При всей любви к родителям, за предыдущие четыре года Минерва ни разу не горела желанием возвращаться в Кейтнесс по окончании учебного года. Она скучала по ним, но регулярной переписки вполне хватало, мама присылала подарки и длинные письма, отец — немногословные записки и цитаты из библии, от которых Минерву периодически передергивало, но она неизменно отвечала вежливо и тепло.
Но одно дело скучать, и совсем другое — провести два месяца в тишине и безупречном порядке, без квиддича, без галдежа за обеденным столом, без возможности проспать до обеда в выходной, потому что обязательно нужно идти в церковь.
Минерва никогда не любила шумные компании и предпочитала тихие вечера с книгой, но даже по ее меркам железная дисциплина, которой ожидал от них отец, была слишком суровой.
В этом году будет хуже. Потому что Минерва понятия не имела, сможет ли отлучаться из дома и насколько возможно будет оставить при себе свой главный секрет.
Вытащив карманное зеркальце, она перетянула пучок на голове так, чтобы не осталось ни одной свободной пряди. Роланда наблюдала за этим, то и дело закатывая свои желтые глаза. На ее коленях лежало письмо от тренера сборной, которое она получила накануне и перечитала уже раз десять.
— Нормальные люди выглядят расслабленными, когда уезжают на каникулы, — заметила она.
— Я буду скучать по квиддичу, — губы Минервы тронула едва заметная улыбка.
Роланда засмеялась и быстро чмокнула ее в губы, не потрудившись убедиться, нет ли никого за приоткрытой дверью купе.
— Только по квиддичу? Бессовестная.
Минерва накрыла ее руку своей и едва заметно сжала.
Она знала, что скучать будет очень сильно, по их совместным тренировкам вечером на пустом поле, по походам в Хогсмид за сливочным пивом, за которое из раза в раз платила Роланда, уверяя, что скоро она станет звездой и сказочно разбогатеет, по тому, как они однажды летали над озером и, красуясь, Роланда шлепнулась в воду. Минерва смеялась так, что слезы покатились из глаз.
С ней было неизменно весело и уютно, она заставляла Минерву распускать волосы, говорила смелые и безрассудные вещи, которые Минерва никогда в жизни себе бы не позволила. И чем ближе была встреча с родителями, тем сильнее чувствовался контраст.
Поезд уже приближался к городу, и виды за окном сменились, когда в купе ввалились Роб и Малькольм. Первому только недавно исполнилось четырнадцать, второму — двенадцать. Взглянув на мальчишек, Минерва чуть не застонала.
— Причешитесь хотя бы, родители не должны видеть вас в таком виде.
Она вытащила расческу и протянула братьям, те по очереди расчесались, выражения лиц при этом у них были одинаково недовольные.
— Не думай, что и дома сможешь командовать, — заметил Роб, возвращая ей расческу.
— Кто же мне запретит? Поправь воротник.
Статус старшей сестры и безукоризненное поведение давало Минерве некоторую свободу, и она не стеснялась этим пользоваться — разумеется, в лучших интересах всей семьи. Отец бы не потерпел, если бы кто-то в доме не слушался старших. Он никогда не кричал, но важность правил неизменно подчеркивал. В плане отношений с братьями это играло Минерве на руку.
— Ты же не хочешь, чтобы отец узнал, что ты встречаешься с девушкой? — невинно спросил Роб.
Угроза оказалась неожиданной, хотя именно такого и следовало бы ожидать от бессовестного подростка. Минерва внутренне содрогнулась, но вида не подала.
— Ты не скажешь родителям? — Роланда отвлеклась от разглядывания своего нового расписания тренировок, в которое уткнулась едва ребята нарушили их уединение.
— Ее тогда из дома выгонят! — усмехнулся Малкольм.
— Это тебя не касается, — отрезала Минерва. — Я скажу родителям то, что посчитаю нужным, не лезь в чужие дела.
— Для человека, который так блюдет чужой внешний вид, ты могла бы стереть помаду хотя бы, — фыркнул Роб, выскальзывая за дверь.
Минерва нахмурилась, у нее даже не было помады, и потребовалась секунда, чтобы понять, что брат имел ввиду. Роланда как раз подалась ей навстречу и провела по губам Минервы большим пальцем, ощутимо надавливая.
— Извини, это я. Как неосторожно. — Она засмеялась и снова откинулась на спинку сидения. — У тебя правда могут быть проблемы, если они разболтают?
— Они не разболтают, если хотят, чтобы я и в следующем году помогала им с учебой, — спокойно отозвалась Минерва, хотя спокойствие было отчасти напускное. — Но… я не знаю, получится ли встретиться на каникулах.
— Я могу аппарировать к тебе, — отозвалась Роланда.
Минерва окинула ее задумчивым взглядом. Девушка с такой внешностью привлечет просто поразительное внимание к себе в Кейтнессе, и дело даже не только в желтых глазах. Короткие волосы Роланды всегда торчали во все стороны, словно она только что слезла с метлы, она красилась — красилась, уму не постижимо. И надевала каблуки, едва выбираясь из спортивной мантии. Возможно, в Лондоне мода изменилась после войны, но до провинции эти новшества не дошли.
— Что, меня сожгут на костре в вашей глуши? Я умею одеваться, как магл.
— Откуда?
— Моя мама маглорожденная. — Роланда усмехнулась. — Я не распространяюсь в школе о семье, достаточно того, что ты про бабушку в курсе. Видишь ли, семейство Хуч хоть и древнее, мужчины в моем роду не слишком чтят чистоту крови.
— Могла бы упомянуть от этом, когда я рассказала, что мой отец магл.
Это было не вполне справедливо, Минерва помнила реакцию, которую вызвал первый рассказ о ее семье, и у Роланды нашлось столько вопросов о священниках, что о себе ей точно некогда было рассказывать.
Что же до ее способностей одеваться как магл, у Минервы были сомнения, но она решила пока оставить их при себе.
— Ты можешь приехать, конечно. Я буду очень рада.
На самом деле перспектива привести Роланду домой пугала Минерву до чертиков, и ни о чем другом всю дорогу до дома она и думать не могла.
Мать несколько раз говорила ей что-то, когда они покидали вокзал, но Минерва пропустила мимо ушей половину.
Каникулы пошли своим чередом, братья держали обещание и хранили ее секрет, а Минерва старалась не рассказывать лишний раз о школе ни матери, ни отцу, потому что стоило ей только лишь прокрутить в голове любую стоящую упоминания историю, оказывалось, что Роланда в ней присутствовала. Лучше не провоцировать Роба. Он хоть и обещал хранить все в секрете, насколько в самом деле можно доверять четырнадцатилетнему мальчишке? На Малкольма вообще никакой надежды не было, оставалось разве что полагаться на его забывчивость.
Строгий распорядок дня, поддерживаемый дома, помогал держать переписку в секрете. Минерва просыпалась чуть раньше остальных, как раз к тому времени, когда прилетала шоколадно-коричневая худая сова, принадлежавшая Роланде. Ее звали Руна, и при первой встрече Минерва ошибочно приняла ее за ястреба, настолько странно она выглядела.
Они обменивались письмами каждые пару дней, Минерва писала их, запираясь в своей комнате, но все равно каждый раз колебалась, когда из-под пера выходило что-то личное. Хотелось быть осторожной.
Роланда осторожной не была никогда, и очередное письмо, отправленное ей позже обычного, пришло как раз когда вся семья завтракала перед тем, как отправиться в церковь воскресным утром.
Минерва ковыряла ложкой в овсянке и скучала по кофе, когда Руна впорхнула в открытое окно, и приземлилась ей плечо.
Пока она отвязывала конверт от любезно вытянутой лапы, отец внимательно следил за происходящим, и едва сова вылетела в окно, стащив немного овсянки из ближайшей тарелки, прозвучал вопрос.
— Роланда Хуч — это кто-то из школы? Ты никогда не упоминала ее.
— Правда? — Минерва очень надеялась, что не покраснела. Она поспешно спрятала письмо в карман юбки.
— Никогда. Разве у вас на факультете есть такая девочка? — мать тоже выглядела удивленной, и Минерва совсем не знала, что отвечать, вопрос застал ее врасплох. — Почему ты про нее не рассказывала?
Мать звучала искренне удивленной, и Минерву кольнула вина. Может быть, стоило рассказать хоть что-то? У нее раньше не было секретов от родителей.
— Она боялась, вам не понравится, что она встречается с девушкой, — объяснил Малкольм с набитым ртом.
Роб пнул младшего брата под столом так, что тот выплюнул овсянку обратно в тарелку.
— Чтобы играть в квиддич, они убегали из общежития, чтобы играть в квиддич, — отчаянная попытка Роба спасти ситуацию выглядела почти мило, и Минерва была бы благодарна, если бы не умирала внутри от ужаса.
Крика не последовало, удара тоже — отец никогда бы не позволил себе такого. Но выражение шока и гнева на его лице было не спутать ни с чем. Он поджал губы, и лицо его пылало от ярости. Краем глаза Минерва увидела, как мать коснулась руки Роба, легким движением головы веля ему замолчать и оставить свои жалкие попытки спасти положение сестры. Впрочем, ее было уже не спасти.
— Дай сюда письмо, — распорядился отец, вытягивая руку вперед.
Минерва мотнула головой. Она не знала, что именно мог скрывать сегодняшний конверт, но в прошлый раз Роланда написала, что хочет приехать и поцеловать ее, вряд ли в этот раз она удержалась от чего-то подобного.
— Это был не вопрос, — процедил отец холодно.
— Дорогой, может, не стоит… — мать осеклась, так и не закончив предложение.
Минерва понимала, что никто за нее не вступится сейчас, но отчаянно не хотела показывать письмо хоть кому-то, не говоря уже об отце.
— Я не буду повторять.
И она сломалась. Она никогда не перечила отцу, и заставить себя проигнорировать требование на третий раз подряд просто не могла. Медленно, как будто отправлялась на плаху, она вытащила конверт из кармана и передала отцу.
Тот вскрыл и прочитал.
А потом они отправились в церковь, и Минерва не меньше часа слушала отцовскую проповедь о грехе, которая явно была сымпровизирована взамен менее актуальной запланированной.
— Извини, — едва слышно произнес Малкольм, наклонившись к ней.
Минерва не ответила. Может быть, позже у нее будут силы, чтобы на него злиться, возможно, даже прощать, но точно не сейчас.
Во время проповеди отец не смотрел на нее совсем, а вот мама не сводила глаз, и Минерве больше всего хотелось вернуться в свою комнату и остаться одной.
Еще сильнее хотелось сесть на метлу и рвануть в Лондон.
По возвращении домой в комнату она вернулась, но о метле можно было забыть, отец сам запер дверь, сообщив, что никаких сов Минерва больше отправлять этим летом не будет.
Он так и не сказал ничего о Роланде и содержании письма, очевидно счел, что проповеди о грехах и слабости плоти должно было оказаться достаточно.
На второй день стыд сменился злостью, Минерва расхаживала по спальне, как загнанный зверь, когда раздался стук в дверь.
— Замок отпирается снаружи, — отозвалась она раздраженно. В конце концов, хуже ее отношения с родителями вряд ли могли стать.
— Ключа-то у меня нет, — раздался голос Малкольма из-за двери. А потом в щель под дверью проскользнул сильно измятый распечатанный конверт.
Минерва присела и схватила его тут же, заглянула внутрь — письмо было здесь.
— Как тебе удалось?
— Влез в спальню родителей через окно. Я могу отправить ответ, если ты напишешь, — добавил он осторожно.
— Если тебя поймают, будет только хуже.
— Я думал, хуже будет, если, не получив ответа, она пришлет еще одно письмо и отец и его прочитает, — рассудительно заметил Малкольм.
Отвратительно, что самый младший брат оказался рассудительнее ее. Вот бы он еще умел держать язык за зубами.
— Ладно. Дай мне полчаса.
В коридоре раздались шаги, и Минерва уже собиралась вытащить чернила и пергамент, когда Малкольм вернулся к двери и привалился к ней спиной.
— Я правда не хотел. Прости меня.
— Я знаю.
Минерва на сводила напряженного взгляда с двери. Она пока не была уверена, что может сделать на счет прощения.
помню его), очень трогательное исполнение. Часть финалки, в которую я играл, и потому особенно не-как-ориджно восхищен этим текстом 
ура близок новый ключ
Чудесный цикл про этот новый мой любимый фестовый пейринг 
обожаю автора и героинь его и их обаятельную историю любви