, отточившим свои навыки в тысячах барных драк. Один на один с ним, пожалуй, справилась бы только Михаил. Может, еще Уриил — Иеремиилу всегда недоставало скорости и раздробленная коленная чашечка очевидно сделала его только медлительнее.

С другой стороны, у Гавриила была неплохая реакция, он умел быть быстрым, когда это требовалось. И мышц у него было не намного меньше, чем у Иеремиила, — просто Гавриил понятия не имел, как их использовать в драке.

Впрочем, драка — понятие довольно размытое. Особенно если речь о чем-то вроде любимых Иеремиилом пьяных потасовок.

— Тогда и никакого оружия. Включая твой обломок копья.

— Это трость. Ты что, хочешь забрать последнюю опору у калеки?

— Или так, или ты позволяешь мне вернуться домой за оружием, — это был блеф в чистом виде. Даже если бы кто-нибудь и одолжил Гавриилу свое оружие, оно бы не сильно увеличило его шансы на победу.

Иеремиил закатил глаза.

— Ладно, согласен.

Гавриил отыскал его не ради того, чтобы просто сдаться, и он готов был заплатить за нужную информацию.

— Тогда я начинаю. — Иеремиил кивнул и кинул бутылку в сторону того контейнера, об который ее открыл. — Итак… Вельзевул?

— Фануил. — Это, очевидно, был контрольный вопрос. История падения Фануил настолько трагична и омерзительна, что небеса при всем желании никогда не смогут ее забыть. Она, к слову, была первой личной помощницей Рафаил, еще до Малахии, который тоже пал, не менее трагично, хоть и не так омерзительно. Сандалфон пока держался, но все были уже морально готовы к тому что рано или поздно он тоже слетит с катушек.

— Буер?

— Цадкиил.

— Гамор?

— Квадисиин.

Он называл имена удивительно легко, почти не задумываясь, так что звучало все убедительно.

— Юниссис?

— Шамсиэль, — Иеремиил сплюнул. — Суккубша блядская. Приставучая — просто ужас.

— Дагон?

— Дагон это Дагон, какое еще ангельское имя?

Это был первый сбой в списке. Не страшно. Вряд ли Иегудиил так уж расстроится из-за одного пункта.

— Заргед?

— Накиир. Такой мудила, скажу тебе.

— Хастур?

— Я без понятия, кто это. Первый раз слышу.

— Ты уверен?

— Я что, сраный телефонный справочник? Я не знаком с каждым демоном ада, знаешь ли. Судя по имени, это вообще какая-то тварь бездны.

Это уже хуже.

Гавриил понятия не имел, что такое «тварь бездны», но звучало оскорбительно. В любом случае, Иеремиил либо действительно его не знал, либо не собирался отвечать. Гавриил умел вести переговоры, но сейчас у него при себе не было никаких козырей.

— Ладно, если у тебя кончился список демонов, то советую тебе снять пальто, — Иеремиил снова поднялся, поморщившись от боли в старых ранах.

Гавриил, конечно, не жалел о своем участии в изгнании Иеремиила, но иногда ему все же казалось, что они поступили с ним несколько несправедливо. Можно ведь было отправить его в ад не калеча перед этим. Да, он всех  на небесах достал, но не до такой же степени, чтобы прибивать его к полу собственным копьем, сдирать с него куски кожи с помощью хлыста, а потом резать крылья.

В тот раз они все немного перегнули палку.

Его собственные крылья немедленно отозвались на эти размышления легкой ноющей болью. Гавриил непременно подумал бы, стоит ли ему испытывать сострадание к Иеремиилу, если бы именно в этот момент тот не ударил его в живот. Примерно в район желудка.

Гавриила ни разу не били со времен войны и он успел забыть, каково это.

Довольно унизительно.

И очень больно.

Боль заставила его буквально сложиться пополам. Воспользовавшись моментом, Иеремиил ухватил Гавриила за волосы, чтобы попытаться ударить об мусорный бак, но его подвели то ли те самые старые раны, то ли собственная тяжесть, он неуклюже замер с сердитым рыком — всего на секунду, но этого хватило Гавриилу, чтобы освободиться и отскочить на шаг назад.

Резким движением скинув пальто, он бросил его в сторону Иеремиила, выигрывая еще пару секунд, чтобы заблокировать способность чувствовать боль. Унижения в чистом виде будет достаточно.

Дышать он тоже на всякий случай перестал.

Иеремиил прописал удар ему в челюсть и сразу же замахнулся для следующего. Гавриил попытался перехватить его руку за запястье, но кулак все равно врезался в его подбородок, хоть и с меньшей силой. Зубы резко лязгнули.

— Ты хоть попытаешься дать сдачи? — спросил Иеремиил.

Если честно, Гавриил сомневался, что это такая уж хорошая мысль. Лучше уклоняться от ударов, пока Иеремиил не устанет.

Заканчивавшийся тупиком узкий проулок, наполовину перекрытый мусорными баками, был определенно слишком  маленьким для драки, особенно — для драки двух крупных мужчин. Как бы стремительно Гавриил ни уклонялся от Иеремиила, тот, несмотря на хромоту, снова и снова его настигал. Серьезных ударов ему пока нанести не удалось, но это был вопрос времени.

Возможно, действительно стоило перейти в нападение.

Подавшись влево, в очередной раз уходя с линии атаки, Гавриил попытался, рванувшись вперед, хотя бы просто оттолкнуть Иеремиила в сторону, но тот неожиданно обхватил его обеими руками, с силой притянул к себе. Он даже не пытался ударить, просто молча издевался, удерживая Гавриила в этом оскорбительном подобии братских объятий.

С усилием высвободив руку, тот попробовал обхватить голову Иеремиила, но пальцы только скользнули по гладко выбритому затылку, даже не оцарапав кожу. Похоже, на самом деле длинные ногти не были такой уж непрактичной модой.

Со смешком толкнув Гавриила в грудь, Иеремиил резко подался назад и вытер лицо тыльной стороной ладони. По бледной коже размазались ярко-красные полосы — как если бы оставленный Гавриилом шрам снова открылся и начал кровоточить.

Раньше Иеремиил таким позерством не занимался, но, видимо, даже он не мог остаться прежним после падения.

— Мы договорились, что чудес не будет. Не пытайся меня запугать этими дешевыми фокусами с кровью.

Иеремиил сплюнул, еще раз провел рукой по шрамам на лице, размазывая кровь сильнее, и усмехнулся.

— Никаких чудес, братишка. Просто супер-клей оказался не такой уж супер.

Гавриил понял, что ему нужно задать пару уточняющих вопросов, но, прежде чем он успел выкроить для них подходящую минуту, Иеремиил снова ударил его в живот.

Как оказалось, с пустыми легкими и без чувства боли этот удар все еще воспринимался неприятно. В нем было что-то особенно оскорбительное. Возможно, осознание того, что Гавриил не мог защитить даже столь очевидно уязвимое место.

— Ты что, не в курсе? Раны, оставленные архангелами, не заживают. Я свои заклеиваю.

И с этими словами Иеремиил впился в его ухо так сильно, что хрящ хрустнул, — и с размаху впечатал Гавриила виском в стену.

Тот с ужасом почувствовал, как его кожа лопается от силы удара. Рот заполнил вкус крови.

Воспользовавшись замешательством Гавриила, Иеремиил снова приложил его об стену, заставив зубы лязгнуть, а потом снова, еще сильнее, и, разжав пальцы, позволил ему сползти на асфальт.

Гавриил отстраненно подумал, что, если Иеремиил испортит его физическое тело незаживающими ранами, то теперь будет повод подать петицию о выдаче нового. Он же давно хотел. Хорошо бы у нового не вставало на демонов. Хорошо бы оно тоже было красивым или хотя бы приличного роста и не слишком худым. И, возможно, стоило попросить более ровные зубы.

Иеремиил навалился на него всем весом, заставляя ребра затрещать. Со смехом снова запустил руку в волосы и припечатал затылком об асфальт. А потом снова ударил в челюсть кулаком, отчего голова Гавриила резко мотнулась в сторону и в шее что-то неприятно хрустнуло.

— Иеремиил?

— Чего тебе?

Все звуки доносились как будто сквозь толщу воды. Или сквозь облака.

— Иеремиил! Прошу прощения, что отвлекаю. У меня послание от Вельзевул… Очень-очень срочное.

Это что, был Хастур?

Господи, только Хастур умел звучать настолько неубедительно, когда врет.

Иеремиил откинулся назад, и, наверное, обернулся, чтобы ответить.

Драки от честных поединков отличает отсутствие четких правил. Гавриил все равно планировал сбежать, как только представится возможность.

Поэтому, не дожидаясь момента, когда Иеремиил проломит ему череп, он сделал глубокий вдох и, представив, как сполох света пронизывает его душу, переместился в снятый утром гостиничный номер.

+++

Хотел бы Хастур получать по дюжине личных бесов каждый раз, когда совершенно случайно — честное слово, он мог бы поклясться всеми крыльями Люцифера, сколько бы их ни было, — совершенно случайно натыкался на Гавриила, ни капли не пытаясь его отыскать. Тогда бы у него были бы личные бесы и не пришлось бы каждый раз выпрашивать у начальства.

Но личных бесов он не получал. Он получал очередной шанс стукнуться об Гавриила, как голубь об окно небоскреба.

В этот раз Хастур даже не планировал его спасать, ему правда нужно было поговорить с Иеремиилом, и то, что тот именно в этот момент бил Гавриила, оказалось удачным совпадением. Которым глупо было бы не воспользоваться.

— Ты охренел?

— Эээ… Нет? — Хастур не был уверен, почему интонация получилась настолько вопросительной, но так уж вышло.

Иеремиил, рухнувший на землю после того, как Гавриил исчез прямо из-под него, очень угрожающе встал на четвереньки. Кровь стекала по его лицу и шее, пропитывая футболку с эмблемой какой-то спортивной команды.

Заставив с помощью чуда свою трость подкатиться точно под руку, он медленно поднялся, глядя Хастуру в глаза.

— Я очень надеюсь, что у тебя была уважительная причина прервать нашу беседу.

Судя по крови, стекавшей по ногам, у него открылись уже все раны. Это случалось только когда Иеремиил был по-настоящему зол — то есть довольно часто, но от этого не становилось менее неприятным.

— Так у тебя была причина, малыш?

Усмехнувшись, Иеремиил выпустил обрубки крыльев и всплеснул ими, забрызгивая стены ярко-алой артериальной кровью. От правого остался достаточно большой кусок, чтобы его можно было увидеть даже спереди: чуть вывернутый и точно помятый обломок крыла, покрытого заляпанными засохшей кровью свалявшимися перьями, дергался будто в конвульсиях.

— Ну… Я пришел, чтобы от владыки к владыке принести послание, ради блага короля и наставника нашего Люцифера.

— Я спросил, есть ли у тебя причина. Считаю до двух, — Иеремиил зло дернул плечом и обрубок крыла ударил по нижним ступенькам пожарной лестницы, разбрызгивая кровь еще сильнее.

— Вельзевул просила передать, что твои попытки устроить революцию в Восточной Европе все портят и что она требует прекратить. Это все.

— И ради этого ты меня прервал? Серьезно, блядь? — интересно, все архангелы матерятся или Гавриил с Иеремиилом — исключения из правил и остальные ругаются как-нибудь вроде «господи ты мой боже, какая досада»? Люцифер по крайней мере не особо сквернословил, насколько Хастуру было известно.

В переулке все еще пахло Гавриилом, запах казался более острым чем обычно, в нем меньше ощущались перья и больше — тот немного отдающий мочой и гнилью оттенок, который обычно прятался за сладостью. Это из-за крови, наверное — ему здорово досталось. Будь Хастур немного больше склонен к неразумным проявлениям храбрости, он бы непременно спросил, почему Иеремиил позволил себе так отвратительно избивать Гавриила, который, во-первых, самый элегантный из архангелов, а во-вторых — друг Хастура. И предмет вожделения, конечно.

Хастур не был склонен к неразумным проявлениям храбрости.

— Вельзевул сказала…

— Скажи Фануил, что меня не ебет ее паршивый конец света, что меня не ебет ее паршивое мнение, а если она продолжит посылать ко мне тупых выблядков вроде тебя, то я найду самую большую в мире ленту от мух и…

Никто всерьез не боялся Иеремиила — да, он неприятный, шумный, грубый, но не более того. Мог сорваться и понаставить синяков, но, в принципе, опасным он не был. По крайней мере, если вовремя убежать.

Теоретически, Хастур мог бы попробовать донести до Иеремиила все, что имела в виду Вельзевул. Возможно, Иеремиил бы даже не стал ломать ему кости. Хотя наверняка бы заставил потратить кучу чудес на то, чтобы убрать за ним всю кровь — он любил так делать.

Был и другой способ решить сложившуюся проблему. Наверное, был.

Хастур выждал несколько секунд, позволяя проехать мимо потрепанной бежевой машине.

— Я всего лишь повторяю ее слова, — сообщил он, как только машина скрылась за поворотом, и, не дожидаясь, пока Иеремиил разразится очередной тирадой, призвал прилив адских рек, чтобы убраться отсюда подальше.

На самом деле Вельзевул конечно не рассчитывала на то, что Иеремиил откажется от любимого развлечения и перестанет подогревать в людях паранойю, подготавливая очередную революцию, при наилучшем раскладе, кончится террором. Иеремиил жил своих дурацких революций. И рассказов о том, что Бога больше нет и только так можно объяснить, почему в какой-то момент все пошло не так.

Так что у Хастура были кое-какие наработки запасного плана стабилизации происходящего. Потенциальный кровавый террор в Чехословакии не казался Вельзевул чем-то привлекательным, и за его предотвращение Хастура определенно ждала награда. Может, даже повышение.

Благо, на его стороне был целый ряд факторов. Во-первых, то, что Иеремиил легко отступал и переключался на другие планы, если у него что-то не получалось. Во-вторых, то, что Иеремиил разрабатывал план вместе с Пеймоном, — но тот в какой-то момент заскучал и все бросил, что с ним случалось нередко, а Мать Тьмы с удовольствием поделилась подробностями, которые смогла узнать. В-третьих, возможно, после сегодняшнего вмешательства, Гавриил не откажется помочь. Они не слишком хорошо расстались, но все же спасение от Иеремиила должно было сыграть свою роль.

В идеале помощь от Гавриила могла решить все достаточно быстро: тот был могущественным, но при этом не оставлял никаких лишних следов демонического присутствия. Тем более, Гавриил формально ничем не рисковал: едва ли Иеремиил возненавидит его сильнее.

Оставалось его уговорить, но это вряд ли будет сложно.

+++

Гавриил был определенно зол, хотя и мог точно сказать, злился он в первую очередь на самого себя или на Иеремиила.

Тот не солгал: нанесенные им повреждения действительно не могли зажить сами по себе, и даже с помощью чудес исправить их было непросто. Мелкие ссадины заживали с такой скоростью, как будто были глубокими ранами, а трещину в ребре и вовсе удалось исправить раза с третьего. Синяк в районе солнечного сплетения выглядел так, как будто Гавриила как минимум сбила машина, он даже подумал, что, может быть, стоит отправиться на небеса и попросить Рафаил, как главную по исцелениям, о помощи, но быстро понял, что это плохая идея. Не всем стоит знать, где он был, и почему. И чем это закончилось.

К тому же, Иегудиил послала его за именами и он выполнил работу безукоризненно, так что вполне мог позволить себе небольшой перерасход чудес. Тем более, он не стал пытаться спасти безобразно залитую кровью водолазку — она, конечно, была крайне ему к лицу, но, в конце концов, не все можно спасти.

Тем более, на такой случай у него был при себе костюм-тройка. В последние десятилетия Гавриил все больше склонялся к повседневной моде, более вариативной, более гибкой — легче было подобрать что-то подчеркивающее достоинства. Но все же костюм-тройка был универсальным ответом, уместным в любой ситуации. Даже если он был выполнен в теплых оттенках. Тем более, темно-серый галстук в мелкий горошек добавлял необходимую зимнюю нотку.

Снова проверив, вернул ли себе чувствительность к боли, Гавриил быстро прощупал себя сквозь жилет, проверил ребра, и, расслабив мышцы живота, надавил на солнечное сплетение — нет, определенно, все травмы залечены, телу ничего не угрожает. Причина ощущения дискомфорта, смутной неустроенности точно в чем-то другом. Скорее всего — в чувстве поражения.

Двойного поражения: во-первых, его побили, во-вторых, он так и не узнал небесное имя Хастура, а без него продолжать будет достаточно сложнее.

Нужно было как-то с этим справиться.

Ничто не успокаивало Гавриила так, как возможность хорошо одеться и лишний раз убедиться в своем безупречном вкусе. Да, это немного отдавало гордыней — которая и привела его в нынешнее шаткое положение, — но, с другой стороны, лучше гордыня, чем уныние. Всегда можно позволить себе толику греха, спасаясь от еще большего.

Чуть распустив узел галстука, он снова взглянул на себя в зеркало.

Все прекрасно. Наряд не безупречный, но все же вполне целостный, относительно элегантный и хорошо вписывающийся в обстановку. Не вина Гавриила, что в этой части света пудрово-розовый, лавандовый и другие цвета, гармонировавшие с его внешностью, носили в основном сутенеры или ресторанные певцы.

Душевный дискомфорт никуда не делся.

Гавриил развязал скучный виндзор, встряхнул галстук, разгладил с помощью чуда и завязал — вручную, эта часть ему всегда нравилась — более эффектным кристенсеном. Легче не стало.

Ему стоило вернуться к Иегудиил, он понимал, но чувство душевного дискомфорта — и, возможно, нежелание так просто сдаваться, — не давали ему это сделать. Возможно, стоило попробовать еще пару галстучных узлов. Элдридж слишком вычурный. Может быть, гранчестер? Нет, с ним стоит быть осторожнее, слишком квадратный, а это не особенно сочетается с его чертами лица.

Стук в дверь оторвал Гавриила от размышлений. Странно, он никого не ждал.

Развернувшись к двери, он почувствовал присутствие демона. Возможно, стоило бы обратить на него внимание раньше: будто отдающая гнилью волна мрака медленно поднялась от земли и захлестнула этаж. Пожалуй, на секунду Гавриил успел встревожиться, прежде чем понял, что это не Иеремиил, нашедший его, чтобы закончить начатое.

На самом деле, это был Хастур.

Превосходно. Возможно, удастся узнать его ангельское имя в разговоре. Гавриил избегал этого метода много лет, — прямые разговоры всегда чреваты прямой же ложью в ответ, — но, возможно, пришла пора поторопить события.

Гавриил быстро поправил полураспущенный узел и открыл дверь.

— Это я, все хорошо.

Гавриил кивнул. Да, это определенно был Хастур — в пальто лейтенанта Коломбо и слегка помятом, но вполне пристойном джемпере.

Вероятно, пришел узнать, все с Гавриилом в порядке.

— Ты не слишком пострадал? Иеремиил бывает довольно неприятным. — Да, именно за этим он пришел. В сущности, ожидаемо для Хастура, но довольно странно для демона.

Это снова вернуло Гавриила к размышлениям о том, какую цель Хастур мог преследовать, сближаясь с ним все эти годы.

Гавриил смог смириться с тем, что у него было влечение к Хастуру, пусть даже мысль об этом до сих пор казалась несколько постыдной, — но, порой, пройдя через нечто постыдное, можно заслужить очищение. По крайней мере, для праведников на земле это работало, а значит могло сработать и с ангелом. Если влечение было взаимным, оно могло помочь вернуть Хастура на верный путь, и, в отличие от непорочной любви, оно было ему понятно.

Хастур заслуживал награды. Великой награды за свою невероятную для демона праведность — и возможность забрать целомудрие Гавриила, конечно, была соразмерна этой праведности.

Как бы долго Гавриил ни хранил свою непорочность, это был всего лишь один из атрибутов ангельского совершенства, и отдав его толику, он мог получить много больше.

— Со мной все в порядке, — наконец, сказал он.

Хастур кивнул.

Интересно, можно ли было сейчас спросить его об ангельском имени?

В номере была кровать, так что если он захочет забрать награду сразу же, по крайней мере, никому не будет неудобно. Гавриил время от времени задумывался о том, при каких обстоятельствах мог бы потерять целомудрие, и склонялся к мысли о необходимости кровати. В фильмах мужчины отдавались друг другу где ни попадя, но не мог же он позволить просто бросить себя на пол и обесчестить.

Или мог?

Стоило об этом задуматься, и очень далекая от целомудрия часть сознания немедленно подкинула Гавриилу предельно непристойную картину того, как именно Хастур мог бы обесчестить его на полу, естественно, грубо высмеивая его невинность в процессе. И, возможно, немного мучая физически.

Картина оказалась волнующей, даже слишком.

Гавриил почувствовал, как на него снова накатывает зависть к сержанту Эйнджелу, способному отдаться Хастуру, не задумываясь ни о каких последствиях.

— Ага. Здорово. Я думаю, ты можешь мне помочь в одном деле, и думаю, что захочешь.

Это звучало довольно самоуверенно — слишком самоуверенно для Хастура, раз уж на то пошло. Но интригующе.

— Возможно. Я слушаю.

— Я здесь, чтобы испортить планы Иеремиилу. И мне кажется, что ты бы захотел поучаствовать.

Так даже лучше. Общая работа сближает, легче будет подвести разговор к нужной теме. К тому же возможность взять небольшой реванш Гавриилу определенно нравилась. Да, планы Хастура обычно были не особенно успешны, но обычно у него не было поддержки Гавриила, а участие архангела не могло не изменить расклад.

— С радостью.

— Тогда пойдем, растопчем его революцию, сокрушим ее, как кости наших врагов. — Глаза Хастура как будто стали на миг еще чернее, а черты лица заострились. Видимо, сегодня он был в предельно демоническом расположении духа. Жаба надулась, явно напуская на себя как можно более воинственный вид.

Наверное, трудно быть воинственным, когда ты жаба.

— Хастур, у нас нет общих врагов.

— Кроме Иеремиила.

С этим спорить было трудно.

+++

Хастур предпочел бы просто вытащить Гавриила на прогулку — может, Прага ему самому и не слишком нравилась, однако погулять тут очень даже было где, — но сейчас нужно было работать. Возможно, они смогут прогуляться чуть позже, когда закончат с Иеремиилом. К счастью, найти Гавриила оказалось нетрудно, в последнее время это получалось у Хастура все лучше, — а, значит, если все пойдет по плану, у них впереди свободный вечер.

Оставалось только изложить последовательность действий и убедиться, что Гавриила все в ней полностью устраивает. А для этого нужно было познакомить его с планом Иеремиила, насколько тот был Хастуру известен.

На самом деле, план Иеремиила был довольно простым. На сложные его никогда особо не хватало, насколько Хастур знал.

Факт первый: большая часть власти в стране была сосредоточена в руках премьер-министра, выступавшего против разделения на Чехию и Словакию.

Факт второй: Иеремиил уже пару лет отравлял умы местных жителей мыслями о том, что КГБ расширяет влияние во всем регионе, чтобы собрать СССР по кусочкам обратно. Звучало как бред, но люди верили.

Факт третий и наиболее важный: своевременно обнародованный компромат и политические убийства — самые эффективные способы устроить народные волнения. И, благодаря Матери Тьмы, Хастур точно знал, кого нужно навестить, чтобы предотвратить убийство премьера и слив в прессу информации о том, что президент сотрудничает с КГБ. Конечно, справиться с хранившим у себя компромат журналистом Яном Шилганом было нетрудно, но этим стоило заниматься в последнюю очередь — Иеремиил не дурак, сразу догадается, что ему хотят помешать.

Гораздо сложнее была ситуация с революционной бригадой — как они сами себя называли, хотя, откровенно говоря, это была просто банда — Любомира Ганека. В основном проблема была в том, что Иеремиил лично охранял закрывшийся пару лет назад магазин, где как раз и собирались люди Ганека.

— Это будет легко, — пообещал Хастур. — Войдешь туда, уничтожишь оружие и документы, которые у них есть. Если там будет кто-то из их людей — тоже можешь заодно уничтожить.

Гавриил посмотрел на него с таким осуждением, как будто ему самому было не плевать на человеческие жизни:

— Ангелы не убивают людей.

— Убиваете.

— Иногда убиваем, — примирительно вздохнул Гавриил. — Но только если есть острая необходимость.

— В Венеции твой брат убил мою служанку.

— Согласно его объяснительной записке, это была экстренная ситуация.

— Видимо, заключавшаяся в том, что нужно было сжечь мой дом до моего возвращения, а Лукреции всего лишь не повезло находиться внутри.

— Верно.

Иногда было совершенно невозможно определить: действительно ли Гавриил не расслышал сарказм или притворяется, чтобы выглядеть более очаровательно-невинно. Удивительно, как идеально такая утрированная невинность могла подойти существу с его внешностью.

Несколько секунд они молча шли рядом. Гавриил, скорее всего, обдумывал только что выложенный ему набросок плана действий, а Хастур воспользовался моментом, чтобы украдкой снова окинуть его взглядом. Сегодня безупречный наряд Гавриила выглядел несколько скучно, слишком уж формально. Хастур поймал себя на мысли о том, что Гавриил гораздо привлекательнее выглядит в менее официальных нарядах — даже в чем-то совсем простом, вроде той светло-пурпурной рубашки, в которой он отправился во Вьетнам.

Опустив руку, Хастур — скорее в силу привычки, чем всерьез на что-то надеясь — попытался ухватить его за запястье, но Гавриил отступил на шаг в сторону, не давая ему это сделать. Как всегда.

— Почему бы не сделать наоборот? Я отвлеку Иеремиила, — Гавриил произнес эти слова с такой долей сомнения, что Хастур даже почувствовал себя неловко, — а ты влезешь в здание и сделаешь все необходимое.

— Не могу, там стоит защита от демонов. Знаки, нанесенные на стены. И только не пытайся спрашивать, как именно он оттуда вышел, но…

Гавриил остановился и внимательно посмотрел на Хастура, явно ожидая более детальных объяснений. Жаба недовольно заворочалась. Он говорил чистую правду, но звучала она нелепо, по всей видимости — даже для того, кто хорошо знал Иеремиила лично.

— И почему там есть защита от демонов, но нет защиты от ангелов?

— Потому что… Иеремиил.

Полный ответ был «потому что Иеремиил — гребаный расист, как и все вы, ангелы», но это было бы как-то невежливо. К тому же сокращенная версия ответа Гавриила вполне устроила.

— Он всегда таким был, — согласно кивнул он. — Не доверял ангелам, когда был ангелом, и неудивительно, что он не доверяет демонам, став демоном.

Вообще-то скорее уж Иеремиил не считал себя таким уж демоном, поэтому у него никогда особенно и не выходило создавать альянсы с другими демонами.

Интересно, не поэтому ли ему удавалось обходить знаки, защищающие от демонов?

— И, кстати, я вовсе не считаю, что убийства так уж необходимы, не подумай. Лишние убийства, наоборот, поддержат атмосферу страха. Это сыграет Иеремиилу на руку.

— Я никого не собираюсь убивать, не смотри на меня так.

Конечно. Гавриил не любил людей, но ничуть не походил на кого-то вроде архангела из Венеции, или Иеремиила. Вряд ли он стал бы опускаться до убийства. Скорее всего, он никогда никого не убивал.

Вообще, если присмотреться, он гораздо больше походил на утрированно-доброго ангела из рассказываемых людьми сказок, чем могло показаться на первый взгляд. Самодовольство как будто ограждало его от разного рода мелких прегрешений.

Опыт подсказывал Хастуру, что с Гавриилом всегда легко договориться, если представить все в нужном свете. Во всяком случае, у самого Хастура это получалось довольно сносно. С другой стороны, будь он со всеми таким сговорчивым, ему не удалось бы так долго удерживать положение архистратига.

Так что, возможно, Хастур сумел подобрать к нему какие-то особые ключи. Эта мысль вселяла оптимизм. Может, еще немного и они доберутся до чего-то существенного.

— Значит, я должен переместиться внутрь здания, рядом с которым он сидит? Ты уверен, что все именно там?

— Совершенно. Иеремиил не из тех, кто выбирает сложные решения.

Гавриил кивнул, похоже, скорее собственным мыслям, чем Хастуру.

— Надеюсь, я не пожалею, — он улыбнулся и ускорил шаг, а, пару секунд спустя, с коротким электрическим щелчком исчез.

Что ж, теперь Хастуру оставалось только выполнить свою часть работы.

С этой мыслью он нырнул в адские реки, чтобы снова появиться рядом с гнездом банды Ганека.

Кровь на стенах уже подсохла и слилась с обычными разводами грязи. Крылья Иеремиил уже убрал, и кровотечение из ран на лице тоже смог остановить — видимо, немного успокоился. Или заклеил их, он всегда на такой случай носил с собой тюбик клея и рулон скотча. В любом случае, прямо сейчас он не рвался никому ломать кости, а, значит, заболтать его будет несложно.

Он все так же сидел на ступеньках у двери, а рядом с ним стоял новый ящик пива, уже открытый.

Иеремиил любил выпить, и, судя по запаху в его покоях, процесс мочеиспускания ему тоже нравился. Так что он вполне мог, пойди что-то не так, не только убить Хастура, но еще и обоссать его труп на прощанье, чтобы подчеркнуть свой триумф.

— И зачем ты вернулся?

Привычка начинать разговор с максимально прямых вопросов была одной из самых неудобных манер Иеремиила. Но, к счастью, к этому Хастур подготовился.

— Может, я и работаю на Вельзевул, но это не значит, что я не готов выслушать твою точку зрения.

Это был беспроигрышный вариант: Иеремиил обожал высказывать свою точку зрения. Как, видимо, и все архангелы.

— Моя точка зрения очень проста: мне нравятся кровавые бунты, и мне нравится это место. Поэтому я и хочу устроить бунт именно здесь.

Иеремиил любил Восточную Европу. В основном из-за того, что здесь его по-прежнему считали настоящим архангелом.

Человеческая вера была не единственным источником чудес для ада, но одним из основных. Пожалуй, даже главным после тварей бездны — те вырабатывали чудеса как бы сами собой, нужно было только их направлять и контролировать. Но того, что делали они, было недостаточно, без человеческой веры все бы развалилось. И именно для ее поддержания существовали, например, черные мессы, которые популяризировали в свое время подчиненные Баала.

Но у Иеремиила был свой собственный небольшой источник: молитвы людей, обращенные к нему как к одному из архангелов, даже архистратигов. Он очень любил рассказывать о возведенных в его честь часовнях, об иконах и читаемых в церквях акафистах.

К тому же Иеремиилу нравились футбольные фанаты, и здесь их было, может, не так много как в Англии, но достаточно, чтобы ему было интересно проводить с ними время.

— Почему сейчас? — по крайней мере, ответ на этот вопрос был чуть менее очевиден. Если, конечно, причина была не в том, что Иеремиил не стал бы упускать ни одного шанса устроить где-нибудь очередные беспорядки.

К тому же, Вельзевул не отказалась бы узнать, намеренно Иеремиил подкатывал мир к Холодной Войне, которая могла бы серьезно испортить годы взросления Антихристу, или это было просто неудачное совпадение.

— Потому что Чехословакия готова к безумию, — Иеремиил с довольным взглядом обвел рукой все вокруг. — Разве ты не чувствуешь этого в воздухе?

Хастур не чувствовал. Он вообще не особенно разбирался в чувствах, тем более — в человеческих. Некоторые легко это считывали, особенно падшие, но его хватало максимум на то, чтобы понять, на что настроен какой-нибудь очередной клиент в борделе.

— Ты думаешь, я не понимаю, к чему эти все вопросы? — Иеремиил подступил на шаг ближе.

Наверное, в архангелах правда было что-то особенное, чего не было в других ангелах. Особая сила. Или просто в какой-то определенный момент самоуверенность набирала критическую массу и становилась сама по себе чем-то вроде оружия.

— Ты хочешь выслужиться перед Фануил, потому что ее тупой апокалипсис — твой последний шанс хоть чего-нибудь добиться за всю твою никчемную жизнь. Ты даже не тварь бездны. Ты просто убогий полукровка, вечно занимающийся разным тупым дерьмом, вроде вспышек стригущего лишая. Угадал?

Вообще-то эпидемия сифилиса, не говоря уж о Черной смерти, была гораздо более значительным событием, чем какая-нибудь вспышка лишая, но Хастур не стал спорить. Ему нужно было немного потянуть время. Ровно настолько, чтобы Гавриил точно успел разобраться с людьми Ганека или их имуществом.

А чем дольше Иеремиил говорит, тем позже он пустит в ход кулаки.

— Но есть одна штука, которую не понимаешь ни ты, ни она, ни даже Сатаниил, потому что он вообще никогда не видел дальше собственного непомерно высоко задранного носа.

В этой части Хастур никак не мог с ним поспорить.

— Конец света был создан для меня. Я — часы судного дня. И ни Фануил, ни кто бы то ни было не украдет у меня это право. Даже Сатаниил. Особенно он.

Хастур никогда не считал свои отношения с братьями и более дальней родней, вроде Лигура, безупречными, но даже представить себе не мог, чтобы они относились друг к другу как Иеремиил и Люцифер. Или Гавриил и Селафиил. То ли архангелы были изначально созданы специально чтобы друг друга ненавидеть, то ли что-то пошло не так. Насчет других ангелов он уверен не был — мало кто из них называл друг друга братьями, может, они себя таковыми и не считали.

— Ты можешь подать петицию против конца света.

— Могу.

Иеремиил подступил на шаг ближе и Хастур на всякий случай попятился, до самой стены.

Возможно, стоило подготовиться чуть лучше. В принципе, пока все шло более или менее по плану, но Иеремиил был явно на взводе.

— Я много что могу. — Он прищурился, всей тяжестью опираясь на свою трость.

Иеремиил выглядел очень тяжелым, и Хастур невольно задумался о том, насколько огромными, наверное, были его крылья. Пожалуй, даже больше, чем у Гавриила  — по крайней мере, должны казаться больше, у Гавриила же они наверняка такие аккуратные, перышко к перышку, а у Иеремиила, судя по обрубку, растрепанные.

Хастур сомневался, что это нормально или сколько-нибудь естественно для демона, — но ему и вправду было жаль, что он никогда не видел крылья Гавриила. Они наверняка очень элегантные.

Естественно, он жалел об этом меньше, чем о том, что они еще не переспали и меньше, чем о том, что не подержались за руки. Крылья вроде как номер три в списке недостигнутых целей.

— Например, я могу повернуть твою голову на сто восемьдесят градусов, и мы вместе проверим, удастся ли тебе ее повернуть обратно.

Иеремиил придвинулся еще ближе и Хастур попытался прикинуть, сколько времени Гавриилу понадобится уничтожение оружия и бумаг с информацией о передвижениях премьер-министра. Смотря какое оружие, конечно. И смотря какие бумаги — вдруг Ганек все записал в огромную толстую тетрадь, которую так просто не сжечь.

А потом из здания раздался звук, похожий на раскаты грома. Что-то вроде этого мог бы издать Пеймон в гневе, но крайне маловероятно, что тут действительно был Пеймон.

Самым похожим на Пеймона существом в радиусе нескольких миль был Гавриил.

— Это что?

— Понятия не имею, — честно сказал Хастур. Даже если причиной звука действительно был Гавриил — черт знает, что именно он сделал и как.

— Правда? Давай посмотрим.

Иеримиил неожиданно схватил его за плечо, рванул на себя, другой рукой удобнее перехватив трость и, прежде чем Хастур успел хотя бы спросить, что именно происходит, одним ударом снес замок с двери, после чего она распахнулась сама собой, точно втянувшись внутрь помещения.

— Пойдем, наверняка это интересно, — Иеремиил потащил его за собой внутрь и Хастур почувствовал, как его кожу обжигают следы защитных знаков, частично обрушившихся из-за того, что тут произошло — что бы это ни было, — но все еще достаточно сильных.

Возможно, стоило сбежать.

Сбегать у Хастура получилось неплохо и это его частенько выручало, но сейчас это определенно было спорное решение.

Помещение выглядело так, будто в нем произошел направленный внутрь взрыв, превративший картотеку армии Ганича пепел и расплавивший оружие. Хастур на всякий случай попытался разглядеть среди пепла и мусора что-нибудь похожее на человеческие трупы, но их не было. Судя по всему, Гавриил действительно смог обойтись без убийств. Как по-ангельски.

Собственно, Гавриил стоял посреди комнаты с самым невинным видом, на который только был способен, — но, едва заметив Иеремиила, естественно, попытался принять более угрожающую позу. Попытка была обречена на провал.

Иеремиил не был ни самым умным, ни самым могущественным, ни уж точно самым уважаемым из владык ада  — раз уж на то пошло, в плане могущества он проигрывал даже некоторым маркизам. Пожалуй, даже не самым вспыльчивым — были еще Пеймон и Астарот. Но когда дело доходило именно до готовности пустить в ход свои кулаки — он был первым. Некоторые демоны полагали, что именно поэтому Люцифер его и не испепелил: кто-то должен был доставлять дискомфорт даже владыкам ада.

Выглядеть более угрожающе, чем он, у Гавриила бы не получилось при всем желании.

— Какого хрена тут произошло?

Хороший вопрос. Хастур бы и сам его задал, если бы чуть меньше переживал из-за возможности получить в челюсть.

— Я узнал, что здесь готовится некое отвратительное преступление, способное навредить всем людям, и решил вмешаться.

Похоже, Гавриил пытался сделать вид, что оказался здесь совершенно случайно, и, возможно, разговаривай он с кем-то еще, у него бы получилось. Но Иеремиил, во-первых, вероятно, знал его слишком хорошо, а во-вторых, он хорошо различал все вранье и попытки уйти от прямых ответов. Трудно сказать, было ли это его особое дарование, или просто следствие работы с другими архангелами.

— И как же ты об этом узнал, братишка? — вежливо спросил он, стискивая трость сильнее с таким видом, как будто собирался прямо сейчас продолжить драку, которую Хастур так неосторожно прервал. — От одного присутствующего здесь демона?

— Да. — Видимо, на продолжение попыток врать Иеремиилу у Гавриила не хватило смелости. Или глупости.

— Хорошо, что архангелы могут верить всяким непонятно откуда взявшимся демонам.

— Это не просто непонятно откуда взявшийся демон, это мой… консультант, скажем так. Но тебя это не должно волновать.

Консультант Гавриила — это было абсолютно не то звание, которое Хастур хотел бы привязать к своему имени, но пытаться что-то поправить было уже поздно.

— Думаю, я сам решу, насчет чего мне волноваться.

Иеремиил медленно подступил к Гавриилу ближе и Хастур подумал, что это довольно неплохой момент, чтобы сбежать. Но это было бы довольно некрасиво и определенно расстроило бы Гавриила, даже если Иеремиил и не стал его опять бить. А он скорее всего станет.

— И мне очень интересно, почему архангел доверяет какому-то бесполезному демону на побегушках у Фануил.

— У меня есть на это причины. — Звучало так, как будто Гавриил только что старательно обошел по краю какую-то тему, которую не хотел затрагивать.

— Давай в двух словах: ты тупо сделал то, что он тебе сказал?

Иеремиил стоял на расстоянии от силы фута от Гавриила, сжимая трость, но явно на нее не опираясь, и это само по себе выглядело как угроза. Неудивительно, что Гавриил тоже начал нервничать.

— Возможно, — он едва заметно пожал плечами, чуть встревоженно улыбаясь, всем своим видом показывая, что да, действительно, возможно, все так, а возможно и не очень.

— Что, правда что ли? Ни хрена себе. — Смешок Иеремиила был похож на шорох осыпающихся по склону камней, предупреждающих о скорой лавине. — Ладно, я понимаю, почему в мою революцию вообще решило вмешаться это тупое отродье какой-то непомерно похотливой твари бездны…

Хастур откашлялся. Он очень хотел перебить Иеремиила и уточнить, что он неправ, — но не решался. Хотя вообще-то у его отца было множество недостатков, начиная от не слишком большого ума и заканчивая ядовитой кожей, но уж похотливым Анабота нельзя было назвать ни при каком раскладе. Так что слова Иеремиила тянули на клевету.

— От убогих полукровок чего угодно можно ожидать. Всю жизнь они крутятся, чтобы хоть чего-то добиться, берутся за любую дерьмовую работу, вечно со Всадниками путаются. Я таких, как он, ем на завтрак, успел изучать хорошенько.

Вообще-то он ел на завтрак максимум грешников и особо наглых бесов. И пирожки с мясом.

В основном пирожки с мясом.

— Но ты, братишка… Черт побери, да это же самое забавное, что я видел за всю свою жизнь. Я бы спросил, как он так задурил тебе голову, что смог использовать, но, готов поклясться, никакой хитрой схемы там нет. С тобой нет  нужды в хитрых схемах.

Он подошел к Гавриилу ближе, внимательно вглядываясь в него, как будто пытаясь рассмотреть что-то, чего ни тот сам, ни тем более Хастур увидеть не могли. Видимо, какая-то ангельская вещь. Некоторые падшие сохраняли ангельские способности, вроде особого чутья. Ну, или умение распространять любовь, как у Матери Слез. Тут как повезет.

— Ты понятия не имеешь, что нас связывает, — Гавриил явно старался говорить как можно более холодно, но нужного впечатления это не произвело.

— Только не говори, что он твой парень. — Иеремиил похлопал Гавриила по плечу. Тот отшатнулся с выражением ужаса и отвращения на лице. Или чего-то похожего.

Неожиданно Хастур почувствовал себя глубоко оскорбленным. После стольких лет ухаживаний Гавриил мог хотя бы немного спокойнее реагировать на предположение, что они с Хастуром близки в этом смысле.

Иеремиил усмехнулся, но его напряженный взгляд все еще не обещал ничего хорошего.

— Нет. Извини, слишком очевидная догадка. Я забыл, что ты из себя представляешь. Конечно, нет. С тобой всегда нужно отбрасывать самый очевидный вариант. Впрочем, не так уж и важно.

Он повернулся на месте, внимательно рассматривая помещение.

Похоже, от магазина осталось не особо много уже к тому моменту, как пришел Ганек со своей бандой, но сейчас пустота вокруг выглядела как-то совсем по-адски. Даже потолок не то обгорел, не то покоробился от чего-то вроде взрывной волны. Какой бы толстой ни была тетрадь, в которую записали все необходимое для покушения, она определенно не сохранилась.

Возможно, в другой ситуации Хастур бы почувствовал восхищение: Гавриил раньше не показывал ему свои способности к разрушению, а они оказались довольно впечатляющими. Особенно для ангела.

— Что ж. Вы испортили мою революцию. Не могу сказать, что это такая уж большая потеря, — Иеремиил пожал плечами с таким видом, как будто в основном хотел убедить в своих словах самого себя. — Но это вовсе не значит, что я собираюсь с этим смириться.

Тени вокруг него начали сгущаться и на ранах опять проступила кровь. Сейчас она выглядела темной и густой, но, насколько Хастур его знал, чем сильнее Иеремиил злится, тем больше кровь похожа на свежую артериальную. В худших случаях она начинала буквально бить фонтанами.

— Если ты планируешь нас убить… — расправив плечи, Гавриил встал в предельно угрожающую позу. В этот раз получилось чуть лучше. Он выглядел как адвокат, пытающийся быковать на главаря банды. То есть как тот, кого сейчас основательно изобьют, потому что чувство собственного достоинства — это не оружие.

— Чего ради? Я не идиот. Дохлый архангел, даже фальшивый — прямая дорога к новой войне небес и ада без всяких антихристов и вторых пришествий. А это — последнее, чего я хочу.

Он подступил ближе к Хастуру с таким видом, как будто Гавриила рядом не было.

— Дохлый архангел мне не нужен, — продолжил он. — Но что касается тебя, малыш, у меня есть хороший способ напомнить тебе, что лезть в дела старших не стоит. Я расскажу на самый верх о том, что ты испортил мою революцию.

Он говорил таким тоном, как будто речь шла о настоящей серьезной революции, а не только о банде, которая планировала, отследив маршрут продвижения премьер-министра, выстрелить ему в голову. Теоретически, конечно, подобное могло бы закончиться настоящей революцией, но насколько Хастур знал, для такого нужно все-таки нечто более серьезное.

Не исключено, что это что-то более серьезное начнется после того, как Шилган опубликует переданную ему информацию.

Или не начнется. Тут уж все зависит от того, насколько Иеремиил целеустремлен сегодня.

— И тогда посмотрим, чем для тебя это все закончится. Может, Фануил тебя и похвалит, но насчет остальных я очень серьезно сомневаюсь.

Он осторожно — как-то совсем по-братски, с соответствующей долей пассивной агрессии, — погладил Гавриила по плечу своей тростью, оскалившись, напоследок тряхнул обрубками крыльев, забрызгивая все вокруг кровью, и быстрым шагом ушел прочь. И, едва выйдя из здания, призвал волны адских рек, чтобы они унесли его подальше.

Хастур понятия не имел, удалось им заставить Иеремиила отказаться от планов насчет кровавых бунтов, переходящих в войну между чехами и словаками, и что делать, если не удалось. Но все равно вышло неплохо.

+++

При всех его недостатках, вечное недовольство Иеремиила всем подряд было не случайным. И какими абсурдными бы ни были его теории насчет смерти Бога или постоянно искажающейся вселенной, в них был свой смысл: в какой-то момент все вещи, связанные с ним, пошли действительно не в ту сторону.

Он не случайно был создан похожим на школьного хулигана, бесконечно достающего всех вокруг и совершающего каждое мелкое правонарушение, которое только можно.

В каком-то смысле, Ад планировался с самого сотворения мира, и возможность грехопадения существовала столько же, сколько существуют ангелы. Монополия Небес изначально выглядела довольно скучной, кто-то должен был создавать конкуренцию, чтобы держать остальных в форме, заодно не позволяя им передраться между собой.

И, поэтому, творя архангелов, Бог вложил в одного из них чуть больше недостатков, чем в остальных. А, чтобы все было справедливо, также сделал его способным противостоять в бою всем восьмерым оставшимся — его низвержение не должно было стать слишком уж легким.

План был прост: Иеремиил будет бесить остальных архангелов до тех пор, пока они, сплотившись, несмотря на разногласия, не свергнут его с небес. После чего он станет королем ада.

Но Люцифер — тогда еще Сатаниил — все испортил, не только заняв предназначенное Иеремиилу место, но еще и отсрочив его собственное падение, ведь архангелам очень не хотелось терять обоих старших братьев почти одновременно. Но в конце концов, Иеремиил все-таки достал всех настолько, чтобы от него решено было избавиться. Наверное, не стоило объяснять Михаил, как она должна делать свою работу, или так уж настойчиво напоминать Гавриилу, что это не слишком целомудренно — постоянно обсуждать чужую сексуальную жизнь. И дергать Иеремиил за волосы тоже определенно не стоило, даже если она выглядела забавно, когда злилась.

Словом, Иеремиил не смог избежать падения, для которого появился на свет.

Все, что осталось ему после — стать школьным хулиганом еще и в аду. Не то, чтобы он не был там полезен — он сдерживал рвение других владык ада, время от времени становился для них общим врагом, а Люцифер с удовольствием списывал именно на него всякие мелкие огрехи. Конечно, сам Иеремиил тоже об этом знал. И поэтому он никогда не занимался чем-нибудь всерьез.

Некоторые его проекты были успешны, особенно те, которые поддерживали другие владыки Ада — Асмодею, скажем, нравилась французская революция, а Вельзевул по старой памяти вложилась в установление власти Иди Амина, потому что ей казалась забавной идея диктатора-каннибала, но как правило, ничего не заходило дальше уличных беспорядков и десятка-другого убийств.

Он и сам превосходно это понимал.

Но сам он всегда считал своей сильной стороной способность в любой момент начать заново с новым проектом. Иеремиил всегда разбрасывал множество семян, и то, что примерно девяносто пять процентов оказывались в неплодородной почве или погибали под гнетом сорняков, было частью его личного подхода к работе.

К тому же ему показалась забавной хрупкая, но в то же время отчетливая связь между Гаврилом и Хастуром. Она была похожа на что-то, что принесет множество слез, не одним — так другим. Как минимум — им обоим. А совместная победа эту хрупкую связь могла отлично укрепить. И это стоило потенциального кровопролития в Чехословакии.

Оставалось только успокоить Ганека и его ребят. Что тоже могло закончиться довольно интересно.

+++

— Тебе понравилось?

— Что? — Хастур все еще смотрел вслед Иеремиилу, опасаясь, что тот передумает и вернется.

— Ты раньше никогда не видел моей способности к разрушению, а тебе, как демону, это наверняка интересно.

Способность к разрушению действительно впечатляла. Хастур снова взглянул на трещину, змеившуюся по стене. Интересно, как выглядел Гавриил, когда вызывал такие разрушения: спокойно и немного самодовольно, как обычно, или разгневанно и пугающе, как тогда, во Вьетнаме?

— Перестань говорить об этом так, будто демонам интересны только разрушения. Мы разные. И нам нравятся разные вещи.

— Знаю-знаю. Но я же не могу показать тебе распутство или, упаси боже, обжорство. Я, конечно, иногда пью воду, если она достаточно чистая, но это тебе вряд ли покажется занятным.

Тут Гавриил был прав: чистая вода Хастура ничуть не занимала.

Решительный отказ от распутства звучал огорчительно, но Хастур постарался не придавать ему большого значения. Хватит зацикливаться на неудачах. Сегодня он либо поцелует Гавриила, либо окончательно с ним порвет, и никаких больше пустых попыток. Честно говоря, после реакции на слова Иеремиила, Хастур склонялся ко второму варианту.

— Я знаю, что во Вьетнаме мы с тобой плохо расстались, но… — «Но понятия не имею, почему». Конечно, увиденное могло показаться Гавриилу неприятным, но вряд ли для него было новостью, что демоны практикуют спонтанные сексуальные контакты. В принципе, Хастур ему об этом говорил. Да он и сам об этом говорил. — Может, прогуляемся немного?

Гавриил с улыбкой — такой умиротворенной, что мысль о расставании разом отодвинулась куда-то назад, — кивнул и первым направился к выходу.

Хастур подумал, что стоит попросить его помочь с Шилганом тоже — тот как раз сегодня вечером должен был уйти на встречу с кем-то из семьи, и Гавриил вполне мог точно так же уничтожить его квартиру со всем содержимым, включая компромат на президента. А у Хастура будет еще немного времени, чтобы подумать и выбрать.

— С Иеремиилом всегда было сложно.

Пройдя через узкий проулок и свернув, они направились в сторону Высочан. Главное — держаться подальше от тамошней футбольной базы, наверняка Иеремиил ее время от времени проверяет. Может, сам по себе спорт его интересовал меньше, чем агрессивные болельщики, но все же интересовал.

— Я бы сказал, падение его мало изменило.

— Почему тебя так разозлили его слова? — выражение не самое точно, но Хастур не хотел проверять, как Гавриил отреагирует на какое-нибудь «расстроили» или «напугали». Хотя как раз «напугали» подходило идеально.

— Которые? — Гавриил удивленно приподнял брови, снова запираясь в своей крепости идеальной невинности.

— О том, что ты меня послушал только потому что я… хм… Твой парень.

Хастур понятия не имел, намекает это выражение скорее на чувственную близость или на сексуальную, но в любом случае, звучало оно как-то неуместно.

Вообще, он никогда особо не думал, мог ли он стать чьим-нибудь парнем. То есть постоянным партнером с допустимым для демона количеством теплых чувств. Наверное, нет. Это выглядело сложно.

— А, ты об этом. Понимаешь, ты ведь демон, а у меня есть определенная репутация. Это так отвратительно, что кто-то мог подумать, будто у меня отношения с демоном. — Уже к середине фразы Гавриил начал снижать темп шага, а к концу и вовсе остановился. — Но мы с тобой друзья, не подумай. Я очень горжусь нашей дружбой.

Он снова улыбнулся. Таких фальшивых улыбок Хастур не видел очень давно. Ничем он не гордился.

Наверное, Кроули был прав. Не самая приятная мысль, но что поделать, правда вообще штука мерзкая.

Скрываясь от шедшей навстречу пары горожан, Хастур первым свернул в ближайший переулок. Как бы сильно ему ни хотелось прямо сейчас свернуть этот разговор, свести все к ерунде и, по возможности, сбежать, делать это было нельзя. Все опять продолжит затягиваться до бесконечности.

— Понимаю, тебе, как демону, это может быть непросто понять… — с новой, еще более фальшивой улыбкой, Гавриил ускорил шаг, срезая угол.

В этом песочного цвета костюме он выглядел просто огромным, почти как Иеремиил, и, пожалуй, немного пугающим, но это не могло остановить Хастура, раз уж он решительно настроился на серьезный разговор. По крайней мере, сам Хастур сказал себе, что не остановится.

Даже если этому разговору и суждено произойти на задворках дешевой — судя по запаху прогорклого масла, — забегаловки.

Хастур ухватил Гавриила за рукав.

— Может, хватит?

— Хватит что? — новый удивленный взгляд, полный самой отвратительной невинности.

— Хватит быть таким… — Хастур почувствовал как жаба сердито складывает лапки. «Хватит быть таким Гавриилом» действительно был не самый лучший вариант. — Хватит считать себя лучше меня.

— Не говори со мной в таком тоне. — Гавриил подступил на шаг ближе и устрашающе надулся.

Неожиданно Хастур подумал, что сейчас тот совсем не выглядел величественно. Просто угрожающе. Очень угрожающе.

— Если я твой друг, то почему ты всегда говоришь со мной свысока?

— Неправда.

Неправда. Гавриил далеко не всегда говорил с ним свысока, наоборот, в последнюю тысячу лет, пожалуй, он переходил к этому тону только тогда, когда Хастур пытался повернуть разговор в более откровенное русло и сблизиться хоть немного. Наверное, какая-то защитная реакция: сраный демон хочет говорить со мной на равных, мне нужно срочно отодвинуться от него на пару веков назад.

— Почему тебя так оскорбляет сама мысль о том, что мы можем быть близки? — Превосходное начало для того самого откровенного разговора, который ему так настойчиво предлагал Кроули. Осталось довести все до конца.

— Я вовсе не…

— Ты уверен, что лучше меня, но это не так. Ясно? Плевать мне, сколько раз ты архангел. И, кстати, тебе не идет этот костюм, ты в нем толстый. — Хастур понятия не имел, почему ему пришло в голову это сказать, но сработали слова идеально. По крайней мере, Гавриил прекратил агрессивное наступление, и, попятившись, явно попытался себя украдкой осмотреть, чтобы понять, насколько это замечание справедливо.

— Не смей доебываться до моей одежды. Или я доебусь до твоей и тебе это не понравится.

— Ты выглядишь в нем как голубь на свадебном торте. — Вряд ли кто-нибудь стал бы есть свадебный торт с голубем такого цвета, но разговор в любом случае уже перешел ту грань, до которой обмен оскорблениями должен содержать хотя бы формальное количество логики.

На самом деле, Хастур бы не сказал, что костюм был так уж плох, но с ходу он не мог вспомнить, видел ли хоть раз Гавриила в чем-то шедшем ему еще меньше. Даже костюм для аэробики смотрелся лучше.

— Я устал от того, что ты будто боишься признать, что мы… — Вот эту часть разговора Хастур не продумал. Он планировал сказать «что мы с тобой близки», но сейчас ему пришло в голову, что это не самый лучший выбор слов для уважающего себя приличного демона. Потому что так выходило, что у него тоже есть к Гавриилу чувства, а это хоть и было досадной правдой, не заслуживало обозначения вслух. — Боишься признаться, что у тебя ко мне чувства.

Это было не совсем то, что он имел в виду. Если честно, вообще не то — какие-нибудь чувства у Гавриила все равно были, он же ангел, и вряд ли он что-то из чувств он бы отказался признавать. По крайней мере, если под чувствами подразумевать исключительно всякие пристойные ангельские переживания, а для непристойных у Гавриила в голове вряд ли бы нашлось место. Понятия «непристойно» и «Гавриил» вообще плохо сочетались.

«Я такой испорченный, я иногда пью воду».

В каком-то смысле Гавриил действительно был невинным именно настолько, насколько хотел показаться. Приличный демон непременно посчитал бы это смешным, но Хастур вместо этого вдруг почувствовал внутри что-то странное и щемящее, похожее на боль в горле при ранних стадиях ветряной оспы, только пронзительнее и глубже.

— Я сражался с легионами демонов. Я ничего не боюсь. — Хастур как-то пропустил момент, когда Гавриил начал светиться — едва заметно, очень тускло, но все-таки начал. Хорошо, что их сейчас никто не видел. Хотя если из ближайшей двери выйдет покурить уборщик, его ждет довольно странное зрелище. — И уж точно не боюсь никаких чувств.

Он снова встревоженно часто дышал, по его шее вверх поднимался румянец и Хастур подумал, что сейчас, наверное, самый подходящий момент, чтобы медленно притянуть его к себе за плечо, погладить, успокаивая, а потом осторожно поцеловать. Для начала лучше в щеку, чтобы Гавриил не перенервничал. А потом, если он позволит, можно идти дальше.

Как будто почувствовав его мысли, Гавриил снова подступил ближе, но гораздо более плавно, не угрожающе.

— Я — Воля Божья, я — чистейший из архангелов, названный чистейшей из лилий сада господня…

— Так тебя из-за чистоты так назвали? — Похоже, Гавриил планировал произвести на Хастура впечатление, перечисляя свои титулы. Не самое разумное решение: у большинства демонов был такой список титулов, что ни одному ангелу с ними никогда не сравниться. Хастур из своих помнил от силы половину.

— Нет, потому, что я пахну лилиями. Но именно благодаря мне лилия стала символом чистоты.

Вопрос пришелся очень вовремя — Гавриил разом как-то успокоился. Поза все еще была напряженная, но по крайней мере, дышал он сейчас гораздо спокойнее.

Хастур плавно опустил руку ему на плечо; нужно дать ему привыкнуть к этому ощущению, а потом осторожно притянуть ближе. Сейчас спешка все испортит, после такого медленно сближения нужно так же медленно, как можно осторожнее, довести до поцелуя. А потом уже можно двигаться дальше, да, как и планировалось.

— Не смей даже думать, что я чего-то боюсь, — добавил Гавриил, и, вдруг резко подавшись вперед, поцеловал Хастура.

Хастур не знал, может ли поцелуй быть яростным, но этот оказался именно таким.

Гавриил притянул его к себе с такой силой, что Хастур едва не потерял равновесие — возможно, потерял бы, если бы не держался за плечо самого Гавриила. Тот на секунду замер, прижавшись сомкнутыми губами к губам, отчего-то вздрогнул, а потом подался ближе, медленно раскрывая рот.

Целовался он довольно неуклюже: то торопился, двигался слишком резко, то, наоборот, останавливался в самый неподходящий момент, будто не зная, что делать дальше, но, прежде, чем Хастур успевал как-нибудь ответить, снова рвался вперед, жадно сминая губы зубами, прихватывая за язык. Довольно болезненно, если честно, но тоже по-своему приятно. Вопреки ожиданиям, слюна Гавриила вовсе не была сладкой и не отдавала цветами — разве что самую малость, но к этому вполне можно было привыкнуть.

Да и вообще, поцелуй оказался совершенно нормальным, почти такой же как с Эйнджелом, только без кариозного привкуса, и если бы Хастур был в состоянии сейчас думать, возможно, ему стало бы стыдно — перед Гавриилом, перед Эйнджелом, и, в конце концов, перед самим собой. Хотя бы потому что демоны не должны загоняться из-за всякой ерунды.

Он присторил свободную руку у Гавриила на поясе, нежно притянул его еще ближе — и тот даже не попытался отстраниться, только чуть замедлился, поддаваясь, позволяя перехватить инициативу. Хастур поймал себя на осознании того, что понятия не имеет, как достойно ответить, — но потом он позволил себе откинуть все мысли подальше и действовать так, как планировал: нежно, бережно, без лишней поспешности. Гавриил тихо, едва слышно, застонал, когда он скользнул языком вдоль его зубов — и это определенно был очень довольный стон.

А потом поцелуй закончился. И они все еще были в Праге, в проулке, где пахло сточными водами и прогорклым маслом. С небес не спустился ангельский патруль, ничего такого, никаких молний гнева господня. Только дождь начал накрапывать, но вряд ли это было связано с только что случившимся.

Снова отступив на шаг, разорвав объятья, Гавриил — его лицо и шея покрылись совершенно очаровательными пятнами румянца, — осторожно ощупал себя. Прикоснулся тыльной стороной ладони к шее, и, видимо почувствовав прилившую кровь, остановил сердцебиение.

— Я же не выгляжу… так как будто собираюсь пасть? — спросил он очень встревоженно, снова чуть нахмурившись. Хастур бы посмеялся, но это было настолько неуместно, что он прикусил язык. Язык все еще болел.

— Нет.

— Конечно. Да. Я всегда знал, что ничего такого со мной не случился. — Звучал он не слишком уверенно. На самом деле, настолько неуверенно, насколько Гавриил в принципе мог звучать.

Еще несколько секунд они молча смотрели друг на друга. У Хастура было много вопросов, но ни один он не решался задать вслух, опасаясь разрушить очарование момента. Не так уж важно, почему Гавриил именно сейчас решился его поцеловать, и почему вообще именно Гавриил его поцеловал первым, а не наоборот — хотя это было как-то не очень целомудренно. Важно другое: они все-таки поцеловалось. Совсем немного — и они точно подержатся за руки.

— И ты нормально выглядишь в этом костюме, — сказал Хастур, наконец. — То есть ты в нем мощный, но вовсе не толстый, просто…

— Просто цвета не мои. Знаю, — голос Гавриила звучал удивительно спокойно.

Конечно. Поцелуи для ангелов ничего не значат. Они этим с утра до ночи могут заниматься. Даже такие как Гавриил. Даже такими поцелуями как этот.

— Так ты сходишь со мной к Шилгану? Чтобы уж наверняка остановить Иеремиила. Я, конечно, справлюсь один, но мне будет приятно, если ты мне поможешь.

— Тогда я обязательно тебе помогу, — Гавриил улыбнулся ему снова. На этот раз — никакой фальши.

Отлично. Хастур взглянул на солнце, прикидывая, сколько сейчас времени.

Пожалуй, им нужно еще немного прогуляться. Можно дойти до квартиры Шилгана пешком.

+++

Хастур с явным сомнением смотрел на заставленные распухшими от бумаг папками полки.

— Не знаю, где он мог их спрятать. Ты не видел, тут есть несгораемый шкаф какой-нибудь?

— Хм? — Гавриил рассеянно осмотрелся.

Ян Шилган жил в однокомнатной квартире, достаточно маленькой, чтобы это сошло за подвижничество само по себе. И, видимо, желая усугубить свое положение, он поставил отвратительного вида письменный стол точно в середину комнаты. Стол был довольно ровно завален старыми газетами и пустыми конвертами. Стены были полностью заставлены книжными стеллажами, и одинокий платяной шкаф, притулившийся у двери, выглядел настолько удручающе, что Гавриил бы не удивился, обнаружив внутри высохшую мумию, но нет, там была одежда.

Одежда такого вида, что Гавриил предпочел бы увидеть мумию, но, так или иначе, никаких признаков несгораемого шкафа.

Честно говоря, он совершенно не был настроен на поиски чего-либо в квартире какого-либо журналиста. Даже если это очень испортит Иеремиилу планы.

У него у самого были планы, и гораздо более важные.

Во-первых, он должен был узнать у Хастура его ангельское имя — по крайней мере, постараться. Можно отправить заявление наверх и без его настоящего имени. Наверное, можно. Но лучше действовать наверняка, вдруг Бог не захочет разбираться, кто там скрыт под формулировкой «яростный и печальный падший ангел, называющий себя Хастуром». Бог, конечно, всезнающее существо, но чужое всезнание — не то, чем стоит злоупотреблять.

Во-вторых, теперь Гавриил был абсолютно уверен во взаимности их влечения. А также в том, что другого шанса довести это влечение до логического конца может уже не выдаться.

Гавриил понимал, что должен избавиться от влечения к Хастуру и как можно скорее. А, очевидно, если воздержание не помогло, — на самом деле, оно, возможно, сделало ситуацию еще хуже, — лучше поддаться искушению. Очень осторожно поддаться, не позволяя себе потерять контроль над происходящим.

Того, что они успеют сделать сегодня, наверняка будет достаточно. Он утолит свое любопытство, избавится от этого наваждения.

Конечно, после этого Гавриила уже нельзя будет назвать самым целомудренным из архангелов, но он все еще будет целомудреннее чем Иегудиил и Селафиил, а, возможно, и Рафаил, в зависимости от того, сколько именно раз они сейчас передадутся страсти.

Даже целомудреннее, чем Уриил, если ограничатся одним разом. Хотя это было маловероятно.

Убедившись, что Хастур не смотрит, Гавриил украдкой провел большим пальцем по своей нижней губе, и почувствовал, как в горле пересыхает.

Если Селафиил постоянно чувствует что-то подобное, то понятно, почему он такой.

— Не видел?..

— Нет, никакого несгораемого шкафа. Может, все в какой-нибудь папке? Поищи на букву «Г». Их президент же Гавел? Или на «П», «президент».

— Я не думаю, что он бы подписал папку подобным…

— Или на «К», «КГБ». Я бы так ее пометил. Если там действительно то, о чем ты говоришь, было бы досадно это все потерять из-за неправильной маркировки на папке. Этот Шилган же не идиот, чтобы ставить все под угрозу из-за подобной мелочи.

— Н-да, звучит логично, — с сомнением ответил Хастур и потянулся к верхней полке.

Они очевидно должны сделать это прямо сейчас, потому что другого шанса может уже не выдаться. Кто знает, насколько быстро рассмотрят его петицию о возвращении Хастуру статуса ангела.

А если — когда, Гавриил старался не думать о возможном отказе — тот снова станет ангелом, они уже не смогут переспать. Правило насчет запрета на сексуальную близость между ангелами Гавриил в свое время протолкнул с помощью Иеремиила. Их обоих беспокоили попытки Селафиила ухаживать за Рафаил, и это действительно было довольно-таки мерзко, так что Гавриил совершенно не жалел о сделанном.

Главное — чтобы сегодняшнего акта распутства ему хватило.

— А ты не можешь все здесь тоже взорвать?

— Мне бы не хотелось портить жизнь явно праведному человеку.

К тому же у него оставалось не так много чудес, чтобы тратить их на такое. В последнее время Иегудиил начала относиться к ему чуть более снисходительно, но Гавриил совершенно не хотел, чтобы она учинила ему личную проверку прямо сейчас. Страшно даже подумать, что она сделает, если обнаружит на нем следы физического контакта с демоном.

И их поцелуй, пожалуй, был достаточно страстным, чтобы сказаться на его целомудрии.

— Неужели тебе обязательно быть таким правильным?

Правильным? Гавриил сомневался, что в нем осталось хоть что-нибудь правильное. Он украдкой взглянул на свое отражение в оконном стекле — зеркала здесь не было, что и неудивительно для дома человека, одевающегося как бродяга из двадцатых годов.

Нет, отражение выглядело нормально, но это еще ничего не значило.

Гавриил планировал поддаться пороку самым отвратительным образом. Чем скорее — тем лучше.

Хастур обернулся, как будто почувствовал его мысли.

— Знаешь, мне понравилось с тобой целоваться. Я бы с удовольствием сделал это еще раз. — Гавриил с улыбкой присел на край стола. Тот скрипнул под его весом.

Ладно, в фильмах, которые он видел, мебель никогда не ломалась, даже под мужчинами крупнее него. Тем более, Хастур же не будет налегать на него всей тяжестью. Все у них получится.

— Может, сначала…

— Пожалуйста.

Хастур с раздраженным вздохом подошел ближе.

Он как будто специально медлил, упиваясь своей властью.

Почему он не мог сейчас, как в Венеции, просто прикоснуться к Гавриилу? Погладить, притянуть к себе ближе, и, пожалуй, действительно поцеловать еще раз, прежде чем перейти к самой грязной части надругательства.

Гавриил был немного на себя зол, но даже не мог понять, почему: из-за собственной готовности отдаться Хастуру, из-за того, как легко он ее принял, или и вовсе из-за того, что, несмотря на эту готовность, не мог сказать вслух, что действительно этого хочет. Целомудрие, бывшее раньше его доспехом, превратилось теперь в ловушку, в которой Гавриил застрял самым оскорбительным образом.

— Ладно, — сказал, наконец, Хастур.

Он встал уже почти вплотную и Гавриил чуть откинулся назад, заставляя его наклониться ближе.

Гавриил чувствовал, как внутри разливается медленный жар возбуждения. Оно пока не проступало физически, но это было дело времени. Обычно его тело очень быстро переходило от невинного ускорения пульса к полноценной эрекции.

— Ты же будешь со мной нежным? — Гавриил осторожно ослабил узел галстука, готовясь расстегнуть ворот рубашки. Нужно было немного подтолкнуть Хастура к действию, заставить его проявить свою демоническую порочность.

Варахиил оказался прав: Гавриил все же был распутным.

От этой мысли ему стало немного больно, но в то же время самым постыдным образом хорошо.

То есть, конечно, он искренне беспокоился о целомудрии братьев и сестер, но, похоже, чужая страсть интересовала его не только поэтому. Это был своего рода безопасный способ прикоснуться к греху. Но он перерос это. Никаких больше безопасных способов. Никаких больше попыток скрыть от самого себя своих греховные желания.

Сейчас все решится. Хастур трахнет его. Грубо, грязно, наверняка еще и болезненно, но именно так это и должно быть. Другого Гавриил не заслуживал, он позволил себя растлить самым омерзительным образом, променял целомудрие на бесстыдство, готовый превратиться из чистейшего архангела в шлюху, жаждущую лишь одного: отдаться демону.

Может, не совсем шлюху, но чувствовал он себя примерно так.

Гавриил не мог решиться сказать о своей готовности вслух, но вряд ли подобные желания нужно было высказывать. Как демон, Хастур не мог не догадаться. Или хотя бы не воспользоваться моментом, не попытаться совратить ангела в таком очевидном смятении.

+++

Чем ближе Хастур к нему наклонялся, тем сильнее Гавриил откидывался назад, тщетно пытаясь уйти от физического соприкосновения, и, в конце концов, оказался почти лежащим на столешнице, слегка приподнявшись на локтях.

Видимо, все еще не пришедший в себя после поцелуя, он тяжело дышал, а глаза его влажно блестели. Он был встревожен и Хастур даже не знал, испытывает он сейчас скорее желание его соблазнить, или утешить. Хотя нет, знал.

Щемящее ощущение внутри вдруг стало еще пронзительнее, и Хастур снова захотел обнять Гавриила, прижать к себе, но не ради самого физического контакта, точнее — не ради сексуальной части.

Потому что успокоить Гавриила ему определенно хотелось гораздо сильнее, чем трахнуть.

А ничего такого приличные и, особенно, уважающие себя демоны точно хотеть не могут.

И именно в этот момент Хастур, наконец, понял, почему все идет так плохо и неправильно в наихудшем из возможных смыслов. Гавриил не был его единственным другом. Нет. Все было еще хуже.

Хастур умудрился в него влюбиться.

Какой позор.

И Кроули, например, уже догадался. Лет двести назад как минимум. Иеремиил, скорее всего, тоже. Сраные ангелы с их сраным чутьем на любовь.

А если они с Гавриилом продолжат это дело, то догадаются вообще все. Да каждый бес будет на Хастура пальцем показывать — по крайней мере, те из бесов, у кого есть пальцы, — и смеяться над его убожеством.

Демон с друзьями или любящей семьей — это само по себе плохо, но демон с романтическими чувствами, да еще и к ангелу — это такая же глупость, как папа римский-сифилитик или глухой композитор.

Щеки Гавриила очаровательно порозовели от смущения. Хастур провел большим пальцем по его скуле, будто пытаясь стереть этот румянец.

— Ах ты глупая, наивная, красивая ангельская кукла, — пробормотал он. — Как ты не понимаешь…

Гавриил просто хотел еще раз поцеловаться, ждал этого поцелуя, всем своим видом о нем умолял. Может, с ним это не так часто случается, хоть он и ангел, но, наверняка, слишком целомудренный, чтобы целоваться с кем ни попадя. Вот почему в Нью-Йорке он так расстроился. У него же репутация, статус и все такое. Конечно, он сейчас в смятении.

Сейчас так легко было бы влезть ему в штаны, по-быстрому отдрочить — и наверняка ему бы засчитали победу. Вряд ли это было бы насилие. Не по меркам Ада уж точно.

Но так Хастур не хотел. Не хотел, чтобы у Гавриила были неприятности из-за потерянного целомудрия. И не хотел трахаться с ним только потому, что Азазель так сказал. Да пошел бы вообще этот Азазель. Что он понимает, херувим тупорылый с ощипанными крыльями?

Еще раз поцеловаться, на самом деле, было бы здорово. И взять Гавриила, наконец, за руку. И что-нибудь еще в этом духе. Без лишней спешки. Так, как делают это люди.

— Я всегда просто хотел тебя трахнуть.

Не то, чтобы Хастуру не нравилась сама идея секса с Гавриилом — еще как нравилась. И дело было не только во внешней привлекательности, хотя в ней никак нельзя было отказать.

Хастур провел левой рукой по его бедру и Гавриил встревоженно заерзал.

— Вот и замеча…

Стол заскрипел громче, уже откровенно угрожающе.

В любом случае, сегодня Хастур планировал либо поцеловать Гавриила, либо прекратить за ним гоняться. Почему бы не сделать и то, и другое?

— Но не потому, что ты мне нравишься. Я, знаешь ли, не большой ценитель этой вашей слащавой ангельской красоты. Просто поспорил с другими демонами.

— Ты… что?

— Спор. Азартная игра. Кто первый трахнет архангела — тот и победитель. Но с тобой у меня ничего не выйдет, спасибо большое, сраный ты чемпион по целомудрию. Ты такой тупой, что за все эти годы не понял, чего я пытаюсь добиться. Я столько с тобой играл, подбираясь ближе, а ты и не догадался.

Гавриил снова поерзал на столе, на этот раз явно пытаясь понять, как бы подняться на ноги, не оказавшись в объятиях Хастура — ведь после такого признания ему этого точно не хотелось.

— «Мне понравилось с тобой целоваться», — передразнил Хастур. — Черт подери, даже слушать противно. И знаешь что? Я выбываю из игры. Достало на тебя время тратить.

Осознание романтических чувств, несомненно, было болезненным. Но, глядя Гавриилу в глаза, Хастур понял, что как только тот разберется, как встать со стола, не ставя свое целомудрие под угрозу — сразу же сделает его физической оболочке гораздо больнее.

— И не влюблен я в тебя ни капельки, — добавил Хастур для большей уверенности. И, быстро отступив на шаг, с силой ударил ногой по боковой опоре стола.

К счастью для Хастура, план сработал: дешевая, явно уже не первый год крошившаяся от времени плита ДСП не выдержала, с треском подломилась, и, секунду спустя, Гавриил, вместе со столешницей и лежавшими на ней бумагами, оказался на полу. Хастур выиграл для побега всего несколько мгновений, но когда постоянно работаешь с князьями ада, неизбежно либо учишься быстро смываться оттуда, где твоей жизни может что-то угрожать, либо умираешь.

Так что, не поворачиваясь в сторону подозрительно затихшего Гавриила, Хастур стремительно кинулся к закрытому окну и прыгнул в него.

Это был давно отработанный прием побега, главное — превратиться в насекомых после того, как разобьешь стекло человеческим телом, но до того, как застрянешь в раме.

А еще когда превращаешься в насекомых, сознание точно расслаивается и из головы легко вытряхнуть лишние мысли. Что Хастур и сделал.

+++

Гавриил много раз видел, как люди, с которыми только что случилось что-то неприятное, болезненное, или даже откровенно ужасное, молча садились и ничего не делали. Он никогда не мог понять, почему. Люди, конечно, слабые существа, особенно в физическом смысле, но что мешает хотя бы позвать на помощь, если ты сам сейчас ни на что не способен?

Причину этого поведения он так и не понял, но сейчас мог с уверенностью сказать, что и сам бы с радостью пролежал на полу, не двигаясь с места, еще хотя бы пару часов. А лучше столетий.

Он даже проверил свое физическое тело — может, какой-нибудь позвонок сломался. Вдруг он пропустил трещину, оставшуюся после драки с Иеремиилом, а от удара она превратилась в разлом. Нет, позвонки были в порядке.

Видимо, сломалось что-то еще.

Гавриил не знал даже, что унизительнее: то, что Хастур считал его целомудреннее, чем на самом деле, или то, что обоюдность их желания, на которую было возложено столько надежд, оказалась фальшивой. И все эти полные желания взгляды были просто игрой. И каждый раз, когда он при тесном физическом контакте ощущал эрекцию Хастура — что ж, видимо тот думал о ком-то еще. Наверное, о ком-нибудь вроде сержанта Эйнджела. Кого-нибудь доступного, кого просто поставить на колени и трахнуть в любой момент, потому что он это позволит. Ему ведь не придется за это расплачиваться риском пасть.

Также в списке унизительных фактов было то, что Хастур назвал его глупым. Да еще и дважды.

Он никогда так не делал раньше.

Гавриил медленно сел. Обломки расколовшегося ДСП цеплялись за одежду, но почему-то ему было абсолютно все равно.

Всякий раз, когда собеседник хотел его по-настоящему оскорбить, это всегда сводилось к глупости. Некоторые даже говорили это прямо, как Иеремиил сегодня, или Балам — тогда еще Зефон — прямо перед увольнением. Но большинство прятало то же самое под другими словами, думая, что так он не заметит. «Ты не поймешь, это для тебя слишком сложно», «Не пытайся об этом задумываться» и тому подобное. Не говоря уж обо всяких «Тебе это не будет интересно, это не связано с одеждой» — как будто само желание хорошо выглядеть делало его глупым.

Даже если они не хотели его оскорбить. Суть одна. «Самый славный из архангелов, но такой глупенький».

Хастур ни разу подобного не говорил. Даже если хотел задеть. Он прекрасно понимал, где проходит граница между обидой и болью.

Высказанное в Карфагене обвинение во лжи было обидной правдой, как раз граничащей с болью, но границу эту не пересекающей. Тем более, что тогда Гавриил действительно обманул Хастура, поступил недостойно.

Или вся эта история с Черной Смертью: как бы это все ни было неприятно, но напоминания о совершенной ошибке помогали ее не повторять. И доли своей вины в произошедшем Гавриил не отрицал.

Или — раз уж речь зашла о личных оскорблениях, — к примеру, сегодняшнее замечание о том, что в этом костюме он выглядит толстым — тоже правда, но всего лишь досадная. Совсем не болезненная.

В конце концов, костюм-тройка неизбежно заставлял Гавриила казаться мощнее и шире не только в плечах, а светлые оттенки всегда полнят, особенно теплые. И, господи, о чем он вообще думал, выбирая эту ткань? В таком жилете и Варахиил бы выглядел боровом.

Наконец, встав во весь рост, Гавриил подошел к окну и, восстановив половину оконного стекла, разбитого Хастуром при побеге, придирчиво осмотрел свое отражение. Жилет определенно смотрелся отвратительно. Растрепанные волосы тоже не добавляли ему элегантности.

Он выглядел посредственно, и, что хуже всего, скучно.

Он сердито вытащил из кармана расческу, чтобы привести волосы в порядок. Затем, повесив пиджак на стул, снял жилет. Едва не развоплотил его чудом, но секунду спустя понял, что это было бы не самым лучшим решением.

Трансформация предметов с помощью чудес тоже, несомненно, была затратной, но Гавриил отчетливо ощущал, что ему жизненно необходимо привести себя в порядок. Немедленно. Иначе он потеряет к себе последнее уважение.

В несколько резких движений разорвав жилет по швам, он высвободил кусок ткани подходящего размера. Исправил форму, обработал края, чуть изменил текстуру, превращая его в шейный платок. Остатки жилета были безжалостно отброшены в угол, вместе с отвратительным серым галстуком.

Шилгана определенно ожидал сюрприз. Хотя, при всех недостатках, этот галстук был лучше его собственных.

После этого не жаль было потратить еще одно небольшое чудо на приведение в порядок стрелок на брюках. И еще одно на чистку ботинок — эти дерби оттенка жженой умбры определенно хоть и выпадали из его обычной гаммы, смотрелись интересно и заслуживали уважительного обращения.

Гавриил еще раз провел расческой по волосам, поправил ворот рубашки, разгладил узел на платке, и, накинув пиджак, снова взглянул на свое отражение. Другое дело. Почти шесть с половиной футов чистой элегантности. Легкая небрежность получившегося образа определенно ему к лицу.

Он улыбнулся сам себе.

Улыбка вышла больше похожей на злую усмешку.

Конечно, он красив.

Глупая красивая кукла.

Одни модные наряды в голове, а ни на что другое ума не хватает. Все так все о нем думают.

Выходит, и Хастур тоже?

Впервые за долгие века, Гавриилу захотелось заплакать, но он сумел взять себя в руки.

Нет, все не могло быть так просто.

Хастур всегда восхищался его красотой. Не только лицом, телом или осанкой, но и умением со вкусом подобрать одежду. Он подмечал детали, будь то вышивка на камзоле или полоски на галстуке, и искренне их хвалил. Он удивительно плохой лжец для демона, Гавриил бы заметил, если бы похвалы были неискренними.

С чего бы он стал использовать как оскорбление то, что всегда было похвалой?

Значит, он вряд ли так думал на самом деле. Скорее, это опять было его демонское желание сказать что-то, что обязательно расстроит Гавриила. Только на этот раз ему нужно было сделать как можно больнее.

Зачем?

Вспомнив сегодняшний разговор с Иеремиилом, Гавриил мрачно фыркнул.

Конечно, стоило бы догадаться: Хастур умнее, чем кажется, он сразу понял, что если кто и способен вернуть его на небеса, так это Гавриил. Только у него достаточно смелости, амбиций и власти для такого. И, будучи демоном, Хастур конечно же использовал эту возможность так как подсказала ему его собственная природа. Он соблазнил Гавриила, заставил себя полюбить, чтобы тот захотел ему помочь.

Неудивительно, что Хастур не захотел забирать его целомудрие — это ведь поставило бы все под угрозу. Гавриил был нужен ему чистым и непорочным, а не грязным, распутным и испорченным.

Говоря проще, Хастур не дал ему совершить ошибку, потому что хотел использовать. И то, что он сегодня сказал, было нужно, чтобы заставить Гавриила остановиться. Удержать от греха, который навредил бы им обоим.

Где-то в глубине души Гавриил почувствовал себя очень поруганным и очень оскверненным, но совершенно не в том смысле, в котором хотел.

+++

Трупы Любомира Ганека и его двоюроднонго брата Лукаша были обнаружены в помещении закрытого продовольственного магазина. Как установило следствие, за полчаса до убийства из этого же магазина был совершен звонок на домашний номер Любомира, что было крайне странно, поскольку телефонную линию отключили несколько месяцев назад.

Ганеки были избиты до смерти, предположительно — массивной тростью с круглым серебряным набалдашником. Также на месте преступления было обнаружено большое количество крови неизвестного третьего лица.

Помещения магазина подверглись воздействию неустановленной разрушительной силы, судя по всему — также незадолго до убийства Ганеков.

По слухам, показатели радиационного фона в магазине сильно превышали норму.

Дело раскрыто не было. Смерти Ганеков списали на разборки националистов, но в народе стала популярна теория о причастности к случившемуся КГБ.

▼Соединенные Штаты Америки, 2002 нашей эры⬍

— Демон! Я знал, что это ты!

— О, да, это я. И я заставлю тебя плакать, мой маленький ангел… но только от наслаждения, — объявил с экрана огромный мулат, надрачивая свой поистине устрашающих размеров член. «Маленький ангел», которому на вид было лет сорок, испуганно ойкнул и попятился.

Если верить афише в вестибюле, фильм назывался «Грехопадение-3: Возвращение в Содом».

Джеки понятия не имел, что он тут делает. Два дня назад он спокойно дожидался смерти в хосписе в Омахе, а потом появился мистер исполнитель желаний и предложил соглашение: полное исцеление в обмен на отказ от прежней жизни. Конечно, Джеки согласился. Не то, чтобы у него вообще было, от чего отказываться. Семью он не завел — его пустоголовый братец на семью не тянул, — а последние друзья как-то потерялись, пока он умирал от рака желудка.

Естественно, это была сделка с дьяволом, — тот все отрицал, называл себя «скорее феей или джинном, чем демоном», но Джеки понимал, к чему все идет. По крайней мере, понимал до того момента, как оказался в чикагском кинотеатре, показывающем винтажное гей-порно. На этом моменте он окончательно сбился с пути. Если в происходящем и была какая-то логика, от Джеки она ускользнула.

— Его любимый фильм, — шепотом пояснил исполнитель желаний. — Просто за уши не оттащить.

— Чей?

— Архангела Гавриила, конечно.

Архангела Гавриила.

Конечно.

И правда, как Джеки в голову не пришел такой очевидный ответ.

Джеки понял, что с вопросами лучше завязывать — ничего толкового он все равно не услышит. В голове пронеслась шальная мысль о том, что он все-таки умер и все происходящее — абсурдные предсмертные галлюцинации.

— Вот наши места, и, будь добр, не болтай. Фильм смотреть тебе не обязательно. Можешь поспать или что-нибудь в этом духе. Так оно будет даже лучше.

Толковое предложение. В последние годы у Джеки не особенно складывалось со сном — когда ты проваливаешься в никуда под морфином, это не сон. А теперь, какой бы ни была цена, он мог нормально спать.

И, прижавшись лбом к сиденью прямо перед ним, Джеки задремал.

+++

Согласно распространенному заблуждению, идеально скопировать внешность какого-либо живого существа, невозможно.

Это не совсем так. По крайней мере, если речь не о ком-то, чья внешность защищена от копирования лично Богом. Например, невозможно скопировать внешность Девы Марии — как возлюбленная Бога, она заслужила право существовать в единственном экземпляре. Невозможно и воссоздать изначальное физическое тело Люцифера — его потеря стала частью наказания. Но, что касается остальных живых существ — при должном усердии их вполне можно воспроизвести. Физические оболочки ангелов — не исключение.

Конечно, подобное чудо будет довольно затратным, и для него необходимо хорошо изучить внешность оригинала, а еще лучше — видеть его в самом процессе копирования.

Другой вопрос — чего ради кому-то заниматься чем-то подобным. И ответ на этот вопрос скорее всего будет содержать слово «проблемы».

+++

Папка с компроматом на бывшего президента Чехословакии была всего лишь поводом для встречи и небольшого разговора по душам. К счастью. Трудно даже представить себе, каково было бы разочарование, окажись она все еще нужна всерьез.

Гавриил пролистал содержимое, и, откровенно говоря, оно не особенно впечатляло.

Иеремиил мог бы постараться получше — какие-то мутные слухи об аресте и выходе на свободу, пара отвратительного качества фотографий, на которых невозможно было кого-либо опознать. То ли план был плохо доработан, то ли Иеремиил планировал основательно заполировать эту ерунду чудесами.

Словом, неудивительно, что Шилган так и не понес ее в печать.

Этот компромат был сущей ерундой девять лет назад и сейчас стал ерундой еще большей. Но, все же, тогда Хастур, похоже, был очень заинтересован в его уничтожении.

Может, сейчас угроза революции в Чехии и миновала, но наверняка Хастуру приятно будет довести дело до конца. Он вообще любил доводить дела до конца.

Гавриил вряд ли бы смог придумать подарок лучше. Тем более, его оказалось несложно добыть. Шилган, покинув Чехословакию, перебрался в Канаду, а Табрис как раз работал у канадско-американской границы, уступив Хашмалю место у более теплой мексиканской.  Он выполнил просьбу Гавриила легко и быстро, без единого лишнего вопроса.

Правда, было бы гораздо приятнее, если бы Табрис с найденной папкой не  подкараулил Гавриила у кинотеатра, показывавшего своеобразные фильмы. Гавриилу пришлось очень поспешно сочинять достойное объяснение своему визиту в подобное сомнительное место.

С другой стороны, даже если Табрис и не поверил, что Гавриил здесь ради спасения грешников, он все равно не станет осуждать такого рода маленькие слабости. Это не в его стиле и не в его интересах.

Впрочем, не так уж и важно.

Важно, что у Гавриила теперь есть хороший повод для разговора с Хастуром, который заставит его пойти на небольшие уступки. Нельзя больше позволять ему замыкаться в себе и уходить от ответов.

Даже если все, что он сказал в Праге, было правдой — хотя в этом Гавриил сомневался с каждым годом все больше: демоны бывали странными, но мысль о соревнованиях в соблазнении архангелов выходила за грани разумного. Похоже, в тот раз Хастур действительно испугался, что близость может лишить его шансов на спасение, вот и сочинил какую-то глупость.

Что ж, его спасение не могло больше ждать.

Иегудиил прямо сказала, что Гавриил должен поторопиться с вверенным ему проектом возвращения демонов на небеса, потому что времени до конца света все меньше и меньше. Так что не стоило размениваться на всяких недоумков вроде Цадкиила или Шамсиэль — их можно в крайнем случае упомянуть в общем списке. Хастур — другое дело.

Гавриил основательно подготовился к разговору.

И, естественно, подобрал соответствующий наряд — благо, сезон позволял сочетать тонкий джемпер с рубашкой и небрежно обернутым вокруг шеи кашне. В меру легкомысленный, но по-своему утонченный образ.

Это кашне Гавриил ни разу еще не надевал — не представлялось подходящего случая. Оттенки лавандового и серебристого выглядели вместе вполне элегантно, зато узор опасно граничил с безвкусицей — на первый взгляд его можно было принять за обычный пейсли, который сам по себе склонялся к вульгарности, но стоило присмотреться и становилось очевидно, что его завитки — это стилизованные изображения крыльев.

Гавриилу нравились подобные намеки на свою принадлежность к небесам, и сейчас этот узор был как никогда кстати.

Во-первых, потому что сегодня Гавриил планировал увидеться с Хастуром и поговорить с ним  откровенно о возможном общем будущем. Хастур точно знал, какая грязная похоть скрывается под видимым целомудрием Гавриила, а потому мог оценить то, как выбивалось из общего лаконичного образа это немного вульгарное кашне.

Во-вторых, крылья были важной темой в запланированном разговоре: Гавриил планировал уговорить Хастура их показать.

По крыльям, даже по их остаткам, можно было многое понять — примерно определить принадлежность к тому или иному чину, например. К тому же, многие ангелы, состоявшие в архангельских свитах, окрашивали свои крылья в тона, соответствующие цвету крыльев своего начальника.

К тому же, Гавриилу было любопытно. Откровенно говоря, он не мог представить себе Хастура с крыльями. Или без жабы.

Жаба сама по себе ставила Гавриила в тупик. Ничего подобного ни у одного ангела не было. Сначала Гавриил предполагал, что Хастур мог быть престолом, человеческое обличье которого каким-то образом при падении отделилось от истинной формы, или что даже что эта истинная форма так пострадала, что был вынужден от нее избавиться и носил жабу на голове как напоминание о ней — да, Гавриил никогда не слышал о престолах-жабах, но не мог же он знать их всех в лицо. Однако, впоследствии эта теория показала себя несостоятельной — жаба выглядела вполне самостоятельным живым существом. Какое-то время Гавриил подозревал, что жаба могла быть ангелом, который пал с Хастуром одновременно, и ад подобным образом надругался над их духовной близостью, но эта теория слишком уж неприятно граничила с мыслью о том, что Хастуру не особенно нужна любовь Гавриила — вряд ли тот сможет стать ему ближе, чем жаба.

В конце концов, Гавриил решил отказаться от теорий и положиться на возможность узнать правду, какой бы она ни была, когда Хастур сам захочет о ней рассказать.

Например, сегодня.

То есть всем будет лучше, если это случится именно сегодня.

Идеально подходящий момент: Хастур сейчас на земле, вероятно работает над какой-нибудь новой эпидемией, и не откажется немного прогуляться вместе. Он не отказался от совместной прогулки даже в Праге, после всего, что случилось во Вьетнаме. Поболтают о работе. О планах ада на ближайшие лет десять. Может, Хастур прокомментирует вульгарный вид его кашне и это позволит осторожно подвести разговор к тем вопросам, до которых они не дошли в прошлый раз.

Не обязательно к ангельскому имени — хотя это тоже было бы неплохо. К близости.

Признаться в этом хотя бы самому себе было тяжело, но Гавриил по-прежнему хотел отдаться Хастуру. И самая испорченная часть его сознания — Гавриил определенно стал очень испорченным за последние лет сто, не надо ему было пить воду и так часто спать, — твердила, что нужно проявить больше инициативы. Как с поцелуем. Демону ведь это и нужно: заставить жертву вести себя распутно. Сами по себе демоны и друг с другом могут грешить.

И он проявит инициативу. Он будет сегодня распутным и похотливым, как мужчины в его любимых фильмах.

Словом, немного легкомысленный наряд вполне сочетался с мыслями и планами Гавриила.

Напоследок взглянув на свое отражение в зеркале, чтобы убедиться, подходят ли к остальному наряду новенькие броги цвета мокрого асфальта, он кивнул собственным мыслям и отправился в Аризону.

+++

Номер в мотеле, в Сюрпрайзе, штат Аризона, был снят Лигуром, но тот бросил проект по модификации марбургского вируса, как только ему сказали, что отношения с Мором не будут возобновлены даже после успеха атипичной пневмонии.

Марбургский вирус был любопытной штукой сам по себе, а если добавить ему несколько эффектных черт от холеры, мог превратиться в настоящий шедевр. Примерно таким и был план Хастура: создать нечто принципиально новое, достаточно впечатляющее, чтобы Мор обратил на это внимание, отметил его усилия, а потом они вместе вернули бы эпидемиям былое величие. Что-то вроде истории с сифилисом. Ад не сможет проигнорировать эту эпидемию, и никто другой не присвоит ее себе, как Балам присвоил себе ВИЧ.

Может, до конца света и немного времени, но это же не повод сдаваться. Раз от Азазеля ничего получить не выйдет, нужно было положиться на кого-то другого, а влияние Всадников с каждым годом росло.

Оставалось только воспользоваться старыми навыками, чтобы довести болезнь до ума. Благо, в гостиничном номере можно было без труда держать несколько десятков крыс. А когда дойдет до следующей стадии, Хастур планировал съесть крыс и продолжить работу уже с мартышками — те тоже занимают немного места, и достаточно похожи на людей, чтобы болезнь потом передалась без проблем.

Собственно, именно поэтому Хастур и проводил в Сюрпрайзе большую часть свободного времени.

Прямо сейчас он изучал кровь умершей от болезни крысы, раскладывая ее на отдельные составляющие, чтобы разобраться в конкретных причинах и понять, какие признаки лучше закрепить. Гостей он не ждал. Особенно ангелов, так что неожиданно появившийся легкий душок праведности заставил его вздрогнуть. Впрочем, секунду спустя, Хастур почувствовал знакомый запах: сладкий и немного отдающий гнилью. Лилии. Теперь Хастур точно знал, что это именно они, и что это именно Гавриил.

Уважающий себя демон либо быстро скрыл бы все следы своего присутствия, и исчез в неизвестном направлении, оставив Небеса в дураках, либо, по крайней мере, вышел бы из номера, встретил Гавриила и как можно более прямо сказал бы ему, что между ними все кончено, и хватит ходить вокруг друг друга, ничего толкового из этого не выйдет, сиди на Небесах со своим дурацким целомудрием в обнимку, спасибо большое.

Вместо этого Хастур остался в номере, наполовину надеясь, что Гавриил не сможет его отыскать и уйдет, наполовину надеясь на прямо противоположное.

Именно прямо противоположное и случилось: спустя несколько минут раздался стук в дверь. Спокойный, уверенный и громкий. Именно такой, какой стоило ожидать от Гавриила.

Хастур задался вопросом, стоит ли открывать дверь.

Убраться подальше в ад, на всякий случай забрав крыс и все наработки было бы очень разумно. Конечно, Гавриил расстроится, обнаружив пустой номер, но ни один демон не должен беспокоиться о чувствах ангелов. Особенно если речь об ангеле, с которым решено порвать все отношения, потому две тысячи лет — слишком долгий срок для пустого хождения кругами.

Естественно, он открыл дверь.

— Знаю, ты меня не ожидал, но мне пришло в голову, что нам нужно увидеться, — Гавриил решительно перешагнул порог, разом сокращая расстояние между ними почти до нуля. Хастур подумал, что сейчас мог бы его обнять. По-дружески, конечно. — У меня для тебя кое-что есть.

— Я не думаю… — «Я не думаю, что нам стоит встречаться», или что-нибудь в этом духе. Потому что им действительно не стоило встречаться. По многим причинам.

— Я поразмыслил над тем, что ты мне сказал, и решил, что нам обоим нужно быть друг с другом честнее.

Они и так были друг с другом честнее, чем это было бы полезно. По крайней мере, Хастур так точно.

— Я же сказал: я общался с тобой только из-за этого дурацкого пари. Просто хотел тебя трахнуть и все.

— «Просто»? — Гавриил хмыкнул. — Я уверен, что ни о каком «просто» тут и речи быть не могло.

С этим спорить не приходилось. Понятия «просто» и «трахнуть Гавриила» находились на разных концах стремительно расширяющейся вселенной.

— Впрочем, я бы обсудил это немного позже. Давай начнем с подарка. Тебе понравится. Вот. — Он с гордым видом протянул папку Хастуру.

— Что это?

— Это — тот самый компромат на президента Чехословакии, который мы с тобой не нашли. Папка со стеллажа, как я и предполагал.

Хастур чуть было не спросил, зачем ему компромат на бывшего президента развалившейся страны, но у Гавриила был слишком довольный вид, чтобы его расстраивать.

— А. Точно. Она помечена «КГБ»?

Гавриил задумчиво осмотрел папку, явно всерьез намереваясь найти доказательства своей правоты. Повертел ее в руках, чуть наклонив голову, пролистал страницы.

Хастур снова почувствовал как в груди поднимается пронзительное щемящее ощущение.

— Раньше она определенно как-то была помечена, видишь? — Гавриил с гордостью показал на угол папки, куда, похоже, и вправду была когда-то приклеена бирка. — Но не думаю, что тут было написано «КГБ». Судя по длине, скорее, «президент». Я же говорил: нужно смотреть внимательнее.

Хастур кивнул и взял папку, из уважения быстро просмотрел небогатое содержимое, и отбросил ее на постель. С одной стороны — это был один из самых бессмысленных подарков, которые он когда-либо получал, с другой — Хастур не особенно часто получал подарки.

— Может, поболтаем немного? Ты же не против, чтобы я недолго побыл с тобой здесь? — Гавриил поднял брови, явно пытаясь быть как можно более умилительным.

Странно, что у него это получалось. Неограниченно могущественные небесные твари, выглядящие как рослый мужчина явно тяжелее двухсот фунтов — скорее, ближе к двумстам двадцати, насколько Хастур помнил по Карфагену, — не должны вызывать умиление. Не у демона, во всяком случае. У демона вообще ничто не должно вызывать умиление, иначе что это за демон такой.

— Конечно, — Хастур кивнул, отступая на шаг, позволяя Гавриилу пройти дальше в номер. Естественно, делать этого не стоило, но не отказывать же Гавриилу из-за голоса здравого смысла. — У тебя очень милый шарфик.

Необходимости менять тему разговора не было, но шарфик действительно выглядел мило — немного легкомысленно, но в самый раз для вроде как случайной встречи, — и фраза очень хорошо легла в разговор.

— Ты правда так считаешь? — Гавриил запустил руку в свернутую из шарфа петлю и чуть оттянул ее вниз. — Он не выглядит немного вульгарно?

Хастур имел очень смутные представления о том, что такое вульгарность и чем она так плоха. Не то, чтобы в аду никто не наряжался — наоборот, каждый второй падший старался хотя бы примерно следовать моде, но представления об этой самой моде у них слишком разнилось. Кроули утверждал, что Пеймон выглядит как Вилли Вонка-нацист, что бы это ни значило, Балам считал, что Астарот бы нормально выглядела только на аниме-конвенте, при этом его самого Пеймон, к примеру, считал одетым как скучный задрот, и так далее, и тому подобное. Одно время Хастур всерьез пытался в этом всем разобраться, чтобы произвести впечатление на Гавриила, но в итоге только еще больше запутался, и для собственного спокойствия решил, что имеет смысл именно Гавриила и считать эталоном. Так что любая надетая Гавриилом вещь могла считаться предельно модной, элегантной и все в этом духе.

Но, с другой стороны, говорить об этом прямо не стоило.

— Может быть. Самую малость. Но тебе идет.

Гавриил поправил шарфик с улыбкой, которую можно было бы назвать застенчивой, если бы это слово хоть немного ему подходило.

Он вел себя так, будто в Праге они расстались совершенно спокойно. Поцеловались, а потом пожали друг другу руки и ушли в разные стороны.

— Не хочешь перекусить? — Хастур кивнул на тушки крыс, разложенные поперек журнального столика. — Я бы предложил тебе воды, но она здесь не особенно чистая. Тебе не понравится.

— Не думаю, — Гавриил обошел столик, внимательно разглядывая крыс. Даже слишком внимательно. Ему определенно не стоило это видеть: вдруг узнает что-то лишнее. — К чему-то готовишься?

— Вроде того.

— И ты не расскажешь мне, к чему именно? — Снова трогательно поднятые брови и, кажется, слегка надутые губы. Нет, второй раз за день Хастур не собирался на это покупаться. Может, он и чувствовал что-то вроде умиления, но это не повод посвещать Гавриила ни в планы всего ада насчет конца света, ни в свои собственные планы насчет сотрудничества с Мором.

— Нет.

— Ты правда считаешь меня глупым?

Это был довольно неожиданный поворот разговора. Если честно, Хастур даже не предполагал, что Гавриил запомнит эти слова — день тогда выдался довольно насыщенный. Сам бы он что-то такое запомнил бы в последнюю очередь.

— Ты склонен делать поспешные выводы, и… — Гавриил действительно был не слишком умен и наверняка сам это понимал, но говорить ему об этом прямо Хастуру не хотелось. Особенно если его это так задевает.

Хастур тоже ненавидел, когда ему напоминали, что он немного медленный, — а напоминали часто, — и мог только представить, как это обидно для кого-то настолько горделивого как Гавриил.

— Не уходи от ответа, — его тон неожиданно стал жестким. — Ты сказал это, чтобы меня расстроить? Учти, я отлично понимаю, когда ты врешь.

Вообще-то он скорее понимал, когда Хастур нервничает, чем когда врет, но, в любом случае, хорошо, что врать не пришлось:

— Да. Нам нужно было остановиться до того, как случилось бы то, о чем ты бы горько пожалел. Я же сказал: я просто хотел тебя…

Кажется, Гавриил снова начал краснеть. Видимо, он только сейчас связал несостоявшийся поцелуй со сказанными тогда словами и осознал, в какой опасной близости от крушения было его целомудрие.

Хастур не смог заставить снова произнести слово «трахнуть». Сам Гавриил, конечно, выражался куда грязнее, но не применительно же к самому себе.

Тот с легкой улыбкой кивнул и провел большим пальцем по нижней губе, плавно подступая ближе, шаг за шагом. Не будь Гавриил таким целомудренным и невинным, его поведение можно было бы назвать бесстыдным.

— Но если бы я снова попросил бы меня поцеловать, ты бы согласился? — он говорил медленно, слова складывались в фразу точно нехотя, и по какой-то причине это звучало крайне соблазнительно.

— Ты поймешь, если я попытаюсь соврать, да? — уточнил Хастур, когда расстояние между ними снова сократилось до фута. Пожалуй, даже меньше.

Не надо ничего такого делать. Никаких поцелуев. Никаких объятий. Даже если очень хочется.

— Тебе придется ответить честно, — кивнул Гавриил, наклонившись ближе.

Очень разумно было бы сейчас попятиться.

Хастур запустил руку Гавриилу в волосы и притянул его к себе вплотную. Волосы оказались мягче, чем он себе представлял. Даже седые. Вообще, если задуматься, многое в Гаврииле было на самом деле мягче, чем казалось на первый взгляд.

Несколько секунд Хастур стоял, прижавшись сомкнутыми губами к губам Гавриила и, даже не думая о продолжении поцелуя, медленно перебирал пряди волос.

Впервые Хастуру всерьез стало жаль, что до конца света так мало времени, и они ничего не успеют. Ему нравилась мысль о триумфе ада и последующем расширении на новые территории, пожалуй, мысль о новой войне — тоже, хоть он и не особо понимал в войнах, но те, кто участвовал в первой, говорили, что было интересно. Но после того, как все начнется, они с Гавриилом больше не увидятся. Или увидятся, но так будет еще хуже.

Тот неожиданно отстранился, подцепил манжет рубашки Хастура и, потянув за него, заставил опустить руку. Мог бы хотя бы за запястье взять.

— Подожди. — он чуть попятился, едва не задев столик с крысами. — Прежде, чем мы продолжим, есть еще одна вещь, о которой я хотел бы поговорить.

Много вещей, на самом деле. Например, то, что они могли бы продолжать встречаться и без секса, если бы не конец света. Или, например, конец света.

— Крылья.

— А что с ними? — Хастур с любопытством заглянул Гавриилу за плечо. У некоторых падших крылья иногда вылезали непроизвольно, на нервной почве, например, или от возбуждения.  Кто знает, может у нормальных ангелов бывает та же проблема.

— Я покажу тебе свои, а ты покажешь свои.

— Что?

— Я же сказал: крылья, — Гавриил явно вложил в эту фразу каждую крупицу своего немногочисленного терпения.

Он хотел показать Хастуру крылья? Это была не шутка? Звучало чертовски соблазнительно, но сквозь соблазнительность отчетливо проступала очевидная проблема.

— Я не смогу.

— Конечно же сможешь.

— Я демон, понимаешь? Полностью демон. У меня нет крыльев. И никогда…

— Не страшно. Я обещаю, что не скажу про них ничего обидного, — Гавриил приложил руку к груди, всем своим видом показывая предельное количество искренности в каждом слове. Пожалуй, ему и вправду можно было верить: он не стал бы издеваться над внешностью того, к кому неравнодушен. А к Хастуру он все же был неравнодушен. — Даже если они такие же ужасные как у Азазеля. Даже если хуже.

— У меня нет крыльев, — повторил Хастур. — Я ничего не смогу тебе показать.

— Но…

— Никаких «я покажу тебе свои, а ты мне свои», понятно? Я ничего не могу тебе показать, пойми уже наконец.

— Послушай… — Гавриил нахмурился и на секунду поджал губы.

В последние века у Хастура появилась теория: Гавриил так редко дает себе труд о чем-то задуматься потому, что в такие моменты выглядит недостаточно величественно и слишком мило — черты лица смягчаются, а взгляд становится рассеянным. И еще эта прелестная складка между бровей. И то, как медленно он моргает, когда погружается в собственные мысли.

Черт возьми, ну почему Хастур не мог полюбить другого демона, или хотя бы грешника, или какую-нибудь тварь бездны? Почему именно дурацкого ангела в дурацком шарфике?

— Я не хотел тебя расстроить, — наконец сказал он. — Я пойму, если ты не хочешь видеть мои крылья из-за того, что случилось с твоими, но…

Насколько Хастур успел узнать, Гавриилу не особенно хорошо удавалось думать о чужих чувствах, но сейчас он явно изо всех сил старался.

Это был хороший момент, чтобы спокойно объяснить ему, что Хастур абсолютно точно никогда не был никаким ангелом, но мысль о возможности увидеть крылья Гавриила заслоняла собой все возможные другие мысли. Они никогда не переспят. Никогда не подержатся за руки. Но по крайней мере на крылья Хастур должен успеть посмотреть до конца света.

— Очень хочу, — честно сказал он. — Твои крылья, наверное, самая элегантная вещь во вселенной, как я могу не хотеть их увидеть?

Гавриил мечтательно улыбнулся.

— Прекрасно. Я, конечно, не стал бы просто так показывать их демону, но у нас с тобой сложились доверительные отношения, и, думаю, для тебя можно сделать небольшое исключение. Если, конечно, ты никому не скажешь.

— Никому. — Хастур слабо представлял, кому и зачем он мог бы об этом рассказать. Фраза «мне архангел показал крылья» могла разве что спровоцировать множество неудобных вопросов.

Гавриил кивнул.

Он отступил еще на пару шагов, чуть запрокинул голову и нарочито медленно оттянул петлю своего шарфика, скользнув ладонью по груди вниз, до середины живота. Он как будто намеренно медлил. Трудно было сказать, тянул ли он время, потому что на самом деле не так уж хотел показывать крылья, или просто пользовался возможностью покрасоваться — что для Гавриила было так же естественно, как для рыбы — плавать.

Все так же не сводя с Хастура взгляда, Гавриил подцепил петлю пальцами, распуская ее полностью, и небрежным, почти ленивым движением отбросил шарфик в сторону.

Если бы не отсутствие музыки, Хастур определенно назвал бы это немного похожим на стриптиз.

Не то, чтобы Хастур особо много времени проводил в стрип-клубах, но туалеты в них были идеальным рассадником для сифилиса, гепатита, гонореи и всех штаммов гриппа. А еще там продавали наркотики, решали вопросы поножовщиной, и вообще бывало интересно. Так что время от времени он туда наведывался.

В любом случае, Гавриил вряд ли знал о существовании подобных заведений.

Он с легкой улыбкой поправил ворот рубашки, будто мимоходом погладив самого себя по шее, запустил пальцы под ворот джемпера и замер на несколько секунд, тяжело дыша. Может, он все-таки был в курсе насчет стриптиза. Ангелы же спасают грешников и все такое.

И Гавриил явно пытался быть соблазнительным, только не знал, как — потому что, очевидно, у него никогда не возникало такой необходимости. При этом Хастур ни малейшего понятия не имел, почему и с какой целью Гавриил может хотеть быть соблазнительным, желанным, пробуждающим похоть, а не восхищение, как обычно.

— Я ими не особенно часто пользуюсь, если честно. — Гавриил снова поправил рубашку. Его голос звучал еще ниже обычного, одновременно чувственно и чуть взволнованно. — Перемещения с помощью молнии гораздо быстрее, появление эффектнее. И не укачивает. Так что для меня крылья — в первую очередь, символ принадлежности к небесам. Я надеюсь, ты понимаешь, насколько важно то, что я позволяю тебе на них взглянуть.

— Понимаю, конечно. Показывай уже.

Гавриил прикрыл глаза, чуть запрокинул голову, сделал глубокий вдох — и поднял крылья. Они были похожи на лебединые — нежно-белые, чуть отдававшие в сиреневый, красиво изогнутые, с длинными маховыми перьями. И примерно такого же размера как у лебедя. Может, чуть побольше, — но все равно до смешного крошечные для физического тела Гавриила с его внушительным ростом и шириной плеч.

— Они всегда такие?

— По-твоему, что-то не так? — Гавриил сердито сдвинул брови. — Слушай, я всегда расправляю их в этом порядке. Иначе они немного… Иначе неудобно.

Его голос звучал как-то странно, немного смущенно. Хастур вдруг подумал, что, может быть, поэтому Гавриил и предпочитает не пользоваться своими крыльями для полетов: они слишком маленькие для него, наверняка на них неудобно летать. Или даже больно. Или он просто их стыдится, потому что у других ангелов они гораздо больше и красивее.

Хастур протянул руку, чтобы дотронуться до крыла. На ощупь оно было жесткое и чуть теплое.

Любой приличный демон ответил бы что-то вроде: «Да это вообще позор какой-то, а не крылья, были бы у меня такие, я бы от стыда прямо в ад провалился». Но Хастуру почему-то показалось, что это как-то некстати, поэтому он сказал:

— Да нет. Все в порядке, нормальные крылья. Милые.

— Тогда посмотри на эти.

Он улыбнулся, поднял крылья выше, и расправил еще одну пару. Эти были огромными.

Даже больше, чем Хастур себе представлял. Они просто заполнили собой номер, левое сшибло со стены картину с собаками за покерным столом, и она со звоном бьющегося стекла завалилась за кровать, а правое захлопнуло оставшуюся приоткрытой входную дверь.

— И на эти, — добавил Гавриил раньше, чем Хастур успел сказать хоть слово.

И раскрыл третью пару крыльев, расположенную еще чуть ниже; на этой перья были чуть темнее, уже отчетливо сиреневые, под цвет глаз.

У Хастура не получилось определить, такие же они по размеру как предыдущие, или даже больше — те сейчас прижимались к потолку, обнимая раскачивавшуюся люстру-вентилятор, а нижняя пара буквально опоясывала номер. Это была не самая большой номер, даже в этом мотеле, конечно, но все же выглядело впечатляюще. Хастур неожиданно понял, что Гавриил сейчас в одиночку окружал его со всех сторон. И, что было гораздо более странно, само по себе это не пугало, хотя по описанию выглядело как худшее, что могло случиться с демоном.

— Самые нижние не покажу, — предупредил Гавриил. — Они появляются в районе поясницы, и это немного…

— А сколько их у тебя всего?

— Четыре, как у всех архангелов.

И после такого он еще спрашивал, действительно ли его считают глупым.

Конечно, Хастур понимал, что Гавриил бывает несколько туповатым, но ему и в голову не приходило, что тот не умеет считать.

— Четыре?

— Четыре для полетов, маленькие мы не считаем, они для управления. Верхняя пара — чтобы рулить, нижняя — чтобы тормозить. Или наоборот… — Гавриил задумался на несколько секунд. Медленно моргнул. Прижатые к потолку крылья вздрогнули и люстра закачалась сильнее. — Говорю же, я нечасто ими пользуюсь. Нет, пожалуй, все-таки нижняя чтобы тормозить.

— Ага. Понятно.

Что ж, это тоже объясняло, почему Гавриил предпочитал не летать на крыльях.

Жаль. Раньше Хастур был уверен, что это очень величественное зрелище, но последние несколько секунд заронили в его душу серьезные сомнения. Нет, крылья были абсолютно великолепными, красивыми и элегантными настолько, насколько это вообще физически возможно — вот только, похоже, Гавриил не особо умел с ними управляться.

Левое нижнее крыло, точно подтверждая эту мысль, дернулось, сметая с тумбы клетку с крысой. К счастью, мертвой — было бы обидно потерять такой ценный материал.

— Ты машешь ими как бабочка? Или скорее как птица?

Гавриил задумчиво пошевелил крыльями, видимо, пытаясь воспроизвести движения бабочек и птиц и сравнить их с собственными.

— Не знаю, — с непривычным сомнением сказал он. — Я очень давно не практиковался в полетах.

— То есть они тебе нужны для красоты?

— Они — знак принадлежности к небесам, я же сказал. — Он с едва различимой улыбкой украдкой взглянул на крылья. — То, что они красивые — всего лишь удачное совпадение.

Он даже не обиделся, хотя вопрос вышел неосторожным.

Гавриил снова чуть запрокинул голову и втянул нижнюю пару крыльев. Та, что была чуть выше, снова вздрогнула и он опустил их с явным облегчением.

— Ладно. Я показал тебе своих крылья. Ты понимаешь, как это важно? Ты первый, кто их увидел. Я имею в виду, кроме других ангелов, я их не показывал даже… Деве. Покажи свои

— Не могу. Я же уже сказал: их нет.

Хастур все понимал. Он должен сделать что-то равнозначное, иначе это разрушит все доверие между ними — и лучше было даже не задумываться о том, почему именно он так хочет сохранить это доверие. Ответ будет неприятным.

— Но ты можешь потрогать жабу, — сказал он, наконец.

— Не хочу я трогать жабу. Она холодная и скользкая.

Жаба недовольно квакнула. Хастур был с ней абсолютно согласен: прозвучало довольно обидно.

— Не говори гадостей. Конечно же она не скользкая, это же не лягушка. И она не холоднее, чем я сам.

— Правда?

— Конечно. Я когда-нибудь тебе лгал?

— Вообще-то, то, что ты сказал тогда, в Праге… — Гавриил снова на секунду нахмурился. — Но это была не совсем ложь. Есть ли у тебя ко мне влечение? Несомненно. Считаешь ли ты что красота — моя главная и определяющая черта? Нет. Ты облек это все в довольно неприятные слова, но в целом я бы не назвал это ложью и…

Как бы очаровательно Гавриил ни выглядел, когда задумывался, но сейчас был определенно не самый подходящий для этого момент.

Хастур молча протянул руку, чтобы взять его за запястье. На этот раз он ничего такого не имел в виду, просто хотел поторопить Гавриила, прервать его сомнения. Тот чуть отстранился, на несколько секунд замер, внимательно глядя прямо на жабу. Жаба явно смотрела на него в ответ. Время вокруг тоже как будто замерло, и это было довольно раздражающее ощущение.

Хастур успел даже подумать, что разговор закончен и сейчас Гавриил, как обычно, исчезнет, но, вместо этого, тот резко подался вперед и дотронулся до жабы. Он прижал пальцы ей между глаз — пару раз Хастур видел, как именно с таким жестом тот творил исцеляющие чудеса, — а потом медленно провел ими вниз, до рта.

— Действительно, не такая уж скользкая. — Жаба довольно квакнула, когда Гавриил почесал пальцем ее под подбородком, как кошку. — А демоны ее трогали?

— Бывает. Лигур однажды даже лизнул, проверяя, не галлюциногенная ли она. Но ты точно первый ангел, который к ней прикасается. И ко мне тоже.

Откровенно говоря, Хастур немного надеялся, что Гавриил скажет что-то вроде «это большая честь», но тот ответил только:

— Здорово.

Он погладил жабу между глаз и осторожно убрал руку. Крылья при этом снова вздрогнули и, судя по звукам, что-то уронили, но Хастур даже не стал смотреть, что именно. В конце концов, мог же он позволить себе насладиться компанией Гавриила, не задумываясь о всякой ерунде — тем более, тот явно был в хорошем настроении.

— Не хочу вас двоих обидеть, жаба замечательная, но может быть, ты все-таки покажешь крылья?

— Я же сказал: их у меня нет.

— Я уже понял. Послушай, даже если их отрезали…

— Нет, я…

— Даже если сожгли, или вырвали, или сделали что-то еще ужасное. Я хочу увидеть то, что осталось. Обрубки, швы, шрамы… я не буду трогать, если они болят, просто хочу взглянуть.

— Гавриил, их нет потому, что никогда не было, понимаешь?

— Глупости. Что за ангел без крыльев?

— С чего ты взял, что я был ангелом?

Гавриил раздраженно вздохнул и скрестил руки на груди.

— А кем еще ты мог быть?

— Демоном.

— Хватит этого самобичевания. «Я демон и всегда им был», и все такое. С нами обоими поступили несправедливо, но я это исправлю и ты снова станешь ангелом.

Это уже начало утомлять. Порой наивная уверенность Гавриила в том, что Хастур — ангел, бывала забавной, но сегодня он явно с ней перестарался. Этот разговор нужно было закончить и как можно скорее. Лучше было вернуться к поцелую, но Хастур не очень представлял, как.

— Я родился в аду. Я никогда не был ангелом.

Мышца над верхней губой Гавриила задрожала, и он тут же улыбнулся, чтобы это скрыть. Подступив еще на шаг ближе, в самый раз для объятий, Гавриил осторожно положил руку Хастуру на плечо и посмотрел в глаза, как будто пытаясь прочитать мысли.

Жаба встревоженно заерзала.

— Прекрасная метафора, но я хочу…

— Это не метафора. Я помню, как вылупился из икринки, которую мой отец отложил на берегу Флегетона, среди камышей. Я помню, как мое тело постепенно обретало человеческие очертания. Я помню, как сбросил первую кожу…

— Нет-нет-нет, ты не можешь ничего такого помнить. — Гавриил обеими руками уперся ему в грудь, улыбаясь изо всех сил. — Тебе это внушили в аду. Ты же ангел. Ты выглядишь как ангел. Ты ведешь себя как ангел — заботливый, нежный, осторожный. Ты даже пахнешь цветами, как ангел. Ты целуешься как ангел. И я спасу твою душу. Я возьму тебя за руку и вознесу на небеса, как и обещал тогда, в Салеме. Мы будем вместе, навсегда. Мы с тобой будем друг друга любить, как любят только ангелы, и целоваться, неистово и нежно, и…

Подавшись вперед, Гавриил погладил его по плечам, медленно ведя ладони вниз, к запястьям, явно собираясь для большей убедительности взять за руки.

— Да заткнись уже, — Хастур встряхнул плечами и убрал руки в карманы. Ему по-прежнему очень, очень хотелось подержаться за руки с Гавриилом, но не сейчас и не так.

Хастур не мог позволить какому-то ангелу, — а особенно именно этому ангелу — использовать свои желания подобным образом.

— Не смей мешать мне рассказывать, как мы будем охуенно счастливы. А мы будем. Так, как могут быть счастливы только ангелы.

Конечно. В мире Гавриила все делилось на ангелов и бесполезную хрень. И, видимо, единственная причина, по которой Хастур не попадал во вторую категорию — то, что Гавриил по ошибке относил его к первой.

— Я не провел на ваших тупых небесах ни единого дня в моей жизни. Я — сын Анабота, величайшего из тварей бездны, — это было преувеличение, но если Гавриилу можно нести высокопарную чушь, то и Хастуру можно, — который тысячи лет прожил на берегах адских рек и будет жить там даже спустя миллион лет после того, как небеса сгниют.

— Ты?..

— Я родился в аду. Вылупился из икринки. Мой отец отложил икру, другой демон ее оплодотворил. Ты же в курсе насчет пчелок и птичек? Тут то же самое.

— Ты же не хочешь сказать… — Хастур несколько раз видел, как, разнервничавшись, Гавриил начинал светится. Но сейчас все было наоборот — будто у того внутри погас какой-то свет. Даже глаза точно потемнели и стали почти серыми, как небо перед грозой. — Когда Иеремиил называл тебя полукровкой…

— Он имел в виду, что я полукровка.

— И это значит, что…

— Я не ангел, — терпеливо повторил Хастур, так медленно, как только мог, надеясь, что на этот раз Гавриил поймет. — Я никогда ниоткуда не падал.

И тот действительно понял.

Гавриил взмахнул крыльями, поднимая в комнате небольшую бурю, а потом с громким шелестом втянул их. И, прежде чем Хастур успел сказать хоть слово, резко развернулся на каблуках, как будто опять собирался исчезнуть. Но не исчез.

Он напряженно замер, скрестив руки на груди. Поза была внушительной, но почему-то казалась не столько угрожающей, сколько встревоженной. Огорченной. Хастур ясно понял, что если плечи Гавриила сейчас мелко затрясутся — это точно будет не от ярости. То есть от нее тоже, но это  не та ярость, что обращает в прах города людские.

— Отойди от меня. Немедленно.

Хастур догадывался, что Гавриила расстроит эта новость, но и представить не мог, что настолько.

— Но…

— Отойди от меня, ты, мерзкая… штука.

— Подожди, мы же друзья?.. — Хастуру хотелось прикоснуться к нему снова, но он не решился протянуть руку и дотронуться до плеча Гавриила, практически уверенный в том, что, как только он это сделает, случится нечто ужасное.

— Никакие мы не друзья. Я тебя ненавижу. Убирайся отсюда.

Вообще-то это скорее сам Гавриил — которого, между прочим, никто не звал и не приглашал — должен был отсюда убираться, раз ему так неожиданно разонравилась компания Хастура, но тот не стал говорить это вслух.

— Мне казалось, что ты меня любишь.

— Вы посмотрите: у нас тут демон, который лучше всех разбирается в любви, — огрызнулся Гавриил, все так же не оборачиваясь.

Вообще-то для демона это было оскорблением. С другой стороны, может, именно так фраза и задумывалась.

— И вообще: как ты смеешь…

Хастур много раз слышал о способности некоторых архангелов обращать легионы демонов в бегство одним лишь голосом. Ему всегда казалось, что это преувеличение, к тому же, даже если и нет, то речь наверняка была о ком-то вроде архангела из Венеции — если кто на небесах и способен орать достаточно громко, чтобы это обращало в бегство, так это он.

— Как ты смеешь? — Гавриил даже не повышал голос. Не больше, чем обычно, во всяком случае. — Как ты смеешь не быть ангелом?

Хастуру сильнее, чем когда-либо, захотелось обратиться в бегство, даже несмотря на то, что это был, пожалуй, самый тупой вопрос, который он слышал за всю жизнь.

— Как ты смеешь не давать себя спасти?

Ладно, теперь это был самый тупой вопрос, который Хастур слышал за всю жизнь.

— Как ты смеешь не любить меня? — к концу фразы голос Гавриила дрогнул. Это тоже был чертовски тупой вопрос, но на него Хастур абсолютно точно мог ответить. «Я люблю тебя». Хотя нет, скорее «Я люблю тебя, мне жаль, что я тебе солгал, и, пожалуйста, успокойся».

Последнюю часть Хастур уж точно мог произнести вслух. Решительно подступив ближе еще на шаг, он опустил руку Гавриилу на плечо и открыл рот, чтобы попытаться его успокоить, но не успел. Гавриил издал звук, похожий на рык — почти как Пеймон — и, вскинув руки, сотворил чудо.

Странное чудо, раньше таких Хастур не видел: наполовину разрушающее, похожее на те, которые использовали в подобных случаях некоторые падшие, наполовину исцеляющее. И невероятно сильное. Поток ослепительного света заполнил номер.

Почувствовав, как проступает на коже защитная слизь, Хастур закрыл глаза, чтобы не ослепнуть, а когда открыл, Гавриила рядом уже не было.

А еще не было клеток с крысами — потому что оплавленные прутики, под которыми лежали сгоревшие дотла тушки так назвать было нельзя. Не было пробирок с кровью, образцов марбургского вируса, не было матраса на кровати, не было тетради с записками Лигура, не было засыпанного дохлыми мухами вентилятора на потолке. Краска на стенах покрылась черными пятнами, как от жара, дешевый паркет встал дыбом, а мебель покосилась. Все точно как в убежище Ганека. И только снятый Гавриилом дурацкий шарфик лежал на полу нетронутым, будто выползок фиолетово-серебристой змеи.

Вот теперь все точно было кончено.

Наклонившись, Хастур поднял с пола шарфик и тот, как назло, тут же обернулся вокруг его ладони. Мало того, что от шарфика пахло Гавриилом, и того, что он был типично гаврииловских цветов, так он еще оказался раздражающе приятным на ощупь.

Хастур перехватил шарфик удобнее, и, использовав небольшое чудо, немедленно сгноил ткань.

Жаба крайне редко высказывала свое мнение в форме конкретных мыслей или даже однозначных эмоций. Но сейчас она со всей ясностью передала Хастуру, что отказывается это все комментировать, и, устроив голову на сложенных лапках, притворилась спящей.

+++

— Знаешь, представь, что твои родители развелись, потому что твой отец — занудный моралист и все такое. И твоя мать быстренько выскочила замуж за парня, который похож на более крутую и более успешную версию твоего отца, но хуже всего то, что у него типа уже был сын, и теперь у твоей матери есть более крутая и более успешная версия тебя. И мать вроде как все еще любит тебя, но у нее есть новый сын, и живет она очень далеко от тебя, а когда вы видитесь она типа всегда такая «Богул это, Богул то»…

Лора спокойно сидела на стуле, листая журнал, но Джеки, конечно, стоял рядом с Табрисом и внимательно наблюдал за ритуалом с таким видом, как будто все понимал. Это была одна из причин, по которым из него вышел такой убедительный Гавриил.

Табрис присматривал за несколькими десятками потенциально нуждавшихся в исцелении, программе защиты свидетелей и прочих подобных вещах, чтобы подобрать наиболее подходящих по характеру. Условно похожая на оригинал копия ему была не нужна, Табрис хотел копию совершенную настолько, насколько это возможно.

На самом деле, найти женщину, похожую на Тамиэль, оказалось проще всего: хосписы просто кишели добродетельными женщинами, когда-то помогавшими другим, но потом оставшимися один на один с собственной болезнью. Лора оказалась наиболее подходящим вариантом,  в основном из-за внешнего сходства. Работать с ней будет гораздо проще, чем с Джеки.

— Так твоя мать — демон? — спросила она с искренним любопытством.

— Во-первых, она мне на самом деле не мать, во-вторых, она не совсем демон. Ну, типа, это достаточно сложная история, она скорее была моей коллегой, но…

Табрис не хотел ей лгать, но, в то же время, говорить правду было бы опрометчиво. Хотя уж кто бы поверил в существование ангелов, и в то, что ангел может сделать все то, что делал сейчас Табрис — так это кто-то вроде Лоры, но стоило хотя бы Джеки пожалеть.

К счастью для всех них, именно в этот момент ритуал сработал. Мать Слез откликнулась на зов.

Раньше при ее появлении хор бесов объявлял, что вызывающий обязан трепетать и готовиться увидеть Богородицу Скорби или что-то в этом духе. Но теперь они без слов напевали мелодию марша «Клуба Микки Мауса». Видимо, Мать Слез все же посмотрела «Цельнометаллическую оболочку», как он и советовал.

Впрочем, вслед за пением бесов из сгустившихся теней появилась вовсе не она, а высокий светловолосый парень, по виду — старшеклассник, обвешанный кучей оружия.

Рано или поздно некоторые демоны назначали себе прислужников, отвечавших вместо них на вызовы смертных и занимавшихися прочей мелкой работой. По крайней мере, насколько Табрису удалось выяснить — расспрашивать было особо некого, но у Азирафеля нашлись кое-какие книги, а некоторые другие детали удалось узнать у спасенных грешников. И, видимо, теперь Мать Слез теперь тоже завела себе прислужника. Вполне понятно: спутница принца Пеймона обязана показывать ад во всем величии. Вроде того.

Видимо, по этой же причине она лет сто назад избавилась от оспин. Очень хорошо, Лора заслуживала лицо без оспин.

— Надеюсь, у вас веский повод вызвать Мать Слез, ребята, иначе я рассержусь.

Парень сложил пальцы в пару пистолетов и с усмешкой наставил на Табриса и Джеки.

— Это что, более крутая и более успешная версия тебя?

— Нет, это всего лишь Дилан Клиболд. — Лично с ним Табрис не встречался, зато проводил в рай нескольких убитых им ребят. Конечно, за всем стояла Мать Слез. Ее почерк: кто-нибудь убивает кучу народа и большинство жертв летит прямиком на Небеса, потому что получить пулю между глаз на уроке математики — тоже мученичество.

В каком-то смысле, конечно, Мать Слез и Тамиэль были одним и тем же существом, но Табрис отчетливо видел разницу между ними: у Тамиэль были правила, которые она не стала бы нарушать, о чьем бы спасении речь ни шла, а вот Мать Слез, похоже, не видела ничего плохого даже в самых радикальных методах. Возможно, демоны вообще были склонны к подобным вещам. То ли ад их к этому подталкивает, то ли все-таки у большинства падших ангелов были какие-то общие черты характера.

— Дилан Клиболд? Стрелок из школы Колумбайн? Он разве не умер?

— Умер. Ну, типа, знаешь, что происходит с плохими людьми, когда они умирают? Они попадают в ад, а там уже решают, чем им заняться.

— То есть даже Гитлер?..

— Наверное.

Табрис хотел уточнить, что он понятия не имеет, что там происходит с Гитлером и Чингисханом, но это было не так уж просто, учитывая то, что о своей ангельской природе он рассказывать не хотел. Опыт жизни среди людей подсказывал ему, что такие как Джеки довольно неплохо переносят шокирующую правду, хоть зачастую и вписывают ее в свою картину мира очень странно. Но разом узнать, что существуют и демоны, и ангелы, да еще и что эти, вторые, не совсем такие, как принято считать — перебор даже для Джеки. Не хотелось бы, чтобы у него спеклись мозги.

— И Чарльз Мэнсон?

— Он же типа пока жив.

— И…

Видимо, Джеки собирался назвать еще кого-нибудь из серийных убийц — и, скорее всего, не ошибиться, но, именно в этот момент тени за спиной Дилана Клиболда сложились в человекоподобную фигуру, парившую в воздухе.

— Дилан, уходи. Ты не понадобишься, — Мать Слез с улыбкой положила руку ему на плечо. — Я хочу поговорить с друзьями.

Тот закатил глаза, но спорить явно не решился, поэтому, напоследок изобразив, что стреляет из пальца, торопливо утопился в той черной жиже, которую демоны использовали для перемещения из ада и обратно.

Мать Слез осталась висеть в воздухе, широко раскинув крылья, похожая на вампиршу из старого фильма. Если, конечно, принять как данность, что вампирша может носить кроссовки и джинсовый комбинезон.

— Табрис! — она всплеснула руками. — Как мило, что ты меня позвал. И приятно видеть, что ты не один.

— Это не настоящий Гавриил, — поспешно пояснил Табрис.

— Да, Табрис, я догадалась. Он бы скорее прыгнул в адское пламя, чем надел это поло. — Мать Слез строго сложила крылья, как огромная бабочка и, наконец, опустилась на пол. — Не знаю, стоит ли мне слушать какие-то объяснения по этому поводу.

Она посмотрела на Лору с любопытством.

— Придется. То есть я рад был бы ничего не объяснять, но у тебя неизбежно возникнут вопросы.

— Послушай, я уверена, что эти люди согласились на все добровольно, но, черт возьми, господи, ты явно потратил много сил на воссоздание физической оболочки Гавриила и, надеюсь, у тебя были… достойные намерения. Это же все не ради какого-нибудь порнофильма?

Табрис хотел бы сказать, что с ее стороны довольно некрасиво подозревать его в чем-то подобном. Но, если честно, он и сам бы себя заподозрил в том же самом. Что поделать, такова была его природа.

— Это было бы слишком просто, да? Но ты меня знаешь, и знаешь, что я не люблю, когда все слишком просто. Так что я нашел их в больницах, исцелил их и подарил им счастливую, обеспеченную жизнь, о которой они могли только мечтать. То есть пообещал, но я же всегда держу свои обещания, ты же в курсе. А в ответ они будут моей семьей. Мы поможем друг другу и все такое.

— Лучше бы это был порнофильм.

Занятно, он всегда думал, что Мать Слез одобрит этот проект. Ей самой были свойственны немного необычные решения, и она любила всех, на кого падал ее взгляд. Собственно, это-то ее в ад и привело.

— Я, вроде как, подумал обо всем, что ты мне всегда говорила, особенно в Манчестере, и все такое, и понял, что ты права. Насчет, типа, всех тех людей, которые хотят что-то доказать своим отцам и матерям, из-за чего попадают в неприятности, и, наверное, со мной происходит то же самое. Я хочу не просто больше внимания или типа того, получить то, чего у ангела быть не может по определению. — Табрис шмыгнул носом. — Семью. Я, вроде как, хочу чтобы у меня были мама и папа, и поехавший старший кузен из Библейского пояса, и сумасшедший дядюшка, и, может, брат-гей с книжками, который…

— Мне кажется, Азирафель и так согласился бы быть твоим братом-геем с книжками.

Если честно, Табрис не очень хотел старшего брата, и вообще наверное предпочел бы быть единственным сыном.

— А Иеремиил согласился бы быть моим дядюшкой-алкоголиком, отсидевшим за убийство по неосторожности?

— Вряд ли. Насколько большая семья тебе нужна?

— Не знаю, я для начала я думал о вас троих, может, о четверых. Пятерых в крайнем случае. А дальше как пойдет. Это большой дом, сюда влезет целая уйма дядюшек, тетушек и кузенов.

Мать Слез снова вздохнула.

— Может, ты ограничишься более реальными размерами?

— Это правда не порнофильм.

У Матери Слез был такой вид, как будто она думала, стоит ли это все еще одного вздоха. За годы работы с Гавриилом она наверняка слышала множество гораздо более глупых шуток.

— Вы — такая славная леди, — сказала, наконец, Лора. Казалось, ее происходящее совсем не занимало и молчание она нарушила из чистой вежливости. — Я представляла себе демонов совершенно иначе.

— Мы бываем очень разными.

— Совсем как люди.

— Именно так, — Мать Слез улыбнулась, подходя к ней ближе. — Похоже, вы живете очень достойной и праведной жизнью.

— Не знаю, вправе ли я сама судить, но я всегда старалась поступать так, чтобы мои родители улыбались мне с небес.

Мать Слез задумчиво кивнула. Судя по ее печальному взгляду, если родители Лоры и улыбались, то не с небес.

— Ее зовут Лора, у нее была эмфизема, и я ее исцелил, и типа привел сюда, и спросил, согласится ли она быть моей мамой, понимаешь? И она согласилась, потому что ей хотелось быть чьей-нибудь мамой, так почему бы не моей? И то же самое с Джеки. Он хотел быть отцом, и я ему это дал. Ну, типа, дам. Он хотел жить в хорошем доме с милой женщиной, которая бы о нем заботилась, и…

— Забавно, сколько добра можно сотворить из корыстных побуждений.

Не та реплика, которую стоило ждать от демона, но, с другой стороны, это все-таки была Мать Слез, которая, помимо всего прочего, хорошо разбиралась в том, какими странными путями иногда ходит добро.

— Не люблю говорить подобные вещи, но мне кажется, у тебя проблемы, Табрис.

— Я, типа, решить их пытаюсь.

Мать Слез вздохнула.

— Это не так работает.

Табрис поймал себя на желании сказать: какого хрена, что ты в этом во всем понимаешь, если ты теперь демон? Что-то такое бы сказал Гавриил, и, вообще-то, смысл в подобных словах был. Если ей можно справляться со своими проблемами с помощью падения, то и ему можно делать что-нибудь не по правилам.

— …Но, с другой стороны, если я откажу тебе в помощи, ты просто найдешь более разрушительный способ проделать то же самое. Я тебя хорошо знаю.

— То есть ты согласна?

Она пожала плечами и села на пустой стул рядом с Лорой. Ладно, теперь нужно было переходить к делу, не дожидаясь, пока она опять начнет задавать вопросы.

Табрис мог бы попробовать проделать с Матерью Слез все тайком, как с Гавриилом — она была внимательнее него, но, в принципе, ее все равно можно было застать врасплох во время подталкивая к краю очередного расстроенного подростка, например. Но ее согласие делало все немного приятнее.

На самом деле, это чудо было не таким уж сложным, и, если бы Табрис знал, что ему нужно именно что-то такое, он бы обязательно начал практиковаться еще пару тысяч лет назад.

Когда по ее коже поползло тусклой золотистой волной чудо, Лора чуть слышно хихикнула, будто от щекотки.

— Я думал, это выглядит более пугающе.

Табрис мог бы напомнить Джеки, что еще тот думал, будто архангел Гавриил действительно похож на Кристофера Уокена, как в кино, но хороший сын не стал бы лишний раз говорить отцу о его заблуждениях.

— Извини, что разочаровал, — ответил Табрис, не поворачиваясь в его сторону.

Ему еще нужно было довести до ума кое-какие детали, вроде родинки на виске, и меньше всего в процессе ему хотелось отвлекаться на разговоры с Джеки.  У них еще будет полно времени, чтобы поболтать.

В идеале он планировал посещать этот дом по всем праздникам и еще от случая к случаю просто так, как это полагается сыновьям.

Теперь его будут здесь ждать Тамиэль, которая никуда не денется, и Гавриил, который будет хотя бы притворяться, что ему не все равно, что там происходит с Табрисом. Потому что настоящего Гавриила, очевидно, хватало на неравнодушие только к самому себе.

Может, это и не лучший способ завести семью, но варианта получше Табрис не видел. Конечно, на крайний случай оставалось падение — вроде как демоны иногда собирались во что-то наподобие кланов. Но Табрис как-то не особенно хотел проверять, насколько там в аду комфортная обстановка. Тем более, что там были двое его бывших начальников, каждый из которых мог захотеть узнать, почему это Табрис не решился падать с ними вместе, а подзадержался на несколько тысяч лет на небесах.

Словом, да: сценарий с поиском одиноких не слишком грешных людей, их спасением и наложением меняющих внешность чудес выглядел гораздо более безопасно. Что ему грозило в худшем случае? Необходимость придумать убедительное вранье?

— Все.

Лора с интересом посмотрела на свои руки: другой оттенок кожи, другая форма ногтей.

— Это впечатляет. Ты удивительно легко делаешь то, что считается невозможным. — Еще одним существенным отличием Матери Слез от Тамиэль был сарказм, спрятанный чуть ли не в каждую фразу, где-то более очевидный, где-то почти незаметный и далеко не всегда уместный.

— Спасибо.

— Надеюсь, теперь у тебя достаточно квази-родственников и ты не будешь заводить новых, а сосредоточишься на том, чтобы спрятать от начальства этих.

— Не волнуйся, у меня все схвачено. Ты представить себе не можешь, насколько вообще безотстветственно все выстроено в Америке. Они до сих пор даже территории не разделили по зонам ответственности. Но я подсказал Гавриилу, что он может приписать себе то, что Канада такая канадская, и, хотя он терпеть не может Канаду…

— Ты не планируешь ограничиться этими двумя людьми? — в разговорах с ней увести все в сторону никогда толком не получалось.

Она знала, что он не из тех, кто выбирает короткие пути. На самом деле, вся жизнь Табриса была одним большим долгим путем в обход всех препятствий.

— Если честно, то есть один еще парень, Арчи Уиллис, приторговывавший метом пару лет назад, влипший в неприятности и все такое, и я практически уверен, что он согласится стать Варахиилом, и тогда у меня хотя бы будет полный набор необходимых родственников, понимаешь? Никаких пустых мест за столом на День Благодарения.

Мать Слез посмотрела на него с осуждением, медленно поднялась со стула и взглянула на Лору. Казалось, она хотела сказать что-то важное и сложное, но явно понимала: Табрис и сам в курсе. Проблемы так не решаются, но способа получше он не придумал, хотя на фантазию ему жаловаться не приходилось.

Что ж, теперь у него будет семья, чтобы ее разочаровывать.

Мать Слез встала на цыпочки и поцеловала Табриса в щеку.

— Не уверена, что я хочу знать, как ты планируешь скопировать внешность Варахиила…

— Он ничего не видит, когда ест. Один раз его поезд чуть не сбил. — К счастью, никто не стал уточнять, что именно Варахиил ел на путях.

— …и сомневаюсь что хоть одному ангелу нужно благословение демона, но на всякий случай я тебе его даю.

Табрис мог бы сказать, что Матери Слез не стоило называть его ангелом при Джеки и Лоре, но, с другой стороны, раз они на все согласились, то наверняка готовы к столкновению со сверхъестественным. В любом виде.

К тому же Лора наверняка примет эту мысль без проблем, а Джеки, если и успел услышать, вполне может посчитать метафорой. По крайней мере, если его образ мышления действительно похож на образ мышления Гавриила.

Мать Слез улыбнулась и потрепала Джеки за щеку.

— Совсем как настоящий, — сказала она, прежде чем исчезнуть.

+++

Больше всего на свете Гавриил хотел сейчас оказаться дома. И, к своему величайшему стыду, под «домом» большая его часть подразумевала земное жилище, а вовсе не небеса. В земном жилище он по крайней мере мог остаться наедине с собственными мыслями.

Но сейчас он не мог себе это позволить. Возможно, позже, если это ужасное ощущение не исчезнет, после того как он переведет дух и сменит одежду.

Обязательно нужно переодеться и как можно быстрее.

Он позволил этому существу прикоснуться к нему. Несколько раз — и это только за сегодня.

Большую часть одежды Гавриил держал в земном жилище, но в небесных покоях сохранился небольшой гардероб. Можно выбросить этот джемпер, который оно трогало, и заменить его на другой. Более светлый. Устричный. Нет, бледно-сливовый. И византийского оттенка галстук. С галстуком он будет чувствовать себя более собранным.

Гавриил задумался, прислушиваясь к внутренним ощущениям и выпустил крылья. Нет. Воспоминание о прикосновении оставалось все таким же свежим.

Оно потрогало его крылья.

Боже.

Он с ужасом посмотрел на верхнее левое вспомогательное крыло, всерьез ожидая, что оно начнет меняться прямо сейчас. Перья выпадут. Или покроются слизью. Или с ними случится еще что-нибудь мерзкое, как у демонов.

Нет-нет, все хорошо. Нужно просто его почистить. Здесь где-то должна быть щетка для одежды, она подойдет и для перьев.

Какая-то — вероятно, та самая, предельно испорченная, которой нравилось пить воду после физических упражнений, — часть Гавриила упорно утверждала, что прикосновение было приятным.

Он провел по крылу одежной щеткой, надеясь, что это поможет, но ничего не изменилось. Ощущение было все то же: след от прикосновения будто горел.

Оно трогало его. Повсюду. Все эти годы. Гладило его ухо. Хватало за бедро, обнимало за талию. Похлопывало по плечу. Прижималось к нему. Обнимало. Засовывало язык ему в рот.

И это все было потрясающе. И он хотел еще. И он хотел больше, как в тех фильмах, которые ему точно не стоило смотреть.

Он должен был как можно скорее счистить с себя все следы Хастура.

Этого существа. Оно не творение божье, а значит у него не может быть имени.

От слишком большого количества эмоций Гавриила немного лихорадило. Ощущение было ужасным. Как будто в теле все сломалось: сердце, легкие, нервные волокна, кожа — все точно с ума посходило, из-за чего ему было одновременно жарко, холодно и очень, очень одиноко.

Неожиданно Гавриил почувствовал острую боль в крыле и с некоторым удивлением понял, что вырвал у себя два пера.

Превосходно. С его крыльями уже начало происходить что-то мерзкое. Сейчас он начнет выдирать себе перья и, в конце концов, будет выглядеть как Азазель. Даже хуже, учитывая цвет кожи.

Будто в подтверждение этих мрачных мыслей, на месте вырванных перьев проступили алые бусинки крови. Крыло зачесалось — зуд распространился по нему быстро, как огонь, до самых мышц спины. Обычно крылья не были  физически чувствительными, но, видимо, сегодняшнее происшествие затронуло Гавриила даже глубже, чем он мог предположить.

А что, если это существо ядовитое? Если оно медленно травило его, век за веком, до тех пор, пока он не начал испытывать зависимость?

Гавриил почувствовал пустоту внутри. Точно как после того, как лишился титула архистратига. Нет, еще хуже. Тогда, по крайней мере, все было понятно и просто. Сейчас же понятно было только одно: все ранее существовавшие представления об аде оказались ошибочными.

Он затянул галстук сильнее и поправил узел.

Тело начало приходить в себя. Естественно. Мало что действует так же успокаивающе, как идеально завязанный кельвин.

Гавриил должен был рассказать об этом Иегудиил, и как можно скорее. Даже не из-за Хастура и его несостоявшегося спасения — хотя это тоже было важно. Но конец света все-таки был важнее. Наверное.

Если демоны размножаются, то во-первых, неизвестно, сколько их в аду, а во-вторых, неизвестно, кто они. Небеса всегда рассчитывали на битву с падшими ангелами, которые мало чем отличались от обычных ангелов, разве что одеты похуже. Но если они там действительно размножаются, то бог знает, что за твари вылезут из адских бездн и на что они способны.

Гавриил убрал крылья и посмотрел на свое отражение в зеркале истины господней. Приступ смятения кончился и теперь по нему невозможно было сказать, что он огорчен или, того хуже сбит с толку. Нет. Он выглядит спокойно, внушительно, крайне элегантно: светлый джемпер заставляет его держать осанку, в меру яркий галстук придает уверенности.  И никаких легкомысленных аксессуаров.

Иегудиил не поймет, что он расстроен.

Он решил дойти до ее кабинета пешком, не тратя чудо на перемещение. Гавриил немного надеялся, что близость родных стен и возможность хоть немного разогнать кровь помогут ему немного развеяться, но надежды оказались напрасными. Он не почувствовал ничего, кроме легкого раздражения, усилившегося, когда какая-то власть, катившая тележку с архивными документами, снисходительно улыбнулась.

По крайней мере, Гавриил ни на секунду не сомневался в снисходительности этой улыбки — ему почти две тысячи лет доставались только такие. «Когда-то он что-то из себя представлял, но ты посмотри, где он сейчас».

К счастью, Иегудиил была у себя и искать ее по всем небесам не пришлось. Она работала. Или, по крайней мере, хорошо притворялась.

Она окинула вошедшего Гаврии презрительным взглядом, едва опустив папку, содержимое которой изучала. Судя по ярко-розовой обложке и количеству страниц внутри, там был сезонный отчет от Гезарии — та обожала розовый и описывать все увиденное как можно более многословно. Хмыкнув, Иегудиил снова уткнулась в бумаги.

— Что с тобой случилось? — Она  даже не удостоила Гавриила вторым взглядом. Ладно, она явно поняла, что он расстроен, — но, к счастью, у нее было недостаточно мозгов, чтобы задуматься о причинах. — Оказалось, что тебе не идет новый тренч от Вивьен Вествуд?

Обычно в ответ на это Гавриил бы заметил, что футболка со стразами лишает Иегудиил права как-либо комментировать его одежду. Но сейчас разговор был слишком серьезным, чтобы размениваться на подобные пикировки.

— Ты знала, что демоны в аду размножаются?

— Эти штуковины называют бесами, они не настоящие демоны. Успокойся пожалуйста.

— Я знаю, что такое бесы. Будь добра, спустись с вершины своего самодовольства и раз в жизни послушай кого-нибудь кроме самой себя.

— Я бы на твоем месте такими выражениями не разбрасывалась. Знаешь, как говорят про стеклянные дома и необходимость быть осторожнее с камнями?

Гавриил подошел к ней вплотную и, упершись обеими ладонями в столешницу, навалился всем весом. Ливанский дуб, конечно, не хлипкая ДСП из квартиры Шилгана, но все же от такого напора стол чуть покачнулся и, пожалуй, даже скрипнул.

— Мне нравится этот стол и если ты его сломаешь, я расстроюсь.

— Выслушай меня и я уйду. — Гавриил выдержал небольшую паузу. — Демоны и всякие прочие твари, живущие в аду, спариваются между собой как животные. И приносят потомство. Полноценных демонов, способных творить чудеса. И что-то мне подсказывает, что в грядущей войне их будет участвовать просто дохера.

Вот теперь она его, наконец, услышала.

— Что? Это точно не очередная твоя сексуальная фантазия?

Видимо,  оскорбительная шутка была нужна, чтобы выиграть пару лишних секунд для лучшего понимания услышанного.

Как-то раз, где-то четыре тысячи лет назад, Гавриил действительно использовал в качестве метафоры описание межвидового совокупления, чтобы более наглядно объяснить, почему сношения с людьми так отвратительны. Благодаря стараниям Селафиила, конечно, в глазах остальных это превратилось в праздные рассуждения о скотоложестве. Омерзительно. Ничем подобным он не интересовался. То есть из чистого любопытства Гавриил, конечно, посмотрел несколько фильмов со скотоложеством, но они были и вполовину не так хороши, как те, которые включали только людей.

Мог ли он сказать об этом Иегудиил, чтобы она, наконец, перестала считать его извращенцем? Хотя нет, не стоило продолжать развивать эту тему.

— Помнишь, я спрашивал Иеремиила о семи демонах…

— О пяти.

— Я расширил список. Ангельские имена двух из них он не смог назвать. Потому что их никогда и не было. Насчет одного я точно уверен. Второй демон, скорее всего тоже…

Иегудиил медленно поднялась с места.

— Кто?.. — она знала ответ. У нее не настолько плохая память.

— Хастур. И, скорее всего, Дагон. Я не уверен, но то, как именно Иеремиил говорил о них, наводит на мысль о сходстве.

«Какое еще ангельское имя», так ведь он сказал. «Дагон — это Дагон». Демон без ангельского имени — то есть без ангельского происхождения.

— Я догадывалась, — очевидно, солгала она. — Откуда ты это знаешь?

— Скажем так: сегодня я пережил очень болезненное столкновение с демоном, — Гавриил мрачно усмехнулся и выпустил вспомогательное крыло, которое сам же разодрал в кровь.

Но он ведь и не говорил, что именно это сделал демон. И Хастур определенно был причиной его раны. Никакой лжи.

— Надеюсь, это не то, о чем я думаю.

Определенно, нет. К счастью для Гавриила, Иегудиил, будучи легкомысленной сама, никогда не уделялала нужного внимания чужому целомудрию, так что ей бы и в голову не пришло, что «столкновение» включало поцелуй.

— Ничего, что нарушит статус-кво.

— Дай угадаю: ты случайно все подслушал, а потом запутался в собственных крыльях, когда в спешке улетал.

С ним действительно такое пару раз случалось, и именно поэтому Гавриил всегда выпускал крылья в том порядке, в котором ими нужно было двигать при взлете. Интересно, как остальные в своих не путались?

— Не смешно.

— Не смешно, — неожиданно согласилась Иегудиил. — Ладно. Спасибо за пищу для размышлений. Мне нужно будет разобраться в этом вопросе. Что-нибудь еще?

Она мастерски изображала равнодушие. Что ж, у нее был хороший учитель. Вероятно, кто угодно, проработав несколько тысяч лет помощником Гавриила, научился бы скрывать свои эмоции.

— Нет. Мне нужно побыть одному.

— Да, это хорошая идея, — рассеянно ответила Иегудиил, и на пару секунд снова взяла в руки розовую папку. Не похоже, чтобы она хоть что-то пыталась там вычитать. — Мне нужно с кое-кем поговорить, и чем скорее — тем лучше.

Наконец, решив больше не притворяться и отбросив папку, она торопливо ушла, даже не взглянув на Гавриила напоследок. Непохоже на нее, но, с другой стороны, Иегудиил относилась к работе серьезно, и новости о демонах не могли не заставить ее немедленно начать переработку плана действий во время Апокалипсиса.

А Гавриил свою часть работы сделал и в праве побыть один, разобраться со своим переживаниями.

Остаться на небесах — как можно дальше от демонов любого происхождения — было очень разумно. И Гавриил заставил себя прислушаться к голосу разума, как бы сильно ни хотелось вернуться в земное жилище.

Он всегда ненавидел неоднозначные ситуации. И сейчас, находясь буквально в середине одной из них, Гавриил испытывал физически ощутимый дискомфорт. Ему хотелось накрыться крыльями, заснуть и, по возможности, проснуться уже после конца света.

Желательно хотя бы лет через сто, чтобы Рафаил к тому моменту научилась работать самостоятельно.

Возможно, Иегудиил ему это позволит. Но сначала ему нужно действительно привести себя в порядок. Например, что-то сделать с крылом, боль и зуд в котором ощущались даже в скрытом виде.

На самом деле, проблема была вовсе не в крыле и Гавриил это понимал. Но сосредоточиться на крыле было проще.

У него был выбор. Либо потратить уйму чудес на попытки исцелиться самостоятельно — и надеяться, что ни одна проверка до него не доберется. Либо обратиться за помощью к Рафаил — и попытаться объяснить ей, как вышло, что он сам себя ранил. Либо окунуться в воды Геона. Последний вариант определенно выглядел привлекательно. Геон исцелял любые раны. Михаил с его помощью вернула на место вырванный глаз. К тому же, вода — отличный способ почувствовать себя чище.

Протекавшие сквозь административный корпус Геон и Пишон были закованы в белый мрамор, вид которого не должен был пробуждать в памяти мысли о римской Великой Клоаке, но пробуждал.

Чуть ли не впервые в жизни Гавриил пожалел, что не особенно хорошо справлялся со всякими штуками вроде медитации — не зацикливаться на лишних мыслях и так далее. Обычно, если у него возникала необходимость отвлечься от лишних мыслей, он либо отвлекался на работу, — но сейчас на это сил не было, — либо переодевался, но это Гавриил уже сделал и почему-то облегчения не почувствовал.

Не важно.

Воды Геона очевидно должны помочь справиться и с этим.

Спустившись к воде, Гавриил сел на мраморные ступени и чуть ослабил узел галстука, прежде чем снова выпустить крыло. Кровь успела подсохнуть, а боль стала скорее саднящей, чем острой, но от этого не менее неприятной.

Желание раздеться, броситься в воду и некоторое время поплавать, пришлось подавить — еще не хватало, чтобы кто-то застал его за этим занятием. Весь рай потом будет обсуждать, как Гавриил плещется в Геоне, будто голубь-переросток. К тому же, ему не понадобится слишком много воды. Довольно того. что можно зачерпнуть рукой.

Главное — сосредоточиться на исцелении, а не на причинах, по которым оно понадобилось.

Саднящее ощущение ушло вместе с зудом, Гавриил почувствовал, как на месте вырванных перьев вырастают новые. Немного щекотно, но вполне приятно.

Он провел по крылу рукой, невольно вспоминая прикосновение Хастура — чего делать, конечно, не стоило.

Может, тот и был отвратительной непонятной тварью, но он был нежным. С ним приятно было поговорить и он хорошо целовался.

И когда Хастур дотронулся до его крыла, в этом прикосновении было столько восхищения, столько нежности, что Гавриил почувствовал, как они пронизывает его душу. Это могла быть любовь?

Может ли вообще непонятно откуда взявшаяся мерзкая адская тварь испытывать любовь?

Хотел бы он разбираться в любви лучше, чтобы узнать точный ответ.

Гавриил раздраженно вздохнул. С душевным исцелением воды Геона ему не очень помогали.

Он снова погладил перья в месте прикосновения. Они были мокрыми и из-за этого выглядели неопрятно, но Хастур бы наверняка сказал, что они все равно красивые. Или хотя бы милые. Это слово всегда казалось Гавриилу немного унизительным, но Хастур произносил его тем же тоном, что и «величественный» или «элегантный». Наверное, не так уж и плохо быть для кого-то милым.

Гавриил осторожно разгладил перья, вспоминая прикосновение. Теперь оно уже не казалось таким уж обжигающим. Хастур всего лишь погладил крыло, потому что посчитал его милым и теперь след от этого прикосновения остался на нем как шрам. Гавриил почувствовал, как внутри что-то вздрагивает.

Он понимал, что нужно смыть эту воду еще большим количеством воды, уничтожая все следы. Но вместо этого он поднес пальцы к лицу и медленно облизал, тщетно надеясь еще хоть раз почувствовать тот же вкус, что и во время поцелуя.

Но у воды был вкус воды.

Никаких следов действительно не осталось.

+++

Арчи Уиллис посмотрел в зеркало.

Парень в отражении был на него не особо похож, но так даже лучше и в целом, с этим можно было смириться. Кроме, может быть, красных глаз. Но бог не зря дал людям темные очки.

Как-то Большой Лу ему сказал, что когда речь идет о побеге от легавых, сделка с дьяволом — еще не худшее, на что можно пойти. Конечно, о настоящих сделках с дьяволом тогда речь не шла, но иногда выбирать не приходится.

Теперь главное — не просрать выпавший шанс начать все заново.

— Окей, — сказал он.

— Ну, тогда мы, типа, договорились, да? Никакой наркоты, никакого возвращения к старым трюкам, ты — мой кузен, и приезжаешь домой на праздники, а все остальное время стараешься не отсвечивать. И не пытаешься меня надуть, а с меня — деньги и новый трейлер. По рукам?

— Окей, — повторил Арчи.

Если парню нужно, чтобы кто-то сел с ним за стол на День Благодарения — Арчи готов подыграть. А дальше уже как пойдет.

▼2013 год нашей эры, на небесах и на земле⬍

Несколько лет назад Гавриил опрометчиво решил, что ничего хуже вожделения к непонятной твари непонятного происхождения с ним не случится.

А потом, пытаясь от этого вожделения избавиться, он обнаружил в своей душе кое-что гораздо хуже. Тоску. По этой же твари.

Они с Хастуром, конечно, расставались и на гораздо более долгие временные отрезки, но окончательность именно этого расставания расстраивала Гавриила до крайности, иногда даже мешая работать. Поэтому план погрузиться с головой в подготовку к концу света оказался не очень эффективным.

Гавриилу — хотя признаться в этом было непросто — недоставало даже разговоров о болезнях и о том, как люди их переносят. Недоставало возможности пожаловаться на подчиненных или других архангелов без риска, что его осудят. И непонятных споров ни о чем. И неуклюжих тупых комплиментов. И прикосновений.

Вообще-то Гавриил не особенно любил когда его трогают, но Хастур делал это как-то по-особенному.

Подхваченный волной воспоминаний, Гавриил провел пальцами вдоль края ушной раковины. Никто и никогда не обращал внимания на форму его ушей, а Хастур посчитал ее достаточно красивой, чтобы сказать об этом вслух.

Больше никто и никогда не прикоснется к нему вот так.

То есть желающие, конечно, будут. Даже среди праведников найдется не одна дюжина готовых ласкать его любым способом, хоть нежно, хоть жестоко. Но возжелает ли сам Гавриил кого-нибудь так сильно, чтобы позволить к себе прикоснуться?

Едва ли.

Он задумчиво провел рукой по бедру, от колена — вверх, осторожно, даже медлительно, как будто это прикосновение могло разрушить нечто важное. Вот так это делал Хастур: нежно и бережно.

Заботливо. Уважительно. И еще с десяток слов, которые никак не должны применяться к демонам.

В минуты вроде этой Гавриил не мог с уверенностью сказать, рад ли он, что Хастур не забрал его целомудрие тогда, в Праге. Оно, конечно, было его доспехом и оружием, предметом гордости, вторым именем, частью его святости, как лилии сада господня. Но что теперь Гавриилу с этим целомудрием делать? В рамочку вставить и над столом повесить? Заказать кружку «самый целомудренный босс»?

— Когда закончишь лапать свои ляжки…

— Я не лапаю…

— Ладно. Когда закончишь не-лапать свои ляжки, будь добр, спустись на землю. Мне нужен полный отчет по бывшим стражам эдемских врат. Особенно по Хашмалю и Азирафелю — этим всегда недоставало лояльности. Хотя Гезария… сам знаешь. Она не лучше.

— Я не хочу сейчас на землю.

Конечно, он вовсе не думал, что Хастур попытается его отыскать и снова совратить, несмотря на открывшуюся правду.

Скорее, наоборот: он опасался, что тот не попытается сделать ничего подобного. И Гавриил навсегда останется один на один со своими вопросами, без шансов узнать правду, без неуклюжих объятий, зато с целомудрием.

И, чтобы, ради собственного душевного здоровья, не сталкиваться с осознанием этого всего, он предпочитал в последние годы посещать землю только чтобы немного отдохнуть в своем доме, вдали от лишних глаз.

— Прости, Гавриил, но так вышло, что мне плевать.

Кто бы мог подумать, что Иегудиил может стать еще большей сукой. Видимо, подготовка к концу свету на нее плохо действовала.

Плюсом этого постоянно вздрюченного настроения было то, что Иегудиил окончательно рассорилась с Рафаил, а, значит, той не светило стать главной после конца света, чего бы там от нее ни ожидали. Следовательно, у Гавриила вырисовывались неплохие шансы занять ее место.

Минусом было все остальное.

Ладно, к Хашмалю можно отправить Табриса, они вроде как ладили, и к Гезарии в Калькутту смотаться он не откажется — ему всегда нравились такие города: шумные, немного грязные. С оставшимися стражами придется встретиться самому.

Это не должно отнять много времени. Четверо стражей, по одному на каждую сторону света, и все они более или менее расположены к разговорам. Ремиэль еще ни разу не присылал сезонный отчет вовремя, но наверняка не откажется ответить на несколько прямых вопросов.

А потом можно будет узнать, почему Азирафель, пытаясь выяснить ангельское имя Хастура, не узнал о его происхождении — или, что еще хуже, не посчитал нужным об этом сообщить. Гавриилу всегда казалось, что у них неплохие отношения. Не настолько доверительные, как с Тамиэль, но все же достаточно близкие, чтобы не стоило скрывать друг от друга важные вещи. Объяснений могло быть несколько и ни одно из них Гавриилу не нравилось.

Возможно, попытка выяснить правду поможет ему развеяться. Азирафель всегда легко сдавался, стоило на него немного надавить, а мало что поднимает настроение и самооценку так, как чужая капитуляция под давлением.

— Хорошо. Не обещаю, что займусь этим прямо сейчас, но раз ты просишь…

Иегудиил закатила глаза.

Ей — в большой степени чем кому-либо еще на небесах — было тяжело признать сам факт, что за все эти века Гавриил так и не согласился принять понижение в звании как должное. Хотя, казалось бы, она лучше, чем кто бы то ни было, должна была понимать: архангельская гордость — единственное, за что Гавриил мог с уверенностью держаться.

— И еще кое-что. Я тут подумала насчет размножения демонов и, кажется, нашла способ уравнять шансы. Половое размножение нам не подойдет, и, к тому же, для него несколько поздно. Но мы можем сделать некоторое количество праведников, так сказать, равноангельными.

— Не думаю, что хоть в одном языке есть такое слово.

— Значит будет. Нам нужны новые ангелы и если Бог не собирается их творить, мы сотворим сами. У нас еще есть несколько лет, чтобы научить их творить чудеса, сражаться и так далее.

— Ты хочешь использовать праведников как пушечное мясо в грядущей войне?

— Да. И именно поэтому я обращаюсь за помощью к тебе, а не к кому-то еще. Во-первых, ты ответственный и любишь работать, не то, что некоторые.

— Спасибо.

— Во-вторых, тебе плевать на участь праведников.

С этим тоже было трудно спорить.

Праведники были важны, Гавриил с удовольствием проводил их на небеса — время от времени все еще находились те, кто дозревал до статуса святого еще при жизни. Но после того, как праведник оказывался где-то в эдемских садах, или на пляжах, или где ему там хотелось оказаться, он превращался в мертвую цифру в отчете. В одном-единственном отчете за десятилетие. Почему вообще участь чего-то настолько бесполезного должна волновать архангелов?

Идея превращения праведников в ангелов выглядела не особенно привлекательно, хотя бы потому что процесс обещал быть чудозатратным. Но, с другой стороны, так от них будет хоть какая-то польза. И демоны точно не ожидают от небес подобного шага.

— В-третьих, ты провел на земле больше времени, чем кто бы то ни было другой. Кроме Селафиила, но если вычесть время, потраченное на секс, ты его обходишь. Словом, ты разбираешься в людях. И я надеюсь, что в течение пары недель ты мне предоставишь список из полудюжины праведников, которых мы используем для пробной трансформации.

— А Варахиил согласен кого-нибудь трансформировать?

— Мы заочно решили, что согласен. Если бы был против — не пропускал бы совещания. Он задолбал исчезать неизвестно куда.

Она раздраженно фыркнула.

Если Иегудиил и продолжала работу над проектом по возвращению ангелов на небеса, то делала это тайком от Гавриила. Но, что более вероятно, она отбросила этот план, переключившись на другие. Более эффективные. Спорное решение, но Гавриил его понимал: с одной стороны, несмотря на ошибочность некоторых предположений, они все же могли спасти души некоторых падших ангелов, но, с другой стороны — не факт, что это того стоило. Они потратили слишком много времени на ложный след.

Вариант с праведниками выглядел гораздо более привлекательным.

— Надеюсь, этот план будет лучше предыдущего.

Иегудиил смерила его презрительным взглядом.

— Надеюсь, тебе удастся уговорить кого-нибудь бывших стражей заняться обращением вод земных в кровь. Работа как раз для них. Можешь начать прямо сегодня.

Наверняка она придумала это прямо сейчас, просто чтобы повесить на него еще какую-нибудь работу. К счастью для нее, Гавриил не возражал. Может, он и не был хорош в медитации, зато работа очищала его голову от всех лишних мыслей просто отменно.

+++

— Ты опять на чем-то сидишь?

— Что? Нет. Нет. Точно нет.

У Арчи всегда был вид сторчавшегося наркомана, из тех, которые каждую субботу просыпаются в собачьей будке и завтракают насыпанным в миску метом. Джеки понимал, что это на самом деле не его вид, а того типа, внешность которого Табрис скопировал, но настоящий Арчи наверняка мало от него отличался. К примеру, Лора, какой Джеки ее запомнил до волшебства, от той демонессы в дешевых кроссовках отличалась в основном цветом глаз. Сам Джеки, конечно, таким здоровяком, как парень из кинотеатра, не был даже до болезни, но они вполне бы сошли за братьев. Вряд ли Арчи оказался исключением из правил.

Да даже если он и не выглядел как торчок — он определенно был торчком.

Сегодня, к примеру, он прикатил к дому в пять утра, а когда Джеки вышел, чтобы встретить его и узнать, что происходит — уставился на него глазами перегревшегося на солнце кота. Добрую минуту смотрел не мигая, будто первый раз в жизни его увидел, и молчал. Потом вдруг обнял и еще секунд десять не двигался.

— Он приедет к празднику? Сегодня же пятница вроде как?

— Табрис? Он звонил вчера, сказал, что либо будет вечером, либо не появится совсем. У него какие-то дела, и, видит бог, я не хочу знать, какие именно.

— Видимо, готовится держать землю в день конца света.

— Ты о чем?

— Забудь.

С другой стороны, возможно, Арчи правда был чист. У него просто не хватало в голове винтиков, но, если верить Табрису, именно такого он и искал. Что-то с их семейкой было не так и это «не так» он заботливо воспроизвел.

Джеки, конечно, не жаловался. Лора была славной и Ти действительно удалось стать семьей.

Все как сказал Табрис — хотя вряд ли его действительно так звали, и вряд ли парень из кинотеатра действительно был архангелом Гавриилом, по крайней мере Джеки старался держаться от этой мысли подальше.

Словом, Лора поддерживала дом в порядке, Джеки в меру способностей ей помогал. Видимо, в этом и был смысл.

А, заодно, в том, чтобы Табрис, приезжая к ним, мог называть их «мамой» и «папой», и находить в спрятанной под матрасом сигаретной пачке записку «даже не думай курить в доме» вместо сигарет.  Все это подчинялось определенным правилам, и за первую пару лет отполировалось до идеала.

Арчи же был непредсказуемым лучом хаоса, который неожиданно врывался в их жизни ближе к Рождеству и Дню Благодарения, иногда на День Независимости или Пасху. Наверное, в каждой более или менее большой семье есть такой: парень, задающий тупые или подозрительные вопросы, вроде «в местной церкви не менялся недавно священник, нет?». В нем было что-то нелепое и трогательное, но иногда он казался немного пугающим.

Особенно если он, как сегодня, появлялся в немыслимую рань. Сегодня у него при себе была спортивная сумка, на вид — весившая не меньше, чем сам Арчи. Скорее всего там  были наркотики, которые он планировал перепродать.

Или что-нибудь похуже.

Нет, скорее все-таки наркотики. Может, наличные. Может, пушка — хотя тоже вряд ли. Он хоть и торчок, но идейный пацифист и вообще образцовый христианин в том, что не касается наркотиков.

Похоже, Арчи хотел спрятать сумку где-то в доме, но потом, перекинувшись парой фраз с Джеки, более здраво оценил свои шансы и, вместо этого оставил ее в трейлере. И, видимо, планировал сам остаться там же.

Бог знает, что у него в голове творится.

— А что в сумке? — спросил Джеки, пытаясь обогнуть Арчи и войти внутрь трейлера, но это оказалось не так-то просто. Каким-то образом Арчи, несмотря на невысокий рост и худобу, блокировал вход будто квотербек из высшей лиги.

Наверное, Джеки мог бы попытаться его оттолкнуть, чтобы все-таки войти внутрь и посмотреть самому, но он понял, что совершенно не хочет этого делать. Они с Арчи все же были друзьями, почти родственниками, а друзья так не поступают, даже если речь идет о наркотиках. Или о чем-то похуже.

— Не твоего ума дело, — ответил Арчи и в его тоне было что-то, что заставило Джеки ему поверить.

А потом Арчи закрыл дверь.

Пару минут спустя на весь двор заиграли какие-то церковные гимны. Обычно Джеки старался не придираться к чужим вкусам в музыке, но вряд ли весь квартал хотел с утра пораньше знать, что Иисус их любит.

Впрочем, почему-то никто не вызвал копов.

+++

Ремиэль предсказуемо скучал в Петрории, приглядывая за сотрудниками местной тюрьмы. Якобы, там все было очень непросто и неоднозначно, и, конечно, он был уверен, что это — достойное оправдание его неряшливой работы с документами. Он был неплохим парнем, но невероятно серым. И превращение воды в кровь — все равно не та работа, которую можно ему доверить.

С этим превращением в принципе выходило нехорошо: для него изначально были созданы четверо властей, циничных, в меру жестоких и лишенных сострадания. Но, уже к тысяча восьмисотому году от Рождества Христова, трое из них пали, а четвертый подал добровольное заявление о понижении в звании и теперь приглядывал за альпаками в Эдеме. Нужно было найти альтернативу. Стражи эдемских врат выглядели неплохим вариантом, — то есть кроме Ремиэля, конечно.

В ходе разговора с ним Гавриил впервые пожалел, что научился спать. Заснуть хотелось просто невыносимо.

Разговор с Азирафелем обещал быть гораздо более интересным. По крайней мере, более содержательным.

— Ты как раз к чаю. Мне стоит волноваться? — вместо приветствия — сразу переход к делу. По крайней мере, это лучше чем его обычные «Господи боже, Гавриил, не появляйся в моем магазине, когда тебя могут увидеть».

— У тебя же нет оснований это делать, правда? — Гавриил улыбнулся, расслабленно привалившись плечом к книжному стеллажу. — Рассматривай это все как небольшое промежуточное собеседование. Сам понимаешь, конец света не за горами, мы должны знать, кому можно доверить ответственную работу.

— У меня и так много ответственной работы, — пробормотал себе под нос Азирафель, наклоняясь над письменным столом.

Он все еще вел большую часть работы в бумажном виде, и, похоже, в эту внушительного размера тетрадь записывал информацию об особо удачных покупках. Или продажах. Судя по ее толщине — он ей пользовался последние лет пятьдесят, не меньше.

Похоже, он настолько любил книги, что решил превратить учет продаж и покупок в одну из них.

— Ты все так же интересуешься человеческим искусством, как я вижу. И, полагаю, все так же будешь выступать за его сохранение для грядущего мира праведников. — Лучше начать с известного недостатка, так проще будет копнуть глубже.

— Ты так хорошо меня знаешь, что я не вижу смысла отвечать на этот вопрос, — Азирафель мило улыбнулся, быстро дописал что-то в тетрадь и бережно ее закрыл. — Полагаю, ты все так же считаешь это увлечение пагубным.

Менее пагубным, чем увлечение Табриса опиумом, но в целом так и было.

— Уверен, ты можешь привести аргументы в защиту человеческого искусства.

— Это уже твое «промежуточное собеседование»?

Гавриил с улыбкой развел руками. Они не слишком много общались, но Азирафель отлично его знал.

— Не вижу смысла пытаться снова тебе что-то доказать. Ты все равно останешься при своем мнении и, рискну предположить, будешь выступать за искоренение всего не-религиозного искусства. Ты никогда не меняешь однажды выбранную точку зрения.

Это было верное замечание. Гавриил гордился твердостью своих убеждений — она всегда помогала ему чувствовать себя как можно более уверенно.

Почти всегда.

— Я не говорю, что в человеческом искусстве есть что-то плохое. Наоборот. Оно мне нравится. Не все, конечно, но… — Гавриил наугад снял с полки какую-то книгу и пролистал. Выглядела та вполне интересно. Много иллюстраций. — Но разве оно так уж важно? Особенно для праведников? Искусство несет в себе слишком много соблазнов.

— В каждом произведении искусства ровно столько соблазна, сколько готов увидеть рассматривающей его. К тому же праведники умеют противостоять соблазнам, именно это и делает их праведниками.

Где-то он уже слышал подобную риторику.

— Хочешь чая? У меня есть отличный нилгири, мы вполне можем продолжить разговор за ним.

Гавриил отрицательно покачал головой, машинально открыв книгу на случайной странице, покрытой небрежными изображениями растений.

Возможно, какая-то доля истины в словах Азирафеля была — в тех, что касались искусства, а не чая, — но Гавриил принимать ее отказывался. Искусство было буквально начинено враждебными небесам идеями и только исключительно чистые души, вроде ангельских — пожалуй, далеко не всех ангельских — могли отделить нормальные зерна от плевел.

Конечно, он судил в основном по порнофильмам, но они были не таким уж плохим материалом.

Помимо возможности полюбоваться человеческой красотой, порнография нравилась Гавриилу простыми сюжетами, зачастую заканчивавшимися крайне оптимистичной развязкой: жених оставлял нелюбимую невесту ради прекрасного незнакомца, спасая и себя, и ее от обреченного на крах брака, коллеги раскрывали свою любовную связь всему коллективу и встречали всеобщее одобрение, старшеклассник успешно сдавал экзамен, мойщик окон получал щедрые чаевые. Но даже там встречались враждебные небесам идеи.

Например, истории об ангелах и демонах практически полностью выбивались из общего ряда тем, что заканчивались либо грехопадением ангела, либо символическим превращением обоих героев в людей. Возможно, люди видели подобное завершение истории тоже оптимистичным, но Гавриил считал его по меньшей мере оскорбительным.

Пожалуй, кроме отдельных случаев, когда это было подано под правильным углом. Как в «Грехопадении-3», и, пожалуй, «Грехопадении-6». Хотя шестая часть была немного вульгарной, но исключительно из-за сюжетной линии с Антихристом.

— Думаю, ты не станешь спорить, что, зачастую, сомнительные идеи закладываются в произведения очень глубоко. На всех уровнях. Они — следствия изначальной греховности творца. В мире праведников подобное недопустимо. А значит не нужно. И должно быть искоренено, чтобы освободить место для чего-то лучшего. Разве не так?

Азирафель раздраженно поджал губы. Он знал аргументы Гавриила, и, похоже, не планировал искать новые ответы.

— При всем уважении, Гавриил, я не думаю, что ты можешь судить о человеческом искусстве по «Звукам музыки», «Этой прекрасной жизни», или «Ханне Монтане», или что ты там смотришь свободными вечерами. Все несколько…

Это был очень неожиданный бросок на личную территорию. И он требовал твердого ответа.

— Что плохого в «Ханне Монтане»?

— Ты что, правда смотрел «Ханну Монтану»?

— Что плохого в «Ханне Монтане»? — с нажимом повторил Гавриил.

В последние годы, сражаясь с плотскими страстями, он решил, что будет смотреть меньше порнографии. И в поисках другого способа заполнить досуг, быстро обнаружил огромный пласт комедийных сериалов, отличившихся столь же простыми сюжетами с оптимистичными концовками.

«Ханна Монтана» выгодно выделялась тем, что усердно избегала спорного утверждения, будто каждый хорош и заслуживает принятия таким, каков он есть. Опять же, для людей эта мораль была не так уж плоха, но для высших существ она не подходила. К тому же на месте главной героини легко было представить кого-нибудь из архангелов, тем более, что каждый эпизод она лгала, строила козни, манипулировала окружающими, но это объяснялось ее особым статусом, и прощалось к концу серии.

— Ничего. Просто неудачный пример. — Прозвучало так, как будто Азирафель не возражал бы против уничтожения конкретно «Ханны Монтаны». Что было довольно странно: помимо ряда важных истин там было еще и много хороших песен, а музыку он любил.

— Разумеется, мой круг познаний ей не ограничивается. Я интересуюсь многими вещами.

— Уверен, что это так. Но я, при всем уважении, не думаю, что твои познания достаточны, чтобы говорить о предмете в целом.

Спасибо, что на этот раз хотя бы не свел все к очередному «ты слишком хорошо одет, чтобы разбираться в искусстве». Стоит накинуть ему пару баллов к итоговой оценке.

— Я перескажу твои рассуждения Иегудиил и Рафаил. Пусть подумают. — Гавриил кивнул ему с легкой полуубкой, означавшей, что он настроен крайне серьезно. Азирафель хорошо считывал подобные сигналы. Это было видно хотя бы по тому, как он разом напрягся. — Перейдем к более важным вопросам. Почему ты не сообщил, что у интересовавшего меня демона нет ангельского имени? Некрасивый поступок. Это стоило мне полутора веков бесплодных поисков.

— Откровенно говоря, я не нашел о нем почти никакой информации. Были упоминания в оккультистских манускриптах,  — Азирафель кивнул на стоявший справа стеллаж с особенно неопрятно выглядевшими книгами, — но недостаточно конкретные. Признаки некоторых демонов маги любили объединять в своих описаниях, чтобы создать более впечатляющий образ, поэтому невозможно даже с уверенностью сказать, о каком существе речь в том или ином тексте. Мы же не предполагаем, что в аду действительно живет что-то вроде Левиафана или Бегемота, по крайней мере — таких, какими они описаны в Библии, не говоря уж о других книгах. То же справедливо и для иных демонов, которых не привязывают к определенным ангельским именам.

Судя по тому, как говорил о нем Хастур, Бегемот был вполне реальным существом. И где-то там разводил опарышей.

— Подытожим: тебе не удалось выяснить ровным счетом ничего за полторы тысячи лет, и ты почему-то решил, что это не важно.

— Я узнал, что подобного вида демона связывают с Богулом, пожирателем детей, и что он не упоминается ни в одной книге о падении ангелов. Его демоническое имя — Хастур, или, возможно, Бьятис, но что касается ангельского… — Азирафель пожал плечами. — Это явно не та информация, которая тебя интересовала.

— То есть ты не посчитал нужным рассказать правду, и в итоге я, Иегудиил, и бог знает, сколько ее подручных, потратили массу времени на… — формулировка «установление отношений с отдельными демонами» прозвучала бы одновременно слишком скользко и слишком намекающе на правду. Азирафель вполне может догадаться, а это — последнее, что нужно Гавриилу. — На работу, которая в конце концов оказалась бесполезной.

— Жаль, что так вышло. — Это было, наверное, самое искреннее «жаль», услышанное Гавриилом за последнюю тысячу лет, если не больше. — Если бы я знал, что это так важно, я бы поделился с тобой всей информацией, которую смог найти. То есть не смог.

— Мне было нужно узнать об этом демоне как можно больше.

— Ты спросил только об ангельском имени.

— Ты мог бы и сам догадаться, что этот демон для меня важ… важный объект интереса. И это еще не считая того, что небесам стоило бы узнать о том, что в аду живут разные необъяснимые существа, лояльные Люциферу, а, значит, враждебные к нам.

— Я же сказал: мне жаль. Я не хотел тебя расстроить.

— Прекрати делать вид, что ты мне сочувствуешь. Особенно по такому надуманному поводу. Я не расстроен.

— Приятно слышать, что ты так спокойно принял крах столь личного для тебя проекта.

Это что, был сарказм? Или нет? Гавриил ненавидел подобные фразы — на первый взгляд доброжелательные, но способные прятать оскорбление.

— В этом проекте не было ничего личного. Такая же работа на благо небес, как и все остальное, что я делаю.

— А мне показалось, что вы с тем демоном друг к другу неравнодушны.

— Что?

— Мне показалось, что между вами была некоторая симпатия. Даже, если позволишь, привязанность.

— Что за мерзость ты сейчас сказал? — мгновенно разжав пальцы, позволив книге с жалким стуком упасть на пол, Гавриил выпрямился и, поставив ноги на ширине плеч, сделал глубокий вдох, заполняя свои вместительные легкие полностью.

В глазах Азирафеля мелькнуло смятение. Напугать стража эдемских врат было непросто, но Гавриил всегда отлично с этим справлялся.

— По твоим рассказам у меня давно сложилось впечатление, что ты очень расположен к этому демону. И, когда я увидел вас в Салеме вместе… — он замолчал на несколько секунд, наверное, выбирая подходящие слова. Разумно. — Скажем так, мне показалось, он тоже к тебе расположен.

Так много слов и так мало смысла.

— Что значит «вы друг к другу неравнодушны»? В каком смысле «вы»? В каком смысле «расположен» ко мне? — еще одним преимуществом больших легких была возможность произносить длинные фразы на одном выдохе, без лишних пауз. Конечно, можно было бы обойтись без выдоха, но с ним звучало лучше.

Азирафель пожал плечами. Что в нем действительно раздражало, так это невинный вид, для поддержания которого он не прилагал никаких зримых усилий. Вся его физическая оболочка казалась воплощенной в человеческой форме фразой, которая может быть либо саркастичной насмешкой, либо чем-то искренне доброжелательным, и ты не поймешь истинный смысл пока не станет слишком поздно.

— Мне показалось, что у этого демона были к тебе теплые чувства, — сказал он исключительно будничным тоном. Как будто это что-то нормальное: теплые чувства у демонов.

— Из всех чувств у него была ко мне только похоть.

Причем похоть эта оказалась ненастоящей. Может, непонятно откуда взявшиеся адские твари даже на такое не способны.

Было наивно ожидать от демона любви — Гавриил старался не зацикливаться на мысли о том, что именно ее он и ожидал. А вот похоть — совершенно другое дело, она для демонов наверняка была неотъемлемой частью даже дружеской близости. Тем более естественно она бы выглядела в отношении Гавриила: его  создали обаятельным и располагающим к себе, он умел быть красивым и точно знал, что способен пробудить грязные желания. Но Хастур его, видимо, и вправду не хотел. Потому что если бы хотел, — то уже сотню раз успел им овладеть, воспользовавшись каждым удобным случаем.

Мысль о том, как им овладевают сотню раз, отозвалась у Гавриила внутри как-то уж слишком приятно и он немедленно ее прогнал.

— Если вообще хоть что-то было, — добавил он. Сказанная вслух эта фраза звучала слишком удрученно.

Как жалко он, наверное, сейчас выглядит.

А Хастур еще считал его сильным.

То, что его собственные мысли в такой неподходящий момент вдруг вернулись к Хастуру, ненашутку Гавриила разозлило и он сердито оттолкнул мыском ботинка все еще лежавшую на полу книгу. Она отлетела под стеллаж.

Мысли вообще имели отвратительную привычку обретать независимость и ползти в самую неподходящую сторону. Именно поэтому Гавриил и предпочитал не давать им задерживаться на месте.

— Это превосходный репринт манускрипта Войнича, пожалуйста, не надо его пинать. Даже если ты расстроен.

— Я не расстроен.

Гавриил был практически уверен, что сейчас Азирафель захочет убедить его в том, что похоть — лишь оболочка, под которой способна прятаться достойная ангела любовь. Или что-нибудь еще в этом духе.

— Что ж, жаль, что ты заблуждался насчет этого демона. И жаль, что я не смог тебе помочь. Ты точно не хочешь остаться на чай?

Вообще, Гавриил бы сейчас выпил стакан воды, чтобы привести себя в чувства. Возможно, чай тоже подойдет.

Нет, он определенно не должен соглашаться на это предложение. Сначала чай, потом сэндвичи с огурцом или какие-нибудь булочки с корицей, и бог знает, куда это его заведет.

— Еще раз предложишь мне чай и я подам прошение о том, чтобы тебя сковали у русла Евфрата. Там как раз в скором времени освободится местечко. Ты ведь этого не хочешь, правда? — Гавриил завершил эту фразу самой агрессивной улыбкой, на которую только был способен. Это сработало. Всегда срабатывало.

Азирафель скрестил руки на груди, принимая максимально защитную позу.

— Не планировал тебя задеть. Просто ты выглядишь так, как будто чай тебе не помешает.

— Испорченным, как ты?

— Усталым. — Азирафель демонстративно пропустил оскорбление мимо ушей.

Это не то слово, которое выбрал бы сам Гавриил, но суть была очевидна. Всякие побочные мысли лезли ему в голову совершенно несвоевременно, отвлекали от работы, и он не мог вернуть себе прежнюю собранность, как бы туго ни затягивал галстук.

— Думаю, мы можем закончить. Твое существование настолько однообразно, что я могу поменять даты в отчете двухсотлетней давности и никто не заметит разницы.

— Замечательно, — судя по тону, Азирафель действительно находил это замечательным.

Остался последний вопрос. Не самый важный, но, возможно, способный избавить Гавриила от пары десятков тех самых лишних мыслей.

— Кстати, об оккультных книгах. Скажи, тебе не встречалось информации о демоне по имени Анабот?

Взгляд Азирафеля снова загорелся. Естественно: стоило спросить его о чем-нибудь, что можно вычитать в книгах, и он тут же оживлялся.

— Не думаю, что это демон. Но он действительно кое-где упоминается, как оккультная тварь непредсказуемая и обладающая непонятными свойствами, — он сделал неопределенный жест, будто вертя в руках невидимую сферу. — Эзра Уэтли, например, говорил о нем, наряду с Партасом, Дурсон и другими подобными существами, что они — нечто вроде осколков изначальной мистической материи, которые осыпались, когда ее слепой сгусток натолкнулся на ось вселенной и обрел форму Бога.

Снова слишком много слов и слишком мало смысла. Возможно, не стоило задавать этот вопрос.

— И что это значит?

— Понятия не имею. Видишь ли, Гавриил, человеческие книги — не самый надежный источник информации. Люди склонны все переиначивать на свой манер, они даже в Библии написали много странных и противоречивых вещей, а ведь мы потратили немало сил на то, чтобы она была достоверна.

— Например, добавили описания отвратительных существ вроде Бегемота.

— Например.

— И после этого ты продолжаешь утверждать, что человеческое искусство заслуживает спасения?

— Да. — Лаконичные ответы иногда были ничем не лучше многословных.

— Хорошо. Уверен, это не помешает тебе получить высокую оценку как потенциальному участнику апокалипсиса. Может быть, тебе даже доверят удержание Земли от вращения. Если ты не боишься запачкать руки.

Азирафель что-то ответил. Зная его, вероятно, это было «Я бы предпочел менее грязную работу», но Гавриил не планировал оставаться, чтобы продолжить разговор. Какую бы работу Азирафель ни предпочел, во время конца света им потребуются все свободные руки. А он был господством. Формально пониженным в звании после потери огненного меча, но все же господством.

Варахиил предлагал спихнуть остановку земли на Табриса, но это была невероятно плохая идея. Тот потратит все выданные ему чудеса на то, чтобы впечатлить каких-нибудь девиц, а  когда его призовут к ответу  — разведет руками и расскажет притчу о скорпионе, укусившем лягушку на середине переправы, потому что такова уж его природа.

С другой стороны, Иегудиил считала, что обращение воды в кровь было важнее остановки Земли. Ее можно понять: этот процесс был проще и гораздо менее разрушительным.

На самом деле, Азирафель был не худшим кандидатом для выполнения подобной работы. По крайней мере, лучшим, чем Хашмаль — тот, по словам Табриса, спутался с какими-то мутными типами, занимавшимися не то наркотиками, не то нелегальными мигрантами. Впрочем, этого стоило ожидать: из всех эдемских стражей он был самым безответственным. Ремиэль, наоборот, был ответственным, но слишком усердным, и мог потратить слишком много времени на выяснение того, какая именно кровь нужна.

Так что стоило поставить рядом с именем Азирафеля звездочку — ему вполне можно передать все, с чем не справится Гезария.

Поправив галстук, Гавриил кивнул собственным мыслям и решил, что вполне может немного пройтись. Свежий воздух ему не помешает. А заодно можно заняться списком для Иегудиил.

+++

В составленный Гавриилом список праведников, готовых к превращению в ангелов,  вошли салемские ведьмы, Хэнчбиш-отшельник, Фрэнсис Мейер, бывший рядовой армии США, и Лукреция Пеларатти — праведница, оставившая распутную жизнь, чтобы служить врачу-бессеребреннику, помогая другим падшим женщинам. К тому же ее случайно сжег Варахиил, так что она заслуживала компенсации за столь ужасную смерть.

К счастью для Гавриила, некому было спросить у него, не связан ли этот список с кем-то еще, кто, возможно, занимал многовато место в его мыслях. Он бы, конечно, сумел придумать убедительное оправдание, но оно не понадобилось.

Так что он смог, передав все Иегудиил, отправиться в свою земную обитель, чтобы провести пару часов на пляже, слушая «Wrecking Ball» вдали от всех, кто мог бы придраться к его музыкальным предпочтениям.

▼На земле, перед концом света⬍

Табрису никогда не нравилась мысль о конце света. То есть вообще никогда, даже до того, как Тамиэль пала, а уж после — тем более. Он и во время первой войны старался держаться как можно дальше от всяких битв, даже не потому что не хотел убивать тех, с кем раньше работал на Люцифера, хотя это тоже было неприятно. Он был пацифистом.

— Не хочу рассказывать всякие лишние подробности, но скоро, наверное, наступит конец света и все такое.

— Всю жизнь такое слышу. Тебе стоит относиться к этому спокойнее, сынок.

— «Наверное»? — Лора всегда была наблюдательнее, чем Джеки. Именно она всегда находила припрятанные Табрисом по всему дому сигаретные пачки. И половину из них оставляла, хотя кому как не ей было знать, что курение ни до чего хорошего не доводит.

Пожалуй, с его стороны было довольно жестоко завести семью сейчас, но все же Табрис подарил им несколько счастливых лет. И теперь пришла пора проститься. На всякий случай — лучше держаться от них подальше, а то мало ли, что выйдет, если их найдут демоны. Вообще-то стоило сделать это и раньше, но Табрис оттягивал расставание до последнего.

— Я не то, чтобы особо могу говорить, — и не то, чтобы ему особо было о чем говорить: откуда бы наверху ни вытаскивали информацию об апокалипсисе, вниз ее спускали в час по чайной ложке. — Так что, типа, это все равно и не важно. Важно вот что: вы, вроде как… ну… моя семья и все такое. И вы много для меня сделали.

На самом деле, он не особо получил то, чего хотел. По крайней мере, если считать, что Табрис знал, чего хотел, а это тоже было не совсем так. Но всякий раз, как он возвращался «домой», они все вместе изображали семью, все по правилам. Как в кино, за неимением лучших аналогов — не мог же Табрис просто подглядывать за незнакомцами, в надежде увидеть что-то полезное. Чувствовал ли он, что у него теперь есть семья? Не совсем. Но ему все-таки нравилось сюда приходить, нравилось ощущение уюта, которое эти люди создавали для самих себя и друг друга.

Возможно, настоящая причина, по которой ангелы не могли создавать семьи в человеческом смысле, заключалась в том, что их психика не была к этому приспособлена.

Так или иначе, он провел больше полутора десятков лет рядом с лучшим аналогом семьи, который готово было принять его ангельское сознание, и теперь пришла пора заканчивать. Если повезет, они еще увидятся в эдемских садах — хотя даже это будет сомнительное везение, учитывая то, что Табрис терпеть не мог Эдем, похожий на воплощенные в реальности холлмарковские кадры.

Хотя, в сущности, этот дом тоже напоминал воплощенные в реальности холлмарковские кадры. Табрис посмотрел на висевшую над камином вышивку «Будь счастлив», купленную Джеки на какой-то гаражной распродаже. Да, этим троим в Эдеме понравится. Но чтобы у них была возможность туда попасть, для начала нужно, чтобы ни у кого там наверху не возникло лишних вопросов.

Так что, если честно, в основном Табрис собрал их в гостиной чтобы снять, наконец, иллюзорные чудеса и позволить всем прожить оставшееся время спокойно.

— Я обещаю, все будет хорошо, ну, насколько я сам смогу все сделать хорошо, — Табрис улыбнулся, прикрыл на секунду глаза, а потом, снова глядя на вышивку над камином, распустил узел чуда, завязанный так давно, и так крепко, что давно успел стать частью естественного порядка вещей.

Если подумать, конец света — подходящий момент, чтобы избавиться от разных мелочей, ставших частью естественного порядка вещей. И чем меньше думаешь о происходящем, тем проще все становится.

— Спасибо, Джеки, — Табрис протянул ему руку и тот крепко ее пожал.

Интересно, согласился ли бы Гавриил вот так вот пожать ему руку. Вообще, Табрис никогда не предлагал. Гавриил не особенно любил физические контакты. Судя по всему, похлопывание по плечу без предупреждения было лучшим способом его разозлить.

— Спасибо, Лора.

Он наклонился к ней ближе,  и она поцеловала его в щеку, точно так же, как это всегда делала Тамиэль. Они настолько мало различались, что без чуда Лора просто выглядела старше.

— Спасибо, Арчи.

Табрис развернулся, чтобы и ему пожать руку, или обнять, или что-нибудь еще в этом духе, но замер, не доведя движение до конца.

Он снял иллюзорное чудо. Полностью. В этом он был уверен на все сто и больше. А, значит, оставалась ровным счетом одна причина, — исключает совсем уж неприятные альтернативны, — по которой тот, кто стоит перед ним, мог по-прежнему выглядеть в точности как архангел Варахиил.

— Неловко получилось, — признал тот.

— Ты?..

— Да.

— А где Арчи?

— Передознулся несколько лет назад, в Неваде. Представляешь, я захожу в морг, а там…

В морг. Что ж, это объясняло, почему россказни о вендиго постепенно сошли на нет, зато популярнее стали городские легенды о том, что Триада ворует неопознанные трупы и продает их органы.

— Твое тело.

— Джон Доу, смерть от обширного кровоизлияния.

Возможно, стоило спросить, куда он дел тело. Хотя нет, возможно, не стоило. Табрис не был уверен, хочет ли он знать, съел ли Варахиил труп, выглядящий как его собственная физическая оболочка.

— Я забрал его вещи, забрал машину, нашел это место и похоронил кости на заднем дворе.

«Кости». Варахиил любил сообщать окружающим правду, которую они бы предпочли не знать.

Лора смотрела на него с напряженным любопытством, явно пытаясь понять, представляет ли он угрозу. Вероятно, именно так смотрят родственники на серийных убийц, о которых неожиданно выяснилась вся правда, скажем, за семейным обедом.

— Честно говоря, сначала мне захотелось сжечь это место. Вместе с твоей семьей, Табрис. И, скорее всего, вместе с самим тобой. Но потом мне стало интересно. Я захотел узнать больше.

Он моргнул. Варахиил редко моргал, только если вспоминал, что люди это делают. Арчи тоже почти не моргал, у него была такая же бедная мимика, и именно поэтому Табрис его выбрал, хоть выбор и был рискованный. И, как оказалось, риск не особо оправдался. Табрис верил тому, что говорил Варахиил — у Джеки и Лоры тоже были подозрения, что Арчи по-прежнему принимает, — но от этого история в целом не становилась хоть немного проще.

— Я решил остаться.

Табрис спросил бы, почему, но ему не хотелось злить Варахиила. Это — всегда плохая идея.

— Все вы видели во мне человека. Не самого психически стабильного, но так даже лучше. — Он говорил таким тоном, будто его слова все объясняли, и, в принципе, додуматься до правды было несложно. Особенно когда знаешь Варахиила уже несколько тысячелетий. — Ты хоть представляешь, каково это — быть старшим братом всех архангелов?

Табрис понятия не имел. Он точно знал, что ни Уриил, ни Селафиил не рассматривали остальных архангелов как семью, но не факт, что это как-то облегчало жизнь Варахиилу.

С другой стороны, тот сам мог бы, например, не вести себя с братьями и сестрами по-мудацки. Все архангелы только и делали, что оскорбляли друг друга, прямо и косвенно, в лицо и за глаза. Спорили из-за любой ерунды, перебрасывались обвинениями, писали жалобы наверх — которые, к слову, Метатрон приказывал отправить в мусорку, даже не читая. Табрис точно знал, потому что занимавшаяся этим делом девчонка, Муриэль, была его подругой. Может, Варахиил этим занимался и реже, чем большинство архангелов, но это не означало, что он не вел себя с остальными как мудак.

С третьей стороны, братья и сестры в человеческих семьях зачастую вели себя так же как архангелы, Табрис прожил на земле достаточно, чтобы видеть подобное пару тысяч раз. Да даже брат Джеки заявился ему в больницу ровно один раз, чтобы попросить отдать ему машину — «ты все равно скоро умрешь, зачем она тебе?».

— Это не Арчи, да?

— Нет, я не Арчи. Извини, что обманул.

— Он типа мой начальник.

— Какой-то главный демон?

Варахиил медленно моргнул, склонив голову набок, и по его лицу прокатилась легкая судорога. Обычно именно после такого он начинал плакать кровавыми слезами, устраивал землетрясение или еще что-нибудь в этом духе.

— Знаешь, Джексон, ты иногда так похож на моего младшего брата, что мне хочется протащить твои кишки через носоглотку и вырвать через нос, а потом запихнуть их тебе в рот, чтобы вернуть на место.

— Думаю, со многими, у кого есть младший брат, такое бывает.

Варахиил улыбнулся. Улыбался он как кошка — не столько растягивал губы, сколько подворачивал.

— Ладно, Табрис. Я ценю твою семью, но нам пора. Думаю, если Хашмаль согласится заняться остановкой вращения Земли, тебе мы передадим работу по затворению облаков.

— Давай не обсуждать это, ну, типа, при них. — Давно стоило это сказать. Джеки с Лорой и так обеспечена душевная травма до конца дней. Когда бы он ни настал.

Варахиил обвел взглядом гостиную, и на какую-то секунду весь свет в ней стал ярче, будто готовясь превратиться в пламя, но потом снова стал нормальным.

— Ты прав. Пойдем.

Он пожал плечами и направился к выходу. Табрис последовал за ним.

Он бы не особенно удивился, если бы Варахиил предложил ему сесть в трейлер Арчи и поехать в сторону южной границы. От него такого вполне можно было бы ожидать. Он — тот самый сумасшедший кузен, у которого в голове может быть что угодно.

— И, типа, что мы будем делать?

— Давай никогда больше об этом не вспоминать. Как  о колонии Роанок, которую, полагаю, ты сгубил, чтобы помочь своей падшей подруге.

— Как о борделе для убийц, который бастард дожа открыл, чтобы снабжать тебя свежим человеческим мясом?

— Не думаю, что на стоит продолжать обсуждать Венецию. Там много чего случилось, о чем нам обоим лучше не вспоминать. — Если честно, Табрис понятия не имел, о чем конкретно речь — вроде бы в Венеции он ничего особенно неправильного не устраивал, — но спрашивать у Варахиила не стоило. — Так или иначе, Венеция проклята, я сам об этом позаботился. Жаль, она не доживет до полного разрушения от глобального потепления.

Официально ангелы не имели права никого проклинать, но, видимо, если ты собираешь и фокусируешь излучаемые Богом  чудеса, тебе можно больше, чем остальным.

— Я вообще-то имел в виду, что мы будем делать насчет конца света. То есть я знаю, что работы много, мне Гавриил рассказывал несколько лет назад, и про основной план, и, типа, про остальную мелочевку, но…

Варахиил обернулся, чтобы снова взглянуть на дом.

Интересно, сколько лет назад Арчи умер. Табрис вспомнил все неловкие разговоры за праздничным столом, и отчетливо понял, что не сможет сказать точно, даже если от этого будет зависеть его жизнь. Он потратил слишком много времени на поиск идеальной основы для каждого из своих ненастоящих родственников, и преуспел, пожалуй, больше, чем стоило.

Ладно, хорошо, что у него хватило ума не обзаводиться отсидевшим за убийство дядюшкой. Если бы что-то подобное провернул Иеремиил, было бы гораздо хуже.

— Я удивлен, что у тебя это все получилось. Это же вроде бы невозможно.

— Выходит, возможно, если постараться.

Варахиил пожал плечами. Он легко терял интерес к практически чему угодно, стоило появиться чему-то более интересному — в этом он тоже напоминал кошку. А, очевидно, приближающийся конец света был достаточно интересным, чтобы отвлечь его от чего угодно.

— Думаю, для начала мы можем отправиться к Хашмалю вместе. Посмотрим, готов ли он подключиться к работе.

Табрис не был уверен, что Хашмаль сейчас им поможет — он все-таки был консультантом полиции, а из-за Войны количество насильственных преступлений возросло в десятки раз, так что он, конечно, до последнего будет цепляться за свою обычную работу. Но, возможно, Варахиил сможет его уговорить.

— Я заберу эту семью себе, когда они попадут наверх, — сказал Варахиил с улыбкой. — Кто-то должен будет о них позаботиться.

Табрис не был уверен, что это не угроза, но на всякий случай кивнул.

+++

Подготовка к апокалипсису постепенно начинала нравиться Хастуру. После того, как Кроули в очередной раз взбесил Вельзевул, она сместила его с поста главного помощника, поставив туда Лигура, который как раз переживал не лучшие времена, потому что поссорился с Баалом из-за убийства Тупака Шакура. Лигур долго объяснял Хастуру все в подробностях, но тот понял только что Тупак Шакур, несмотря на его имя — вовсе не слуга Асмодея. Пока, по крайней мере.

Так или иначе, работать с Лигуром по-прежнему было довольно удобно. И, хотя формально статус главного помощника главного помощника не выглядел особенно престижно, по сути он давал доступ к самым сокровенным частям апокалипсиса. Например, к возможности посмотреть, как адская гончая крутится, пытаясь ухватить зубами собственный хвост.

Удивительно, каких успехов в карьерном росте можно добиться, если под ногами не путается самодовольный тупой архангел. Пожалуй, не самое подходящее выражение — путаться под ногами в прямом смысле Гавриил смог бы разве что у Левиафана, — но суть была именно в этом. И Хастур очень старался на ней сосредоточиться. Получалось с переменным успехом.

То есть, с одной стороны, конечно, в голове больше не было всяких мыслей о том, какие вещи можно говорить Гавриилу, а какие — нет, и как одеться, чтобы ему понравилось, и когда будет удобнее улучить момент, чтобы в очередной раз попытаться взять его за руку. С другой стороны — сам Гавриил из мыслей никуда не делся. И, к сожалению, дело было не в проигранном пари, как бы Хастур ни пытался убедить себя в этом.

Может, Гавриил был немного глуповатым, самодовольным и слишком шумным, но он хорошо умел слушать, — точнее, очень хорошо пытался. Это тоже считается. А еще он желал Хастуру добра, своим особым, дурацким ангельским способом, и это было очаровательно. И складка между бровей тоже была очаровательной.

Дурацкая складка между бровей, естественно.

Но, так или иначе, Хастуру было чем заняться в ожидании момента отправки адской гончей к Антихристу. Например, проверить, готовы ли заложенные пару десятилетий назад капсулы с бесами, неожиданное освобождение которых должно стать важной частью наступления адских сил, когда язычники рассверипеют, согласно пророчествам — на планете осталось не так уж много язычников, чтобы можно было положиться на их ярость, особенно учитывая то, что большинство из них были разочаровывающе безвредными адептами нью-эйджа.

Собственно, в данный момент Хастур сидел на полу в своем манчестерском убежище и заполнял бланки отчетности. Не самая глянцевая часть работы, но это было важно, и сама мысль о важности его успокаивала. Хотя он все равно предпочел бы капсулам с бесами какую-нибудь старую-добрую эпидемию. У него были кое-какие идеи насчет того, как сделать гораздо более смертельным вирус чикугунья — лихорадка бы буквально сжигала людей изнутри. Это гораздо интереснее нашествия бесов, мотивирующих язычников самих что-нибудь сжечь. Нужна была только небольшая доработка со стороны Мора, потому что без его участия болезни не возникали, но Мора, как известно послали к черту.

Может, удастся с ним поговорить на более поздней стадии апокалипсиса. Ради этого шанса стоило постараться.

Видимо, Хастур слишком увлекся работой, чтобы почувствовать приближающийся знакомый запах лилий. И звук шагов, когда бы он ни возник.

На самом деле, Хастур не предполагал, что Гавриил захочет снова его увидеть, но это не мешало ему реагировать на запах лилий каждый раз, когда он поступал слишком близко. В нем теперь ощущалось что-то нервирующее, как какое-то обещание, которое никогда не будет исполнено. Собственно, именно поэтому пара цветочных магазинов, попавшихся у него на пути, сильно пострадала.

Но бланки проверки бесов были важнее давних переживаний, — по крайней мере, Хастур решил, что будет придерживаться этого мнения, — и приближение Гавриила осталось незамеченным ровно до того момента, пока он не оказался прямо перед Хастуром и не положил руку ему на плечо, заставив того буквально подскочить.

— Блядь, господи, черт возьми!

— А тебе можно говорить «Господи»? — с искренним любопытством спросил Гавриил.

На нем даже опять был шарфик, только более яркий, чем тот, который Хастур сгноил в Аризоне, и наверняка дорогущее  пальто приятного серебристого оттенка. Хуже Пеймона, честное слово: тот хотя бы ходил в драгоценных камнях и золоте чтобы подчеркнуть свой статус адского принца, а не просто наряжался потому что мог.

Хастур очень постарался разозлиться. Согласная с ним жаба приподнялась в боевой стойке.

— Что ты здесь забыл? Я не разрешал тебе сюда приходить.

Он должен был спросить что-нибудь вроде «я все еще мерзкая штука?», но этот вопрос как-то не особенно вписался в фразу.

— Нам надо поговорить.

— Нет, не надо.

Гавриил несколько секунд смотрел на него молча, явно пытаясь подобрать подходящий ответ, а тот не подбирался. Дурацкая складка между бровей немедленно нарисовалась во всей красе.

— Я… хм… Ты смотрел фильм про Ханну Монтану?

Этот разговор становился все страннее с каждой секундой.

— Нет. — Насколько Хастур знал, некоторые демоны строили планы насчет сотрудничества с семьей Сайрусов, но его самого это не касалось, и на сериалы у него особенно не было времени.

— Жаль, так было бы проще объяснить. Но я попробую обрисовать ситуацию вкратце.

Гавриил замолчал еще на несколько секунд. У него был обеспокоенный вид, пожалуй, даже слишком. Хорошо бы было узнать, не просочилась ли на небеса какая-нибудь информация об антихристе, но Хастур не очень представлял, как это сделать, не разболтав ничего лишнего.

— Я не имею абсолютно никакого права тебе об этом рассказывать, но приближается конец света, скоро грянет финальная битва небес и ада, ибо Антихрист уже… — на середине фразы Гавриил неожиданно замолчал, посмотрел на оставленные Хастуром на полу бланки, потом на самого Хастура. — Хотя, возможно, ты в курсе насчет Антихриста и…

— В курсе. Он родился в аду.

— Отлично! Значит, ты в курсе и насчет битвы Небес и Ада. В которой, очевидно Ад проиграет и тебя после этого ждет самая незавидная участь.

Хастур подумал, что мог бы поспорить: во-первых, на стороне Ада было все коварство мира, во-вторых, в Аду находились все величайшие полководцы в земной истории, и это еще не считая того, что Асмодей лично изобрел войны, так что наверняка понимал в этом больше, чем любой ангел. И у них был Иеремиил — хотя тот вполне мог просто воспользоваться моментом, чтобы убить как можно больше других демонов. Иеремиил был непредсказуемым даже по адским меркам.

— Но я здесь не для того, чтобы рассказывать страшные истории. Тем более, что чем меньше ты знаешь о наших планах на победу — тем лучше. — Гавриил, наконец, улыбнулся, и Хастур успел подумать, что, может, разумнее всего будет сбежать прямо сейчас. Никогда не знаешь, что у ангела на уме. Особенно у этого. — Я пришел сюда, потому что ты — самый отвратительный демон из всех, кого я знаю…

— Не думаю, что ты знаешь достаточно демонов, чтобы судить. — Не то, чтобы Хастуру не льстило подобное определение, но он серьезно сомневался в том, что Гавриил хоть что-нибудь понимает в отвратительности.

— …Поэтому я хочу, чтобы именно ты сокрушил мое целомудрие, поругал мою честь, вдребезги разбил мою ангельскую невинность, осквернив мое физическое тело.

Обычно одним из преимуществ разговоров с Гавриилом были его самодовольные интонации. Он всегда наслаждался каждым своим словом — то есть говорил достаточно медленно, чтобы его можно было понять, независимо от количества метафор. Но последнюю фразу он произнес с такой бешеной скоростью, что Хастур едва успел ее услышать, не то, что разобрать.

Видимо, теперь была его очередь несколько секунд задумчиво молчать.

— Чтобы я что? — спросил он, наконец.

— Выеби меня, — пояснил Гавриил с еще более лучезарной и еще более пугающей улыбкой. — Так, как это люди делают. Отвратительно и грязно. И унизительно. С физиологическими жидкостями и все такое.

— Ты с ума сошел? Во-первых, я сказал, что не буду этого делать, во-вторых, я не хочу получить нефилимов.

Хастур так и не нашел времени узнать, что такое нефилимы, но полученного общего представления вполне хватало: во-первых, от них одни неприятности, во-вторых, они получаются от секса с ангелом, в-третьих, Азазель находит вопросы о них невероятно смешными. В-четвертых, когда о них заходит речь, Мать Тьмы всегда закатывает глаза с таким же видом, как Астарот, когда когда-нибудь говорит, что нельзя решать все проблемы геноцидом.

Наверняка падшие ангелы знали об этом больше, но с одними говорить о нефилимах было неловко, а другие не снисходили до ответа. И еще был Азазель, но в радиусе пары миль от него не стоило даже шепотом упоминать вещи, связанные с сексом.

— Сколько тебе лет? — фыркнул Гавриил. Это вообще был удар ниже пояса: да, Хастуру было всего две с небольшим тысячи лет, но это же не повод относиться к нему как к ребенку. — Может, ты еще в беременность от поцелуев веришь? Нефилимы совсем не так получаются.

Хастур хотел сослаться на экспертное мнение Азазеля, утверждавшего, что, в бытность низвергнутым на землю ангелом, заводил нефилимов множество раз с самыми разными человеческими женщинами, но именно в этот момент Гавриил снова положил руку ему на плечо и желание спорить разом пропало.

Нефилимы нефилимами, но предложение звучало слишком хорошо. К тому же официально Хастур из игры не выбывал, так что если во время апокалипсиса Азазеля не убьют — могут и убить, он вряд ли вообще понимает, что такое война, — шансы на получение личных бесов все еще будут.

— Кстати, где у тебя можно оставить одежду, чтобы она не запачкалась? — очевидно, Гавриил был настроен решительно. Его шея и уши определенно немного порозовели, но он собирался позволять смущению брать верх над целеустремленностью. — Я подумал было об этих крючьях, но они ужасно ржавые, если я на них пальто повешу, мне потом чудес десять понадобится, чтобы его отчистить.

— Да, здесь было гораздо уютнее до того, как скотобойня закрылась, — пробормотал Хастур, просто чтобы не молчать.

Он давно и старательно строил планы насчет этого момента, но определенно представлял его себе совершенно иначе. Не то, чтобы он совершенно не рассматривал вариант, в котором Гавриил сам проявит инициативу, но в его представлении это должно было случиться под давлением и в состоянии близком к панике. Что-то в этом духе. Возможно, даже со слезами стыда. Хотя нет, со слезами был бы уже перебор, Хастуру такое не нравилось.

Так или иначе, все немного сбивало с толку.

— Погоди… — Чуть попятившись, он залез за пазуху и, спустя пару секунд триумфально извлек на свет недельной давности номер The Sun, в который была завернута пара крыс, подсохших уже почти до идеального состояния. Газету Хастур нашел на скамейке в парке, когда Вельзевул отправила его проследить за Кроули, а крысы как раз удобно сидели под скамейкой и ели кем-то забытый бейгл. — Вот, газета сухая, расстелим ее вот здесь, положишь на нее свои вещи. Все с ними будет хорошо.

— Превосходно! Я знал, что твое дьявольское коварство меня не подведет. — Гавриил окинул взглядом помещение, на несколько секунд задержавшись на сваленных в углу полусгнивших коробках. — А где твоя постель? Ты же доведешь меня до постели?

Во всем здании на постель больше всего походил старый чехол для машины, на котором раньше спал один из живших в заднии бездомных. Вернувшись сюда, Хастур в первую очередь избавился от всех непрошеных гостей, но их вещи выбрасывать не стал — они хорошо дополняли скотобойню. Однако, что-то подсказывало ему: вряд ли Гавриила устроит старый, местами протертый и поросший плесенью, кусок брезента со отпечатками сгнившей плоти.

— Нет.  — Разложить газету ровно оказалось сложнее, чем Хастур предполагал. У него почему-то чуть тряслись руки. — Мы сделаем это на полу.

Было начавший расстегивать рубашку, Гавриил остановился, перевел взгляд на покрытый выщерблинами когда-то бывший белым кафель и в глазах его отразился неподдельный ужас.

— Но почему?

— Во-первых, ты сам хотел, чтобы все было грязно. Во-вторых, у меня нет постели. Если я ночую здесь, то ложусь на пол.

Хастур посмотрел на Гавриила и почувствовал, что тот уже готов отправиться на поиски менее отвратительного демона.

Это был превосходный момент, чтобы посмеяться над его ангельской изнеженностью или что-нибудь в том же духе, но Хастур отчетливо понял, что делать этого не хочет. Разумеется, исключительно из-за того, что глупо отпугивать неосторожными словами ангела, над которым можно надругаться. Лучше будет посмеяться над ним после. Особенно если он от этого падет — конечно, вряд ли кто-нибудь там наверху будет ронять архангела прямо накануне апокалипсиса из-за всякой ерунды, но, с другой стороны, кто знает, насколько все это целомудрие для них важно.

Хастур молча снял плащ и расстелил его на полу, прямо рядом с газетой.

— Надо же…

Трудно было определить, означало это «надо же» удивление тем, что кто-то способен так обращаться со своей одеждой, или благодарность, или нечто вроде «надо же, а он не намного чище пола», но, так или иначе, Гавриил продолжил раздеваться и, закончив с газетой, — хорошо, что окна на втором этаже не выбили и внутри не было ветра, — Хастур позволил себе им полюбоваться.

Он всегда предполагал, что под одеждой Гавриил выглядит как мраморная статуя: максимально рельефные мышцы, идеально гладкая кожа, белая как молоко, и крошечные гениталии, возможно — с намертво прилепленным сверху фиговым листком. На самом деле, как оказалось, тело его выглядело просто человеческим: крепким, мускулистым, но не настолько, чтобы казаться состоящим из одних мышц, довольно волосатым, с маленькими розовыми сосками и вполне внушительного размера членом. К слову, уже возбужденно приподнявшимся.

— Я могу оставить подтяжки для носков, если хочешь. Некоторым нравятся такие вещи, я слышал, это своего рода сексуальный фетиш и…

Подтяжки для носков. Хастур определенно не хотел знать о существовании чего-то подобного.

Носки Гавриила, кстати, были такого вопиюще яркого оттенка белого, что выглядели бы здесь вызывающе даже если бы скотобойня еще работала.

— Нет. Разденься полностью.

— Мне нравится этот властный тон. Очень воодушевляет. — Сам Хастур бы таким уж властным свой тон не назвал, но, видимо, у Гавриила были какие-то свои соображения. Он шумно вздохнул, и, кажется, его румянец даже стал ярче. — А ты не будешь снимать остальную одежду?

— Эээ… Нет. — Хастур на секунду задумался, не стоит ли признаться, что просто забыл об этом. — Ты же хотел, чтобы все было отвратительно и грязно.

— О. Да, конечно. Как в порнофильме. Я абсолютно неприкрыт и беззащитен, а ты — хозяин ситуации.

Жаба издала звук, скорее похожий на рокот или даже рычание, чем на кваканье. Видимо, она была согласна с Гавриилом и Хастур тут был единственным, кто не считал, что хозяин ситуации — именно он. Но, как уважающий себя демон, который знает, чего хочет, он вполне мог притвориться. Главное — говорить как можно увереннее.

— Именно. Ты предпочтешь, чтобы я отсосал или сделал это рукой?

— Нет, ничего подобного. — Гавриил замер и посмотрел ему прямо в глаза, неожиданно сердито сдвинув брови. — На такое я тратить свое время не собираюсь.

Ощущение уверенности, которого Хастуру почти удалось добиться, немедленно испарилось. Конечно. Гавриил наверняка имел в виду что-то совершенно другое, просто из-за своей невинности запутался. Наверное, лучше будет ограничиться поцелуем, только сначала попросить его одеться. А еще лучше будет сказать ему, чтобы проваливал подальше и не мешал работать. Только обязательно пусть сперва оденется. Это важно.

— Я хочу, чтобы все было по-настоящему. Я хочу твой член. — Это прозвучало не слишком невинно. — В задницу. И не заставляй меня ждать.

Почему-то Хастура совершенно не удивило, что тот решил начать сразу со сложного варианта. У него давно возникло подозрение, что Гавриил принципиально презирал все простое и удобное, считая недостойным.

Хорошо. По крайней мере, тот все-таки не запутался и четко представлял, чего именно хочет. И это было выполнимо. Особенно если Хастур снова сможет почувствовать себя властным демоном.

Жаба ободряюще погладила его по голове.

— Тогда становись на четвереньки.

— Так я тоже не хочу.

— Это самый унизительный способ, — заверил Хастур. — Я поимею тебя как шлюху. Ты ведь этого хочешь?

— Конечно! — Гавриил снова улыбнулся. Иногда Хастуру казалось, что для ангела у того как-то уж слишком много зубов. — Но не на четвереньках же. Это уже чересчур. Я даже представить себя в такой позе не могу.

Хастур мог бы возразить, что эта поза не так уж отличается от «собаки мордой вниз», но спорить о таких мелочах, наверное, было бы не слишком властно.

— Ладно. Тогда ложись на спину.

— Да, так лучше. Твоя жаба потирает лапки, ты заметил? Не знал, что жабы так могут.

Хастур попытался почувствовать себя таким же воодушевленным, как жаба — кстати, обычно секс ее не интересовал, но, видимо, Гавриил был исключением из правил. Первый ангел, которого они трахнут. То есть не «они», а «он», и «первый», вероятно, также означало «единственный», но это уже были менее интересные жабе детали.

Сделав как можно более глубокий вдох, Хастур приказал себе быть предельно властным демоном, может быть даже немного жестоким. Раз уж Гавриил хочет видеть его именно таким — нужно соответствовать.

Тот уже с удобством устроился на плаще, подложив под голову сбившийся комком рукав и чуть согнув правую ногу в колене. Непринужденность этой позы была такой невинной, что Хастур снова почувствовал как внутри снова занимается непрошенное и катастрофически неподходящее для демона щемящее чувство, в котором он давно подозревал нежность.

— Только, пожалуйста, не насмехайся надо мной, — звучал Гавриил гораздо менее уверенно, чем выглядел и это тоже было очень, очень трогательно. — Разве что совсем немного. Мне и так кажется, что я не смогу пережить этот позор, и…

Хастур определенно не собирался позволять нежности испортить его властный демонический образ.

— Так боишься того, что сейчас случится, что язык за зубами удержать не можешь? — он встал рядом с Гавриилом на колени и торопливо расстегнул ширинку. — Такой большой и сильный ангел, но даже собственную невинность сберечь не в состоянии.

— Не в состоянии, — кивнул Гавриил. — И если меня спросят, я сознаюсь, что ты обманом заставил меня…

Договорить он не смог, потому что Хастур его поцеловал. Это был не особенно властный поцелуй, — он всего лишь прижался губами к губам, легко прикусил их и тут же отпустил, — но Гавриил вздрогнул всем телом и перестал дышать. А потом опять начал, так часто и глубоко, что это даже немного пугало.

И Хастур поцеловал его снова, на этот раз — в подбородок. Потом в напряженно подрагивающую шею. И еще несколько раз, спускаясь все ниже. Запах лилий и перьев казался сейчас острее, слаще, как моча диабетика с запущенным вторым типом, и отчетливее, чем обычно, отдавал чем-то еще, как едва начавший гнить труп. Великолепный запах. Может, это были какие-то духи для особых случаев, а, может, дело было в волнении. Или еще чем-то. Хастур понятия не имел, как ведут себя возбужденные ангелы.

Откинувшись назад, он выплюнул в ладонь крупный сгусток мутной слизи. Гавриил развел ноги шире, позволяя Хастуру устроиться удобнее и засунуть смазанные слизью пальцы именно туда, куда тот собирался.

Несмотря на то, что Хастур время от времени лично разносил передающиеся половым путем болезни, — хотя в последние годы такое бывало нечасто, — поэтому сексом занимался не раз и не два, и даже не сотню, первые секунды сокрушения целомудрия показались  мучительно долгими и неловкими. Но потом он смог откинуть лишние сомнения и здание заброшенной скотобойни заполнилось стонами Гавриила, несомненно горько оплакивавшего свою невинность. Жаба этим звукам охотно вторила.

Хастур много раз представлял себе, как именно это должно случиться. В какой-нибудь красивой, соответствующей статусу Гавриила, спальне с большой удобной кроватью и чуть приглушенным освещением, может быть даже под музыку. И, конечно, в самом начале Гавриила нужно будет немного успокоить, напомнить, какой восторг всегда пробуждает его красота, ласкать его, долго, нежно, не позволяя себе слишком много — естественно, только потому что иначе довести дело до конца не получится, а не потому что самому так хочется. Зато когда, наконец, тот отбросит стыд и позволит себе отдаться моменту — непременно огласит все окрестности громкими страстными звуками.

Как-то так Хастур себе это все воображал — детали от века к веку менялись, но суть оставалась одинаковой.

Он ошибся почти во всем, кроме одного: Гавриил действительно от души огласил все окрестности  страстными звуками. Он стенал и всхлипывал со всей громогласностью архангела. Спустя некоторое время перешел и к мольбам — больше похожим на приказы, но Хастур решил, что может все равно считать их мольбами, — а потом ненадолго затих.

Хастур наклонился ближе, чтобы поцеловать его, избавляя от лишних тревог. И ровно в этот момент Гавриил резко вскинулся, вцепился пальцами ему в плечо, бессвязно выругался и кончил. А потом, с довольным глубоким вздохом, похожим на стон, откинулся назад. Он тяжело дышал, явно наслаждаясь расходящимся по телу удовольствием.

Теперь это точно была потеря целомудрия. Независимо от того, какая часть секса за нее считается.

Отодвинувшись, Хастур слизнул с ладони сперму Гавриила. Вкус был довольно приятный, чуть сладковатый, отдавал цветами, но не слишком сильно, не настолько, чтобы это казалось неправильным. Хастуру доводилось пробовать гораздо хуже. Пожалуй, когда Гавриил немного отдохнет, можно будет еще раз предложить ему отсос — может, после того как он получил желаемое, это не покажется такой уж пустой тратой времени.

На всякий случай все-таки осторожно поцеловав Гавриила в лоб, Хастур еще чуть  отодвинулся, и, плюнув в ладонь еще одним сгустком слизи, обхватил пальцами собственный член. Ему не потребовалось много времени, чтобы кончить и самому. Оргазм вышел не самый яркий, но это не было так уж важно — сложные душевные ощущения перекрывали все физические полностью.

Хастур вытер руку об собственное плечо и сел рядом с Гаврилом. Тот немедленно придвинулся ближе и положил голову ему на колени с таким видом будто это было самое нормальное, что только можно себе представить.

Если бы Хастур быть чуть меньше уверен, что это все испортит, он бы завизжал от неожиданности.

Ему случалось много раз целоваться и обниматься, но еще ни разу никто не клал ему голову на колени. Тем более — архангел.

— Я думал, это будет гораздо больнее, — признался Гавриил, закрыв глаза. — Очень интересное ощущение. Такое… разностороннее.

Хастур не был уверен, стоит ли как-то на это отвечать, поэтому молча погладил его по щеке, обвел большим пальцем подбородок — и, именно в этот момент Гавриил неожиданно повернулся, чтобы поцеловать ему руку.

Руки, конечно, Хастуру раньше целовали несколько раз — некоторые мужчины были уверены, что общение с дамой нужно начинать именно так, как бы дешево ни стоила ночь в ее компании. Но это была совершенно другая ситуация. Гавриил знал, что Хастур — демон. А демонам руки так просто не целуют, демонам его статуса — вообще не целуют, для такого нужно быть как минимум бароном, хотя, учитывая то, что речь шла об архангеле, может, даже маркизом. Короче, Дагон бы просто развоплотилась на месте, если бы такое увидела.

Но сейчас никто их не видел. И Хастур решил, что будет гладить Гавриила сколько угодно, не опасаясь вопросов, а если тому захочется целовать руку в ответ — то пусть целует.

— Тебе идет эта стрижка. Так гораздо лучше, чем с челкой.

— Правда? — безмятежность сменилась живым любопытством. Даже каким-то слишком уж живым. — Мне тоже кажется, что челка выглядит немного вульгарно, но этот пробор…

Гавриил явно планировал подвести разговор к комплиментам, и, выбирая подходящий путь, задумчиво нахмурился. При взгляде сверху складка между бровей выглядела еще более  очаровательно.

— У тебя прекрасный лоб, и мне нравится, когда он открыт. — Хастур провел ногтем вдоль линии роста волос, немного приподнимавшейся над висками. — Знаешь, то, что твоя красота была создана чуть увядающей…

— Я сейчас обижусь, — предупредил Гавриил. Почему раньше он так не делал? Было бы гораздо проще.

— Тебе же можно говорить, что я пахну цветами.

— Но ты действительно пахнешь цветами.

Хастур подумал, что мог бы парировать это чем-то вроде «А у тебя действительно есть морщины на лбу, и они очень красивые», но не стал. Наполовину из-за того, что Гавриил мог подобный комплимент и не оценить, наполовину — из-за того, что уважающий себя демон не должен заниматься такой ерундой.

— Ты такой славный. Это так несправедливо, что ты не ангел.

Уважающий себя демон должен воспользоваться этим моментом и примерно сейчас посмеяться над такой глупой потерей целомудрия, а заодно и над всякими комплексами. Особенно теми, что касаются попыток выпросить пару приятных слов о своей внешности. И над отсутствием мозгов, конечно. И над комплексами по поводу отсутствия мозгов. Не стоит упускать возможность нанести удар архангелу, находящемуся в таком уязвимом состоянии, — а сомневаться в уязвимости Гавриила сейчас не приходилось.

Похоже, Хастур все же не был таким уж уважающим себя демоном.

Он осторожно потер пальцем складку между бровей Гавриила, но она не разгладилась, а, наоборот, стала глубже. Возможно, тот все же думал о чем-то посерьезнее выпрашивания комплиментов.

— И что теперь?

— Не знаю, — Хастур пожал плечами. Он и примерно не представлял, какое тут может быть «и что теперь». Мог бы попытаться попросить жабу подкинуть пару вариантов, но она, как всегда после секса, уютно свернулась и уснула. — Как себя чувствуешь?

— У тебя есть вода?

В принципе, была — грунтовые воды давно уже проложили себе путь в подвал здания и сейчас струились по полу мирным ручейком, возвращаясь в землю через трещину в бетонной плите.

— Она не очень чистая. Тебе не понравится.

Гавриил медленно приподнялся, осматриваясь с таким видом, будто всерьез надеялся увидеть кувшин чистой воды, совершенно случайно забытый кем-то у окна.

— Жаль. Это помогло бы мне прийти в чувства. — Расслабленные интонации постепенно сходили на нет, Гавриил явно возвращался к своему обычному настроению.

— У меня, кажется, есть пачка сигарет, — Хастур задумчиво ощупал карманы, пытаясь найти там хоть что-нибудь сколько-нибудь успокоительное. Многие носили с собой что-то подобное — это помогало устанавливать контакт с людьми перед искушением. У Лигура, например, всегда была при себе фляжка с водкой, а у Богула — жевательные конфеты со взрывающейся карамелью. — Полпачки. И сушеные крысы. Хочешь крысу?

— Я не ем человеческую еду. Это отвратительно.

Судя по демонстративно презрительному тону, Гавриил решил вернуться к обычному настроению полуторатысячелетней давности. В этом была своя логика: лишившись целомудрия, которым так гордился, он, очевидно, стал чуть меньше Гавриилом и теперь должен был компенсировать разницу, став чуть больше Гаврилом в какой-то другой области.

Это не могло помешать Хастуру все-таки воспользоваться таким идеальным моментом для искушения.

— Люди не едят сушеных крыс. Особенно после секса.

— Не думаю, что крыса может заменить стакан воды.

— Ты задействуешь свое тело, перекроешь одни ощущения другими, — Хастур осторожно потянулся за отложенными в сторону крысами. — И это точно самое нецеломудренное, что ты можешь сейчас сделать: съесть мясо убитого животного. Ты же хотел лишиться своего целомудрия, так?

— Не уверен, что еда связана с целомудрием, но… — Гавриил снова приподнялся, плавно повернувшись, и, видимо, чтобы не потерять равновесие, оперся рукой о бедро Хастура.

Устроившись удобнее, руку он не убрал, только перестал наваливаться на нее всей тяжестью — что было кстати — и осторожно сдвинул чуть выше. Это не была настоящая ласка, скорее некое неуклюжее ее подобие, но Хастуру оно все равно показалось очень захватывающим.

Демонам, насколько он знал, не полагается радоваться, когда их гладят, но Хастур решил, что может записать себя в исключения. И вообще: жабе нравится, когда ее гладят. Чем он хуже?

— Уверен, ты хочешь попробовать.

Во взгляде Гавриила явно читалось любопытство. Он был полон сомнений, и это делало его особенно расположенным к искушению. А искусить сомневающегося архангела — это даже лучше, чем унизить. И гораздо безопаснее.

— Ты сегодня уже согрешил, хуже не станет, — со всей уверенностью добавил Хастур.

Гавриил осторожно взял крысу и сжал ее в руке, будто прощупывая хрупкие кости.

Настало время для сокрушительного удара:

— Или ты слишком нежный для этого?

— Ничего подобного! — возмутился Гавриил и, в доказательство своих слов, откусил крысе голову. Череп громко хрустнул на зубах.

Несколько секунд он молча жевал, похоже пытаясь прочувствовать вкус полностью, а потом, со все таким же сосредоточенным видом проглотил. Хастур спросил себя, как вышло, что он раньше никогда не пробовал более настойчиво предлагать Гавриилу крысу. Или каких-нибудь личинок. Может, ему бы понравилось. Опарыши в Тамбове были просто отличными, и тот сам к ним проявлял интерес. Наверное, надо было в предыдущих случаях не сдаваться после первого отказа, а рассказать о плюсах еды побольше.

Лучше поздно, чем никогда.

— Ну как?

— Странно. И это определенно очень порочно.

Было вернувшаяся отстраненность снова отодвинулась куда-то назад. Несколько секунд Гавриил молча жевал, сосредоточенный на этом непривычном процессе. Хастур подумал, что сейчас был бы неплохой момент для легкого поцелуя — в висок, например, но так и не решился это сделать. Достаточно на сегодня впечатлений для них обоих.

Откусив еще кусок крысы, Гавриил отложил оставшуюся половину в сторону.

— Из меня все еще вытекает твоя слизь, — поделился он. — Интересное ощущение. Мне стоило попросить тебя эякулировать внутрь, но, боюсь, в тот момент я слишком увлекся процессом.

Удивительно, но даже о подобных вещах он говорил с таким невинным видом, как будто ничего более естественного для ангела и быть не могло. По какой-то причине он переносил потерю целомудрия гораздо легче, тем поцелуй. С другой стороны, может, он просто еще не осознал, что именно произошло — с самим Хастуром такое тоже бывало.

— А сколько раз тебе нужно эякулировать, чтобы мой живот раздулся от принятого семени? Я видел такое в порнофильме, но там был пони. И трое мужчин. Ты один… думаешь, много времени на это уйдет?

Это был один из самых странных вопросов, которые Хастур слышал за последние несколько десятилетий. Но менее странный, чем насчет Ханны Монтаны.

— Точно много. Даже с чудесами. Не думаю, что до заката управлюсь, не навредив тебе.

— А сколько осталось до заката? — Гавриил повернулся к окну. — Господи, мне давно пора уходить!

Он буквально взвился с места, и очищающие тело чудеса взметнулись по его коже вверх, бесследно убирая все следы случившегося. Хастур поднялся вслед за ним и на пару шагов отошел, чтобы не мешать.

Оделся Гавриил, впрочем, уже без спешки, старательно застегнув каждую пуговицу и повязав галстук заново, вместо того, чтобы просто поправить распущенный узел. Еще одно доказательство того, что простые решения для него не существовали.

— Может, в другой раз, — Хастур пожал плечами, наблюдая за тем, как Гавриил старательно отряхивает абсолютно чистый шарф, прежде чем с показной небрежностью накинуть его на шею. Невинность, любопытство, расслабленность, тревога — все разом оказалось упрятано под непробиваемую броню сплошного совершенства.

— Не будет другого раза, — неожиданно тихо сказал Гавриил. — Война небес и ада, помнишь? Мы вряд ли снова увидимся.

Такой момент упускать было бы глупо. Ни один демон, если только не хочет потерять последнее уважение к себе, не должен закрывать глаза на такую возможность оскорбить высшее небесное существо. Даже если после этого, как в Аризоне, все помещение выгорит изнутри.

— Еще немного и расплачешься как ребенок.

Может, это и было преувеличение, но не особо большое. Гавриил выглядел грустным. У него даже глаза блестели. В первую пару сотен лет после понижения в звании это хотя бы было забавно, а сейчас он казался просто жалким, каким бы дорогущим ни было его пальто.

— Небеса не победят в войне. Вы же ангелы, половина из вас и драться-то не умеет.  — Как  и половина демонов, но у них все-таки был Иеремиил. — Так что насчет моей смерти можешь не переживать. Мы одержим победу, поднимемся на небеса и сожжем всех ангелов в адском пламени.

— Ага, — кивнул Гавриил, и это, вероятно, был первый в истории случай, когда он сказал «ага». — Может и так.

Он прижал к себе перекинутое через руку пальто, резко развернулся на каблуках и исчез с коротким звуком электрического разряда.

— Какой же он тупой, черт возьми, — сказал Хастур вслух, потому что тишина неожиданно показалась ему пугающей. В плохом смысле. — Как будто не ясно, чем все закончится.

Демоны победят. И сожгут всех ангелов.

Вообще всех.

И Гавриила, конечно, тоже. Он больше не будет втаскивать Хастура в идиотские споры и ни с того ни с сего повышать на него голос. И не будет больше его дурацких напрягающих улыбок. И раздражающего ангельского упрямства. И невероятной глупости, определенно обостряющейся с каждым годом. Потому что самого Гавриила больше не будет. Никогда. Совсем.

Хастур сел на свой помятый плащ, рядом с недоеденной крысой, и расплакался как ребенок.

▼…И сразу после⬍

У Табриса были очень простые планы на ближайшее время после конца света: напиться, позвонить Варахиилу и убедиться, что наверху все спокойно, никаких лишних угроз, напиться еще раз, позвонить в секс по телефону. Не обязательно именно в этом порядке, но более или менее так.

И, последний, кого он ожидал увидеть, войдя в свою квартиру в Сиэтле, — квартира была довольно-таки секретной, хоть и не наравне с домом Джеки и Лоры, — так это Гавриил. Точнее, большой мрачный стог перьев на своей софе, в котором за несколько секунд удалось опознать завернувшегося в крылья Гавриила, но первоначальный пугающий эффект никуда не делся.

— Привет? — Табрис подошел ближе, перебирая в голове подходящие отговорки на случай любых неприятностей. — Ты в порядке? Знаешь, если тебя что-то расстроило, у меня есть ящик польской водки, от Гезарии. Ну, и кокаин, но тебе типа не стоит с такого начинать.

Гавриил медленно убрал крылья. Вид у него был странный и немного помятый — что, в принципе, нормально, учитывая все случившееся.

Табрис избегал возможности получать информацию напрямую, потому что обычно с информацией вместе можно было получить что-нибудь еще, вроде удара по лицу. Но у него были друзья, которые обычно охотно делились увлекательными историями. О том, примерно почему не состоялся конец света. О том, что Азирафель не горит в адском пламени — насчет этого у Табриса были небольшие подозрения, но пока что он их проверять не собирался, — поэтому просто уволен без выходного пособия. О том, что Иегудиил, как оказалось, планировала предоставление политического убежища всем потомкам Фануил, а это здорово смахивало на создание персональной армии омерзительных тварей.

Очевидно, Гавриил был довольно близко к эпицентру всей этой хрени и неудивительно, что после всего пережитого он решил замотаться в свои крылья. Удивительно, что в квартире Табриса.

— Я в порядке, мне нужно с кем-нибудь обсудить пару вопросов, и ты — единственный вариант. С Азирафелем мне не стоит общаться, А Тамиэль… Помимо всего прочего, а я, конечно, не стал бы обсуждать такие личные вопросы с демоном, она сейчас занята. Со мной кое-что случилось. И мне нужен совет. При условии, конечно, что ты обещаешь мне не поступать с полученной информацией дурно.

Он скрестил руки на груди и беспокойно улыбнулся.

— Я не знаю, что ты хочешь услышать, но давай так: я торжественно клянусь, что не стану шантажировать тебя тем, что узнаю, а если я сейчас соврал, то пусть меня на год оставят без сладкого.

— Я говорю серьезно, — взгляд Гавриила стал еще более строгим. — Либо ты не будешь мудаком, либо тебя ждут самые большие неприятности из возможных.

— Я бы не стал делать доводить до падения. Типа, если я паду, то в твоей новой свите будет сто процентов падений, а это даже больше, чем у Люцифера и…

— Заткнись.

Наконец, Табрис понял, что именно выглядело странно. Гавриил был одет небрежно. Не с показной небрежностью, которая ему очень нравилась, а так, будто на середине выбора наряда ему вдруг стало все равно, насколько сочетаются всякие цвета со странными названиями, вроде «орхидейный» и «гелиотроповый», и не выглядит ли пошло галстук в мелкий горошек.

— Ладно, что с тобой случилось? Обещаю не быть мудаком.

— Я сделал глупость из-за всей этой суеты с концом света, и не знаю, что делать дальше. — Гавриил драматично вздохнул, прежде чем признаться: — Я лишился целомудрия.

Вот это трагедия. Табрис с трудом удержался, чтобы не фыркнуть.

— Надеюсь, с хорошим парнем? Это был парень, да? Я давно догадывался, и я уверен, что ты подцепил себе кого-нибудь симпатичного. Но, знаешь, если это оказался какой-нибудь ублюдок, то не принимай близко к сердцу, в море полно рыбы, уж я-то знаю и…

— Мне не стоило заводить этот разговор, — сухо ответил Гавриил.

Он задумчиво огляделся, встал с софы и отряхнулся с таким видом, будто здесь вправду было грязно.

— Где здесь поблизости продают животных? Мне… — он приложил руку куда-то в район желудка и замер на несколько секунд. — Мне определенно не нужно есть, но я хочу.

Табрис и сам одно время думал попробовать убедить Гавриила, что раз у него есть перья, значит ему понравится корм для птиц, но, похоже, кто-то его опередил.

— Это демон. Тот парень, с которым я… Думаю, ты понял. И он… Знаешь, он совсем не был жестоким. А ведь так было бы проще. — Эта фраза, похоже, далась Гавриилу с огромным трудом.

— Только не говори, что ты типа надеялся, будто его убьют и тогда трах не будет считаться.

— Что? Нет. Господи, я даже не думал об этом в таком разрезе. Я… знаешь, конец света — немного пугающая идея, даже если ты уверен, что выживешь и будешь править землями праведников. Думаю, я перенервничал из-за этого.

Ага, кто-то боялся навсегда остаться девственником. С ума сойти. Табрис бы посмеялся, но ему определенно не нравится несчастный вид Гавриила, и ухудшать ситуацию он не хотел.

— Но это даже не самое плохое. Гораздо хуже то, что, кажется…  — Гавриил на пару секунд стиснул челюсти с такой силой, что Табрису послышался треск зубной эмали. — Ты когда-нибудь влюблялся в женщин, с которым спал? Всерьез влюблялся? Есть способ точно понять, случилось это или нет?

Понятно, трагедия была не в том, что Гавриил занялся сексом и ему понравилось, а в том, что он захотел все это сделать по любви. Не то, чего Табрис ожидал от Гавриила, но и ничего сверхъестественного.

Табрис мучительно пожалел, что не может прямо сейчас отправиться домой, к Джеки и Лоре. Туда, где он изливает душу и ноет о том, как его жизнь пошла не так. Слушать о чужих проблемах у него не очень выходило.

— Зоомагазин в трех кварталах к центру, но насчет остального — без обид, но я не Тамиэль, я из всех чувств знаю только похмелье. — В чем Табрис был уверен, так это в том, что Гавриилу не нужно знать ничего о чужих чувствах, ему от этого станет хуже.

Тот развернулся и направился к выходу, но в паре футов от двери остановился. Ладно, похоже, ему действительно было хреново.

— Он любит говорить о моей красоте. Никто больше не говорил мне, что я красив.

— Гавриил, тебе, типа, постоянно говорят, что ты красивый. Только при мне подобное случалось раз восемь, а мы не особенно много общаемся. Я думаю, люди тупо используют это слово, чтобы тебя описать. В одном ряду с «высокий, но не слишком» и «немного за сорок». Не придавай…

— Нет, у моего демона это звучит по-другому. — «Мой демон» прозвучало высокопарно даже по меркам Гавриила. — Когда он это говорит, он имеет в виду нечто большее. Я не глупец. Я понимаю, что на самом деле никому на небесах никогда не нравился.

Господи боже, кто это и что он сделал с Гавриилом?

— Я не знаю причин. Может, я слишком усерден в своей работе. Может, другие мне завидуют. Может, мое желание следовать небесным законам кому-то кажется вызывающим.

А, нет, все в порядке, Гавриил на месте.

— Слушай, у меня есть идея. Я же пропащая душа, так? Сверху донизу одни грехи и непонятно, на чем крылья держатся. — Гавриил смерил его осуждающим взглядом и Табрис захотел увидеться с Джеки еще сильнее. Покурить, поболтать о всяком. — И типа когда я делаю что-то, чего ангел делать не должен, все такие просто «это же Табрис».

— Именно.

— Позвони Азирафелю с моего номера. Все решат, что ему звонил я, наверняка потому что хотел продавать наркотики через его магазин или что-то в этом духе, это же я. А ты с ним поговоришь про все свои проблемы. Всякие «когда он говорит, все звучит иначе» и прочая сентиментальная чушь — это по его части. Люди постоянно такое в книгах пишут.

Помогать Гавриилу с душевными переживаниями — все равно что помогать крокодилу вылечить зубную боль: очень благородно, но после тебе, скорее всего, понадобится помощь нескольких врачей, в том числе психиатра. И новые пальцы. Так что Табрис не горел желанием заниматься чем-то в этом духе.

— Превосходная идея. Я знал, что ты найдешь решение. Кстати, а ты все еще общаешься с Гагаллим? Это ведь ей вручили новых ангелов?

— Праведников с привилегиями? Ну да, типа, это ее. Хотя если честно, она эту работу просто терпеть не может, говорит, лучше бы проверяла дальше города на наличие грешников. Говорит, престолам такое больше подходит, чем возня с новичками.

— Мне, возможно, понадобится услуга от одного из ее подопечных. Надеюсь, ты сможешь это устроить. — Гавриил наконец-то звучал как Гавриил: спокойно и самоуверенно. Табрис не сказал бы, что это вселяет в него оптимизм, но по крайней мере, мир уже выглядел немного менее накренившимся. Даже если Гавриил просто притворялся пришедшим в чувства. — Три квартала к центру — это налево или направо от твоего дома?

— Налево. Я поговорю с ней, если объяснишь мне, что именно тебе нужно.

— Позже, — ответил Гавриил и скрылся за дверью.

Отлично. Насчет звонка Варахиилу — не факт, но напиться точно Табрис успеет.

Конечно, Гавриилу было далеко до Джеки, но Табрис определенно испытывал к нему больше теплых чувств, чем к любому из предыдущих начальников, хотя он сам себе бы в этом не признался. Может, тот и вправду где-то был ему как отец. Глупый и несговорчивый, но так уж оно бывает.

+++

После конца света все ощущалось иначе. Даже парковые утки клевали брошенные им вареные овощи как-то по-другому. Но некоторые вещи остались неизменными, к счастью или нет.

— Ты опять копался в моем телефоне.

— Естественно. Я же обязан приносить горести и страдания.

Азирафель мог бы спросить, как Кроули нашел на это время время посреди апокалипсиса, но посчитал, что это будет неуместно.

— Что ж, тебе удалось. Ты мог хотя бы подобрать новые рингтоны так, чтобы было понятно, кто звонит? Я не прошу никого не переименовывать, но…

— Я подобрал их идеально.

— И как я должен был понять, что песня о примадонне, винящей других в своих неудачах, играет когда мне звонит Гавриил?

— У тебя в записной книжке есть кто-то, кому она подошла бы больше?

— Не считая половины рая? Ты сам, например.

— Слова могут ранить, между прочим. Для себя я  подобрал что-то более стильное.

— Для себя ты подобрал ужасно звучащий синтвейв.

— Тебе не нравится El Huervo? Мое сердце разбито.

— Мое тоже. Магазин остался в жутком беспорядке после случившегося, и мне потребовалась пара минут, чтобы найти телефон. А Гавриил позвонил в четыре утра.

— Он всегда был ранней пташкой.

С этим спорить не приходилось: более раннюю пташку представить себе было трудно. Даже к Деве Марии он заявился с благой вестью за полчаса до рассвета и перепугал бедную девушку настолько, что малыш Иисус едва не стал выкидышем. Справедливости ради, дело было скорее не во времени визита, а в самом факте появления в спальне незнакомого мужчины. И в том, что Гавриил одевался как римлянин. По слухам, он еще и назвал Марию «человеческой самкой», но Азирафель этим слухам предпочитал не верить. Он был не самого высокого мнения о Гаврииле, но не до такой степени.

— И зачем же он звонил?

— Сказать «я не должен с тобой разговаривать» и повесить трубку.

— Мне стоило больше постараться, подталкивая Хастура к нему. Честное слово, они бы стали прекрасной парой.

Кроули был прав.

В сущности, им обоим стоило бы стараться больше — или, наоборот, не вмешиваться. Может, Гавриил и не заслуживал сочувствия — положа руку на сердце, он был одинаково ужасен во времена падения Люцифера, изгнания Адама и Евы, распятия Иисуса и подготовки к концу света, — но хоть немного помочь ему избежать особенно болезненных ударов было бы правильно.

— Судя по твоему выражению лица, это не конец истории.

— Конечно же нет. Он звонил мне еще пять раз.

— Черт подери.

— С номера Табриса.

— Черт подери снова.

— Именно. Если бы я не ненавидел «Mambo Number 5» до этого, то возненавидел бы теперь. — Впрочем, эта песня со всей возможной точностью подходила Табрису, здесь Кроули никак нельзя было отказать в верном выборе.

Азирафель не то, чтобы не любил Табриса. Это было бы преувеличением. Скорее он считал, что держаться от Табриса подальше — разумное решение, если не хочешь оказаться неожиданно втянут в аферу с шантажом и подлогом, затеянную им от скуки. Табрису постоянно было скучно, он никогда не знал, чего хочет, и бесконечное множество раз прикладывал свой, несомненно, острый ум к навлечению неприятностей на себя и окружающих.

Это с равным успехом могло быть совпадением и частью божественного плана, но в самом факте сомневаться не приходилось: в свите каждого архангела была доведенная до абсолюта его копия. Зепар был большим Селафиилом, чем Селафиил, а Астарот — большей Михаил, чем Михаил. И почти все эти бета-архангелы с треском пали в первую пару тысяч лет после сотворения Земли. Было лишь одно исключение, которое наверняка уберегло небеса от больших бед.

Табрис был большим Люцифером чем Люцифер, но он остался на небесах, чтобы докучать другим ангелам, уклоняться от своих обязанностей, пить и распутствовать. Так что да, рингтон с навязчивой песней о ночных похождениях подходил ему на гораздо большем количестве уровней, чем могло показаться на первый взгляд.

— Пять? Похоже на настоящее отчаяние.

— Это не смешно. Ко мне как раз заходила миссис Макдугал, которую ты, возможно, помнишь. Любительница Китса и валлийских кулинарных книг. Я не смог отойти от нее на время одного разговора, и  теперь она считает, что у меня есть маленькая дочь, недавно впервые поцеловавшаяся с мальчиком. Или даже что я — педофил, очень неуклюже пытающийся успокоить жертву.

— Не думаю, что я хочу узнать, почему она пришла к подобному выводу.

— Тебе придется. До того, как исправить последствия твоего вмешательства, я услышал эту проклятую песню четыре раза до того, как сменил рингтон, и ты узнаешь, почему, хочешь того или нет.

Азирафель никогда не считал себя противником прогресса. Люди изобрели множество потрясающих вещей, и одной из них были мобильные телефоны.

Но, видит бог, после того как он сам, его магазин и весь мир вокруг едва не были уничтожены, Азирафель предпочел бы заняться примерно чем угодно, кроме возни с настройками телефона. К тому же, какова была вероятность, что кто-то позвонит больше трех раз за день?

— Сначала Гавриила интересовали признаки скорого появления нефилимов.

— Тебе стоило дать ему мой номер, я знаю самый лучший признак: Азазель ходит кругами по всему аду, заводит разговоры буквально с каждым встречным, и обязательно невзначай вворачивает «а сегодня кто-то трахнул ангела» между репликами. У него какой-то странный фетиш.  Кстати, за последнее время такое случилось целых пять раз, так что, возможно, Гавриил не так уж неправ.

— …Затем он перезвонил, и, заверив меня, что этот вопрос никак не связан с предыдущим, уточнил, мог ли «чисто гипотетически», — Азирафель изобразил пальцами кавычки, —  он забеременеть, если у него нет матки и яичников. И если точно не мог, тогда почему ему грустно, холодно и хочется есть. Может ли это быть связано с потерей целомудрия, было ли так у меня и другая подобная чушь.

— Я так полагаю, именно это услышала миссис Макдугал? Тебе стоило включить громкую связь. Это бы повлияло на ее картину мира, но, по крайней мере, у тебя не появилась бы воображаемая дочь. Или у этой дочери был бы очень низкий голос.

— Спустя час Гавриил перезвонил снова и спросил, не знаю ли я, случайно, сколько крыс он может съесть за неделю без риска потолстеть. Я не знаток восточной кухни, но из чистого любопытства попытался узнать, о каких именно крысах идет речь, как приготовленных, с какими специями, под соусом или без. Должен заметить, он очень ловко ушел от ответа, и я в качестве компромисса, сказал, что если крысы не живые, то от десятка за неделю с ним вряд ли что-то случится.

— А потом он позвонил в четвертый раз и спросил, где купить красивое, но целомудренно выглядящее нижнее белье?

— Нет. Четверть часа спустя он уточнил, насколько рискованно превышать квоту в десяток крыс, изменится ли ситуация, если их будет, скажем, дюжина. Пришлось солгать ему и сказать, что на дюжине нужно срочно остановиться.

— Боюсь даже представить, что за драма таилась в пятом звонке.

— Он спросил меня, как разговаривать с демонами.

— О.

В сущности, это был очень простой вопрос, но наиболее очевидный ответ — «так же, как со всеми остальными» явно не подходил.

— Вряд ли ему бы где-нибудь на небесах встретился советчик лучше.

Несомненно. Наверняка многие ангелы время от времени общались с демонами, по тем или иным причинам, — но ни один из них не рискнул бы признавать это вслух.

Из вежливости Азирафель пропустил ту часть разговора, где Гавриил делился гипотезами насчет их с Кроули отношений — «ты единственный знакомый мне ангел, который спал с демоном, но не подумай, что я тебя осуждаю» и все в этом духе. Связанные с сексом вещи всегда были для Гавриила больной темой, и, похоже, потеря целомудрия не особенно помогла.

— Например, он хотел узнать, можно ли у демона просить прощения, или это у вас считается оскорбительным.

— Гавриил хотел узнать, как просить прощения? Ты не думал, может быть, конец света все-таки наступил?

Азирафель пожал плечами. Несмотря на ее очевидную ошибочность, ему нравилась популярная среди людей мысль о том, что конец света — явление субъективное. И для некоторых он наступил, а другие его даже не заметили.

— Я сказал, что пусть просит прощения, если считает нужным, но главное — пусть выслушает ответ и примет его, каким бы тот ни был.

— И ты думаешь, это сработает? По-моему, слишком сложная инструкция для Гавриила.

— Я добавил «надень что-нибудь красивое», чтобы ему было проще. Пусть хотя бы попытается стать счастливым.

Кроули хмыкнул в знак согласия.

Данные им в свое время описания были слишком расплывчатыми, исходя из них невозможно было сколько-нибудь точно предположить, сделает ли Гавриила счастливым этот Хастур или нет. Но возможность подобного исключать было нельзя.

Впрочем, откровенно говоря, прямо сейчас шансы Гавриила на счастливые отношения занимали Азирафеля меньше, чем молодой селезень, в третий раз подряд упускавший кусочек цукини.

+++

— Должно быть, в аду сегодня недосчитались демона. — Раздался у Хастура за спиной низкий, чуть хриплый и давно знакомый голос. — Потому что какое-то ссыкло торчит в этом клоповнике.

— Что ты…

— Какого хера, Элвис? На земле миллиарды кабаков, а ты решил отпраздновать просранный апокалипсис в какой-то дыре посреди макаронного царства. И ты даже не бухаешь. Я разочарован.

Бар находился ближе всех к тому месту, где они с Гавриилом впервые поговорили, но Хастур точно знал, что не будет сообщать эту информацию Эйнджелу.

На самом деле, бар был довольно уютным и жабе здесь нравилось. Темно, немного влажно. Мало посетителей — собственно, сейчас, кроме Хастура и Эйнджела, в зале был только старик, сидевший, привалившись боком к стене, глядя на полупустую пивную бутылку — остальных возможных посетителей отпугивало отсутствие англоязычного меню, мрачный вид бармена и тянувшийся со стороны туалета запах мочи. Старик чем-то смутно напоминал Поплия, и, скорее всего, тоже собирался умереть в ближайшие несколько часов. Наверняка у него будет сердечный приступ по пути домой. Хастур неплохо чуял такие моменты.

— У меня есть для тебя целый поезд идиотских писем и посылок. Во-первых, от Женщины-Змеи…

Эйнджел не изменил привычке называть всех как угодно, только не по имени, и когда речь заходила о демонах, отследить логику было совершенно невозможно.

— «Извини, что убил твоего кузена или кто он там, но это была самооборона, целую, Кроули», — с выражением зачитал он надпись внутри открытки, на обложке которой один мультяшный кролик дарил другому букет ромашек. — «Постскриптум: мое место освободилось, так что у тебя есть шансы». Еще письмо от Маленькой Мисс Счастье: «Богул говорит, ты довольно терпеливый. Это замечательно, потому что Гавриил бывает немного трудным, и если ты не готов…» Короче, сам читай эти сопли. Тут три листа писанины.

Он грубо запихнул письмо обратно в конверт и кинул в сторону Хастура. Конверт ударился об его сложенные руки.

— Зачем ты здесь?

— Знаешь, Элвис,  иногда ты тупее овцы, которую мой дедуля трахнул в Алабаме, когда ему было четырнадцать. Ладно, давай подъезжать к самому главному. Иди сюда, — он наклонился к Хастуру через покрытую разводами столешницу и тот неохотно подался навстречу: его жизнь все равно катилась непонятно куда, хуже стать не могло. — От меня и Полковника Сандерса…

Эйнджел быстрым движением вытащил из нагрудного кармана небольшой значок и приколол его к лацкану пальто Хастура.

— Почетное второе место в гонке, — торжественно объявил он.

— Что?

— Полковник Сандерс…

— Кто?

— Азазель. — Вздохнув, Эйнджел посмотрел Хастуру в глаза и явно прочитал в них немой вопрос. — Потому что у него дохера крылышек. И он черный. Не отвлекай. Короче, помнишь, Полковник Сандерс устраивал у вас гонку — кто быстрее трахнет архангела, тот и молодец? Ты занял почетное второе место, поздравляю. Держи свой значок, носи с гордостью.

Забавно. На фоне всей этой истории с концом света, Хастур как-то не то, чтобы забыл, но вытеснил мысли о пари на самый задний план, и не связал их с тем, что произошло на бойне.

Интересно, кто успел раньше него и когда именно? Хотя нет, не особенно интересно.

— Полковник Сандерс сказал, что приза не будет, — предупредил Эйнджел. — То есть кроме самой игры в бильярд с королевой школьного вечера.

Хастур рассеянно кивнул. Вообще-то ему сейчас меньше всего было нужно еще одно напоминание об истории с Гавриилом.

Все, чем он когда-либо занимался, закончилось или потеряло всякий смысл: статус Мора как всадника вряд ли будет в ближайшее время восстановлен, апокалипсис не состоялся, рассчитывать на поддержку Лигура теперь не приходилось, и, что хуже всего, теперь у него не было никакой необходимости соблазнять Гавриила. А еще тот наверняка уже понял, какую глупость сделал тогда на скотобойне и в ближайшие лет триста даже не спустится на землю.

И уж точно он не захочет снова видеть  Хастура, учитывая то, что тот, так жестоко воспользовавшись моментом слабости, лишил его целомудрия. Того, чем он так гордился, что любил в себе больше всего.

Лилия сада господня втоптана в грязь и никогда больше не станет прежней.

— Вообще я не ожидал, что ты чего-то добьешься, и Полковник Сандерс, если честно, тоже. Но, наверное, пора бы переходить к делу. — Эйнджел вытащил из кармана спичечный коробок с жевательным табаком и положил порцию себе в рот. Длинная черная многоножка пробежала по его пальцам — жаба нашла ее вид очень занимательным — и скрылась в рукаве. — Мы тут пересеклись со Шкетом. Парень неплохо устроился, хотя в голове у него по-прежнему опилки.

Хастур подумал, что, возможно, зря не заказал себе чего-нибудь выпить. Он не любил спиртное, но иногда оно действительно помогало.

— Словом, у Шкета есть одна подружка, там, наверху, а у нее есть давний приятель, и ты наверняка знаешь, как муравьи бегают стайками. У того приятеля есть начальник, который абсолютный идиот, и к тому же влюблен в одного демона. И тот демон тоже тот еще идиот, но, к счастью, у него тоже есть один друг… — Эйнджел шумно всосал слюну сквозь стиснутые зубы. — И если честно, то я жду момента, на котором ты спросишь «Что?».

— Что?

Эйнджел улыбнулся, откидываясь на спинку стула, вытаскивая из кармана потертый мобильный телефон.

— Мисс Сентябрь хочет с тобой поговорить. И если ты не против, то я сейчас отправлю Шкету сообщение, и через минут пятнадцать, если не заблудится по дороге, Мисс Сентябрь будет здесь. Если ты хочешь его увидеть, конечно. Только решай поживее, время не резиновое.

Вариантов было много, больше чем хотелось бы. Это мог быть тупой розыгрыш — Эйнжел вряд ли стал бы участвовать в чем-то таком без личной выгоды, но если ему сказали что это поможет повышению до демона, мог и согласиться. Но если это не розыгрыш и Гавриил правда хочет его увидеть, то с ним придется говорить о случившемся. Просить прощения как-нибудь. А, может, он вообще хочет отомстить за произошедшее грязное надругательство и попытается убить Хастура: небеса ведь не против войны, а мертвый демон, пусть даже всего лишь полукровка — не то, что ад может оставить без внимания.

Собственно, первая война именно так началась — Люцифер прислал к братьям и сестрам парламентеров из числа падших с ним ангелов, и первому же из них Иеремиил пробил череп копьем, не дав даже начать переговоры. Асмодей, увидев это, сказал, что небеса должны заплатить за подобное гнусное убийство, а кто не согласен — пусть поцелует его пернатый зад. И после этого легионы демонов ринулись в бой. Имя парня, которого убил Иеремиил, конечно, никто не помнит. И никто не вспомнит имени Хастура, если Гавриил вырвет ему все внутренние органы, мстя за поруганную невинность.

Жаба незаметно лягнулась, намекая на то, что Хастур зря драматизирует.

Он погладил жабу и, собравшись с силами, кивнул.

— Другое дело. Горжусь тобой, так и знай, — Эйнджел быстро набрал сообщение и отложил телефон на стол.

Хастур посмотрел на значок. Тот был приятного зеленого цвета, круглый, с надписью «ты старался» и маленькой белой звездочкой в середине. Лигур бы умер от зависти: ему и того не досталось.

Чтобы хоть как-то справиться с чувством неловкости, накладывавшемся на тревогу и ожидание, собираясь с ними вместе с отвратительный сэндвич, Хастур снова уставился на старика. Тот, будто почувствовав взгляд, зашелся шумным влажным кашлем. Интересно, что это? Нужно будет запомнить на будущее. Может, найти потом тело и обследовать. В последнее время Хастур мало работал с уже мертвым человеческим материалом, а, может быть, зря.

Лигур, кстати, упоминал, что морги в Штатах могут быть опасными, но особо не уточнял, почему. Впрочем, американцы ели столько антибиотиков, что ни одна интересная болезнь не выживала. Может быть, пришла пора вернуться в Старый Свет. Тем более, вроде бы, несмотря на неприятности с апокалипсисом, планы по ближайшим эпидемиям и стихийным бедствиям никто не откладывал.

Устав от вида кашляющего старика, Хастур перевел взгляд на расслабленно вертевшего в руках телефон Эйнджела. Они особо не общались, но от Богула Хастур знал, что тот встречается с каким-то каннибалом и пытается сделать карьеру в седьмом круге. Хорошо. В мире было не так много существ, которых Хастур мог назвать «своими бывшими», но Эйнджел определенно относился к этой категории и по-своему приятно было знать, что он приспособился к посмертию. Не зря в него было вложено столько сил.

Хастур задумался о том, кого еще мог бы причислить к бывшим, и понял, что особо на ум никто не идет. Как и положено уважающему себя демону, он в основном держался от отношений подальше.

— Ладно, все, свидание устроено, пора в седло, ковбой. Если Шкет нигде ничего не напутал, то Мисс Сентябрь должен ждать тебя в переулке. Вон там, — Эйнджел указал большим пальцем на боковую дверь. — Иди. И не опозорь своего батю, не одному ж ему трахаться с непонятной паранормальной хренью.

Отступать было глупо, а спрашивать, что именно Эйнджел имел в виду — еще глупее, так что Хастур мужественно вышел на улицу, оставив того в баре.

Никаких дурацких розыгрышей: Гавриил действительно ждал именно там.

В переулке, рядом с мусорными баками — почти как в Праге, только здесь не готовили еду, так что пахло только прокисшим пивом, мочой и почему-то собачьей шерстью, — было тесновато. И, возможно, если бы Хастур не привык видеть Гавриила на любом фоне, хоть в джунглях, хоть в римской канализации, он мог бы сказать, что тот выглядит тут неуместно. Слишком величественно для этого фона и так далее, особенно в очередном дорогущем наряде — хорошо хоть, что без шарфика. В спортивном костюме он смотрелся бы тут лучше.

Интересно, а носки на нем опять белые? Хастур наклонил голову набок, подступая на шаг ближе, пытаясь присмотреться, но уже заполнивший переулок жидкий полумрак не давал определить цвет носков точно.

Потом он спросил себя, почему вообще это его так заинтересовало, — но ответить на этот вопрос так и не смог. И, на всякий случай, снова перевел взгляд на лицо Гавриила.

Тот кивнул в знак приветствия, а потом произнес какое-то слово одними губами. Едва заметно вздрогнул. Откашлялся. Облизнулся и на несколько секунд прикрыл глаза, видимо, собираясь с силами.

— Прости, — сказал он, наконец, так тихо, как это только возможно.

— Что?

— Прости, что я назвал тебя мерзкой штукой. Ты не «штука», кем бы ты ни был. Я не должен был так говорить.

— Тогда мне придется попросить прощения за то, что назвал тебя глупым.

— Ты демон, тебе можно.

У Гавриила что-то не так было со здравым смыслом, Хастур давно заметил.

— Я демон, а демонов не задевают оскорбления. — Если их оскорбляет другой демон, по крайней мере, но Хастур не планировал развивать эту тему. Что-то ему подсказывало, что Гавриил не особенно умеет просить прощения и эту часть разговора лучше не затягивать. И вообще: у того был немного несчастный вид, ему определенно стоило немного поднять настроение. К счастью, Хастур точно знал, как. — Ты сегодня очень яркий. Тебе идет.

Пожалуй, этот джемпер был примерно того же насыщенно-фиолетового оттенка, что и рубашка, которую Гавриил носил во Вьетнаме, но другая ткань заставляла цвет казаться более плотным. Или дело было в сиреневом шейном платке с крошечными геральдическими лилиями. И брюках под цвет. Черт возьми, наверное, Гавриил был единственном в мире существом, которое не выглядело глупо в сиреневых брюках. Даже стоя рядом с мусорным баком.

— Значит, тебе нравится? — Гавриил вздохнул с легкой улыбкой и обвел рукой свой наряд. — Что ж, я больше не прежний невинный ангел, которому под стать пепельный кашмир и серебристый шелк. Теперь мне нужны более насыщенные цвета. Раскрепощенные. Более… сексуальные. По крайней мере, в свободное от работы время.

Хастур не был уверен, что понимает, как цвет может быть сексуальным, но мысль о том, что это все — не рабочая встреча, немного успокаивала. Убийство с целью отомстить за отнятую невинность, пожалуй, считалось бы работой.

— Эйнджел сказал, ты хочешь поговорить.

— Да.

Улыбка Гавриила на секунду стала шире, но потом исчезла, он снова шумно вздохнул и поправил платок. Тот чуть дрогнул под его пальцами, геральдические лилии побледнели, потом превратились в ромбы, которые налились темным вишневым цветом и немного разъехались в стороны. Интересно, сколько чудес на это ушло? Раньше Хастуру показалась бы абсурдной подобная трата, но он давно уже начал догадываться, что для Гавриила одежда в частности и возможность хорошо выглядеть вообще, значит очень много. Это что-то вроде создания контролируемого пространства вокруг себя.

— Понимаешь, насчет «Ханны Монтаны»… Жаль, что ты не смотрел, но я попробую пересказать. — Этого стоило ожидать: вместо того, чтобы хоть как-нибудь объяснить случившееся, Гавриил планировал завести очередной разговор непонятно о чем. Хотел бы Хастур понимать, что происходит в этой большой красивой голове. — Это история о поп-звезде, которая скрывает, что на самом деле она — обычная школьница. Ей приходится жить двойной жизнью, но…

— Подожди. Она — обычный человек?

— Ханна — звезда. Но да, технически, она человек. Девочка.

— И выглядит как человек? — ладно, разговор обещал быть по крайней мере интересным.

— Естественно.

— Что именно и как она скрывает?

— У нее есть парик, в котором ее не узнают. Замолчи, пожалуйста, и дай мне договорить. Словом, это для нее очень тяжело — скрывать настоящую себя. И однажды на концерте она срывается, и рассказывает публике все. Кто она. Какая она. Чем она живет и что ее волнует. И все, кто пришел на концерт, говорят, что она должно оставаться звездой. Что они любят ее именно такой. Что им нужна не школьница с ее проблемами и тревогами, а певица, под хиты которой они хотят танцевать. Ведь не важно, какой ты на самом деле, важно, каким тебя видят другие.

Какая-то депрессивная мораль. Возможно, Балам все-таки вложился в этот сериал.

— Я много об этом думал. — В этом Хастур не сомневался: если Гавриила что-то увлекало, он не прочь был потратить на обдумывание много времени. — И понял, что так и есть. Тебя не волнует, что я — могущественный и отважный архангел, ты видишь во мне уязвимое, наивное, глупое существо, которое так легко соблазнить и подчинить своей воле.

— Но… — да, Гавриил был не слишком умен, а порой и наивен, но отказать ему в отваге Хастур никак не мог. Да и насчет уязвимости сомневался.

— И я согласен быть для тебя именно таким.

Во всем этом ощущалась какая-то огромная логическая ошибка, но Хастур не был уверен, что она так уж плоха. Он попытался разобраться в этом наблюдении, но Гавриил неожиданно сгреб его в объятья и прижал к себе так сильно, что выдавил воздух из легких.

— Я хочу, чтобы ты осквернил меня всеми известными способами. — Он поцеловал Хастура в щеку. — Еще раз и еще. — И в мочку уха. — Скажи, что делать, я буду твоей покорной подстилкой. — И в угол нижней челюсти. — Твоей бессловесной игрушкой.

Потом снова в щеку и в подбородок. Это были легкие, быстрые, немного неуклюжие поцелуи, сыпавшиеся с такой скоростью, что даже жаба растерялась. Конечно, Хастура целовали раньше, особенно в разгар эпидемии сифилиса, но подобным образом — ни разу. И прервать происходящее, чтобы указать Гавриилу на некоторые ошибки в его рассуждениях, никак не получалось.

Хастур почувствовал, что кто-то стучит по его спине костяшками пальцев, как обычно стучат в двери.

— Эй, Элвис, я забыл сказать, но тут еще одна штука.

Гавриил нехотя разжал объятия, позволяя Хастуру повернуться к неизвестно когда вернувшемуся в переулок Эйнджелу. Удивительно, как хорошо один неловкий разговор может спасти от другого.

— Мне позволили выйти только до конца ночи, а у них часы приема, сам понимаешь. Короче. Навести Снежка как будет время. Он в доме для престарелых, в пригороде Чикаго. Приют святого Джейкоба. Я записал адрес. — Эйнджел протянул ему мятую салфетку. — Как будет время — заскочи к нему, скажи, что он пидор.

— Ладно. — Никогда раньше Хастур не был так рад возможности подышать.

— И еще кое-что.

Что-то в чертах лица Эйнджела будто перекосилось из-за чего он окончательно перестал походить на человека. Обычно возвышение праведника до младшего демона занимает целую вечность, но он хорошо продвигался. По всей видимости, если в ближайшие годы конец света все же не состоится, в Аду появится первый за всю историю демон с татуировкой «Get Some!».

— Попробуйте быть друг с другом меньшими идиотами. Ей-богу, на вас еще в Наме смотреть было больно.

— Что?..

— Расскажи ему все нормально, Элвис, будь большим мальчиком уже. Или я вам обоим надеру уши, честью своей мамаши клянусь.

А потом он подмигнул, развернулся и ушел с таким видом, как будто и без его подсказок не было ясно, насколько глубоко все зашло в тупик из-за того, что один из них не очень умел говорить, а другой — не особенно хорошо слушал, даже когда старался изо всех сил.

Вообще, Гавриил сегодня уже постарался даже больше обычного, и Хастур ясно понимал, что пришла его очередь.

— Прости, если я сделал тебе больно или…

— Самую малость, но было даже приятно.

— Я не про секс. Я про все остальное. Для меня это тоже сложно. Понимаешь…

Нет, вряд ли ангел мог так просто понять, каково это — стыдиться, что открыл в себе способность любить или желание быть с кем-то нежным просто так, не ради искушения.

— Понимаешь, демоны не влюбляются. Никогда. Ни при каких условиях. Это слишком по-ангельски.

Гавриил, издав какой-то странный, очень отрывистый и очень обиженный звук, поджал губы. По его коже пробежала едва заметная волна бледного свечения.

Это свечение Хастура всегда немного пугало, но на этот раз он заставил себя решительно подступить ближе и положить руки Гавриилу на плечи. Тот сегодня перешагнул через свои трудности и попросил прощения, так что правильно было бы как-то симметрично на это ответить. Например, быть смелым. Хотя бы немного.

— Я ни разу… — Хастур не успел договорить, потому что Гавриил стремительно подавшись вперед, опять его поцеловал, снова легко и нежно. Видимо, он уже понял, что атака внезапными поцелуями работает и отказываться от этого метода не собирался.

— Ничего страшного. Я переживу, если ты никогда меня не полюбишь. Может, так даже лучше. Я буду твоей бессловесной и бесправной подстилкой, я ведь так и сказал, верно? Ты будешь использовать меня для удовлетворения потребностей, и никаких лишних чувств. Не надо этого. Не надо. — Гавриил продолжил целовать Хастура, но теперь в его словах отчетливо звучало беспокойство.

В этот раз, похоже, на спасение от Эйнджела рассчитывать не приходилось.

С одной стороны, Хастур понимал, что нужно объяснить, что именно имел в виду, а с другой — прерывать поцелуи очень не хотелось. Жаба недовольно заворочалась, но Хастур понятия не имел, как ее успокоить.

Наконец, поцелуи закончились, Гавриил подался назад и затих.

Прежде чем открыть глаза, Хастур сказал себе, что если Гавриил плачет, или хотя бы просто собирается заплакать — он отсюда сваливает. Обещать себе быть смелым — круто, конечно, но архангел в слезах — это форс-мажор и обещания можно отменить. В Аризоне все едва не кончилось очень плохо.

— Я не это… — сделав глубокий вдох, Хастур открыл глаза.

Гавриил не плакал. Вид у него все еще был немного встревоженный, но он улыбался, и не так, как когда изо всех сил старался скрыть, что расстроен. Хастур неплохо научился разбираться в его улыбках и был почти уверен: эта вполне искренняя и под ней ничего не спрятано.

— Я знаю, как все исправить, — Гавриил с довольным видом похлопал его по плечу, — я могу тебя всему научить. Мы поможем друг другу: ты научишь меня заниматься сексом, объяснишь и покажешь, как на практике делаются все эти ужасные порочные вещи, а я научу тебя…

Он задумался.

Хастур задался вопросом о том, насколько странно это прозвучит, если он сейчас попросит у Гавриила разрешения поцеловать его между бровей.

— Быть вместе… проявлять к партнеру внимание… держаться за руки… делать друг другу разные приятные вещи… — каждую следующую фразу он произносил со все большей долей сомнения и улыбка потихоньку начала угасать. — Говорить комплименты, конечно. Это важно. Но физические проявления не так уж значимы, если задуматься. Сама по себе любовь вещь довольно простая. Знаешь, ты это просто чувствуешь. Я объясню, как.

Судя по всему, Гавриил сам не особенно хорошо разбирался в любви и вряд ли на самом деле мог что-то объяснить, но почему-то это скорее  обнадеживало, чем беспокоило.

— Не уверен, но, кажется, я уже что-то понимаю.

— Замечательно!

— Нет. В этом нет ничего замечательного. — Гавриил подался вперед, возможно снова планируя атаку поцелуями, но Хастур предупредительно выставил вперед руку, и тот послушно остановился. Кто бы мог подумать, что он умеет быть послушным. — Демоны не влюбляются, не заводят близких друзей, не вступают в брак. Это не совсем запрещено, но… как бы объяснить…

— Неприлично? — это было невероятно ангельское слово, но Хастур вряд ли бы смог найти более подходящее.

— Очень. Это осуждается буквально всеми в нашем обществе. Что бы ты сам сказал ангелу, который трахается налево и направо?

— Я такого знаю, ему бесполезно что-либо говорить.

— Правда?

— Неважно. Послушай, ты же можешь сказать, что я тебя заставил? Если меня спросят о потерянном целомудрии, я так и скажу, и это…

— Не думаю, что с любовью это сработает.

Гавриил опять нахмурился.

Несколько секунд они оба молчали, погруженные в свои мысли. Подумать было о чем: всякие зря сказанные и зря не сказанные слова, обещания и обязательства. Жаба глухо квакнула и Хастур ее осторожно погладил. Она явно тоже устала от этих слишком насыщенных дней.

— Вообще-то может ты прав. Мы не должны встречаться. Тем более, сейчас это опасно. Вся эта история с Антихристом… опять же, не думаю, что должен тебе говорить, но одна из моих младших сестер не пала только потому, что больше никто не хочет заниматься ее работой. Если правда станет известна, на нас могут захотеть отыграться.

Кое-какие слухи до ада уже докатились, так что Хастур примерно представлял ситуацию. Черт знает, что бы ждало их с Дагон, а может быть даже саму Вельзевул, если бы ад был более единодушен — то есть больше похож на небеса. К счастью для всех, кто подготавливал провалившийся апокалипсис, остальные над ними только посмеялись и наперегонки помчались к Люциферу со своими планами. Пеймон вроде бы подготовил целый фотоальбом со снимками подходящих волчиц в красивых бриллиантовых диадемах.

— Ага. Я понимаю. И даже если о нас никто не узнает, у нас может ничего не получиться. Только сделаем друг другу больно и все.

Гавриил открыл рот, чтобы ответить и Хастур успел подумать, что если тот решил, будто «сделаем друг другу больно» относится к сексу, то весь разговор был напрасным.

— Но мы же можем попробовать?

Они оба наверняка понимали, что из всех вещей, которые они могут попробовать, именно эту пробовать не стоит точно, но, с другой стороны, Хастур точно знал, что будет жалеть до тепловой смерти вселенной, если скажет «нет».

— А ты правда готов научить меня держаться за руки?

— Конечно. Если честно, — Гавриил пожал плечами, снова напуская на себя как можно более невинный вид, — я сам этого никогда не делал. Не в романтическом смысле, по крайней мере. Но не думаю, что держаться за руки так уж сложно. Давай проверим.

Хастур протянул ему руку, будто выпрашивающий подаяние нищий, и Гавриил плавно опустил свою ладонь сверху, так что выступавшие под пальцами бугорки уютно устроились на линии любви. Хастур осторожно обхватил его руку, привычно ожидая какого-нибудь подвоха. Все обязательно должно пойти наперекосяк. Всегда шло.

Но не в этот раз.

Он нежно стиснул ладонь Гавриила, чувствуя чуть ускоренный пульс.  Кожа была мягкой, даже нежной, но в руке чувствовалась сила. Кости внутри — хрупкие, как у человека. Хастур обвел ногтем выступающие костяшки, и Гавриил в ответ сжал пальцы чуть сильнее. Они были крепкими, и хотя крайние фаланги, пожалуй, действительно выглядели коротковатыми, это совсем не казалось некрасивым.

Щемящее чувство нежности сдавило у него что-то внутри, Хастур вдруг почувствовал себя одновременно абсолютно потерянным и находящемся на своем месте.

— Это так здорово.

— Неплохо, но секс мне понравился больше.

Хастур подумал, не стоит ли погладить другой рукой тыльную сторону его ладони, но потом решил, что это будет слишком много для первого раза — нельзя же в первый же вечер попробовать все. Нужно оставить немного на будущее. Поэтому он медленно разжал пальцы, позволяя Гавриилу убрать руку.

— Кстати, об этом. Я свободен как минимум до конца вечера, так что, если ты во мне не разочаровался, я бы провел с тобой еще немного времени.

Хастур подумал, что мог бы предложить вернуться в бар, но тут же отбросил эту мысль: вряд ли Гавриилу так уж понравится компания Эйнджела и собирающегося умирать старика, к тому же не факт, что у бармена найдется чистая вода.

— Я, помнится, приглашал тебя к себе. Ты все еще не против?..

Хастур кивнул, зная что вряд ли сможет что-то сказать сейчас вслух.

Он планировать провести вечер наедине с собственными мыслями, слушая чужой кашель и страдая. Неожиданная смена курса слегка сбила его с толка. Может, даже чуть больше, чем слегка.

— Прекрасно, — улыбнулся Гавриил. — Боюсь, мы не можем вместе перенестись с помощью молнии, для тебя это будет вредно. Но я могу назвать координаты, думаю, ты найдешь. Можешь взять такси в Мичиган Сити, мой дом немного к западу от него, у озера и…

— Я знаю. Я пару раз хотел заглянуть к тебе, но потом решил, что было бы неправильно нарушить твой покой.

Если хоть часть этой фразы Гавриил и посчитал странной, то любые комментарии предпочел оставить при себе.

— Там красиво, правда?

— Очень. Мне понравился пляж. Много… разных вещей.

— Не море, конечно, но, — Гавриил мечтательно прикрыл глаза, — там бывает интересно. Вода столько всего на берег выносит — просто удивительно. Люблю там гулять. Каждый день что-то новое. Один раз, например, я нашел сумку с мертвыми щенками. Довольно странный способ избавиться от мертвых щенков.

— А мы можем вместе прогуляться по побережью? Как пара?

— Почему нет?

— Держась за руки?

— Конечно. Обещаю тебе прогулку, — Гавриил лукаво улыбнулся, подаваясь вперед, — если обещаешь меня потом хорошенько оттрахать.

И Хастур пообещал.

Спустя примерно час он самым досадным образом узнал, что возбужденный Гавриил не всегда контролирует свои крылья. И что крылья эти именно настолько сильные, как он предполагал.

Но в остальном вечер прошел хорошо.

+++

Кстати, было еще одно письмо, только переданное Эйнджелом Мейеру, а не Хастуру, потому что передать его требовалось высоко наверх.

Оно было коротким: «Пытаться затащить меня на небеса, используя происхождение моей бабушки, было очень глупо. Я скучаю по тебе. Позвони, пожалуйста».

▼Эпилог⬍

На пороге стояли двое. Оба — невысокие, смуглые, достаточно похожие между собой, чтобы сойти за отца и сына. Младшему было лет четырнадцать, явно слишком большое худи с надписью «Они убили Кенни, сволочи!» болталось на его плечах, но в остальном он выглядел очень опрятно — то есть полной противоположностью второго, чья одежда казалась липкой даже на вид.

Прежде чем Хастур успел спросить, кто они такие, и прежде чем Гавриил успел спросить у Хастура, зачем тот вообще открыл дверь, младший резко развернулся и ударил старшего в лицо. Тот пошатнулся, едва не потеряв равновесие, и об идеально-чистое крыльцо, покрытое доской из мореной сосны, ударились тяжелые капли темной крови.

— Сука!

— Извините. Давно хотел ему въебать, — младший улыбнулся.

Потом достал перочинный нож и разрезал ладонь испачканной кровью руки.

Все так же улыбаясь, он прижал ее к дверному косяку.

— Кровью первого убитого и кровью первого убийцы этот дом опечатан, — торжественно объявил он. — Никаких чудес и никаких нарушений границ в ближайшие сорок восемь часов. И у нас есть ордер, так что никаких глупостей, голубки. Закатывайся внутрь, неудачник.

— Какая же ты мразь, Авель. — С каждым словом кровь из разбитого носа текла все сильнее, и теперь крыльцо выглядело так, как будто здесь совершили жестокое жертвоприношение.

Авель показал Каину средний палец и перешагнул порог первым.

+++

— Как я уже сказал, у нас в порядке все документы, поэтому давайте без проволочек. Я еще успеть развлечься хочу. — Авель вытащил из кармана небольшой конверт и бросил его на журнальный столик. — В доме есть жрачка какая-нибудь? Может, хоть чипсы? Орешки соленые? А пиво есть?

Он наугад выдвинул пару ящиков из комода.

Проигнорировав Авеля, Гавриил взял конверт. Внутри действительно был небесный ордер, печать Селафиила мерцала розоватым светом, Сандальфон подписался ниже обычной синей ручкой — потому что, очевидно, Рафаил не собиралась тратить время на работу, даже если дело было связано с ее собственным братом. Документ стандартный: ордер на краткосрочный домашний арест с целью донесения информации о результатах заочного судебного заседания. Гавриил и сам отправлял подобные на землю — правда, не с Авелем. При других обстоятельствах он бы решил, что это очень лестно — принимать в своем доме подобного посланца.

С неприятным влажным звуком Каин, наконец, поправил свой сломанный нос.

— К твоему сведению, неудачник: если Иегудиил не врет, а врать ей незачем особо, лимит чудес по всему полушарию был ограничен на три процента ради украшения этого гнездышка. А ты только что засрал весь ковер своей кровью.

— Извините. — Каин запустил руку во внутренний карман куртки и вытащил маленькую склянку, по стенкам которой ползала крупная мясная муха. — Со мной официальная муха из ада. Совет князей и лордов вынес свое решение. Которое я готов сообщить в частном разговоре, подальше от представителей рая.

— Вот так-то, ребята. Если вы думали, что можете безнаказанно нарушать правила, то у меня плохие новости. — Авель на несколько секунд замолчал и перевел взгляд на стоявшего рядом Гавриила. — И кто-то хочет прямо сейчас сломать мне шею, но я не советую. Супердерьмовый способ убийства, два балла из десяти.

— Может, поднимемся на чердак? Насколько я знаю моего брата, он будет трещать еще час, а я бы предпочел быстро сообщить самую неприятную часть и закончить.

Хастур пожал плечами. Чердак в доме действительно был, он хранил там сушеных крыс — единственное, что Гавриил хоть иногда соглашался съесть. Как правило, после секса. Это было их маленьким тайным ритуалом, еще с первого раза. Хастур планировал постепенно приучить его к более разнообразной еде, но пока что Гавриил отказывался даже от опарышей. Один раз согласился на брауни с беконом и, похоже, остался доволен, но повторять этот опыт не стал.

+++

— Итак. — Каин поставил склянку с мухой на подоконник слухового окна. — Все довольно просто: тебя покарают…

Хастур нервно хихикнул и мелко затрясся всем телом.

Дом формально был защищен от чудес, но для тварей бездны трансформации не были чудесами в прямом смысле этого слова. Скорее, переходом в иное состояние, вроде сна. Вряд ли Хастур был в курсе этой лазейки. Скорее, он просто действовал наугад, надеясь что это поможет ему сбежать.

Его лицо покрылось мелкими трещинами, и, секунду спустя, все тело разлетелось огромной стаей серых мотыльков. Пахнув на Каина гнилью, они устремились к окну, обрушившись на стекло всей стаей, явно пытаясь его разбить.

Ограничение, наложенное печатью, не было настолько формальным. В каком бы обличии Хастур ни находился, покинуть дом он не мог.

Каин вытащил из кармана спичечный коробок и обрывок газетной бумаги. Мотыльки ударялись о стекло с резким щелкающим резким звуком, будто кто-то чистил фисташки.

— Ты не можешь уйти из дома. Он опечатан нашей кровью.

Мотыльки застучали сильнее.

Каин высыпал траву в бумагу и свернул косяк. Мотыльки продолжили биться о стекло, уже покрывшееся тонким слоем серой дряни. С первого этажа доносился звонкий голос Авеля. Снова «пиздец», и «блядь», и еще какая-то ругань.

Мотыльки забарабанили совсем уж отчаянно. На стекле оставались влажные пятна и обрывки сломанных усиков.

Каин раскурил косяк и прикрыл глаза. В какой-то момент щелчки стали громче и заполонили весь чердак, но, спустя несколько секунд, наконец, затихли. Каин затянулся снова и поднял веки. Хастур снова стоял перед ним во плоти, слегка потрепанный, с пятнами свежих ссадин на лице.

— Тебя покарают, как я уже сказал.

Хастур недовольно заворчал и поежился.

— Скажу сразу: Вельзевул не в восторге, Марбас сказал, что даже палкой бы тебя теперь трогать не стал, а то бы сожрал, и так далее. Азазель, правда, встал на твою защиту. Сказал, цитата: «Я б ему дал пять, все знают, что спать с ангелами прикольно». Так что…

— Я уже понял. Меня покарают.

— Еще как. — Каин затянулся.

— Но я же соблазнил ангела! Архангела! Это должно считаться. До меня он даже не ел, а я полностью его совратил.

Каин развел руками и выпустил облачко плотного дыма:

— Всем плевать. Это не самое строгое нарушение правил, но то, что ты занимался всякой ерундой во время подготовки к Апокалипсису, свою роль сыграло. Так что, во-первых, ты будешь заключен в незримую герметичную темницу, размером… — Каин прикрыл глаза, пытаясь вспомнить точную цифру. — Что-то около двух десятибиллионных от площади вселенной.

— Это много?

— Без понятия. Может, галактика, а может и чулан.

— Вельзевул в последнее время просто беспределит.

— Это ты мне говоришь? Да у них там у всех вожжа под хвост. Но это еще не худший пункт, потому что в темнице ты окажешься не один — тюремщика предоставили наши друзья сверху. По обоюдному соглашению. Это ангел смерти.

— Самаэль? Я его знаю, отличный парень. Ну, как знаю. Пару раз пересекались.

— Нет, другой ангел смерти.

— У них что, несколько ангелов смерти?

— Этой рай, чел. У них там до черта всяких ангелов, в том числе и ангелов смерти. Короче. Джибраил, ангел смерти, покровитель вторника и носитель зерцала. Без понятия, что это все значит, какая-то оккультная фишка. Но, насколько я знаю по всяким разговорам, речь про древнюю высокомерную тварь, не самую умную, зато самую грязноротую во всем раю.

«Блядь, у тебя еще и стандарты есть?» — донесся с первого этажа звонкий голос Авеля.

— Моего брата, видимо, не посчитали, — добавил Каин и затянулся опять.

+++

— …С демоном. Пиздец! Ты чем в этот момент думал, самой нижней парой крыльев?

— Ты — всего лишь праведник, пусть и старейший, и самый достойный, и так далее. Я — архангел. Так что прекрати на меня выебываться.

— А то что, ты убьешь меня? — Авель развел руками. — Уверен, наверху все просто святым кипятком обоссутся от радости и припишут к твоему наказанию пару страниц.

Гавриил стоял достаточно близко к нему, чтобы Авелю приходилось задирать голову. Другой на его месте, скорее всего, добавил бы уважительности в тон, но только не Авель. Он первым в человеческой истории спровоцировал убийство — пусть даже свое собственное. Соревноваться с ним в пассивной агрессии было все равно что укусить кобру и надеяться, что она она сдохнет.

— Но ты, конечно, можешь это сделать. Мне не привыкать. Да наверху все только и ждут, пока ты дальше покатишься по наклонной.

С чердака раздался странный звук — будто кто-то бросил в стекло россыпь камушков. Большую россыпь не слишком твердых камушков.

— У них есть целый чат со ставками, — продолжил Авель, — сколько раз и каким образом ты попытаешься меня убить. Селафиил шесть легионов поставил на то, что ты это сделаешь минимум трижды. Я тоже бы сделал ставку, но меня послали нахуй. Я могу влиять на результат и это нечестно.

Авель вытащил из кармана мобильный телефон. В последнее время большая часть небесных указов выпускалась сразу в цифровом виде, чтобы спасти хотя бы пару деревьев.

Конечно, для официального решения по поводу наказания архангела могли бы сделать исключение. Но не стали. Видимо, посчитали, что так будет более унизительно.

То, что ангелы тоже могли не любить своих родственников, немного расстраивало Авеля. Речь же не о ком-то вроде его вечно обдолбанного брата-травокура, пытавшегося втюхать свое зелье даже Богу. Относиться к кому-то хуже из-за секса — это низко. Даже если речь о сексе с парнем, пахнущим как флоридский пляжный сортир.

— Ты утратил свое целомудрие. Буквально проебал. Причем еще и с демоном, это вообще пиздец. То есть, я понимаю, чпокнуться с кем-то в Раю — реальная проблема, но демон? У тебя целая Земля под боком.

— Я написал объяснительную записку по  поводу моего целомудрия.

— Да, именно поэтому тебя не будут вешать за крылья над котлом с кипящей серой, как планировалось изначально.

— Разумеется. Мои братья и сестры не стали бы принимать подобное жестокое решение.

— Ты будешь отдан на поругание.

Гавриил несколько секунд молча смотрел Авелю в глаза, после чего рассмеялся.

В художественной литературе смех ангелов обычно сравнивают со звоном колокольчиков, серебряных или золотых, в зависимости от эпохи. Или с весенней капелью. Или с пением птиц. На самом деле, смех ангелов — по крайней мере, некоторых из них — больше похож на радостный лай питбуль-терьера.

— Очень смешно, Авель. А что там на самом деле?

Авель снова заглянул в телефон, выдерживая паузу до тех пор, пока тишина в гостиной не стала по-настоящему напряженной.

— Ты будешь отдан на поругание. Если бы я шутил, то сказал бы, что ты станешь демонской шлюхой или что-то в этом роде.

Гавриил внимательно посмотрел ему в глаза. Возможно, взгляд должен был быть угрожающим, но казался скорее просто подозрительным.

— Не проламывай череп гонцу! — Авель вскинул руки. — Итак, ты будешь отдан на поругание владельцу дымящихся озер Хали и брату Богула, признанному сыну Хозяйки Лесов, лишенному короны младшему из сыновей мерзости, поедателю гниющей плоти, покровителю саркофагидов, хранителю вериг прокаженных,  отцу сырных клещей, а также собирателю гнили с ножек оводов и обреченному богу миазных молитв…

— Там много пунктов?

— Блядь, у тебя еще и стандарты есть?! Типа, шестнадцати демонам отсосу без проблем, а на семнадцатом животик заболит?

Гавриил молча сгреб Авеля за шиворот рукой и поднял в воздух. Ограничение чудес не давало ему воспользоваться молниями, но когда речь о насилии над человеком, который весит на сто фунтов меньше тебя, в чудесах нужды нет.

— Эй, полегче. Не знаю я, сколько там пунктов. Написано «и так далее». Можешь сам посмотреть. Иегудиил сказала, что в аду разберутся с полным перечислением. Но если ты сломаешь мне шею, то, думаю, она сама допишет немного.

Гавриил поднял его выше и Авель нервно фыркнул.

— Тебе это кажется очень забавным?

— Еще бы. Раньше ангелы падали со вкусом. А теперь, значит, вот так: сначала сквернословишь, потом кувыркаешься с демоном, потом ешь всякую дрянь, потом убиваешь детей…

Гавриил разжал пальцы и Авель упал на пол, чудом не задев виском угол дизайнерского журнального столика.

— Когда наказание вступит в силу?

— Без понятия, — Авель хмыкнул. — Вроде, пока договариваются с адом. Но, думаю, ты заметишь, когда это начнется. На всякий случай наклоняйся пореже.

Возможно, именно эти слова спасли его от нового поднятия в воздух.

— Как я могу его избежать?

— Разлюби своего демона. — Авель пожал плечами, все еще не вставая с пола. — Нет преступления — нет наказания.

— Это шутка?

— Естественно, блядь, я из Эдема спустился в Индиану ради шуточек. Нет, это постановление совета архангелов.

— С каких это пор ангел должен отказаться от любви, чтобы заслужить прощение?

— Это ты у меня спросил?

+++

— …Сроки неизвестны. Видишь ли, Вельзевул такое подписывать не будет и вообще она сейчас занята, приказ ушел к Баламу, тот перевел стрелки на Пеймона, тот что-то прорычал непонятное как всегда. И это только то, что я сам видел.

— То есть у меня есть время, чтобы отмазаться?

— Скорее всего. Я так понимаю, все вообще простят, если ты порвешь со своим небесным парнем.

— Насовсем?

— Очевидно.

Хастур нахмурился, явно размышляя о перспективах этого решения.

— Не знаю. По описанию все не особо страшно.

— Как хочешь. — Каин осторожно притушил остаток косяка о подушечку большого пальца. — И последнее: разговор строго конфиденциальный, не болтай о том, что услышал. А то кто-нибудь разозлится и нам обоим крышка.

+++

— …И все это, конечно, приватно. Никакого пиздежа налево и никаких обсуждений пикантных подробностей с представителями ада. — Увидев спускающегося по лестнице Каина, Авель, наконец, встал с пола. — В твоих же интересах, чтобы никто не узнал.

Каин кивнул ему, проходя мимо, и Авель, отряхнувшись, последовал за ним.

— Счастливо оставаться, — бросил он через плечо, перешагивая порог.

К тому моменту, как Хастур спустился с чердака, Гавриил уже перестал пытаться систематизировать озвученный Авелем список и почти поборол желание что-нибудь выпить или съесть — человеку бы такое помогло, но ему — вряд ли.

— Меня хотят у тебя отобрать, — холодно произнес он, глядя на Хастура. — Это низко. Я напишу жалобу.

— Я не позволю нас разлучить, — ответил Хастур со всей уверенностью, на которую был способен. Не самая большая доля уверенности, но хоть что-то.

Несколько секунд они молчали, глядя на испорченный кровью ковер. Гавриил опустился на софу и Хастур, владелец дымящихся озер Хали  — хотя это были так себе озера, если честно, скорее просто азотные лужи, — брат Богула, признанный сын Хозяйки Лесов, отец сырных клещей и так далее, сел рядом. И поцеловал своего тюремщика в щеку.

А спустя пару минут начал поругание. Но очень осторожное и нежное, что было кстати, учитывая запрет на чудеса.

+++

— Прости, что въебал тебе. Иногда я такой злой — просто пиздец.

— Да ладно, я заслужил.

Каин и Авель сидели на обочине дороги и пили Crush. Оба они предпочли бы по баночке пива, но Авель был слишком молод для покупки алкоголя, а Каина в супермаркет попросту не пускал охранник. Пришлось ограничиться газировкой.

— Эти формальные наказания — такая хуйня, вот честно. А если они поймут?

Каин затянулся новым косяком.

— Какая разница? Весь мир состоит из формальных правил и надуманных законов. Поэтому в раю нельзя курить траву, а в аду никто не носит чистые носки. Ты бы знал, как воняет от лордов.

— Я ведь мог бы тебя оттуда забрать.

— Да не надо. В аду норм. Тепло. Музыка прикольная. Даже сериалы можно смотреть. — Каин затянулся снова. — Конец «Игры престолов», первый сезон «Парков и мест отдыха», серия «Во все тяжкие» про муху.

— Пиздатая серия.

— Я тоже так думаю.

Облако над ними постепенно начало обретать квадратную форму, и, спустя несколько секунд, на нем обозначались очертания двери, из-под которой лился свет.

— Это за мной, — Авель встал и отряхнул слегка запачканное худи. — Могли бы и побольше времени дать.

— Покедова, — Каин смял банку и бросил ее через плечо.

Авель посмотрел ему в глаза, все еще держа свою банку, хоть она и опустела:

— Слушай, правда, прошло слишком много времени. Я тебя давно простил. Давай сейчас со мной, а там я уж напишу заявление. Сам понимаешь, мне не откажут, да и вообще всем похуй, грешники там, праведники…

— Не надо.

Каин посмотрел на дверь в небесах, и затянулся в последний раз. Косяк догорел до пальцев.

— Зачем мне рай, если там нельзя курить траву?

— Ну, как знаешь, — Авель пожал плечами. — Только потом не жалуйся. Ладно. Бывай, брат.

— Бывай, — кивнул Каин и откинулся на спину, рядом со смятой банкой, глядя на то, как Авель поднимается в луче белого света.

Он лежал, глядя в небо, пока земля под ним не превратилась в черную слизь из адских рек.

+++

— Угадай, кто?.. — Пара рук закрыла глаза Девы Марии так неожиданно, что она едва не уронила пяльцы с вышивкой.

— Даже не знаю. Рафаил?

— Даю еще попытку. — Вторая пара рук легла ей на плечи.

— Селафиил?

— Все еще не угадала. — Третья пара рук обняла ее за талию.

— Иегудиил?

— Нет.

— Даже не знаю. Кто, кроме архангелов, может войти в сердце Эдема?

— Любой, кто хорошо попросит.

— Прямо как в тебя.

Азазель рассмеялся и убрал руки, позволяя Марии развернуться к нему лицом.

Херувимы были созданы первыми из ангелов. Прекрасные, сладкоголосые, живущие музыкой, они возникли из желания Бога радовать свой слух и взгляд. И с начала времен — технически, даже с более раннего периода, — они парят в пространстве, окружая Бога, танцуют, поют, играют на флейтах. А чтобы не ослепнуть от божественного света, они всегда закрывают свои лица поднятыми крыльями. Но, когда-то очень давно, — в те времена, когда представления о времени все еще были отличны от сегодняшних, — один из них все же решился опустить крылья, чтобы взглянуть, для кого танцует.

Так Азазель, единственный из всех ангелов, впервые увидел Бога.

Бог имеет божественную форму, божественный цвет и, в отличие от прочих существ появившихся из первичного хаоса, Бог испускает божественный свет, такой яркий, что сияние солнца рядом с ним действительно выглядело бы непроглядной тьмой.

Нет ничего удивительного в том, что Азазель влюбился с первого взгляда. И пожелал выразить эту любовь физически.

Хотя желание оказалось взаимным, а до создания морали и нравственности оставалось еще много времени, все же в божественном сознании появилась мысль о том, что секс с подчиненным — это неправильно. Так Азазель заодно стал первым в истории мира, кто оказался уволен по соглашению сторон.

И с тех пор, поскольку Бог не знает ревности, Азазель гуляет по всем пределам мира, делясь плотской страстью со всяким, кто этого пожелает, потому что таким он был создан — вечно жаждущим и вечно отдающим. Но по зову своей первой любви он всегда возвращается туда, где появился на свет.

В последнюю пару тысяч лет он сначала заглядывает в сердце Эдема к Марии, потому что свою вторую любовь Бог ценит не меньшее чем первую. Иногда они уходят за грань видимого мира вместе.

— У тебя сегодня есть планы на что-нибудь интересное?

— Почему бы и нет? — Мария улыбнулась и поцеловала его. — Судя по твоему настроению, с кем-то что-то интересное происходит прямо сейчас.

В качестве компенсации за потерянное место, Азазель получил особый дар: чувствовать каждый раз, когда кто-то из ангелов занимается сексом. Ощущать все так же ясно, как если бы это было его собственное тело.

— Именно так. Один архангел наконец-то позволил своему парню потрогать самые нижние крылья, и они оказались очень чувствительными. Ммм… Да. Очень. — Азазель откинулся назад и повел плечами, приводя в движение все свои видимые крылья. — Знаешь, Гавриилу, конечно, не хватает опыта, но он компенсирует это рвением. Он быстро учится.

— Было бы неплохо, если бы он заодно научился элементарной вежливости.

— Не жди от него слишком многого. Не его вина, что он не самая яркая лампочка в гирлянде.

Азазель учтиво отступил на шаг, чтобы Мария смогла, наконец, полностью освободившись от его объятий, отложить вышивку.

— Кстати, ты замечала, что у всех ангелов либо классная задница, либо работающая голова?

— Это как-то грубо. Ты сегодня решил быть плохим мальчиком?

— Ничего подобного, я же тоже в первой категории. Так что я всего лишь самокритичен. — Азазель улыбнулся, распуская крылья. В сердце Эдема проникали отблески божественного света, в котором становились видны обычно незримые перья. — Но если ты считаешь меня плохим мальчиком, то вполне можешь наказать.

Мария кивнула в ответ и, осторожно погладив крыло тыльной стороной ладони, поцеловала Азазеля снова.

И они вместе отправились так далеко за пределы зримого мира, что во всех человеческих языках не найти подходящего слова. Их ожидало свидание с Богом.

Анон

Re: Разнообразные развождо

Автор развождо с Хастуром и Гавриилом, я только дочитал и у меня слов нет сказать, какой ты прекрасный. Кажется, это был лучший текст по ГО в аноновой жизни 

Анон

Re: Разнообразные развождо

Спасибо, анон   
Не знаю, насколько итоговый тест тянет на развождо, но я пытался)

(ну и да, пейринг неиронично интересный, на самом деле)

Анон

Re: Разнообразные развождо

Так как правилами ФБ оказалось запрещено, делюсь с вами тут.
Небольшой бонус к выкладке команды.

Название: Джентльмены предпочитают блондинок
Фэндом: Вычлененка
Пейринг: Иисус/Гавриил, Иисус/другие
Рейтинг: R
Предупреждения: трихофилия, подразумевается даб-кон, оскорбление чувств верующих

880 слов

▼Скрытый текст⬍

— Не волнуйся.

— Я и не волнуюсь. Конечно, Бог даст разрешение на брак Своему собственному сыну.

Иисус подается вперед и оборачивает вокруг пальца плотную золотистую прядь. Он любит волосы. Он не лишен страстей, так проявляется его человеческая природа, — но не всякая страсть порочна.

— На следующее новолуние Он официально дарует мне новый титул, и тогда я попрошу Его позволить нам вступить в брак. И мы сможем заниматься любовью столько, сколько пожелаем.

— Но до следующего новолуния так много времени, — Иисус с невинной улыбкой тянет прядь вниз, без слов принуждая наклоняться ближе. — Давай сделаем это еще раз.

— Это грех.

— Нет. Волосы не часть твоего тела, — Иисус продолжает тянуть, его хватка становится крепче. — Даже у человека это всего лишь мертвые клетки. Будто нитки, приклеенные на голову кукле.

— Да, но…

— Наша любовь ниспослана свыше, это твои слова.

Это правда, с которой рядом нет места всяким «не стану» и «не хочу». Ибо даны Богом всем, смертным и бессмертным, три добродетели — вера, надежда, любовь, а любовь из них больше прочих.

И когда одна прядь золотистых волос оборачивается вокруг члена Иисуса, а другая оплетает его пальцы — это та самая любовь земная, в сравнении с которой меркнет небесная.

***

— Понимаешь, цвет должен быть настоящим. Даже самая лучшая краска — это обман. Будь дело только в цвете, я бы трахнул Мэрилин Монро столько раз, что к херу Кеннеди прилипла бы моя визитка.

Иисус пьет, как рыба, и смеется, как Николас Кейдж в фильме «Без лица». Кроули нравится этот фильм, и ему немного жаль, что он больше никогда не сможет смотреть его, не думая об Иисусе.

— Сначала я думал, что дело в другом. Думал, может, я только по девочкам. Я не осуждаю. Не суди, и не судим будешь. Да и это неправда. Мальчиков, конечно, было меньше, но были. Франсуа. Донасьен. Анри. Ханс, конечно. Два Ханса, если быть точным. Джеффри. Волосы, как пух. Глаза, как лед. Душа, как уголь.

Он появился на пороге коттеджа прямо на Рождество, совершенно неожиданно, и было бы неправильно посылать гостя подальше в его собственный день рожденья. К тому же Кроули давно интересовал один вопрос, ответ на который знал только Иисус.

У Азирафеля вопросов к Иисусу нет — по крайней мере, тех, ответы на которые он хочет узнать, — поэтому он оставил их наедине, закрывшись в кабинете, с коллекцией джазовых пластинок. В каком-то смысле это действительно более приятная компания, чем потерявшийся сын Божий.

— Я сначала подумал, она меня испытывает. Он. Она. Я так привык. Она. Ангелы, — он так тянет «а», что оно становится похожим на вздох. — Это в их природе. В вашей. Искушать, проверять, испытывать на прочность, чтобы узнать истину. Вы берете людей, как орехи и бьете, чтобы увидеть ядро. Но она меня не испытывала.

Наверное, тяжело быть главной рок-звездой Рая. Кроули долгое время был уверен, что Иисусу просто в какой-то момент захотелось начать сольную карьеру, но чем дольше он наблюдал за попытками его поймать, тем сильнее становились сомнения. Все должно быть гораздо сложнее.

— Волосы, как золото, — повторяет Иисус, доливает свой стакан из заварочного чайника и превращает чай в текилу.

Трудно не стать алкоголиком за две тысячи лет, если ты хотя бы наполовину человек, к тому же способный превращать что угодно в спиртное.

— Дело не в волосах. Хотя и в волосах тоже. — Иисус опрокидывает стакан в глотку, а потом щелчком пальцев отправляет его через весь стол. — Но главное — то, что она мне даже не сказала, что ей могут поменять тело при повышении. Или должны. Представляешь, я иду, чтобы увидеться со своей малышкой. Глаза, как звездочки. Волосы, как белое золото. А меня встречает какой-то мужик с залысинами. Я спрашиваю его, где малышка, а он отвечает, что это теперь он. Ни хрена себе! И улыбается еще.

Иисус опрокидывает в себя шот текилы и облизывает собственную ладонь, собирая из шрама от гвоздя последние капли лаймового сока.

— Трудно разочаровать парня, которого сдал легавым лучший друг. Но можно, если постараться. Нужно пять лет… — он показывает растопыренную пятерню. Безымянный палец так и остался искривленным после распятия. — Пять лет вранья о том, что ангелам нельзя трахаться вне брака. Лишь бы я на ней женился. Умная сука. Жадная. Зачем быть секретаршей Бога, если можно стать Его невесткой? Я любил ее.

Несколько секунд они сидит неподвижно, глядя в стену. Его губы дергаются, снова и снова складываясь в нервную улыбку.

— Я люблю ее все сильнее каждый раз, когда трахаюсь с кем-то еще. — Его зубы неожиданно щелкают. Иисус быстрым движением подхватывает чайник, в котором давно уже должен был кончиться чай, и шумно отпивает из носика. — Но это неважно. Я за свободную любовь. Все могут себе это позволить. Она ничего не стоит. И никакого вранья.

Его слова примерно объясняют, почему именно Иисус сбежал. Почему Гавриил хочет вернуть его обратно — отдельный вопрос, и с каждой секундой Кроули все меньше хочет знать ответ. И все больше жалеет о том, что, кажется, знает.

— Кстати, вы не думали попробовать втроем? Не буду врать, я здесь ради этого. Не только. Спасибо за выпивку. Спасибо за разговор. У вас тут уютно, ребята. Знаешь, твой приятель — это же самое близкое, что я могу получить. Все еще ангел. Волосы, как белое золото. Глаза, как звездочки. Я бы многое отдал за то, чтобы потрогать эти волосы. Потереться. Мне кажется, я кончил бы за пару секунд.

Его голос звучит глухо и почти спокойно, но на губах остается окаменевшая улыбка, снова медленно превращающаяся в оскал.

— Не думаю, что кому-нибудь из нас это интересно.

— Подумай, — кивает Иисус. Его зрачки похожи на крошечные черные дыры. — У меня много времени.

Анон

Re: Разнообразные развождо

Так как правилами ФБ оказалось запрещено, делюсь с вами тут.
Небольшой бонус к выкладке команды.

Было весело, пока не добралась до ладони и лаймового сока... на этом месте пришлось слегка взрочнуть

ну и крипи

спасибо, анон

Анон

Re: Разнообразные развождо

Так как правилами ФБ оказалось запрещено, делюсь с вами тут.

А почему нельзя, оскорбление чуйств? А нельзя было вывернуть, чтобы Иисус не библейский персонаж, а литературный (ну у того же Геймана был Иисус в Американских Богах. или "Иисус Христос Суперзвезда" - это мюзикл, а не Библия уже. Или вообще Иешуа Га- Ноцри из МиМ?)
Ну сейчас уже ладно, просто на будущее лайфхак.

Анон

Re: Разнообразные развождо

спасибо, анон

Всегда пожалуйста 
Крипи секси Иисус - наше все)

А нельзя было вывернуть, чтобы Иисус не библейский персонаж

Увы, не сложилось с подобным вариантом. Но спасибо за совет 

Анон

Re: Разнообразные развождо

Увы, не сложилось с подобным вариантом. Но спасибо за совет 

да просто жалко, отличный драббл, и Иисус почему-то в образе Курта Кобейна видится тут)

Анон

Re: Разнообразные развождо

По мотивам утренней болтовни в Раковарке.
По Дребезгам.

▼Скрытый текст⬍

Томми почти что скатился по тёмной (а вот нехер на лампочках экономить!) лестнице и рывком распахнул заднюю дверь.
- Дрых там, что ли? - недовольно буркнул Майкл, боком протискваясь внутрь.
- Ты б еще позже приперся, - так же недовольно ответил Томми.
Майкл сунул приятелю пластиковый контейнер с ручкой:
- Ну, извиняй. Сегодня работы привалило... Разборка вроде как была, между...
Томми отмахнулся свободной рукой - мол, без разницы, кто там с кем нынче сцепился.
- Я на кухню, - сообщил он майкловой спине.

Пять штук одинаковых контейнеров из пластика выстроились на разделочном столе. Томми ковырнул в зубе ногтем, подцепил крышку бижайшего.
- Что за грязища, б..?!
Майкл пожал плечами:
- Говорю ж, дохрена работы сегодня. С колес счищали, с бамперов...
- С бамперов, говоришь, - вздохнул Томми. И добавил, задумчиво изучая содержимое контейнера:
- Значит, главное блюдо назавтра будет - мозги с горошком.

Анон

Re: Разнообразные развождо

По мотивам утренней болтовни в Раковарке.
По Дребезгам.

▼Скрытый текст⬍

Томми почти что скатился по тёмной (а вот нехер на лампочках экономить!) лестнице и рывком распахнул заднюю дверь.
- Дрых там, что ли? - недовольно буркнул Майкл, боком протискваясь внутрь.
- Ты б еще позже приперся, - так же недовольно ответил Томми.
Майкл сунул приятелю пластиковый контейнер с ручкой:
- Ну, извиняй. Сегодня работы привалило... Разборка вроде как была, между...
Томми отмахнулся свободной рукой - мол, без разницы, кто там с кем нынче сцепился.
- Я на кухню, - сообщил он майкловой спине.

Пять штук одинаковых контейнеров из пластика выстроились на разделочном столе. Томми ковырнул в зубе ногтем, подцепил крышку бижайшего.
- Что за грязища, б..?!
Майкл пожал плечами:
- Говорю ж, дохрена работы сегодня. С колес счищали, с бамперов...
- С бамперов, говоришь, - вздохнул Томми. И добавил, задумчиво изучая содержимое контейнера:
- Значит, главное блюдо назавтра будет - мозги с горошком.

Ахахаха шикарно!
На "ковырнул ногтем" меня аж прорвало от реализьму

Анон

Re: Разнообразные развождо

Хозяйственные какие, все в дом