До начала званого рождественского вечера ещё оставалось время - она вышла слишком рано - и Эмили решила прогуляться по городу, успокоить внезапно охватившую её тревогу.
Ноги сами привели её к величественному собору. Он встретил гулкой тишиной, запахом воска и ладана. Приготовления к мессе закончились, всё замерло в ожидании. Несколько туристов медленно переходили от статуи к статуе.
Воспоминания проснулись - давние.
Она присела на тяжёлую скамью, опустила голову и несколько раз глубоко вдохнула, чтобы тревога отступила.
Чёрная мантилья - старинная, лёгкая, приколотая к маленькой круглой шляпке - с обеих сторон лица.
Свечи замерцали сквозь прихотливый мелкий узор.
Первое Рождество в Испании: чужие люди, внимательные взгляды. Месса в этом соборе.
Она тогда надела чёрное шёлковое платье - как и полагается замужней женщине, но по французской моде. Только она знала, что это траур по прежней жизни и свободе, которые у неё забрали. Только она и тот, кто забрал. Он теперь был её мужем. Он понял её выбор - он был не глуп. Она уже знала боль, раскаяние и вину под его маской спокойствия - и уколола его ещё больнее.
В Сочельник - Nochebuena - семья обменивалась подарками, и он подарил ей эту мантилью.
Она держала невесомое кружево, и мысли сменяли друг друга: символ покорности? траурная вуаль? принадлежность? новая личина? Что ж, пусть будет траурной вуалью и - чем-то новым. Змея сбрасывает кожу, она - надевает.
Свекровь, согбенная старуха, и падчерица, её ровесница, помогли надеть её правильно. С маленьким гребнем, пеньетой, мантилья напоминала венец.
Свечи в соборе мерцали сквозь кружево, и огоньки их расплывались. Мантилья скрывала слёзы ото всех - кроме него. Она не стала их отирать: после службы доньи всё равно увидят её глаза. Пусть думают, что это от благочестия и умиления их мессой. Настоящую причину знали только он и она.
После мессы её новая семья собралась за столом. Она всё же почувствовала странное умиротворение от их радости и общего веселья, когда Люцеро, чёрный кот, был найден спящим среди фигурок вертепа.
Эмили провела по кружеву кончиками пальцев. Два с половиной века не оставили следа: ни одной ниточки не выбивалось из плотного плетения.
Должно быть, местная мастерица, что давно уже истлела в могиле, потратила немало времени и сил.
В том же соборе, годы спустя после первого Рождества, шла заупокойная служба, и мантилья снова служила траурной вуалью - по нему. Она опустила её ниже на лицо, и слёзы катились одна за другой. Огоньки расплывались, становясь пятнами. Это хорошо, что узор частый: никто не видел, насколько заплаканы её глаза.
Она вспоминает первое Рождество здесь, слёзы по прошлой жизни - без него; его лёгкое прикосновение, когда ей стало нехорошо в духоте. Потом годы, что были им отпущены - боль, гордость, молчание. Несколько раз смерть за спиной. Их ночи. Раскаяние. Поцелуи, безумные - словно нужнее воздуха. Понимание без слов. Попытки залечить раны, что сами же и нанесли.
Шторм наконец утих, и под конец выглянуло яркое солнце, согревая напоследок.
"Как ты мог… разбить и моё сердце, и своё. Собрать их по кусочкам, а потом… оставить меня".
Она не вернулась в их дом после похорон - не смогла бы вынести пустоты. Из собора она отправилась сразу в порт - на корабль на родину, за море. Низко опущенная мантилья скрывала её горе, когда перед глазами всё расплывалось, и отец вёл её под руку.
С тех пор она два с половиной века не была ни в самом Кадисе, ни в Испании.
До этого декабря.
Телефон завибрировал в кармане.
"Коллеги, мы уже собираемся! На всякий случай, адрес...". Сообщение из WhatsApp-группы, посвящённой сегодняшнему вечеру. Но адрес был ей ни к чему - она дошла бы с закрытыми глазами. И уже пора было идти.
Сердце колотилось в горле, когда Эмили позвонила. Она всё ещё не была уверена, отчего. Конференция. Испанский коллега.
Когда живёшь столетиями, воспоминания не исчезают, они спрессовываются. И могут болеть долго. Что-то осталось незавершённым? Да. Но души смертных обычно не помнят свои прошлые жизни. Может, к лучшему.
Дверь открылась.
Он. И не он.
То же самое лицо, те же глаза. Остановились на мантилье - как будто пытаясь что-то вспомнить. Тщетно.
Вежливая улыбка, кивок.
- Мисс Рид! Рад вас видеть.
- Дон Альваро.
Тревога начала рассеиваться, стоило ей перешагнуть порог и позволить ему помочь с пальто. На ней маленькое чёрное платье - шёлк - с кружевами у ворота, яркая брошь.
Их британская делегация была в полном сборе, и отец, сменивший мундир на смокинг, кивнул из дальнего угла гостиной. Испанские коллеги - шумные, весёлые - обступили, расспрашивая про мантилью и радуясь реверансу культуре.
Это ощущалось странно - быть гостьей в доме, где когда-то была хозяйкой.
Чёрный кот безмятежно спал среди фигурок красивого старинного вертепа.
- Что, Люцеро, снова на любимом месте?
Кот приоткрыл глаза и коротко муркнул. Она склонилась погладить его, и отколовшаяся мантилья чуть не соскользнула со шляпки вниз, на свечи.
Эмили вовремя подхватила её.
Сумочка осталась в прихожей, и она пока положила чёрное кружево на консоль с изогнутыми ножками.
Разговоры, смех, шампанское, взаимные благодарности за конференцию - она позволила общему веселью увлечь себя. Дон Альваро был радушным хозяином, никого не обделяя вниманием и не позволяя гостям скучать. Они перекинулись парой слов. Кто-то взял гитару, и испанская коллега станцевала, сорвав аплодисменты.
Это было немного странное веселье - отстранённое, словно во сне.
Вечер подходил к концу, гости стали расходиться. Некоторые из испанцев, включая дона Альваро, собирались на мессу.
Она шла в отель одна. Ночной воздух приятно холодил лицо. На тёмные улицы падал свет огоньков из окон. Старые камни молчали - как всегда.
Эмили ощущала странное спокойствие.
Его душа ничего не помнила - как она и ожидала. Теперь это было ясно.
Дверь дома закрылась за ней.
Послезавтра утром - самолёт из Мадрида в Лондон.
Всякие мысли оставили её, и она просто шла по ночному городу.
Придя в отель, расстегнула пальто в тишине номера. Постояла мгновение в темноте, смотря на город за окном.
Сняла шляпку. И замерла с нею в руках.
Мантильи не было.
В кармане завибрировал телефон.
"Мисс Рид, вы забыли мантилью у меня дома."