Первый рассказ начинается с того, что главный герой (забегая вперёд, скажу, что его зовут Вадим) возвращается с работы голодный и злой. Его задержал на работе мудак-начальник. А вот писала бы Анна Китаева этот рассказ сегодня, знала бы, что в мире победившей толерантности не будет злых начальников. Только веган активистские этичные горизонтальные сейфспейсы с консенсусным принятием решений.
Вообще-то наш маразматик со стажем так поступает три дня из пяти, Генка об этом прекрасно знает и ждет меня с горячим ужином.
Генка – это мой бойфренд, мы уже скоро год вместе. Кстати, надо не пропустить дату, купить ему что-нибудь подходящее – ну, серьгу там со стразиками или абонемент в салон красоты…
Генка — стереотипный гей в роли стереотипной же домохозяйки. Опять же, забавно читать про серёжки со стразами и салоны красоты в 2025 году, когда вполне себе гетеросексуальные парни, даже не неформалы, спокойно ходят с пирсингом и накрашенными ноготочками — по крайней мере, у себя в ДС-2 чтец наблюдает именно такую картину. Сделаем скидку на время написания, то были далёкие дикие года.
Из квартиры пахнет не горячим ужином, а горелой изоляцией, а Генка не открывает. Оцените уровень авторского юмора:
Быстрее открывай давай, фиг ли ты вообще закрылся? Эй, эге-гей, ау, ты где?
Вадим думает, что Генка привёл любовника, и ему... сносит крышу от ревности?
Я взревел раненым слоном. Ну, или буйволом, не знаю. Во мне проснулась ревность – само собой, патологическая – и вытеснила все остальные чувства с рассудком заодно. Я попытался сорвать цепочку или выломать дверь, расшиб плечо и стал бешено оглядываться в поисках орудий взлома.
Слушайте, может, это не антигейская агитка, а завуалированный фанфик про сомцесучек? Слэшные фанфики десятых годов были именно такие, суровые и беспощадные.
Генка обещает впустить Вадима, если тот пообещает обойтись без рукоприкладства, но в итоге сдаётся и пускает так:
– А хотя ладно, бей, – безнадежно махнул рукой Генка. – Только не по лицу, Вадик, я тебя прошу.
Бедный Генка, уползти бы его куда-нибудь подальше отсюда... К образу стереотипного гея добавляются штрихи:
опухшие от слез глаза в потеках туши
Генка со слезами на глазах сообщает, что уходит от Вадима, и это снова вызывает, э, противоречивые чувства:
Хотелось одновременно избить гаденыша, прижать к своей груди жестом утешения, растерзать в клочья и серьезно, взвешенно поговорить за жизнь.
Чтец проверил, точно ли не открыл случайно слэшный фанфик с меткой "лавхейт". Перепроверил. Увы, нет, это всё ещё "Беспощадная толерантность".
Вадим обладает эмоциональным интеллектом полена, поэтому выдаёт стандартное "Галя Генка, жрать", что Генку справедливо обижает, и он уходит в ванную. Нет, не плакать, а мыться. Что странно, потому что встречал Вадима он в костюме с галстуком, явно готовый уйти вотпрямщас.
Пока Генка откисает в ванной, Вадим смотрит канал "Все краски радуги", где показывают
Половая принадлежность рож и жоп не уточняется, так что по телеку могут крутить как гачимучи, так и клипы с Муз-ТВ как раз тех самых времён, когда книжка вышла.
Вадим думает, как хорошо ему жилось с Генкой:
Он меня в высшей степени устраивал как партнер. Отвратительно то, что теперь мне придется все менять.
Где я еще такого найду? Идеальный бойфренд. В квартире всегда тихо и чисто, на кухне порядок и вкусная еда… А главное, Генка стопроцентный гей, но притом импотент. А? В том-то и фишка! Ни баб он в дом не водил, ни мужиков, ни ко мне не приставал. Ну, там, обнять-поцеловать, утешить-приласкать – это от меня требовалось, но никаких постельных поползновений. Мы даже спали в разных комнатах, Генка – чтобы не расстраиваться, а я… ну, по большому счету, тоже чтобы не расстраиваться, хотя и в другом смысле, да.
И в социальной карточке у меня почти год был полный порядок – так, мол, и так, мазохист-романтик, проживает в однополом гражданском браке.
Ага, Генка никого не водил, но первая же мысль, которая возникла у Вадима, когда Генка не открыл дверь, — это то, что он там с любовником. И эта мысль вызвала дикую ревность. Ну-ну.
Я снова немного забегу вперёд. Технологии этого общества позволяют внедрять людям в голову предпочтения и фетиши, блокировать определённые проявления эмоций и так далее. Было бы логично предположить, что чувства к Генке вызваны у Вадима искусственно, но чтецу так вообще не кажется. Вадим не думает про это как про что-то чужое, не сопротивляется, не злится даже про себя, что его заставляют что-то чувствовать к Генке, нет. Всё это выглядит как его собственные искренние эмоции. Либо Анна Китаева не умеет доносить свою мысль до читателя, либо подсознательное желание написать фанфик Додолей-стайл дало о себе знать.
В общем, Вадим и Генка живут в типичном гетеро-браке с поправкой на то, что оба мужики. Вадим работает, пиздит Генку и пялит в телек, Генка следит за домом. Даже секса у них нет, как у проживших в браке долгие годы и остоебавших друг другу супругов. Вадим вроде и любит Генку, и в то же время испытывает к нему приступы агрессии, и тупо использует как домашнюю прислугу.
Кстати, что означает "мазохист-романтик", и в каком месте Вадим вот это вот? Кухонный боксёр, типичный представитель.
Вадим накрывает на стол и размышляет, как славно было бы пойти в кабак (кабак? почему не бар?) и надраться.
Но алкоголизм мне скорректировали еще в начале зимы. И приступы немотивированной агрессии тоже сняли. А жаль. Взять бы да зарядить кому в рыло! Первому попавшемуся! А кто не спрятался, как говорится, я не терапевт. М-да, отличный вариант, но мне сейчас недоступен.
Мир, где кухонных боксёров кодируют от алкоголизма и агрессии? А это точно антиутопия?
– Иди сюда, – позвал я Генку, который успел выбраться из ванной и мялся в коридоре. – Не буду я тебя бить. Да когда я тебя бил вообще? В декабре? Так это когда было!
Авторша расставляет акценты так, что становится по-человечески жалко Генку, а протагонист выглядит ну просто конченым мудилой. Почему при заявленной гей-диктатуре больше всех пока что страдает именно гей?
Генка с теплотой вспоминает времена, когда Вадим его бил, и сообщает, что его повысили до педофила. Или понизили. Или это горизонтальный рост, хуй его знает.
– Активный. То есть дееспособный. Больше никакой импотенции. На работу пойду, драмкружок в школе вести, с историческим уклоном. Пьесы будем ставить, древнегреческие…
Получается, Генке вылечили импотенцию, чтобы... Чтобы что? Чтобы он стал педофилом? А почему нельзя назначать педофилами реальных педофилов? Влечение к детям ему тоже привили искусственно, или ему придётся приставать к детям через "не хочу"? А если у него не получится, его снова разжалуют до гея? Так много вопросов, аноны, но так мало ответов.
Алсо, это ж как надо было заебать мужика, чтобы он решил стать педофилом, лишь бы больше не жить с тобой:
– А что мне было делать?! – вдруг заорал Генка. – Ты думал, я бревно бесчувственное? Тебе на меня всегда наплевать было! А я-то старался, ужины тебе грел, икебану в прихожей сделал, в кружок вышивки записался! Ради домашнего уюта. А ты все Валерку своего вспоминал, чуть что… Валерку ты любил, всегда любил, до сих пор любишь, а меня? А меня – нет!
Валерка, она же Валерия — это бывшая жена Вадима, чьё упоминание запускает очередной приступ агрессии. Вадим немного жалеет Генку:
А мне внезапно стало его жаль. И правда, что хорошего он от меня видел? Ни любви, ни ласки, одни бытовые придирки, даже подарки не от души, а по обязанности.
Генка на ровном месте начинает драку. Приступы немотивированной агрессии у Вадима заблокированы, но эта агрессия мотивированная, поэтому они дерутся, а потом, убрав последствия драки, садятся смотреть тупое телешоу, пьют ликёр и плачут. Ну не идиллия ли?
Утром Вадим просыпается уже без Генки, ему становится грустно, и он выходит во двор, чтобы развеяться. Нам показывают, как же выглядит это страшное общество победившей толерастии и гей-диктатуры:
В сквере поутру оказалось до фига народу. Перед клумбой две впавшие в детство бабульки одышливо играли в резиночку. На одной скамейке кто-то храпел. За другой скамейкой кто-то демонстративно прятался, вытарчивая головой в лыжной шапочке – онанист, вуайер, а может, геронтофил. По аллейке прогуливались юная девушка с вальяжным догом (интересно, кто он ей?), две однополые парочки в обнимку и одна разнополая за ручку, немолодой мужчина в черном плаще, черной шляпе, черных очках и черных туфельках на шпильках. Прямо на клумбе сидел очень толстый юноша с пакетом фаст-фуда на коленях и самозабвенно жрал.
Счастливые пенсионерки, собачница, парочки (даже разнополая есть, и никто их не расстреливает), модный мужик на шпильках. Из минусов только парковый извращенец. Ожирение, наверное, не должно быть серьёзной проблемой в этом обществе, можно же просто закодировать себя от желания переедать. В общем, пока что нихуя не похоже на страшную антиутопию, если, конечно, собачники и однополые пары вам не кажутся вселенским злом.
Вадим тоскует, но не потому, что власть захватили всякие там вот эти вот, а потому что все вокруг счастливы, кроме него, а он один-одинёшенек, и ему нет места в дивном радужном мире. Авторша не стала подробно описывать устройство общества, поэтому можно только строить догадки. Вадим явно не последний БГМ на земле, недовольный таким положением дел. Окей, несоответствие социальным нормам, видимо, понижает рейтинг и лишает всяких плюшек. Почему несогласные не могут собраться и уйти из городов в какую-нибудь глухую глушь, жить там на натуральном хозяйстве и придерживаться старых правил? Их кто-то остановит? Такой вариант даже не приходит Вадиму в голову — либо жизнь по правилам, либо суицид, всё.
С горя я уселся на свободную лавочку, мстительно загородив обзор гражданину за ее спинкой, и уставился на девицу, что неумело косила под зоофилку.
Собачников теперь приравнивают к зоофилам? Или это не та девушка с догом, а какая-то другая?
К Вадиму подсаживается мужик в туфлях. Почему-то делается акцент на том, что туфли ему малы, хотя в мире победивших гендерных свобод могли бы и производить туфли мужских размеров массово. Мужик этот убеждён, что его хотят все, ну вот вообще все, а особенно Вадим, и начинает приставать. Вадим нападает на мужика, потому что все его достали, а это просто последняя капля.
Вадима винтят местные менты-санитары, и следующая сцена происходит уже в кабинете доктора. Доктор по счасливому совпадению оказывается бывшим одноклассником и другом Вадима, зовут его Жора, он раньше был психиатром, а теперь тоже психиатр, но с поправкой на новые реалии.
Вадиму сделали какие-то уколы в жопу и, видимо, собираются скорректировать мозг с помощью штуки под названием мнемошлем. Вадим просит Жору войти в положение и помочь, потому что сил больше нет это всё терпеть.
У Жоры тоже стоит коррекция, но при этом сам же Жора себе её преспокойно снимает.
Он сочувствовал мне под психокоррекцией. И теперь, когда коррекция была снята, он по-прежнему сочувствовал мне. И не потому, что знал с детства. Надо полагать, он сочувствовал каждому из своих пациентов.
И коррекция не мешает ему испытывать свои настоящие чувства. Простите чтеца за настолько затасканное сравнение, но вот в "1984" реально было жутко, там людям ломали мышление настолько, что никакая мысль о сопротивлении у них не могла зародиться. А тут — поставил коррекцию, снял коррекцию, всё это время придерживаешься прежних убеждений, главное их просто не показывать. Да даже быть геем или зоофилом каким-нибудь не надо, надо просто делать вид, что ты такой, и всё. Никто не будет проверять, на самом ли деле ты спишь со своим Генкой или Мухтаром.
– Ну что с тобой делать, Вадик?
Пока я изучал Жорку, он, судя по всему, изучал меня. Нет, все-таки психиатр – это диагноз.
– Не знаю, – сказал я. – Не могу я так. Сил моих больше нет. Какой-то я агрессивный стал, выше заданных параметров. И каждую ночь Валерия снится. Такой снится, как была, когда мы только-только с ней поженились. Помнишь, какие мы были влюбленные? А теперь меня сны-воспоминания изводят, и никакая амнезия их не берет! И ведь наяву я прекрасно помню, что она уже много лет как мужчина, а засну – и вижу ее как тогда, в летнем платьице…
Тут одно из двух: либо Валерия всегда на самом деле была Валерием, либо в этом обществе людей как-то выборочно заставляют менять пол. Мы так и не узнаем, какой вариант верный, потому что авторше как будто бы лень расписывать ужасы диктатуры толерантности (хотя казалось бы, ради чего рассказ писался?). Они тут так, для галочки.
Жора рассказывает, что это он скорректировал Генку, чтобы тот из гея стал педофилом:
Готовится поправка к Конституции. Стабильные семьи скоро перестанут считаться социально приемлемыми. Пришла неофициальная разнарядка на район – не больше пятнадцати процентов постоянных связей, независимо от пола и количества супругов. А также возраста и видовой принадлежности.
– Так что ж ты нас! – Я чуть не закричал, но сдержался. Только кулаки стиснул. – Не мог на ком-нибудь другом отыграться?
– А кого брать? – Доктор посмотрел на меня больными собачьими глазами. – Кого, Вадик? У меня на участке постоянных семей двадцать пять процентов, это же катастрофа! Завотделением в крик, и я его тоже понимаю. Но и ты меня пойми! Вот у меня две девчонки, десять лет вместе, друг без друга жить не могут, все коррекции в комплекте берут – ну, там, садо и мазо, или копрофилия и… ладно, это служебное. Так что мне – их разлучить? А вот еще семейка, там вообще на грани неадаптации, разнополая, трое маленьких детей, все свои собственные… Этих разделить, да?
Про девчонок даже мило, ходят, вместе себе всякую ебанину в мозг устанавливают. У Жоры что, всего три этих неадаптированных семьи на участке? Некого больше разделять, кроме старого друга с его сожителем? Ладно, допустим, верю.
Про поправки к конституции, кстати, тоже сейчас весело читать. Вот за это чтец и любит всякую ебанину с претензией на предсказание будущего — она как вино, с годами только лучше.
Жора тоже срывается:
А ты, ты вообще знаешь, что я себя тоже скорректировал? Что я свою Маньку собственными руками в приют сдал? Пять лет! Пять лет, и она меня ни разу даже не боднула, только ластилась. К-козочка моя…
Китаева так понятно пишет, что чтец нихуя не понимает. У Жоры была коза (почему коза, зачем коза, какого хуя?) Манька, которую он сдал в приют. Спустя пять лет (наверное?) он её навестил (наверное??), а она его признала и начала ластиться??? Или пять лет Манька у Жоры жила и за всё это время ни разу не боднула? Зачем было сдавать её в приют? Злые чекисты в радужной форме вламывались в дома в поисках животных, чтобы раздать их зоофилам? Жора сам стал зоофилом? Сдал Маньку в приют, чтобы не сорваться и не трахнуть козу? Он таки трахнул козу, но та его не боднула за это? Что, ну вот что тут имелось в виду?
Жора говорит, что надо поставить Вадиму новую коррекцию, но Вадим не хочет никаких коррекций, его всё заебало.
– Да ты пойми, я не хочу никаких коррекций! У меня здоровая психика, в ней не приживаются патологии. Мне от них плохо. Почему я не могу быть таким, как я есть? Ведь сказано в Конституции: «Сексуальным и психопатическим меньшинствам – равные права!» Вот я и есть это самое меньшинство! Я гетеросексуал и однолюб, нас таких мало. И я хочу, чтобы меня не трогали! Пусть социум отстанет от меня, отстанет, отстанет!
Ой, оказывается, быть притесняемым меньшинством не очень приятно, да? Кто бы мог подумать! Готтентотская мораль как она есть.
Вот только ни главный герой, ни авторша, видимо, не в курсе, что за равные права люди боролись, а не ныли, чтобы от них все отстали.
– И вот ты говоришь, что ты нормальный, – тихо и укоризненно сказал он. – Психика, Вадик, очень хрупкая вещь. А кто возьмется судить, что есть норма? И если кто-то возьмется, что вырастет из его суждений?
Ну как бы да, кто вам сказал, господа авторы, что ваша норма — это единственная нормальная норма? Вы там в курсе вообще, что норма меняется, потому что если бы она не менялась, хер бы кто позволил Анне Китаевой марать бумагу и издавать книжки под своим настоящим именем.
Ты часть социума, Вадик. Ты должен подчиниться. Мы живем в очень гуманном обществе.
Очередной пример готтентотской морали, как по учебнику. Подогнать всех под стандарты своего идеального общества, а тех, кто не подогнался, затравить — это пожалуйста, но с нами так поступать нельзя, это угнетение!
Жора вкидывает мысль, что они как общество перешли от политкорректности к коррекции сознания. Ничего, погодите немного, про политкорректность будет в следующем рассказе.
Мне вдруг стало холодно. Запредельно холодно, как будто меня уже вышвырнули на орбиту, в космическую мерзлую пустоту. Стало нечем дышать, словно воздух примерз к легким. И я понял, что принял решение. Давно принял, но понял только сейчас. Наверное, для меня все кончилось еще тогда, много лет назад, когда Валерия сменила пол. Ерунда, казалось бы. Кто мне мешал любить ее как мужчину? А я не смог. Ни полюбить, ни разлюбить. Ни смириться, ни взбунтоваться.
И Вадиму даже не пришла в голову мысль, что он мог бы и дальше жить со своей Валерией-Валерием. Точно так же, как с Генкой, без секса, просто как соседи или как платонические возлюбленные — личность-то у Валеры от смены пола не поменялась, вот и прикрывали бы они друг друга.
Много лет назад — это сколько, кстати? Как-то хуёво гей-диктатура закручивает гайки, раз разнополые семьи всё это время мирно жили, и их как будто бы только сейчас начали по-настоящему щемить. При этом Валера сменила (сменил?) пол уже давно, так что, похоже, всегда был трансом и при первом же удобном случае сбежал от кухонного боксёра Вадима и начал жить жизнь своей мечты.
Вадим требует озвучить его окончательный диагноз — есть у него такое право по конституции.
Окончательный диагноз:
«Социальной адаптации не подлежит.
Конституция гарантирует вам пятнадцатиминутный запас воздуха.
Вы можете взывать о помощи, молиться, звать маму, требовать адвоката.
Рекомендовано воздержаться от заявлений, призванных разжигать войну; межнациональную или религиозную рознь; расовую, гендерную или сексуальную нетерпимость. Все равно никто не услышит».
Вадима везут на эвтаназию.
Меня везли по коридору, примотанного к каталке, и надо мной мелькал убогий больничный потолок, а почему-то казалось, что я вижу небо и звезды. В ушах продолжал эхом отдаваться шепот друга: «Ну зачем, Вадик, зачем? На что ты надеялся? Что ты хотел доказать? Ты же умный, Вадик, ты же все знал!»
Да нихуя он не умный, обычное быдло, любящее распускать руки и не знающее, что такое икебана, блин. Рассказ заканчивается словом "поехали", из-за чего Гагарин, наверное, вертится в гробу.
Вердикт чтеца: 3 манерных гея из 10 сменивших пол Валер. Ниочёмная ебанина. Написано плохо, у авторши большие проблемы с донесением своей мысли до читателя. Стиль — как будто школьное сочинение читаю, пресно и однообразно, я насчитал на текст штуки три каких-никаких красивостей.
Содержание — полный швах, и я даже не про авторские взгляды, хуй бы с ними. Рассказ плох даже как агитка и антиутопия про диктатуру толерантности. Тут, имхо, нужно было либо уйти в полный отрыв и на паре самых трешовых примеров показать, насколько общество ебанулось, либо уж описывать унылую бытовуху с посылом "толерантность победила, и от этого всем плохо, даже геям, поэтому сидите тихо, не возникайте и скажите спасибо, что мы не сжигаем вас на костре". Генку жалко, Вадим мерзкий. Не показано, что он как-то особенно плохо живёт в этом новом мире, даже наоборот. У него есть самая обычная работа, есть домашняя прислуга в лице Генки. Он не обязан быть кем-то, кем не является, ему достаточно делать вид в социуме, как и всем остальным. А за закрытыми дверями, как говорится...
Не раскрыто ничего. Ни предыстория отношений Вадима и Валеры, ни структура общества, вообще нихуя. Я понимаю — рассказ, короткий метр, но неужели авторшу кто-то ограничивал в числе страниц настолько строго? Хотя бы ужасы гей-диктатуры можно было расписать подробнее, это ж агитка, ну, ради этого же всё дело и затевалось! Скучно!
Чтец, ведро валерьянки тебе!