Если бы Алекс не был мертв, то, наверное, обмочился бы от невозможного вида и размера этого чудовища. Да что там, одних сияющих в самой беспросветной тьме лунных глаз ему бы с лихвой хватило.
Теперь бояться было поздно.
— Чего ты хочешь? Мою душу?
Существо покачало головой. Его огромные лосиные рога задели несколько веток, и с них дождем посыпались старые иголки. Алекс до этих веток не смог бы даже допрыгнуть.
— Мне не нужна твоя душа, человек.
Его голос напомнил Алексу шепот ветра в лесу, такой, в котором мерещатся настоящие слова, даже если их там никогда не было.
— Тогда зачем они это сделали? — Алекс ткнул сломанным в пытках указательным пальцем в красный снег, что особой границей разделял его и черное змеиное тело Существа. — Зачем эти твои «братья» меня убили?
Существо издало звук, похожий на смех и волчий скулеж одновременно.
— Чтобы продолжить держать меня на цепи.
Алекс невольно хмыкнул и еще раз окинул Существо взглядом.
— Тебя? На цепи? Да ты их убьешь всех одним махом.
— Я не могу убивать людей.
— Почему?
Существо двинулось ему навстречу и обвило кольцом своего невозможного хвоста. Алекс не чувствовал страха, как не чувствовал боли и холода, но ощутил это прикосновение так, будто Существо дотронулось не до избитого тела, а до самой его сути.
— Для этого мне нужно стать человеком... Если ты мне позволишь.
Существо недоговаривало, но Алекс уже знал, что согласится на его план, если это поможет отомстить тем отбитым ублюдкам.
Алекс был мертв.
Ему было нечего терять.
***
Айзек плохо спал с тех самых пор, как они принесли в жертву чужака.
Айзек, рожденный в братстве, с самых ранних лет умел говорить с лесом, и тот всегда твердил ему, что Великому Полозу нельзя отдавать людей.
Проблема была в том, что лес никогда не объяснял, почему именно делать этого было нельзя, вот и Айзек не смог объяснить, не смог убедить, не смог спасти.
И все же он понимал, почему его братья пошли на этот отчаянный шаг.
За многие годы Великий Полоз пресытился животными и перестал одаривать членов их братства былым здоровьем, прежней удачей. Сначала болезнь поразила скот, потом от рака умерла мать Майкла, а в тихом лесу — на самой кромке считавшейся безопасной опушки — пума задрала Бобби-младшего.
Зима стала холоднее, лето стало жарче.
Когда на исходе октября пропала Эбби, старший брат Люк решил, что пришло время подарить Великому Полозу нечто иное, чего до этого никто не делал многие поколения до них.
Айзек знать не хотел, кем был тот парень, которого старший брат Люк и Майкл притащили в главный дом посреди ночи одним холодным декабрьским днем.
И все же кое-что Айзеку пришлось выяснить, когда ему поручили сжечь все личные вещи их жертвенного агнца. Взгляд сам скользил по строчкам водительских прав, документов, по фотографии пожилой пары в кошельке.
Алекс Беннет, тридцать три года, не женат, детей нет, врач, приехал из Чикаго на какой-то форум.
Айзека эти новоприобретенные знания неожиданно начали тяготить. Он старался обходить главный дом, где Алекса Беннета насильно прокручивали через обряды очищения: пускали кровь, не кормили и, кажется, делали то, через что раньше не проходило ни одно из жертвенных животных.
Каждую ночь, когда чужие крики не могли заглушить никакие кляпы, Айзек молился, молился лесу и Великому Полозу, прося образумить старших братьев, заставить их передумать.
На молитвы его никто не откликнулся.
Айзек в ритуале жертвоприношения не участвовал, но, когда проснулся с криком посреди ночи, его рука сама взметнулась к шее, и тогда он понял, что в этот самый момент Алексу Беннету перерезали горло, что его горячая кровь брызнула на алтарь.
«Это неправильно», — было первым, о чем подумал тогда Айзек.
С тех пор прошло шесть дней, и все шесть дней лес молчал, и это тревожило Айзека.
Что-то пошло не так. Что-то было неправильно.
В ночь на седьмой день Айзек не мог уснуть и вышел из своего сруба. Поселение молчало, в полночной тишине можно было различить только электрический треск генераторов и нескольких ламп освещения.
Ноги привели Айзека к алтарю, который был как две капли воды похож на жертвенный. Дрожащими руками Айзек ухватился за края деревянной скульптуры, изображавшей Великого Полоза, и обессиленный осел наземь. Как будто в трансе он забормотал молитвы о прощении, о новой жизни, о благополучии, как будто его слова могли что-то изменить.
И вдруг лес неожиданно ответил ему.
Хрустнула ветка.
Айзек невольно поднял голову, чтобы увидеть во мраке слишком темных стволов большие лунные глаза.
Айзек не мог видеть, но чувствовал, что теперь у Великого Полоза было человеческое лицо.
— Я... мне жаль, Алекс Беннет, — прошептал Айзек, не способный на большее под гипнозом невозможных лунных глаз. — Я пытался...
— Мы знаем. Ты молился. Ты сожалеешь. Мы слышали, — сказали глаза. Айзек знал, что это был голос Алекса Беннета, но было в нем что-то еще, что-то неуловимое, отзвук, похожий на шепот ветра в лесу. — Поэтому ты умрешь быстро.
Глаза резко стали ближе, а потом Айзек ничего уже больше не видел.
Дальше его ждала только тьма.
Лес молчал.
***
Алекс был готов к тому, что Существо просто поглотит его, сделает частью своего тела, как сделало это с другими жертвенными животными, но ошибся.
Это было не людоедство и не поглощение. Это было слияние.
Черная дыра Существа, которая находилась там, где у человека был бы рот, прижалась к губам так нежно, что невольно напомнила о поцелуе. Вот только Алекс не стал закрывать глаза, чтобы смотреть в немигающие лунные блюдца, чтобы видеть, как они надвигались на него, вжимались в его собственные глазные яблоки, проникали внутрь них, внутрь его черепа.
Змеиная чешуя, теплый мех сливались с кожей, внутренние органы сливались с другими органами и другими черными дырами-пустотами внутри Существа.
Черт возьми, в каком-то особенно извращенном смысле это напоминало секс. Во всяком случае, слияние оказалось куда приятнее, чем Алекс ожидал.
Если бы он мог, то, может быть, застонал бы, но его речевой аппарат уже стал частью Существа.
Алекс не успел даже задуматься, что станет с его сознанием, когда его мозг сольется с остальной кашей из чужих животных организмов и первозданным ужасом Существа.
Он удивился банальности: их просто стало двое, и это было настолько естественно, что Алекс бы не удивился, если бы ему сказали, что так было всегда.
Алекс даже не заметил, как его воспоминания и мысли дополнили чужие, настолько легко и естественно это произошло. Теперь он знал вкус лосиной крови, знал, каково это — орлом парить над своими бесконечными владениями, как далеко уходят в землю корни самых старых деревьев и что значит столетиями сидеть на цепи.
«Мы хотим отомстить им?» — спросил Алекс у самого себя, когда шесть дневных циклов спустя слияние завершилось окончательно.
«Очень хотим. Мы ждали этого так долго», — ответило Существо самому себе.
Они ждали три сотни лет. Даже для таких, как они, это слишком долго.
***
— ...поэтому ты умрешь быстро.
Существо и Алекс взмахнули лапой. Одного точного удара острых когтей хватило, чтобы голова человека покатилась по земле, а из шеи фонтаном взмыла в ночной воздух кровь.
Кое-что попало им на лицо, но Существо и Алекс сдержались и не стали облизывать перепачканные губы. Они хотели убивать, а не поглощать.
Кто-то закричал рядом. Существо и Алекс рванули к ним, наклонив голову так низко, как это было возможно, чтобы насадить человека на лосиные рога, пробить брюшную полость и может быть даже грудную клетку, подкинуть в воздух, а потом уронить и растоптать тяжелым змеиным телом.
Вокруг зажигались огни. Криков становилось все больше и, чем глубже в поселение заходили Существо и Алекс, тем больше боли и ужаса проявлялось в человеческих воплях.
Они не щадили никого, даже тех, кто падал перед ними на колени и начинал молиться. Только тот, самый первый, молился искренне и искренне сожалел. Эти просто не хотели умирать.
Один из мужчин, тот, который ломал пальцы, рвал рот щипцами и делал надрезы на коже, выстрелил в них. Но что может даже самый мощный дробовик против них, наконец-то свободных от цепей?..
Правая лапа стала человеческой рукой, чем Существо и Алекс сразу же воспользовались, вырвав из рук чудовища ружье. Они могли бы выстрелить из него, потому что знали как, но в этом не было истинной мести.
Существо и Алекс перехватили ружье и ударили человека прикладом в лицо. Посыпались зубы. Хрустнули сломанные кости. Они ударили снова, сильнее, чтобы пробить в толстом черепе дыру, чтобы осколки кости впились в мягкий беззащитный мозг.
У следующего — этот несколько раз осквернял алтарь жертвоприношения своим семенем — Существо и Алекс оторвали мужское естество волчьей пастью, что выросла на животе. Они позволили себе несколько секунд просто для того, чтобы понаблюдать за безумным танцем ополоумевшего от боли и осознания человека, чтобы потом вжать его в деревянную стену сруба и запихать это самое естество так глубоко в глотку, чтобы он им подавился.
Под змеиной нижней половиной вдавливались во влажную землю еще горячие внутренности, оторванные конечности, лопнувшие головы, осколки костей, остатки не до конца переваренной пищи.
Когда крики, наконец, утихли, и поселение омертвело, снова заговорил лес.
Их месть свершилась.
Остатки поселения Существо и Алекс сожгли и приказали земле поглотить все, что было сделано рукой человека.
Теперь они были свободны.