Фандомы и ролевки

Анон · 2021-03-22 03:26:02

Тред для обсуждений Цзян Чэна. Без хейта, набросов и оскорблений персонажа и участников треда. В случае, если дискуссия превращается в срач, она переселяется в Срачный тред Магистра. Обсуждение канона, фанонов, реки фиков и ссылки на арты приветствуются.

▼Визуал⬍

▼Игры⬍

▼Обзоры фанфиков⬍

Гугл-таблица реков ЦЧ-треда

Рандомайзер пейрингов с ЦЧ

Анон · 2025-07-01 10:40:57

Наверно все-таки возрастное

▼Скрытый текст⬍

ЦЧ прекрасен в любом возрасте :please:

Анон · 2025-07-01 10:56:20

Анон пишет:

КАКИЕ УСЫ?! ГДЕ?! СБРИТЬ НЕМЕДЛЕННО! *дорамные флешбеки*

А по-моему, усы в дораме были ему к лицу

Анон · 2025-07-01 11:07:22

Анон пишет:

Анон пишет:
КАКИЕ УСЫ?! ГДЕ?! СБРИТЬ НЕМЕДЛЕННО! *дорамные флешбеки*
А по-моему, усы в дораме были ему к лицу

гиперреализм в блке? это же ужос ужос

Анон · 2025-07-01 13:52:37

Очень смешной пост/плотбанни про то, как юный ЛЧ мог втрескаться в юмб
https://www.tumblr.com/qiu-yan/78580161 … xc-be-like

Анон · 2025-07-01 14:13:15

Собираю драбблы в один пост)

#будни_ЮМЦ так же известный как фест лежащих котиков

▼День 1.⬍

День 1.
Цзян Чэн считал, что он не так уж и плох как учитель.
У него были все причина так считать: в конце концов, он смог восстановить свой орден, оставшись чуть ли не единственным в мире, кто знал принципы совершенствования ордена Юньмэн Цзян и единственным, кто сохранил формы меча Цзян и памятью разума и памятью тела. Он смог сделать это во время войны, когда к нему шли люди, пусть незнакомые с принципами его ордена, но воины. Он смог это сделать и позже, когда к воротам восстановленной Пристани Лотоса начали сходиться люди и вовсе имеющие о совершенствовании очень относительное понимание.
Он был учителем учителей здесь. Он был тем единственным корнем, который дал мощные побеги, и Цзян Чэн уже не боялся того, что наследие его семьи исчезнет во времени, и неустанно работал над тем, чтобы восстановить былую славу.
Он думал, что с детьми будет даже проще. Научить сразу проще, чем научить заново, это знает любой, и Цзян Чэн, намучившись с тем, чтобы привести свои разношерстные поначалу войска к единым формам, тоже это знал.
А кроме того, ему самому едва исполнился двадцать один год. Он помнил еще все ступени обучения, через которые прошел. Цзян Чэну не казалось таким уж сложным провести через них кого-то еще. Тем более, что совсем маленьких детей он в орден пока не принимал. Некому пока было проводить их через самые начала, да и следить за ними, если честно, тоже некому. Это было особое искусство, на которое Цзян Чэн не претендовал. Детей его резкость пугала. Да и терпения ему очевидно недоставало.
- По песку вдоль берега бегом, - рявкнул он наконец исчерпав скудные запасы.
Мальчишки возрастом от десяти до тринадцати лет медленно припустили вдоль берега. У них не было сил уже даже на горестные вздохи. Цзян Чэн понимал их, он когда-то и сам ненавидел бегать по песку, для этого требовалось в десять раз больше усилий. Но он бегал – и где он сейчас?
Ни один из этих мальчиков не мог даже приблизиться к уровню даже его самого в сходном возрасте, что уж говорить о ком-то вроде Вэй Усяня. Это злило Цзян Чэна. Заставляло больше беспокоиться о будущем его ордена – кому придется удерживать остатки былой славы? Кому придется прославлять свое имя и следовательно имя Юньмэн Цзян? Кто поднимет знамя, если что-то случится с ним самим?
- Цзунчжу, позвольте?
Цзян Чэн оторвал взгляд от удаляющихся фигурок. Рядом с ним, склонив уважительно голову стоял старший из целителей Юньмэн Цзян. Не то чтобы было сложно быть старшим из троих.
- Что случилось? – потребовал он.
- Этот ничтожный не пытается подвергнуть сомнения слова цзунчжу, - ниже склонился мужчина. Но этот ничтожный сведущ в лекарском деле.
- Говори толком, - озлился Цзян Чэн.
Он терпеть не мог, когда с ним говорили так и одновременно терпеть не мог, когда ему возражали. Но он старался слушать. Это не всегда получалось, но он правда старался.
- Цзунчжу слишком требователен к этим детям.
- Я не требую ничего сверх возможного, - резко ответил Цзян Чэн, рассчитывая, что его оставят в покое.
Нужна была немалая наглость чтобы рассказывать ему, как ему учить собственных адептов!
- К тому, что требует цзунчжу может приблизиться только младший Су - целитель нашел взглядом мальчика, на несколько шагов опережающего остальных. – Для других стремление приблизиться к невозможной цели принесет вред совершенствованию.
Цзян Чэн с легким удивлением посмотрел на него.
- Я мог это в десять, - сказал он. – И я был не лучшим.
Он ожидал чего угодно, но только не сочувствия во взгляде целителя. Он был на целых пятнадцать лет старше его самого. Цзян Чэн под этим взглядом немедленно почувствовал себя мальчишкой и разозлился сильнее. Он не заслуживал сочувствия.
- Но многие ли могли приблизиться к вашему уровню? – мягко спросил целитель.
Цзян Чэн не ответил, но его молчание говорило лучше слов. Когда мальчики, спотыкаясь, побежали назад, он стиснул челюсти так, что скрипнули зубы, и все-таки крикнул:
- Достаточно!
Дети попадали на песок там же где стояли, пытаясь отдышаться.
- Свободны до вечера!
Целитель коротко кивнул, и Цзян Чэн перевел все внимание на него. Необходимость спрашивать в таком деле совета неприятно тянула что-то внутри, но он проглотил гордость и сказал:
- Я выслушаю один раз.
Он выслушал не один раз.

▼День 2. Военные будни одной деревни⬍

День 2. Военные будни одной деревни
— Лежи, — велела тетушка Фэн, выглядывая в щель между ставен. — Дадут небеса, пройдут эти олухи мимо. Вон, не в каждый дом стучатся, поди. Что им наша лачуга?..
Юноша на тонкой плетеной подстилке завозился все равно, заставив тетушку Фэн оторваться от окна и поспешить к нему.
— Не могу, — выдохнул он. — Вас же... всю деревню...
— Не сожгут, — заверила юношу тетушка, силком укладывая его обратно. — В соседних протоках уж сожгли одну, со всеми людьми, а значит, нас не тронут. Три в округе деревеньки, сам знаешь. Коли две сжечь, нечисть так расплодится, что и третью сожрет. А кто рыбу ловить будет? На полях работать? За скотиной следить? Нет, не тронут уж ни нас, ни других соседей. Так только, может, пару домов...
Легкость, с которой она рассуждала о подобных вещах, почти пугала. И при этом она в чем-то была права. Но что будет толку от её правоты, если одним из "пары домов" окажется её собственный, да со всею семьей?..
Затем в дверь забарабанили, и юноша снова вскинулся, пытаясь сесть и дотянуться до меча. Только меча рядом не было, и найти его никак не получалось.
— Ох, послали боги сыночка, — всплеснула руками тетушка Фэн, ничуть не умаляя голоса, — ох, и послали! Ложись, ложись, бестолковый, кому говорят! Гости у нас! Эй, Мэйхуа, Ляньхуа, сейчас же присмотрите за братом!
Сама она заспешила к дверям, уже не обращая внимания на дочерей-двойняшек, выскочивших с заднего двора и засуетившихся вокруг раненого. Девочки все сделают как надо, это она точно знала.
— Доброго дня вам, почтенные! — она низко поклонилась, едва открыв дверь. — Чем эта старуха может помочь почтенному господину?..
— Вэнь Юн, — бросил высокий мужчина в белых с алым одеждах. — Ищем беглых преступников из клана Цзян. Соседи сказали, у тебя здесь раненый? Показывай.
— Ох, да как же, господин, — засуетилась тетушка Фэн, — какие же заклинатели, мы люди маленькие... это сын мой, пойдемте, пойдемте, Фэн Сяоли его зовут... Сяоли! Не садись, лежи! Мэйхуа, Ляньхуа, размотайте-ка бинты! Вот, господин, сами посмотрите, на охоте его порвали, кабан клыком поддел, ох, несчастье-то какое, ох, горе... травница-то наша недавно в соседнюю деревню уехала да не возвращается никак! Уж думаю за ней младшего сынка посылать, ежели к завтрашнему дню сама не вернется, как же эта старуха без старшего сына!..
Вэнь Юн глянул на рану и брезгливо скривился. Та выглядела и впрямь паршиво, и не слишком походила на рану от ровного меча — скорее уж будто в самом деле кто рвал. Может, и не кабан, а гуль какой, их нынче много расплодилось. Одежды на раненом тоже были крестьянские, простые.
— Обыскать, — приказал он подчиненным. Под причитания старухи двое заклинателей перевернули весь дом, простучали пол и перевернули домашний алтарь. Напоследок попробовали поискать по духовной энергии — но не почувствовали ничего особенного.
Сплюнув на пол, Вэнь Юн вышел, бросив напоследок рядом с плевком мешочек монет. Мэйхуа немедленно подобрала, пока тетушка Фэн голосила, а Ляньхуа прикрывала двери.
— Медяшки, — огорченно сообщила она, заглянув в мешочек.
— Скупердяи, — подытожила мгновенно успокоившаяся тетушка Фэн. — Ладно, с паршивого Вэня хоть медяшек горсточку... ну вот видишь. Говорила тебе, лежи. За детьми твоими вся деревня присмотрит, вон как разобрали мигом, а тетушка Фэн уж и тебя в обиду не даст.
Цзян Миньвэй осел на тонкую подстилку, тяжело дыша. Он сумел вывести из горящей Пристани семнадцать маленьких учеников, старшему из которых было не больше девяти — и очень надеялся, что сумел не только он. В суматохе боя досталось и ему, но рана от меча была не так уж серьезна — когти гулей оказались гораздо опаснее. Семнадцать детей и раненый заклинатель — разве не легкая добыча?..
И все-таки Цзян Миньвэй отбился и довел своих подопечных до места, откуда виднелась деревня. Упал он уже там — но до виднеющейся деревни дети добежали и сами, а затем двое дюжих парней под руководством тетушки Фэн нашли его и перенесли в её дом. Придя в себя, он порывался уйти почти сразу — заклинатель из Цзянов сейчас был опасней любого здешнего гуля — да только тетушка так и не пустила. Его одежды и меч она куда-то запрятала, взамен нарядив в крестьянские тряпки; маленьких учеников немедленно разобрали по домам деревенские — по одному, по двое.
Ни у одного из детей здесь не было родичей.
— Зачем? — Цзян Миньвэй, набравшись сил, приподнялся на локте, пока Мэйхуа снова перевязывала его рану, ругаясь так непристойно, как не пристало юной девушке. Тетушка Фэн обернулась на него.
— Мой Сяоли учился в Пристани Лотоса, — сказала она. — И сын старой Лян, и дочка кривого Чжу… от каждого двора кто-то. Может, кто-нибудь так же поможет им... ежели у них, как у тебя, вышло.
Отвернувшись, тетушка Фэн бросила грязные бинты в таз со стиркой. И добавила, не оборачиваясь:
— Вернется молодой господин Цзян с победой — так хотя бы в глаза ему не стыдно будет посмотреть.

▼День 3. Два исполнения⬍

▼День 3.⬍

День 3.
- …потом я вот так ломаю стебель и тяну в стороны…
Женщина сделала жест будто переламывает в воздухе стебель, а Цзян Чэн обреченно уткнулся в свои записи. За последний сяоши он слышал это разными словами уже три раза. Женщина боялась его, и сначала вовсе не хотела говорить, опасаясь наказания, а потом начала, да так, что остановить ее Цзян Чэн уже не мог, хотя и пытался. Он бы с радостью избежал этого допроса и заставил ее записать секреты изготовления шелка, но она не умела.
Никто из выживших мастериц не умел.
- Сколько требуется стеблей на цзинь нитей?
- Сотни, Цзян-цзунчжу. Для этого нужно его вот так сломать и потянуть в стороны…
Цзян Чэн мысленно отрешился от происходящего.

Большую часть ночи Цзян Чэн потратил на то, чтобы переписать то, что узнал, так, чтобы его записи не стыдно было сохранить в библиотеке. Его каллиграфия всегда была хороша, куда сложнее было из разрозненных записей составить красивый и стройный текст.
Дни не оставляли ему времени для этого – он должен был учить своих адептов и тренироваться сам, и это он хотя бы умел. Он должен был обеспечить своих людей едой, одеждой и оружием не выходя за рамки имеющихся у него скудных запасов, и этому пришлось спешно учиться.
У отца были для этого назначенные люди, у Цзян Чэна пока никого не было.
Он должен был и восстанавливать понемногу разграбленную библиотеку. Пока сестра была с ним, она успела записать по памяти многое, но потом она ушла в Ланьлин Цзинь, а после… ушла насовсем. Бесконечные трактаты о совершенствовании, накопленные семьей Цзян со времен самого Цзян Чи, теперь оставались в памяти одного только Цзян Чэна, и он старался перенести их на бумагу как можно быстрее.
Пока он помнит.
Пока он жив.

Цзян Чэн стряхнул песок с последнего свитка и легонько коснулся уголка, чтобы убедиться, что чернила высохли. Внутренним безошибочным чувством он знал, что снаружи уже неуклонно светлеет. Ему стоило забросить в хранилище эти свитки и лечь спать. Завтрашний день не будет ничем отличаться от предыдущего.
Цзян Чэн поднялся и потянулся до хруста, а потом принялся собирать новые свитки. Можно было утром просто передать их слугам или младшим ученикам и приказать отнести их в библиотеку и расставить по полкам, но он не хотел отдавать кому-то удовольствие заполнить пустоту.
Когда они вернули Пристань Лотоса, полки были заполнены в лучшем случае на шестую часть – все сколько-нибудь ценное Вэни отправили в резиденцию собственного ордена.
После победы, полки были заполнены на четверть – что-то удалось отыскать в сокровищницах Безночного города, но далеко не все.
После того, как Цзян Янли покинула Пристань Лотоса навсегда, полки были заполнены чуть меньше, чем наполовину. Без нее Цзян Чэн значительно замедлился, и полки теперь были заполнены чуть больше, чем наполовину. Три новых свитка были среди всех – что капля в лотосовых озерах, но Цзян Чэн все равно чувствовал удовлетворение от того, что это знание не растворится во времени.

Библиотека встретила его зажженными свечами и легким шелестом кисти. Один из его старших учеников, помнивший Цзян Фэнмяня, но не прижившийся тут в его время и слишком быстро покинувший орден тогда, чтобы по-настоящему помочь Цзян Чэну теперь, сидел за невысоким столом и выводил аккуратные столбцы иероглифов.
- Что ты делаешь? – нахмурился Цзян Чэн.
Вопрос был излишним. Лань Сичэнь в обмен на нити лотосового шелка позволил ему сделать списки некоторых текстов, в основном посвященных медицине – это было тем, в чем Цзян Чэн ничего не смыслил и тем, в чем библиотека Пристани Лотоса терпела особенную нужду – и в своей доброте и в знак дружбы позволил забрать на время драгоценные свитки в Юньмэн. Время заканчивалось, а переписанным оставалось меньше половины. Цзян Чэн вслух пожалел о том, что ему придется просить у главы Лань еще немного времени…
…но теперь похоже не придется.
- То же, что и мой глава.
Кисть мягко скользила по бумаге. Оставляла за собой след, который, возможно, спасет кому-то жизнь. Цзян Чэн не просил помощи, но был благодарен. Он по сей день был так благодарен людям, которые пошли за ним во время войны и остались с ним во время мира.
- Отдохни, - сказал он, стремясь скрыть мгновенную слабость. – Я здесь закончу.
- Должен ли я спокойно спать, когда мой глава не щадит себя?
Цзян Чэн уложил на место свежие свитки и отступил, чтобы полюбоваться своей работой. Совсем скоро они заполнят и эту полку. И примутся за следующую. Рано или поздно, ему придется описать и падение Пристани Лотоса и войну. И последовавшее за войной время, хоть и мирное, но не менее сложное. Не сейчас, конечно – сейчас эти раны еще слишком свежи.
Но когда он возьмется за кисть, никто из его людей не будет забыт.

▼возвращение домой⬍

Возвращение домой
Доски набухли от влаги и почти не скрипели под ногами. Цзян Чэн осмотрелся: кое–где виднелись темные выжженные участки – то ли свечи уронили, то ли разводили костры. Пятна крови, почти слизанные водой, можно было разглядеть только между щелей. Запах резал нос.

– Красиво, – произнес Вэй Усянь без иронии. Смотрел он куда–то вдаль, слепо и пусто, но Цзян Чэн понял его без труда.
Они наконец были дома.

Вэньские знамена – сорванные и затоптанные – были сложены в одну кучу. Адепты, большинство из которых никогда не видели Пристань Лотоса, суетливо обыскивали все здания, ища скрытые ловушки и оставленные артефакты.

– Нужно прибраться – только и всего, – словно прочитал его мысли Вэй Усянь. – Душок тут тот еще. Пусть начнут с жилых помещений – нужно где–то спать. Я займусь озерами, – на этих словах его лицо дрогнуло, но он быстро собрался.

Озера. Цзян Чэн едва смог сглотнуть – перехватило горло. Представилось, сколько всего – всех – покоится на дне. Жестоко убитых в собственном доме, молодых и не обретших покой.

– Будешь использовать флейту? – спросил он резко. От беспомощности разбирала злость.
– Есть другие идеи? – тоже ощетинился Вэй Усянь.

Они упрямо уставились друга на друга, отражая позы и выражения лиц. От этого почему–то стало спокойнее.

– Я пойду с тобой, – Цзян Чэн бросил короткий взгляд на лотосовый трон, но так и не решился подойти ближе. Тень отца была во всем – в выжженных досках, в порванных знаменах, в неупокоенных мертвецах.

Вэй Усянь не стал возражать.

Перед самым рассветом Цзян Чэн с Вэй Усянем забрались в уцелевшую лодку – на такой они не раз плавали за лотосами – и отправились на середину внутреннего озера. Влажный туман пробирался под одежду, мокрой вуалью оседал на волосах и тянул к воде. Цзян Чэн прикрыл глаза и про себя попросил у речных духов помощи.

Проводником служила сплетенная из лотосов веревка – шелковая на ощупь и крепкая из–за заклинаний, нанесенных на нее. Вэй Усянь поводил кончиком по водной глади, как делал иногда во время рыбалки. Всего мгновение, и веревка исчезла, будто что–то крупное ухватилось за нее и потянуло вниз.

Вэй Усянь достал из рукава грязно–черного ханьфу флейту и заиграл. Цзян Чэн десятки раз слышал мелодию Чэньцин, но впервые она показалась ему приятной. Не резко пронзающей воздух стрелой, а тихим перезвоном колокольчика ясности.
Поддавшись внутреннему порыву, Цзян Чэн схватился за свой колокольчик и с помощью ци заставил его несколько раз прозвенеть.

– Плывем, – шепнул Вэй Усянь покрасневшими губами.

Цзян Чэн налегал на весла все то время, что Вэй Усянь играл. У причала мелодия дрогнула и прервалась.

Из воды в рассветном зареве выбирались они – не жуткие разбухшие мертвецы, а промокшие после очередной проказы шиди, высокие и деланно строгие старшие ученики, серьезные помощники отца, смеющиеся шимэй. Они все держались за лотосовую веревку, как за руку помощи. И на секунду Цзян Чэн поверил в иллюзию…

Вэй Усянь легко толкнул его плечом и прижался.

В Пристани Лотоса начался новый день.

▼День 4. Тяжела торгашеская доля, если ты наебываешь клиентов⬍

День 4. Тяжела торгашеская доля, если ты наебываешь клиентов
Ювелирную лавку Ли Лэй держал больше для души и трех наложниц с младшей женой — те были падки на красивые украшения, а младшая жена и вовсе чаще всего сама вставала к прилавку. Ей, конечно, не по чину уже было вести такие дела самой, но чего не сделаешь, лишь бы женщина была счастлива, говаривал Ли Лэй, и в городе понимающе кивали: да, некоторым женщинам проще дать, что просят, а то ведь никогда в покое не оставят. Опять же, дело было полезное и для самого Ли Лэя: всегда можно услышать последние новости раньше других и успеть отреагировать первым — в делах торговых это важно, любое промедление может стоить больших денег. В конце концов, основную часть своей прибыли Ли Лэй получал вовсе не от украшений, а от вещей куда как более приземленных: руды, риса, тканей, трав... всего, что можно было купить и перепродать. У него давно налажены были и поставка, и сбыт; сейчас, после войны, когда восстанавливать требовалось множество селений, деньги лились в его карманы полноводной рекой.
Еще бы младшая жена не поднимала переполох почем зря — было бы вовсе замечательно. Ан нет ведь — примчалась вся в слезах, заламывая руки, причитая что-то неразборчиво. То ли кто вломился, то ли не вломился, а просто зашел, то ли вовсе просто мышь забежавшую увидала в углу да перепугалась. Женщина! Что с них взять!..
Ли Лэй вышел в лавку сам, готовясь то ли мышь прогнать, то ли покупателя обслужить. Младшая жена осталась рыдать в своих покоях, пока служанка хлопотала вокруг.
Стайка девиц со щебетанием, похожим на птичье, кружила по лавке, рассматривая изящные украшения. Вот одна из них стащила длинные пестрые бусы, примерила на шею — одобрительно захлопали рядом подружки, наперебой расхваливая её. у одной из этих подружек уже красовалась на худом запястье нефритовая подвеска на красном шнурке; вторая смотрела на серьги, прикладывала к ушкам то одну, то другую.
— Господин, господин, он пришел! — певуче позвала первая девица, так и не выпустившая пестрые бусы из рук. — Господин, можно ли этой скромной взять бусы? Посмотрите, какие яркие!
— Можно, можно, — мягко согласился мужской голос. А потом его обладатель вышел, наконец, на свет из тени полок, в которой стоял, и у Ли Лэя подкосились от ужаса колени.
В их скромную ювелирную лавку пришел сам Ушансэ-цзюнь, господин мертвых, тварь, которую за глаза крестили труповодом, если не чем похуже. И девицы, которые со щебетанием носились по лавке, сейчас улыбались ему острыми клыками и сверкали радостно алыми глазами темных тварей.
Ох, зря Ли Лэй о жене дурное думал. Сам бы сейчас убежал, как она, в слезах, да только, реши Ушансэ-цзюнь спустить на него своих девок, далеко все равно не убежит.
— Ч-ч-что г-господин изволит?.. — выдавил Ли Лэй, держась за стойку и молясь всем богам сразу.
Ушансэ-цзюнь — молодой еще совсем юноша, вроде бы, а стылым холодом от него веяло страх как! — облокотился о стойку с другой стороны.
— Бусы, — сказал он, улыбаясь. Алые глаза оставались холодными, как у мертвой твари — видел Ли Лэй одну такую в войну, до сих пор в кошмарах порой снилась. Теперь ему, впрочем, совсем не та тварь будет сниться, пожалуй что. — Подвеску. Две пары серег моим девочкам.
Ушансэ-цзюнь щелкнул пальцами, и одна из девиц — та, что примеряла серьги — с поклоном поднесла и положила перед ним стопку бумаг.
— И припомни-ка вот эти сделки. Великий орден покупал, не лишь бы кто. Помнишь такие?
Ли Лэй с трудом отвел взгляд от чужой хищной улыбки, уставившись в бумаги. И точно — его печать и печать Юньмэн Цзян. Накладные на руду, на рис, еще на рис, на руду, мелькнула бумага о лекарственных травах...
Если б не бумаги, Ли Лэй бы и не вспомнил. Не покупали у него ничего ни Ланьлин Цзинь, ни Гусу Лань, ни Цинхэ Не. Цишань Вэнь был уничтожен совсем недавно. А Юньмэн Цзян, печать которого стояла на всех бумагах — так кто ж этот орден-то теперь назвал бы великим? Сожженный, разграбленный, едва поднимающийся на ноги? Какая за ними сила сейчас?
Эта сила сейчас улыбалась Ли Лэю и крутила в пальцах флейту из черного бамбука, пока покорные его воле темные твари щебетали, точно беспечные девицы, и мерили, мерили украшения.
— Вам... не по нраву товар пришелся? — прохрипел Ли Лэй.
— А кому по нраву плесневелый рис да дрянная руда придутся? — сощурился Ушансэ-цзюнь. — Да еще и не один раз присланные. Впору задуматься, уж не решил ли почтенный торговец обманом промышлять. Хороши, наверное, сделки — плесневелое зерно по цене первосортного, отборного продать. В накладе не останешься.
Девица, выбравшая себе все-таки серьги по нраву, обхватила своего господина за руку, прижавшись мало не всем телом, и посмотрела на Ли Лэя, улыбаясь слишком широко для живого человека.
— Ошибка это! — почти взвизгнул Ли Лэй. — Простая ошибка, почтенный господин заклинатель, ошибка, этот ничтожный сейчас же все пересмотрит, все исправит, помощники, должно быть, ошиблись да подсунули вам дрянное, этот ничтожный все, все исправит, за треть цены следующие партии отдаст!..
Если бы он не был так сильно испуган, он заметил бы, как дернулось лицо Ушансэ-цзюня, стоило тому услышать, как к нему обращаются.
Но Ли Лэй не заметил.
— За треть цены — это уж грабеж получается, — заметил он неторопливо. — Орден так уважать перестанут.
— Да что вы, что вы, господин! Это этого ничтожного недосмотр! Никто и слова вам не скажет!..
— Что ж, если почтенный торговец так говорит... — Ушансэ-цзюнь оттолкнулся от стойки. — Сколько с меня за украшения?
Ли Лэй счастлив был бы, если бы труповод просто ушел и девок своих забрал, честное слово.
— Возьмите в подарок! — нашелся он. — Как извинение! Прощение! Прощения прошу покорно!..
— Подарок, — хмыкнул Ушансэ-цзюнь. — Ну-ну. Ладно, почтенный. Ждем новые партии в ближайшие сроки. Да вы уж постарайтесь в этот раз без ошибок — а то, знаете, моим девочкам очень понравились ваши украшения. Уговорят еще заглянуть во второй раз.
— Никаких ошибок больше! Лично все проверять буду, небесами клянусь!.. — истово заверил Ли Лэй. Ушансэ-цзюнь только хмыкнул в ответ — и вышел, наконец, и твари его, мертвые девицы, выскочили вместе с ним, щебеча, как птички, и бумаги не забыв прихватить.
Когда дверь за ними закрылась, Ли Лэй осел, наконец, на пол, держась за сердце. Нет, нет, никаких больше подложных сделок и обманов, только не с этими.
Чтобы не видеть больше ни Ушансэ-цзюня, ни его мертвых тварей, Ли Лэй готов был не то что торговать с ними честно — вовсе даром отдать все, что потребуют, а не только пару жалких серег да бус.

▼День 5.⬍

День 5.
Цзян Чэн скинул на землю свою ношу и, прищурившись, посмотрел на заходящее солнце. Стыдно признаться, после целого дня, проведенного за работой, он мысленно подталкивал его садиться немножечко быстрее. Совсем чуть-чуть. Чтобы возвращаться на поле пришлось один раз, а не два или не три.
- Приступайте, - бросил он и двинулся назад.
Ему хотелось идти медленнее, поэтому он укорил шаг. Никто не упрекнет его в лени. Он сам не должен давать себе повод упрекнуть себя в лени. Цзян Чэн знал, что достаточно один раз дать себе поблажку для того, чтобы грызть потом себя долгими бессонными ночами. Он всегда был таким, и в детстве, когда ранили упреки матери и разочарование отца, и в юности, когда больше ранило разочарование в самом себе. И тем более сейчас, когда от него зависело намного больше.
Цзян Чэн взял оставленный длинный заостренный шест и, вытащив несколько печатей, отправил их перед собой, после чего медленно пошел вперед, прощупывая землю шестом насколько мог глубоко.
Юньмэн никак не мог оправиться от войны. Цзян Чэн знал, что и другие земли сталкиваются с теми же трудностями, но его не интересовали другие земли. Его едва хватало на свои: поля, на которых возделывали урожай превратились на несколько лет в поля сражений. Юньмэну повезло с урожаем в прошлом году, и голода не случилось, но многие поля все еще были негодны для работы, испытывали влияние энергии обиды, хранили в земле тела погибших, были срыты и перекопаны для укреплений.

Несколько недель назад они очищали огромные рисовые поля в низинах. Вода несколько лет смывала туда тела, приносила ци – в том числе и темную ци. Сначала перестал расти рис. Потом пришли лютые мертвецы. Та часть, что с мертвецами была еще ничего.
Та часть, что с выравниванием террас, истоптанных в длительной борьбе, была гораздо хуже. Цзян Чэн мог этого не делать – это уж точно была не работа для заклинателя, но его люди, совершенствующиеся, могли значительно ускорить восстановление полей. Он приказал остаться. Он даже первым взял в руки непривычный инструмент, стремясь показать пример своим людям, не слишком довольным и задержкой и тяжелой низкой работой. Но это поле принесет плоды уже в следующий сезон, и призрак голода отодвинется еще немного.

Они продолжали платить Юньмэн Цзян за защиту, несмотря на то, что Юньмэн Цзян не смог защитить их от вэньских псов. Цзян Чэн обязан был оправдать их доверие.

На этом поле выращивали просо.
Здесь было немного проще, не приходилось тонуть по колено в воде и грязи. Здесь неудачливый работник наткнулся на старый талисман, а он каким-то невероятным образом сработал и оторвал бедняге несколько пальцев на ноге. Теперь заклинатели искали и другие. Цзян Чэну не везло: его талисманы для поиска молчали, зато шест уже в который раз натыкался на тело. Тела приходилось выкапывать и сносить на окраину, там их готовили к погребению, свершали обряды.
Тут уже не было разницы между заклинателем союзных сил или кем-то из вэньских войск. Каждый должен был упокоиться с миром и никогда больше не возвращаться на эту землю.

Шест снова уткнулся в что-то мягкое, отличающееся от земли. Цзян Чэн застонал сквозь зубы и подал знак своим людям. Копать следовало осторожно, чтобы не отсечь ненароком от тела кусок, солнце успеет сесть, а они все еще будут возиться с этим проклятым полем с проклятым просом.
Но и это поле принесет плоды уже в следующий сезон.

▼День 6. Драббл, где наконец появляется Цзян Чэн вместе с другими знакомыми лицами⬍

День 6. Драббл, где наконец появляется Цзян Чэн вместе с другими знакомыми лицами
— Глава Цзян, — Чжоу Дуань едва не забыл поклониться второпях, так быстро влетел в кабинет. — Глава Цзян, там у ворот вас зовут! Крестьянка какая-то, и с ней дети, да много, десятка два, наверное... говорит, ваши. Мы решили, сумасшедшая какая-то, но Янь Тао велел вас позвать или Ушансэ-цзюня…
Цзян Чэн моргнул. В чем, в чем, а в том, что детей у него нет, тем более — двадцати штук сразу, он был уверен полностью. Да даже если бы каким-то чудом и был хотя бы один, этому ребенку сейчас от силы год был бы. Да и не бросил бы Цзян Чэн, если бы знал... нет, ерунда какая-то.
Два десятка детей, которых привела крестьянка.
Цзян Чэн вздрогнул, осененный догадкой, и вскочил.
— Веди, — отрывисто велел он.
К воротам они вдвоем почти бежали. Янь Тао действительно был там, стоял, сложив руки на груди, и слушал невысокую женщину с седым, затянутыми в пучок волосами. За детьми следили две девушки, ровесницы самого Цзян Чэна, похожие как две капли воды. Сестры, должно быть. Впрочем, не то чтобы дети стремились разбегаться куда-то: сбились в тесную стайку и молча ждали чего-то.
Кого-то.
— Глава Цзян, — Янь Тао, обернувшись на подошедшего Цзян Чэна, поклонился ему, и женщина поклонилась вместе с ним. Не так уж она была стара, как показалось вначале — если бы не седые волосы, он бы и не предполагал, сколько ей. Тридцать пять? Сорок? Больше? — Госпожа Фэн хотела видеть именно вас... или Ушансэ-цзюня.
— Зачем? — коротко спросил Цзян Чэн.
Женщина, названная госпожой Фэн, кивнула на стайку детей.
— Учеников ваших привела, господин, — сказала она. — Когда всё еще только началось, они пришли в нашу деревню вместе со старшим своим, Цзян Миньвэем. Едва выходили его, раненого — и то сразу, как на ноги встал, ушел от нас. Прослышал, что господин глава Цзян собирает войска, чтобы Юньмэн отбить — и ушел. Сказал, негоже ему, заклинателю, прятаться от боя.
Цзян Чэн помнил этого ученика. В год начала войны ему было четырнадцать, но он подавал большие надежды и обещал стать хорошим заклинателем. До этого дня Цзян Чэн был уверен, что он вместе с остальными шиди погиб, когда Вэни напали на Пристань Лотоса — а он, выходил, выжил. И не просто выжил, а сумел вытащить с собой еще кого-то — семнадцать детей, мгновенно сосчитал Цзян Чэн, семнадцать спасенных жизней.
Но до людей Цзян Чэна он так и не дошел.
— В Пристани Лотоса нет никого с таким именем, — сказал Цзян Чэн медленно. Госпожа Фэн кивнула.
— Эта старуха так и подумала, — сказала она печально. — Он обещал вернуться за детьми, как все закончится. Но все закончилось уж давно — а он так и не пришел. Пришлось этой старухе самой собрать детей в дорогу. Примете ли обратно, господин?..
Цзян Чэн смотрел на детей, тихих, не поднимающих взгляд. Старшему из них было лет двенадцать; он был тощим и высоким, как жердь, и на поясе у него висел небольшой деревянный меч.
— Ты, — позвал Цзян Чэн. Мальчишка шагнул вперед, не поднимая взгляд. — Три детские связки покажешь?
Самое простое, что у них было, потому так и названное — три детские связки в Юньмэн Цзян мог выполнить даже самый маленький ученик, которому и тренировочный меч-то пока доверяют с оглядкой. Любой мальчишка из окрестностей считал делом чести научиться подражать этому — но именно что подражать; разница между играми и настоящими упражнениями, пусть и детскими, была очевидна любому заклинателю, даже совсем юному.
Мальчишка вытащил из-за пояса меч — почти игрушечный деревянный, слабая замена тренировочным клинкам — и плавными, отработанными явно тысячи раз движениями повторил связки одну за другой, очень чисто и очень быстро. Должно быть, в годы войны не раз тренировался, чтобы не забыть даже такую малость, чтобы потом, однажды, вернуться...
— К целителям их сначала, — отрывисто велел Цзян Чэн, отвернувшись. Янь Тао почтительно склонил голову. — Потом в свободный павильон. И скажи Вэй Усяню, чтобы тоже посмотрел, он лучше меня ладит... Госпожа Фэн, что вы хотите в награду за вашу помощь?
— Да разве берут за такое награду, господин мой, — тихо отозвалась женщина. — Кто бы не помог в час нужды? И то счастье, что дети домой вернулись. Вырастут, станут заклинателями — лучшей наградой будет.
Она вместе с Цзян Чэном следила, как Янь Тао вместе с Чжоу Дуанем пересчитывает и уводит детей, на ходу рассказывая им о том, как отстроили Пристань Лотоса. Целители проверят, что дети здоровы и способны продолжить обучение. Вэй Усянь посмотрит, не ловушка ли это, и сам подыщет, кому лучше их учить и чему именно — он и правда ладил с детьми лучше Цзян Чэна.
И с ними, с этими детьми, все будет хорошо.
По крайней мере, Цзян Чэну очень хотелось в это верить.

▼День 7. Два исполнения⬍

▼День 7.1⬍

День 7.1
Красновато-оранжевый луч скользнул со столика, за которым сидел Цзян Чэн, на горку писем, что он не успел прочитать. Это заставило его выйти из легкого транса и вспомнить, где он находится. Чувство было такое, словно он уснул с открытыми глазами и проспал по меньшей мере парочку столетий.

Мысли ворочались в голове медленно и неохотно. Проблемы требовали немедленного внимания и тяжелыми валунами падали на плечи в первую очередь. Цзян Чэн нахмурился, вспомнив последнего человека, которого принимал сегодня, – Сян Тао, пожаловавшегося на то, что их городок на окраине Юньмэна остался без защиты. Небольшой клан, который когда-то охранял границы от темных тварей, то ли перебили Вэни, то ли разбежался. Территория была населенной – там было чем поживиться и разбойникам, и нечисти.

Сложность заключалась в том, что Цзян Чэну было некого туда направить. Умелых заклинателей не хватало по всем направлениям. Однако оставлять городок без помощи было нельзя – это грозило еще большими проблемами. Съездить туда вызвался Вэй Усянь. Он запросто решался отправиться в одиночку в пасть к неизвестности. Цзян Чэну это не нравилось, но приходилось соглашаться. Как будто у них были другие варианты!

Помочь могли бы мощные семейные артефакты, но даже после штурма Безночного города, вернуть в Пристань Лотоса удалось далеко не все награбленное. Цзян Чэн сверялся со списком, оставленным самими Вэнями, а позже в кабинете отца отыскал подсказки и старые документы с описями. Вэни не смогли вытащить все – часть тайников мог открыть только кровный Цзян. К счастью, Вэнь Чао оказался глупым и недальновидным, не воспользовавшись выпавшей ему возможностью.

Пару раз в неделю в Зале Мечей Цзян Чэн, Вэй Усянь и Цзян Яньли собирались, чтобы подумать над очередной загадкой, вспомнить обрывки разговоров родителей и найти ниточки, ведущие к еще одному тайнику.

Сестре, как сразу понял Цзян Чэн, проще всего давались загадки, оставленные матушкой. Она часто гостила у бабушки в Мэйшань Юй, а потому лучше понимала отсылки и намеки. Вэй Усянь, который говорил с Цзян Фэнмянем значительно чаще родного сына, пересказывал его слова, которые могли бы навести их на верный путь. Цзян Чэн связывал все в единую картину и строил примерный маршрут.

Порой они неделями не могли ничего найти. И все же Цзян Чэн любил их посиделки. Сестра чаще всего что-то штопала или вышивала, готовя его к неминуемому Совету кланов. Вэй Усянь, откинувшись на подушку, постукивал деревянным кончиком кисти по бумаге или что-то напевал себе под нос. Они могли молчать около шичэня, но это было почти приятное молчание. Если бы только от этих артефактов не зависело так много…

– Давайте сходим в юго-восточный павильон, – предложила как-то Цзян Яньли, аккуратно сматывая нитки.
– Там же ничего нет, кроме разрушенных бараков, – удивился Цзян Чэн. – Родители туда не ходили и нам запрещали, говорили, что дух пра-пра-прадедушки Цзян бранит всякого, кто смеет туда заходить, – вспомнив эту старую байку, он невольно улыбнулся. Они с Вэй Усянем все равно пробирались пару раз, каждый раз улепетывая, когда слышалось завывание и холодное дуновение ветра. Скорее всего, это было всего лишь совпадение, но они думали, что за ними пришел дедушка Цзян.

Они все равно решили сходить. Накинули плащи, взяли фонарики и двинулись на юго-восточную часть Пристани Лотоса. Осенний влажный туман пробирался под одежду, видно было всего на чжан, но троица шла, бодро переговариваясь. Дух детского приключения парил над ними, скрывая на время появившиеся тайны, стирая накопившиеся вопросы.

Павильон дедушки Цзян превратился в покосившуюся и почерневшую от огня и воды лачужку. Цзян Чэн, Вэй Усянь и Цзян Яньли разошлись, чтобы поискать хоть какие-то признаки ци. Цзян Чэн и Вэй Усянь вовсю чертили в воздухе знаки поиска, Цзян Яньли скороговоркой повторяла призыв. Они кружили вокруг здания, заглянули в запущенный садик, спугнув ночных насекомых и лягушек, постояли над водой.

– Неужели даже дедушка не придет? – разочарованно произнес Вэй Усянь, спрятав озябшие пальцы в широких рукавах.
– Он появлялся только, когда мы прокрадывались в дом, – припомнил Цзян Чэн, уже ожидая следующей фразы Вэй Усяня.
– Попробуем зайти? – опередила Вэй Усяня сестра.
– Лучше постой снаружи, сестрица, – Цзян Чэн предупреждающе посмотрел на Цзян Яньли и двинулся в сторону павильона. От павильона несло мокрым деревом и холодом. Цзян Чэн с Вэй Усянем отодвинули мешавшие балки и запустили вовнутрь пару освещающих талисманов.
– Внутри все не так уж плохо, – заключил Вэй Усянь, оттеснив Цзян Чэна и заходя первым. – О! Смотри! – он кинулся к чему-то, лежащему на темном полу.

Цзян Чэн наклонился и пригляделся: под ногами валялись деревянные мечи, выцветшие от времени воздушные змеи, полинявшие игрушки, речные камни, которые собирал Вэй Усянь, браслеты из бусин и перьев, которые плела сестра, и… Щекам сделалось горячо. Цзян Чэн нашел фигурки членов своей семьи, которые он лепил сам. Кривые улыбки, глаза разного размера, слишком крупные носы… Это определенно были они.

– Как думаешь, это дедушка Цзян собрал? – спросил Вэй Усянь, взвешивая в руках свои прежние сокровища.

Цзян Чэн поднял на него взгляд, но смог лишь улыбнуться.

– Давай позовем сестру.

▼День 7.2⬍

День 7.2
Он – Санду Шэншоу и про него и так уже что только не говорят.
Его и так уже считают слишком дерзким и слишком высокомерным, каким не должен быть мальчишка во главе уничтоженного ордена. Цзян Чэну это на самом деле даже льстит. Он снова не оправдал ожиданий, но теперь ему это нравится: он знает, что стервятники уже поделили Юньмэн Цзян на части и только и ждали, когда он оступится, но он не оступился. Не позволил никому запустить руку в наследие его семьи.
А сейчас, несколько лет спустя, кое-кто из них ходит к нему на поклон, просит его помощи и его милости, а за спиной изливает накопившуюся желчь. Цзян Чэн идет через это с поднятой головой. Пусть лучше его считают высокомерным и жестоким, нежели слабым. Пусть лучше говорят за спиной в то время, как не смеют в глаза.
Он - Санду Шэншоу и его это не трогает.
И все это не дает ему никакого ответа на вопрос: что же ему делать сейчас?

Цзинь Лину уже шесть и он уверен, что он совсем уже взрослый и хочет принимать деятельное участие во всех делах Цзян Чэна. Для Цзян Чэна это большое удивление. Он в детстве даже если и хотел поучаствовать в делах отца (как он этого хотел!), не смел навязывать ему себя. Цзинь Лин свободно вбегает в его комнату, хватает кисти, роняет письма. Цзинь Лин каким-то пока неизвестным Цзян Чэну образом пробирается в павильон, где он ведет советы и принимает просителей. Цзинь Лин уже который день требует с утра заплести ему такие же косы, как у дяди. Он совсем не похож на того мальчика, который полгода назад уехал в Башню Золотого Карпа, и Цзян Чэн, если честно, немного растерян.
Кричать не помогает.
Цзинь Лин совершенно его не боится и иногда Цзян Чэну кажется, что он даже радуется его крику. Цзян Чэн тогда отчаянно старается не думать, что он, маленьким, тоже был бы рад, если бы отец на него хотя бы накричал, потому что если он об этом думает, то испытывает перед мальчиком невозможное чувство вины за то, что не может забрать его сюда насовсем.

Сегодня Цзинь Лин превзошел себя, а Цзян Чэн выучил новую мудрость: если племянник замолк, нужно обязательно проверить, чем он там занят. В последнее время Цзинь Лин одержим волосами и косами, и вплоть до сегодняшнего дня Цзян Чэну это казалось даже трогательным.
Но он увлекся подсчетами – ему всегда нравились цифры, от них всегда понятно чего ожидать и он никак не мог найти кого-то лучше себя, чтобы передать ему эту обязанность – а Цзинь Лин в это время очень тихо сотворил с его волосами что-то невообразимое.
- Как ты это сделал, паршивец, - простонал он, наливая в горсть бесполезное масло.
Волосы влажно блестели, но распутываться отказывались.
Цзинь Лин довольно улыбнулся.
- Я хорошо заплел, - гордо заявил он. – Крепко!
Цзян Чэн попытался силой продрать узел, но это было одновременно и больно и бесполезно. А его между тем уже ждал глава ордена Яо. Тот самый, который злословил про него больше всех и тот самый, который пришел на поклон едва встала в том нужда. И он, конечно, был Санду Шэншоу, но никак не мог появиться перед ним в таком виде.
- Иди позови Чан-айи - сдался он наконец. – Давай быстрее.
На Пристани Лотоса за Цзинь Лином поначалу следила госпожа Чан, одна из немногих слуг, помнивших его мать. Она знала о детях все, потому что женила двоих сыновей и выдала замуж четверых дочерей. Ее вторая дочь погибла на Пристани Лотоса во время атаки Вэнь Чао. Она сама выжила только потому, что гостила тогда у младшей дочери.
Цзинь Лин за руку втащил ее в комнату, когда Цзян Чэн уже отчаялся разобраться с волосами самостоятельно и снова принялся за родные и знакомы цифры.
- Цзунчжу? – несмело поклонилась она с повисшим на рукаве Цзинь Лином.
- Сделай с этим что-нибудь, - Цзян Чэн раздраженно указал кистью на узел на голове.
Женщина ойкнула и прикрыла рукавом лицо, наверняка пряча улыбку.
- Это я заплел, - похвастался Цзинь Лин. – Правда, красиво?

▼День 8. Маленькие детки - маленькие бедки...⬍

День 8. Маленькие детки - маленькие бедки...
Цзян Чэн был главой великого ордена. Более того, главой, который снова сделал орден великим, вытащив его из самой глубокой бездны. Он был грозой для врагов (и временами друзей), прекрасным воином, бесстрашным заклинателем, который без трепета мог взглянуть на любую тварь, а потом и сразить её.
И все же были вещи, к которым оказался не готов даже он.
Можно быть сколь угодно великим, могущественным и пугающим, но когда у тебя на руках рыдает покрытый красной сыпью трехлетний ребенок, который начинает орать громче от любой попытки прикоснуться к этой самой сыпи, любой здравый смысл отказывает просто напрочь.
Дверь в павильон целителей Цзян Чэн снес, почти не заметив. Несущая куда-то два тяжелых кувшина Цзян Хуа едва успела отшатнуться в сторону, уступая дорогу.
— Ему плохо! — выпалил Цзян Чэн, одновременно пытаясь укачать рыдающего Цзинь Лина, ничего не снести и удержаться в достаточно здравом состоянии. — Немедленно проверь, что с ним!
Бай Шэ со вздохом положила кисть.
— Что случилось, глава Цзян? — поинтересовалась она, поднимаясь. Цзинь Лин аж замолчал на несколько мгновений, завороженный переливами украшений на шпильке в её волосах — эту шпильку она доставала только в моменты, когда Цзинь Лин жил в Пристани, и иногда Цзян Чэн подозревал, что она делала это специально.
Вот прямо сейчас он был в этом вообще уверен.
— Понятия не имею! Он сидел со мной, пока я работал, мусолил чистую кисть и рвал бумагу, а потом заплакал, и вот! — Цзян Чэн отвернул рукав одежки, демонстрируя покрасневшую, распухшую детскую ручку. Бай Шэ изучила её, задумчиво коснулась самым кончиком пальца. Цзинь Лин снова заревел и попытался отдернуть руку.
— Понятно. Что ребенок ел?
Цзян Чэн честно попытался вспомнить, продолжая машинально укачивать Цзинь Лина и не спуская его с рук. Бай Шэ почему-то даже не пыталась забрать у него Цзинь Лина, чтобы осмотреть целиком, и это злило — а с другой стороны, Цзян Чэн не был уверен, что разжал бы руки, а не попытался бы её ударить.
Очень плохо. Никакого самоконтроля. Ему придется тщательно над этим поработать.
Потом.
— Все как обычно, — неуверенно сказал он. — Вроде бы ничего особенного. Каша, молоко, виноград...
— Виноград, — повторила Бай Шэ. Потом выглянула в коридор, подозвав Цзян Хуа, и вполголоса что-то ей велела. Цзян Чэн не прислушивался. При чем тут был виноград? Цзян Чэн сам его ел, и с ним все было в порядке. Хорошие ягоды, из отдаленных виноградников, но юньмэнский, не от чужих. Неужели лазутчики пробрались? Но виноград-то почему? И они ведь даже не вдвоем его если — если бы виноград был отравлен, уже были бы случаи...
— ...глава Цзян! Глава Цзян, вы меня вообще слышите? — Бай Шэ щелкала пальцами у него почти перед лицом. Цзян Чэн подавил вспышку злости и отметил добавить еще и тренировок на концентрацию и внимательность. Даже то, что Цзинь Лин снова перестал плакать и начал ловить звенящие бусины на чужой шпильке, не заметил. — Все эти красные пятна надо смазать вот этим вот. Переодеть в мягкий хлопок, чтобы не раздражал. И никакого винограда. Вы хоть следили, сколько он съел?
— С половину грозди, — нахмурился Цзян Чэн.
— Ага. И еще половину грозди ему до того дала нянюшка, а еще раньше сердобольные шимэй тайком накидали ему отщипнутых виноградинок, когда он гулял, — Бай Шэ фыркнула, пряча улыбку. — Если дети едят слишком много ягод, с ними вполне может случиться что-то подобное. Теперь только обрабатывать, одевать в легкое и кормить кашами. Думаю, где-то за неделю-полторы оно само пройдет. Ах, да — всю эту неделю ему нельзя будет плавать, но это, полагаю, не слишком проблемно?
В Пристани Лотоса это было очень проблемно, но Цзян Чэн ничего не сказал. Сердце, заходившееся от беспокойства, постепенно начинало биться ровно.
Не болезнь. Не отрава.
Цзинь Лин просто переел ягод.
О, небеса, сколько же проблем бывает с детьми.
Бай Шэ понимающе пододвинула к нему кружку с ароматным отваром. Цзян Чэн принюхался, опознал легкий успокоительный сбор и с чистым сердцем выпил все одним длинным глотком.

▼День 9.⬍

День 9.
Если у Цзян Чэна еще были сомнения в том, какой день из прожитых им под тяжестью титула главы ордена, оказался наиболее постыдным, то этот дал исчерпывающий ответ. Сегодня. Определенно сегодня.
И это он еще только начался.
Цзян Чэн никогда бы не подумал раньше, что ночной несчастный случай привлечет к себе внимания больше, чем дневной, хотя это имело смысл: он сам сделал для этого все! Когда над Пристанью Лотоса снова поднялся флаг с девятилепестковым лотосом, Цзян Чэн поклялся, что больше не допустит, чтобы он пал. Фонари ночью освещали стены и внутренние дворы ярко как днем. Цзян Чэн старался не думать о том, насколько это расточительно - а это было расточительно, особенно в их положении, но несмотря на то, что залечивал нанесенные войной раны не только Юньмэн Цзян и вероятного противника он не видел, пересилить себя он не мог.

Его вытащили из воды стремительно, он не успел даже понять, что произошло, не то что наглотаться воды, и он бы, конечно, не утонул – Цзян Чэна, как и любого из выросших на берегу великих озер, можно было скинуть в воду спящим и он бы выплыл. Но ему не дали и шанса.
Цзян Чэн не успел еще даже осознать себя в воде, как его сразу с двух сторон подхватили за одежду и выволокли на холодный пирс. Он выплюнул успевшую таки попасть в рот воду и с досадой сказал:
- Возвращайтесь на пост. Ничего не произошло.
Кто-то и в самом деле вернулся – из тех, что был принял в орден после войны. Трое учеников, бывших с ним на бесчисленных полях сражений остались стоять.
- Не расслышали?
Цзян Чэн поднялся, но лучше это не сделало. Он не успел еще нормально убрать волосы после ночи, они липли к лицу, и с них и с одежды стекала вода. У него мелькнула даже мысль, что хорошо, что он не успел надеть гуань – не хватало еще его утопить в собственном доме, хуже знака и не придумаешь. Можно сразу складывать титул.
Ученики нервно переглянулись. Они пошли за ним, семнадцатилетним, когда у него не было ничего, кроме громкого имени. Цзян Чэн ценил это, но это имело и обратную сторону.
- Позвольте дождаться целителя, цзунчжу, - наконец открыл рот самый смелый.
- Что? – тупо переспросил Цзян Чэн, но в ответ получил только упрямое молчание.
И вот тут бы ему нужно было отступить в свои покои, чтобы хотя бы переодеться и привести в порядок волосы, но он потратил совсем немного времени на то, чтобы придумать этим троим наказание и еще немного – на сожаление о том, что не надел еще Цзыдянь, и отступать стало поздно.
На пирсе, в сопровождении одного их ночных охранников, появился наспех одетый целитель. Его явно подняли с постели, но походка его была уверенной, а взгляд острым. Цзян Чэн вздохнул и сам пошел ему навстречу.
- Что случилось, цзунчжу? – хриплым со сна голосом спросил целитель.
- Ничего, что требовало бы вашего внимания. Они принесут извинения позже.
За его спиной ученики стремительно разбегались на свои посты. Целитель смерил взглядом его липнущую к телу одежду и стекающий ручеек воды.
- Пойдемте со мной. Вы расскажете мне, что произошло, а я решу, требует ли это моего внимания.
С целителями Цзян Чэн старался не ссориться. Для едва-едва поднявшего голову ордена был важен каждый, но целитель – особенно. Он сам и его ученики ходили на ночные охоты, он сам и его ученики получали раны и проклятия.
- Я упал в воду, - нехотя пояснил он. – Случайность.
- Случайность, - эхом отозвался целитель.
Цзян Чэн тоже себе бы не поверил. Хотя центральные здания и остались стоять, Пристань Лотоса сильно пострадала и за время под властью Цишань Вэнь и при осаде. Он восстанавливал ее по памяти и сам сидел над чертежами, вспоминая: тут были мостки, а тут беседка, а вот тут хранили зимой лодки.
Цзян Чэн сдался уже через несколько шагов.
- Я думал там есть мостки.
- Что заставило вас так подумать?
- Они были раньше. Ребенком я любил встречать на них утро. Я до сих пор помню даже количество шагов, которые нужно было сделать, и я так… удивился, когда нога встретила пустоту. Наверное, я вышел не проснувшись.
Целитель тяжело вздохнул. Он не служил Цзян Фэнмяню тогда, но жил недалеко и в Пристани Лотоса бывал. Некоторым образом и он ощущал сопричастность к трагедии ордена Цзян.
- Что ж, у меня есть средство от этого недуга, - помолчав, сказал он.
Цзян Чэн вопросительно посмотрел на него.
- Плотник.

▼День 10. Два исполнения⬍

▼День 10. Очень важные детские поиски⬍

День 10. Очень важные детские поиски
Цзинь Лин выглядел очень сосредоточенным для своих шести лет, когда дергал дядю за рукав.
— Цзюцзю, а можно я схожу в одно место?..
Учитывая, что обычно он лез куда хотел не спрашивая, такое начало могло предвещать только большие неприятности.
— Сначала расскажи, что за место.
— Ну цзюцзю! — Цзинь Лин выпятил нижнюю губу. — Взрослым нельзя рассказывать, это большой секрет!..
Звучало очень знакомо. Гораздо больше, чем просто знакомо. Цзян Чэн на секунду услышал голос сестры:
— ...взрослым нельзя рассказывать, а-Чэн, а-Ин. Это большой секрет.
Он отогнал непрошенное воспоминание и присел напротив Цзинь Лина.
— Ты собираешься идти искать озерную деву? — спросил он полушепотом. Цзинь Лин ахнул, распахнув немедленно повлажневшие глаза.
— Я, нет, нет, цзюцзю!.. она же теперь не придет!..
Цзян Чэн только усмехнулся.
— Ты же мне ничего не говорил. Я сам догадался. Так что ты не выдал её секрет, и она совершенно точно на тебя не обидится. Что, хочешь пойти сегодня ночью?
— Так полнолуние же! — немедленно воспрял духом Цзинь Лин. — До следующего раза целый месяц ждать! Надо сегодня идти!.. ой. Ты меня отпустишь?..
Цзян Чэн очень хотел бы сказать "нет". Еще чего. Шестилетний ребенок, ночью, один на озерах!.. или не один?
— С тобой кто-то пойдет?
— А... нет, — Цзинь Лин гордо отвернулся. — Сказали, они слишком взрослые для такого.
В кустах будут сидеть, перевел себе Цзян Чэн. Надо будет сказать адептам, чтобы шугнули мелочь. И, по-хорошему, никуда Цзинь Лина не отпускать одного. Все равно же не встретится. Озерная дева — это только детская сказка, он-то помнит. Тоже ведь ходил искать — вместе с Вэй Ином и Яньли, и шептался с ними, ожидая, пока луна не отразится в озере, и сам, первым, бросал дешевенькие бусы, пожертвованные сестрой, точно в круг отражения...
Помнил свой восторг и то, как сжала его руку сестра, когда в успокоившейся воде показалась на мгновение чья-то макушка с распущенными волосами.
Помнил, как придушенно взвизгнул рядом счастливый Вэй Ин, когда из-под глади воды у самых мостков улыбнулось им красивое девичье личико.
И что с того, что через несколько лет он узнал в одной из матушкиных подручных из Мэйшаня те самые знакомые черты озерной девы? Только посмеялся. А в ту ночь на мостках он был совершенно счастлив, прикоснувшись к настоящей сказке.
— Украшения-то для подарка у тебя есть? — поинтересовался Цзян Чэн вместо отказа. Цзинь Лин мотнул головой. — Ну, тогда пойдем выбирать. Ты же не хочешь подарить озерной деве какую-нибудь дрянь, чтобы она обиделась и не показалась?..
Цзинь Лин доверчиво схватился за его руку и запрыгал на месте, радостно сообщая всему миру, что у него самый, самый лучший цзюцзю на целом свете. Цзян Чэн только фыркал, ведя его в кабинет, и думал, кого из своих адепток на сей раз подговорить изобразить для Цзинь Лина озерную деву, самую настоящую и очень красивую.
У Цзинь Лина обязательно должна быть своя сказка.

— Я попрошу озерную деву не сердиться, — сказал Цзинь Лин, когда они с Цзян Чэном выбрали красивый яшмовый браслет.
— М? Не сердиться на что?
— На взрослых, — Цзинь Лин насупился. — Очень-очень попрошу. Чтобы в следующий раз она и тебя тоже обязательно пустила. Вот так!

▼День 10.⬍

День 10.
От булочек исходил аппетитный пряный аромат. Цзян Чэн потянулся за одной, но булочку ловко перехватил Вэй Ин. Он тут же отскочил и состроил гримасу, рассмеявшись. Цзян Чэн уже было открыл рот, чтобы возмутиться, когда сестра утешающее провела рукой по его волосам и вложила в руку танхулу. Настала его очередь торжествовать, но вместо Вэй Ина и Цзян Яньли Цзян Чэн увидел… сиреневый, раздувающийся на ветру полог.

Наступило утро.

Нужно было прожить еще один день.

Цзян Чэн очень жалел, что проснулся.

* * *

В ушах стоял плач ребенка, даже спустя несколько дней после того, как Цзян Чэн покинул Башню Кои. Госпожа Цзинь с посеревшим лицом сидела перед гробом, где лежала облаченная в белое Цзян Яньли. Маленькая, тонкая и выцветшая. Ее горло предусмотрительно замотали белоснежной лентой, скрывая рану. Цзян Чэн не мог отвести от нее взгляд.

Рядом надрывался А-Лин, которого в ослабевших руках держала госпожа Цзинь. На него Цзян Чэн не смотрел. Не мог повернуть голову и заставить себя. Он не уберег мать А-Лина, и сломает жизнь ему. Просто сделает что-то неправильное и племянник обязательно заболеет.

После церемонии погребения он вернулся в Пристань Лотоса, так и не взяв А-Лина на руки.

* * *

Иногда, проходя мимо покоев, принадлежавших Вэй Усяню, Цзян Чэн хотел в них заглянуть, чтобы поговорить с ним. Почти два года расставания не отучили его ждать встречи: привычного бардака, громкого голоса, шуток.
Иногда, проходя мимо покоев, принадлежавших Вэй Усяню, Цзян Чэн хотел их спалить дотла. Унитчтожить, сломать каждую досочку, порвать все, что возможно.

Цзян Чэн так сильно его ненавидел порой, что забывал.

Задавался рассеянно вопросом, почему нигде нет таблички с именем Вэй Усяня, ведь тот умер незадолго до начала войны. Проводил Цзян Чэна до бессмертной Баошань и пропал, не появившись в установленный срок в деревушке, где его ждали. Цзян Чэн так горевал, что поклялся отомстить за него. Разве нет?..

Цзян Чэн издали смотрел на павильон, который всем сердцем хотел то сжечь, то сделать одной большой поминальной табличкой.

И понимал, что горит все вокруг него, и он сам горит, хотя никто этого не видит.

* * *

Цзян Чэн забыл, когда спал. Он привычно поднимался из-за стола, когда светлело, омывал лицо, давал указания адептам, смотрел за тренировками, писал и отвечал на письма, пил, куда-то ездил и о чем-то договаривался.

Как-то, сам того не помня, он очутился в цветочном доме. Было жарко, от курильниц исходил сладковатый запах, как и от танцующих дев. Ему подливали то чай, то вино. Когда он отказывался от бесед, начинали играть на музыкальных инструментах. Воротник вымок, Цзян Чэн едва понимал свое состояние – сонное или бодрое, пьяное или трезвое. Сложно двигаться, сложно думать…

- Ты сам не свой, А-Чэн, - сочувственно произнесла сестра, встревожено глядя на него большими темными глазами. Бело-золотые одежды, залитые кровью, слишком реально шелестели и поблескивали в свете свечей. Цзян Яньли – молодая, красивая – печально склонила голову.
- Иди проспись, я прослежу, чтобы никто не потревожил, - пообещал Вэй Усянь, ярко улыбнувшись одной из дев, прежде чем перевести взгляд на Цзян Чэна. Он вальяжно восседал на подушке, раскинув руки, но глаза у него были грустные и злые, с красноватым отблеском.

Цзян Чэн очень хотел, чтобы они оба исчезли.

- Останьтесь, - прошептал он хрипло.

* * *

Время шло неумолимо, но боль отказывалась сдавать позиции. Зян Чэн продолжал существовать, работать и даже иногда спать, несмотря на мучительные сновидения.

- Глава, просим простить этих невежественных, - Ли Цао и десятки адептов за ней сложили руки перед собой и склонились в поклоне, - но мы хотим знать, требуется ли наша помощь?

Цзян Чэн решил, что ослышался.

- Помощь? – насмешки не получилось. – В чем же мне нужна помощь?
- Глава, - вышел вперед Чоу Кай, - мы готовы выполнить любой приказ. Все те задания, которые вы дали ранее, исполняются в срок. Все мы готовы работать больше, чтобы как можно скорее закончить стройку нового тренировочного поля.

Цзян Чэн смотрел на своих людей – тех самых, которые присоединились к нему во время войны или после. Тех, кто поверил в него и остался, тех, кто не ушел, несмотря на все трудности… Стало немного легче, будто после долгой засухи пошел дождь.

- Хорошо, - произнес он медленно.

Первым делом нужно навестить А-Лина – голосом сестры подсказало чутье. И Цзян Чэн отдал распоряжение.

▼День 11.⬍

День 11.
Грудь сдавило тяжестью, и Цзян Чэн понял, что дальше оставаться на глубине не может. Он оттолкнулся ногами от огромной врывшейся в песок коряги и через несколько (очень долгих!) ударов сердца выскочил на поверхность и жадно вдохнул. Горячий полуденный воздух показался ему слаще меда.
Вообще-то он мог провести под водой намного больше времени – уже подростком он мог задержать дыхание почти на полный кэ. Они с Вэй Усянем тогда спорили, кто первый достигнет этого рубежа и призывали в свидетели сестру. Яньли усаживалась на мостках и зажигала палочку благовоний, а они ныряли и старались пересидеть друг друга на дне, хватаясь за деревянные опоры. Когда пришли Вэни, у Цзян Чэна было совсем небольшое, но преимущество, но полного кэ он тогда достигнуть не успел.
А теперь у него не было времени на пустые забавы.
К нему вплотную подвели лодку, и Цзян Чэн ухватился за борт, чтобы перевести дыхание. По озеру рассредоточились пятнадцать лодок, десяток человек лучших пловцов с ним во главе – ныряли. Цзян Чэн любил плавать, но сейчас в воду его выгнала необходимость. И неприятная.

С «Выстрела в Солнце» прошло несколько лет.
Орден Юньмэн Цзян был еще малочисленнен и от этого слаб, но рос и укреплялся быстро. Цзян Чэн чувствовал себя сходным образом – все еще чересчур юным, все еще чересчур неуверенным, но обретающим постепенно опору: в себе, в своих людях, в своем наследии. И новый удар, постигший его орден, не способен был сбить его с ног.
В огромном озере нашли свое последнее пристанище многие – и Вэни, и Цзяны, и жители бесконечных поселений, прижавшихся к воде. Цзян Чэн знал, что ему нужно ждать проблем с этой стороны, и когда у него хватало рук и времени, собирал отряды поднимать тела, но тот час, когда угроза из теоретической перешла в разряд непосредственной, все-таки пришел.

Цзян Чэн подтянулся, без помощи забрался в лодку и, убедившись, что все пловцы его слышат, крикнул:
- В лодки!
Его голос прокатился над озером, долетел, наверное, до самых протоков. Наблюдатели со сходен принялись размахивать руками, то ли подбадривая, то ли желая подать знак тем, кто Цзян Чэна все-таки не услышал.
Лодки с пловцами отошли в сторону, вперед вышли оставшиеся пять лодок. Цзян Чэн до сих пор был не слишком уверен, что идея сработает, и следил за ними во все глаза. Любой, живущий рядом с большой водой знает: в грозу она охотнее отдает тела своих жертв. Первая атака восставшего мертвеца тоже случилась в грозу.
С лодок поочередно вылетели стремительно прогорающие талисманы и поочередно взорвались, поднимая волну. Цзян Чэн в числе прочих ухватился за борт, пережидая качку – потому что одно дело нырнуть, а другое – свалиться.
- В воду!

Вода приняла его как принимала всегда, ласково и нежно, подхватила, увлекла с собой к той самой коряге, вокруг которой он крутился почти половину кэ. Ее совсем чуть-чуть, но сдвинуло в сторону. Цзян Чэн поднырнул глубже, к самому дну, и удовлетворенно кивнул сам себе: тело, до этого намертво придавленное корягой, тоже сдвинулось с места.
Он, стараясь не смотреть лишний раз на мертвеца, уперся ногами в дно, а плечом в склизкую почерневшую древесину, и усилием приподнял ее и потащил мертвеца за одежду. Его лицо наверняка было изуродовано до неузнаваемости, но Цзян Чэн все равно не смотрел. Не хотел узнать его вот так, под водой.
Тело поддалось, и Цзян Чэн с облегчением сбросил с плеча корягу и заработал ногами, стремясь поскорее выплыть на поверхность. К нему тут же устремилась лодка, и он передал свою ношу через борт. Ее приняли в четыре руки и теперь отвезут на берег, там очистят от водорослей и мусора и попытаются понять, кого они подняли, и если этот человек принадлежал Юньмэн Цзян – попытаются опознать его по спискам, а потом проведут все долженствующие обряды.
Цзян Чэн оттолкнулся от борта и снова нырнул.

▼День 12. Очень военные будни и именно то, что захватчики могут сотворить с беззащитными людьми; серьезно, пожалуйста, будьте осторожны, это может быть охуенно триггерно⬍

День 12. Очень военные будни и именно то, что захватчики могут сотворить с беззащитными людьми
Мин Ли привел ребенка ближе к закату. Девочке было лет пять навскидку — маленькая, вся в грязи, она обеими руками держала паровую булочку и откусывала от неё маленькие кусочки.
— Что? — Цзян Чэн отвлекся от карты, которую изучал последнюю палочку времени, и хмуро посмотрел на Мин Ли. Тот легко подтолкнул девочку в плечо.
— Расскажи главе Цзян то же, что и мне, — неожиданно очень мягко попросил он. Девочка проглотила последний откушенный кусочек, прижала булочку к груди и сказала, тихо и серьезно, подняв на Цзян Чэна взгляд:
— У нас в деревне Вэни. Мама меня отправила сюда, сказала, чтобы я вам повторила, — она нахмурилась, будто вспоминая, потом кивнула сама себе и заговорила: — Их всего тридцать семь, но заклинателей только пятнадцать, остальные — это просто подручные из деревень. Они заняли дом старосты и поставили охрану и защитный контур, но охрана — это те самые подручные, а заклинатели отдыхают. Защитный контур простой, ключевые точки мама пообещала отметить кусками платья, чтобы можно было расплести, не поднимая тревогу. Вот.
Закончив, девочка снова откусила от булочки, видимо, сочтя свой долг выполненным. Мин Ли стискивал зубы, и на лице у него проступили желваки: знал он таких... подручных. Знал и ненавидел лютее даже, чем сам Цзян Чэн. Что ж, вот он охраной и займется, если девочка все-таки не соврала. Вопрос только, откуда у её матери такие знания, чтобы не просто распознать барьер, а еще и понять, где его слабые места и что именно нужно отметить, не говоря уж о том, куда отправлять за помощью дитя?..
— Твоя мать — заклинательница? — помедлив, спросил Цзян Чэн.
— Ага, — оправдала его ожидания девочка. — Мама говорила, раньше она была бродячей, а когда я родилась, осталась в деревне, вот.
Тогда понятно. Обычно заклинатели достаточной силы стремились прибиться к какому-то ордену, но встречались и такие, что предпочитали свободу — даже если бы принять их рад был бы любой из орденов.
(как родители Вэй Усяня)
Может, мать девочки была такой. Всякое случается.
— Хорошо. Сможешь показать дорогу? — уточнил Цзян Чэн. Мин Ли, поймав его взгляд и получив едва уловимый кивок, исчез собирать отряд.
— Смогу, — уверенно кивнула девочка. — Только там надо будет тихо идти. Мертвых много. Меня не заметили, но вас же много будет...
Цзян Чэну захотелось выругаться.
Впрочем, "мертвых" оказалось вовсе не так много: пятерка простых ходячих. Для одинокого ребенка и правда серьезная угроза; Цзян Чэн свалил всех двумя почти одновременными ударами — меча и Цзыдяня. После них идти пришлось недолго: буквально пара сотен шагов, и девочка дернула за рукав, заставляя остановиться.
— Вон там уже деревня, за теми деревьями, — шепнула она. — А охрана тут недалеко, шагов десять. Я вас тут подожду, можно?
Цзян Чэн кивнул, подозвал Лю Ян, указав ему на девочку: останешься с ней, охранять. Ребенок же. Мало ли что случится. Да и к деревне они подошли уже почти в полной темноте — не стали выжидать и тянуть.
Мин Ли со своими уже ускользнули, окружая деревню и пересчитывая охрану; немногие присоединившиеся к отряду заклинатели выискивали указания, которые должна была оставить мать девочки.
Ярких лоскутов ткани было пять. На двух из них даже были написаны углем корявые пояснения — хорошо, не было дождя; еще лучше, что даже из этих пояснений Цзян Чэн сообразил, какой барьер использовали Вэни, и порадовался тому, что помнит, как его снимать.
Нападения не ждали настолько, что было даже как-то стыдно за них. Мин Ли со своими людьми легко вырезал всех, кого озаботились расставить в качестве охраны, Вэнями Цзян Чэн занялся вместе с заклинателями, рассчитывая на ожесточенный бой.
Не было боя.
Было полтора десятка пьяных, расслабившихся вэньских псов, которых проще простого оказалось перерезать во сне, и два сарая. Из одного Цзян Чэн выпустил перепуганных женщин и с десяток детей постарше — тоже в основном девочек. Мужчины и дети помладше нашлись во втором сарае — и живым вынесли только одного маленького мальчика, залитого кровью. Судя по всему, отец в последний момент закрыл его собой, успев велеть молчать во что бы то ни стало.
Женщины не плакали. Плевали на стащенные в одно место трупы Вэней и их подручных, помогали разбирать тела — своих мужей, сыновей, маленьких дочерей. Одна из крестьянок выдернула у помогавшего ей воина нож и набросилась на мертвого уже Вэня, с исступлением полосуя безжизненное тело. Останавливать её никто не стал: она быстро бросила нож и рухнула рядом с мертвецом, закрыв лицо руками.
Смотреть на это было невыносимо. Не смотреть было нельзя.
Уже почти утром, когда загорелись костры, сжигая вэньских псов, Лю Ян привел девочку. Цзян Чэн кивнул на женщин, которые вынесли его людям еды, сколько уж той осталось.
— Кто из них твоя мать? — спросил он. Девочка без страха взяла его за рукав и повела за собой — но не к женщинам, а куда-то за дома.
К старой выгребной яме, как оказалось.
— Она там, — сказала девочка. Цзян Чэн посмотрел на яму, на ребенка — и, пересилив себя, задержал дыхание и заглянул вниз.
Отшатнулся — и снова подозвал Мин Ли.
Мертвую заклинательницу нужно было похоронить как следует, а не оставлять вот так в позоре.
И, заодно, перестроить весь их путь, чтобы довести женщин и детей до ближайшего уцелевшего селения, потому что оставлять их в разоренном доме было нельзя.

▼День 13. Когда ночная охота пошла так⬍

День 13. Когда ночная охота пошла так
Почему Цзян Чэна так нервировала предстоящая ночная охота – он и себе бы не смог сказать.
Ночных охот в его жизни было великое множество. Они с Вэй Усянем охотились на речных гулей уже в тринадцать, и это не было чем-то для них непосильным и даже опасным. Сейчас глядя на подрастающего Цзинь Лина он только удивлялся, как у родителей хватало смелости. Трудно было представить себе, что через несколько лет и он тоже выйдет на свои первые охоты.
Он не видел, как растут те мальчишки, что следовали сейчас за ним по темному лесу, негромко переговариваясь и посмеиваясь - Цзян Чэн предпочел бы видеть их более собранными и менее шумными, но еще по себе помнил: азарт первых ночных охот не извести ничем – но видел как они взрослеют. Все они были неловкими и неумелыми детьми, когда вошли в ворота Пристани Лотоса. Первыми детьми, которых он рискнул принять.
- Тишина, - вполголоса скомандовал он, когда тропа привела их к загаданному месту.
За его спиной воцарилась оглушающая тишина.
Пятеро мальчиков одинаково горящим взглядом уставились на него. Было неправильно называть их детьми – всем им исполнилось уже по четырнадцать-пятнадцать лет, все они уже охотились вместе со взрослыми, но совсем в одиночку Цзян Чэн отпускал их в первый раз.
Это была проверка не их способностей. Это была проверка его способностей – как наставника и как главы ордена. Ему было о чем беспокоиться, если подумать. Он привык к своему титулу за прошедшие годы и не так часто уже оглядывался назад, думая, одобрил бы его отец или нет. Шаг за шагом он отводил свой орден от того края, за которым только забвение, и каждый его успех укреплял уверенность в том, что он по праву занимает свое место.
Возможно, это будет последней и самой важной проверкой его как главы. Может ли он не только построить заново, но и передать дальше?
- Идите, - сказал он наконец. – Кто станет первым сегодня, тому несколько дней послабления. Кто позволит себя ранить, тот будет несколько дней помогать целителям.

Юноши посерьезнели и подобрались, и по его знаку бесшумно рассыпались по лесу. Цзян Чэн удовлетворенно кивнул – могут же, если нужно.
А ему теперь оставалось только ждать и надеяться, что этой ночью он не увидит призыв о помощи. Фейерверк был у каждого, но Цзян Чэн помнил себя. Он бы в этом возрасте позвал бы на помощь только если бы тварь уже жевала его ногу. А может быть обе.
Выбранная им полянка была приятной. Здесь недалеко протекал небольшой ручей и воздух был свеж от легкого ветра. Он мог бы прекрасно отдохнуть тут до утра, но нервная энергия не позволяла ему даже сесть, заставляла нервно мерить шагами поляну.
Это были первые по-настоящему его ученики. Во время «Выстрела в Солнце» под его знамена вставали заклинатели, которых не надо было учить – только направлять на путь, проложенный вековыми учениями ордена Цзян. Это тоже было сложно – вести за собой людей подчас в два раза старше себя самого и раз за разом доказывать свое право отдавать приказы и свое право учить – но все-таки по-другому.

Он до самого рассвета так и не присел, предаваясь мыслям о том, как идут дела у его учеников, чутко прислушиваясь к звукам ночного леса и всматриваясь в просвет между кронами деревьев – не взлетит ли фейерверк. И только когда в предрассветном тумане послышались негромкие возбужденные голоса и даже смех возвращающихся к условленному месту юношей, от сердца у него отлегло.
- Есть раненые? – спросил он с привычной резкостью, пряча за ней беспокойство.
Мальчишки дружно замотали головами, но потом переглянулись и заставили таки выступить на шаг вперед Су Фана. Его Цзян Чэн считал про себя лучшим среди них и порядочно удивился, что именно он дал себя ранить.
- Покажи?
Юноша распустил наруч и поднял пропитанный кровью рукав, обнажив длинный глубокий порез, уже начавший затягиваться.
- А кто стал первым?
Су Фан усмехнулся уже совсем по-мальчишески, поняв, что гроза миновала, и потянулся к завязкам мешочка цянькунь, в котором хранил добычу.
- Тоже я, цзунчжу!

▼День 14. Маленькие дети иногда ошибаются в обращениях⬍

День 14. Маленькие дети иногда ошибаются в обращениях
Цзинь Лину было почти три года, когда он впервые назвал Цзян Чэна папой.
Это случилось совершенно обыденно, не в какой-то там катастрофе, не при каком-то ужасном стечении обстоятельств — обычный обед, который Цзян Чэн провел вместе с племянником, пытаясь скормить ему не только вкусные фрукты, но и не очень-то вкусную кашу. С кашей затея так и не выгорела, поэтому Цзян Чэн, смирившись, отставил тарелку, чтобы слуги её унесли — и вот тогда-то и раздалось:
— Спасибо, папа!
И Цзян Чэн ощутил себя так, будто ему в сердце всадили и провернули широкий нож.
— Я не твой папа, — резче обычного ответил он — и немедленно пожалел об этом: глаза Цзинь Лина тут же наполнились слезами. — Нет, постой. Дело не... А-Лин, пожалуйста, успокойся.
Даже непривычное ласковое обращение Цзинь Лина успокоить не смогло. Но, по крайней мере, вслух он не плакал. Только смотрел так, будто Цзян Чэн его предал — и это было совершенно невыносимо.
Поэтому Цзян Чэн с рук на руки передал его няньке и сбежал, как последний трус.
Цзинь Лин был сыном Яньли и Цзысюаня. Он даже не слишком был похож на самого Цзян Чэна, и от Яньли в нем было гораздо меньше, чем от Цзысюаня — но было, было; Цзинь Лин улыбался порой так же, как и она, Цзинь Лин смотрел, когда думал, что его не видят, очень похоже на свою мать. И он все еще был сыном своего отца.
Цзян Чэн не мог и не должен был заменить Цзинь Лину ни одного из них.
Но было бы ложью сказать, что он бы не хотел.
Снова прийти к племяннику Цзян Чэн осмелился только поздним вечером, когда няньки уже уложили Цзинь Лина. Надеялся, что просто посмотрит немного на спящего мальчика и уйдет — но Цзинь Лин не спал и при виде Цзян Чэна сразу отвернулся, натянув легкое одеяло на голову.
Цзян Чэн присел рядом, не зная, что делать и говорить. Протянул руку, осторожно касаясь мягкого одеяльного клубочка.
— А-Лин, — позвал он. — Прости меня.
Клубочек всхлипнул и сжался сильнее. Нож в сердце Цзян Чэна провернулся снова.
— А-Лин, — Цзян Чэн подумал, потом попросту сгреб племянника вместе с одеялом на руки и сел на пол у кроватки, укачивая несчастный детский клубочек. Посидел немного, подбирая слова, которые упорно не шли на ум. — Я очень тебя люблю. Это правда. Но я не твой папа. Это тоже правда. У тебя был, — Цзян Чэн сухо сглотнул, — очень хороший отец и самая лучшая в мире мама. И если бы все было так, как должно, ты сейчас жил бы с ними. Это папа бы держал тебя вот так на руках, а мама пела бы тебе колыбельные. Ты был бы очень счастлив. Самым любимым в мире сыном, честное слово!..
Клубочек у него в руках так и не развернулся, но уже не всхлипывал. Цзян Чэн прижал его к себе чуточку крепче.
— Просто... — он помедлил. — ...просто так получилось, что мир, он... он очень несправедливый иногда. И у тебя нет мамы и папы. Но у тебя есть дяди — твой дядя Яо... и я. Но то, что я твой дядя, а не папа, совсем... совсем не означает, что я тебя не люблю. Я очень тебя люблю, А-Лин. Я хочу, чтобы ты всегда это знал.
Одеяло развернулось, и заплаканный Цзинь Лин выглянул наружу. Потом зашевелился и потянулся обнять Цзян Чэна — ему не хватало длины рук, но он очень старался.
— Правда любишь? — хлюпнул он носом.
— Правда люблю. Потому что я твой дядя.
— Дядя, — повторил Цзинь Лин. — Ты мой дядя.
Цзян Чэн кивнул, покачивая его. Цзинь Лин очень серьезно кивнул ему в ответ и зашевелился, устраиваясь удобнее и вцепившись обеими руками в ворот одежд.
— Прости, дядя, — тихо сказал он.
— Не извиняйся. Ты ничего не сделал.
Цзинь Лин снова хлюпнул носом, но уже не ответил, затихнув. Пару палочек спустя Цзян Чэн, наконец, нашел в себе силы подняться и уложить крепко спящего, наконец, Цзинь Лина назад в кроватку, осторожно укрыв его одеялом и подсунув любимую игрушку вместо собственного ханьфу.
Прямо сейчас ему очень, очень нужно было побыть в одиночестве. Максимум — в компании вина.
Вино хотя бы никому не расскажет, сколько слез он выплакал этой ночью.

Цзинь Лин все равно называл его папой еще почти с десяток раз, но теперь он, по крайней мере, поправлял себя сам.
Если бы он еще не смотрел после этого каждый раз так, как будто ужасно в чем-то провинился, Цзян Чэну было бы гораздо легче.

▼День 15. Когда ночная охота пошла не так⬍

День 15. Когда ночная охота пошла не так
- Держите его!
Чьи-то крепкие руки прижали Цзян Чэна к земле за плечи и за ноги, так, что он практически не мог сопротивляться. Он сильно ударился затылком – и если бы он мог видеть, перед глазами наверняка бы потемнело. Почему он не видит? Ему завязали глаза?
Боль в груди из просто сильной становилась оглушающей, не позволяла думать ни о чем другом. Вдох – и накатывала с новой силой. Выдох – и на мгновение ослабевала. Цзян Чэн не хотел снова вдыхать, не хотел новой боли, но его подтолкнули под ребра, заставили вдохнуть.
Они ударили его дисциплинарным кнутом – неожиданно вспомнил Цзян Чэн.
Принадлежащим его собственному ордену дисциплинарным кнутом.

Он знал, что это должно быть больно, но не представлял насколько.
Вэнь Чао стоял рядом с ним, так близко, что можно бы было протянуть руку – и выдавить из него жизнь, но Цзян Чэн не мог, потому прямо за плечом Вэнь Чао стоял Вэнь Чжулю, который…
Рот наполнился кровью, и он закашлялся. Над ним испуганно вскрикнули и повернули на бок, чтобы кровь не потекла обратно в горло. Он сплюнул и ему стало немного легче, и даже темнота перед глазами начала понемногу расступаться.
Он лежал щекой на мокрой траве.
Траве.
Откуда было взяться траве на мощеной площади? Или откуда было взяться траве в небольшой домике, в который его кинули после того, как Вэнь Чжулю…

Цзян Чэн почувствовал прикосновение чужой ци, и боль уменьшилась, хоть и не исчезла совсем. Отступила, оставила после себя пространство для мыслей. Он окончательно открыл глаза и мутным взглядом обвел собравшихся.
Лес.
Они в лесу.
На него смотрели его ученики. Те, кто помладше – с ужасом. Те, кто постарше – оценивающим деловым взглядом.

Ночная охота.
На Цзян Чэна накатило странное несоразмерное ситуации облегчение. Это просто ночная охота и нет никакого Вэнь Чжулю. Просто они шли на шуй-гуев, которые изводили крупную деревню у одного из притоков, а наткнулись на неведомо как забредшего сюда Безликого владыку рек.
Отец говорил им с Вэй Усянем: к любой ночной охоте нужно относиться с должным уважением. Всегда возможны неожиданности. Они тогда посмеивались, они были совсем детьми и были бессмертны. Цзян Чэн в полной мере понял, что имел ввиду отец только когда сам надел гуань главы.
Никто не ходит на эту тварь в одиночку – по крайней мере добровольно. Цзян Чэн тоже не то чтобы хотел этого. Просто рядом с ним не было никого, кому эта тварь была бы по плечу. Он приподнялся на локте, игнорируя боль, чтобы найти взглядом огромную тушу зверя. Ну хоть не зря все это было.
Его не останавливали, но поддержали под спину.
- Цзунчжу, целитель скоро будет здесь. Не двигайтесь.
- Энергия обиды. Вы очистили?..
- Да, цзунчжу. Зачем вы?..
- Никто из них не был готов, - сказал Цзян Чэн и откинулся назад.
Небо перед глазами медленно кружилось, скручиваясь в спираль.
Не был готов, но скоро будет. Все живы, а Вэнь Чжулю нет.
Он не потерпел поражение. Он ранен, но он победил, победил в чем-то большем, чем стычка со страшной, но всего лишь тварью.
Он жив, а Вэнь Чао нет.
Его люди собрались вокруг него и несмотря ни на что он чувствовал себя в безопасности. В этот раз он смог защитить то, что дорого.
Он жив.

▼День 16. Два исполнения⬍

▼Здесь даже мы на твоей стороне⬍

День 16. Здесь даже мы на твоей стороне
Когда разведчики донесли, что впереди нашли небольшое, домов на пять, селение, Цзян Чэн колебался недолго. Таких маленьких, разбросанных по всему Юньмэну деревень на несколько семей, было что звезд на небе, если не больше, и Вэни не могли обыскать их все. И потом, если бы в нем ждали Вэни, уж это разведчики бы знали.
— Только вот, глава... — Мин Ли помедлил. — Там только женщины и были. Я близко подходить не стал, мало ли что. Перепугаются еще... может, обойдем?
Цзян Чэн подумал несколько мгновений и покачал головой.
— У нас несколько раненых, которым лучше провести ночь под крышей, — сказал он хмуро. — Попросимся на постой. Если откажут, то откажут. Пойдем открыто.
Мин Ли только кивнул, принимая решение главы.
В селении и впрямь оказались одни только девушки, и большей частью совсем юные. Старухи, видно, остались в одном из домов — хотя обычно как раз они навстречу и выходили. Старшая из девиц, назвавшая себя Сяо Ли, только засмеялась в ответ на его вопрос:
— Ой, бабушки наши и правда дома, спят сейчас! А мужчин нет у нас, почтенный господин, ушли все мужчины, знаете ведь, война сейчас бушует, вон, и у вас раненые с собой... пойдемте, пойдемте! Эта Сяо Ли все приготовит для вас!
Цзян Чэн кивнул, но почему-то никак не мог отделаться от ощущения, что здесь что-то не так.
Может, потому, что слишком уж гостеприимно улыбалась им всем Сяо Ли и её подружки.
Может, потому, что принесенная им еда слишком сильно отдавала речной сыростью, хотя и была вполне съедобна.
А может, потому, что ночью, стоило Цзян Чэну только позволить себе задремать, пусть и удерживаясь на самом краю сна, по краю кровати прошлись ловкие, слишком тяжелые и большие для кошки лапки.
Цзян Чэн взмахнул рукой, разворачивая Цзыдянь, раньше, чем открыл глаза, но лисица легко увернулась от неуклюжего удара — прямо скажем, не самого лучшего. Только засмеялась по-девичьи, распуская хвосты — три, пять, все девять!.. — и поднялась на задние лапы, потянулась вверх, вырастая, переплавляясь из животного в человека — в красивую девушку, которая встретила их сегодня.
— А мы с девочками так надеялись сегодня хорошо поесть, — с притворным возмущением пожаловалась Сяо Ли, уже не скрывая ни девяти хвостов, ни пушистых ушей. — Но вот беда, вместо вкусных горячих Вэней к нам пришли Цзяны и их рыбья кровь!
Цзян Чэн, изготовившийся было для нового удара, замер, и Сяо Ли засмеялась снова.
— Что, что ты смотришь на меня, маленький Цзян? Что мне с тебя и твоих людей? — она прошлась вдоль стены, метя хвостами. Вместо крепких досок пола за ней проступали тонкие тростниковые коврики, лишь немного прикрывающие трясину. Лиса стояла на них, не проваливаясь.
Стоял на них, не проваливаясь, сам Цзян Чэн.
Иллюзии этой лисицы были реальней самой реальности.
— Отпусти нас, — потребовал Цзян Чэн, лихорадочно пытаясь понять, сможет ли он, если что, прорваться с боем и увести хотя бы нескольких, самых крепких из своих воинов.
— Разве я держу? — искренне удивилась Сяо Ли. — Но вы ведь ранены и устали, маленький Цзян! Оставайтесь до утра! Отдохните, выспитесь — и тогда уже идите дальше, а мы останемся ждать... сестрицы из речных истоков говорили, что неподалеку бродят Вэни, — она облизнулась. — Горячие, вкусные Вэни, маленький Цзян, которые очень любят красивых девушек и которых слишком много для маленького отряда. Но ты не бойся. Мы их съедим.
Вообще-то сама идея скармливать людей нечисти была ужасающе неправильной. Отъестся такая тварь на заклинателях — потом назад не загонишь. Вот только именно эта тварь уже отъелась — девять хвостов, воплощенные иллюзии, да с такой, пожалуй, только отец с матушкой и потягались бы, и не по одному, а вместе!..
И она не желала им зла. Зато обещала смерть Вэням.
— Почему?.. — помедлив, спросил Цзян Чэн. Сяо Ли, старая, старая хули-цзин, улыбнулась ему озорно, как девчонка.
— Потому что это наша земля, маленький Цзян. Я бродила по ней раньше любых Вэней и расчесывала косы еще твоей трижды прабабке, когда она была девицей на выданье, сговоренной за веселого третьего сына Цзиней — и я не позволю её памяти и её трижды правнуку исчезнуть, пока я еще здесь.
Она снова засмеялась и прижала уши, развеявшиеся дымом. Исчезли под длинным подолом хвосты, один за другим.
— Отдыхай, маленький Цзян. Здесь и сейчас, в твоем доме, мы на твоей стороне.

И, хотя Цзян Чэн до самого утра не сомкнул глаз, лисица все-таки выполнила свое обещание.

▼пов и наказание для мальков⬍

пов и наказание для мальков
На коленях в зале Познания меча они стояли уже с одну палочку благовоний. Шэнь Янь повел плечами и не сдержал тяжелого вздоха — ожидание наказания было страшнее любого наказания, и стоило подумать о том, что они натворили и что их за это ждет, сердце начиналось биться сильнее, а ладони стали совсем мокрыми.

— Да не переживай ты так, — Лю Мин, усевшийся рядом с ним на пятки, совсем не казался взволнованным, — Все мы сделали правильно.

А вот в этом Шэнь Янь уже сильно сомневался.

— Мы учинили драку с наследником другого ордена, — тихо поправил он товарища. — А орден Дуань покупает у нас лотосовый шелк. Вдруг теперь откажутся?

Лю Мин нахмурился, готовый отстаивать свою точку зрения, как Сан Юэ, стоящий на коленях по другую сторону от Шэнь Яня, подергал его за рукав:

— А тебя бы дома за это как наказали?

— Палками, — не задумываясь ответил Шэнь Янь. Вздумай он, нелюбимый сын от наложницы, устроить драку с наследником именитого торговца, палок было бы не избежать.

— В Пристани Лотоса никого палками не наказывают, — возразил Лю Мин.

Это было правдой — за тот год, что Шэнь Янь провел в Пристани Лотоса, он ни разу не видел, чтобы кого-то из адептов так строго наказывали. Обычно их отправляли помогать на кухню, к целителям или же бегать по песку вокруг озера, но в тоже время, никто из адептов не устраивал такие драки…

— Да и не стал был целитель Цяо тратить на нас лечебную мазь, если бы нас ждали палки, — в голосе Сан Юэ слышался смех.

— Все равно тому дураку досталось больше, — хвастливо заметил Лю Мин и Шэнь Янь испытал жгучее желание отвесить другу подзатыльник. — Хоть и притащил с собой ораву подпевал, а все равно проиграл.

— И как они все побледнели, стоило главе появиться, — подхватил Сан Юэ. — И старик сразу сладко запел, а до этого… всегда они так, за спиной говорят одно, а как встречаются с Саньду-шэншоу, так молчат как рыбы.

Глава Цзян появился, действительно, неожиданно — в тот самый момент, когда драка уже закончилась и мальчишка, оскорбивший и орден Цзян, и их, побитый, жаловался своему отцу, оказавшемуся главой небольшого ордена, расположенному недалеко от Мэйшаня. И стоило главе холодно поинтересоваться, что же здесь происходит, и почему на троих его младших адептов пытались напасть толпой, как старик задрожал, а затем уж начал говорить, мол ничего страшного не случилось, дети часто так себя ведут…

— А если глава скажет, что не видать нам мечей? — пробормотал Шэнь Янь. Палок он не боялся, как и помогать на кухне, к тому же тетушка Ло, работающая там, была доброй и угощала их сладостями. Но в начале следующего месяца они должны были уже получить свои мечи, настоящие, заклинательские мечи, смотреть на которые они бегали на кузни. Только если они серьезно провинились, их ведь и могли наказать не просто отработками, а чем-то гораздо более значимым!

Сан Юэ и Лю Мин тут же посерьезнели и обменялись обеспокоенными взглядами.

— Да не скажут нам так, — Лю Мин пихнул его локтем. — Да никого так не наказывали!

— Уже хотите знать, как вас накажут? — раздался за их спинами прохладный голос, и они втроем поспешили встать как следует.

Глава Цзян встал напротив и Шэнь Янь рискнул бросить на него короткий взгляд. Глава не казался рассерженным или злым, Цзыдянь на его пальце не испускал искр, но смотрел он на них задумчиво, будто еще не решил, что будет с ними делать.

— Устроили драку, избили наследника другого ордена, и оскорбили главу Дуань, — медленно перечислил он все их прегрешения. — Втроем справились с десятью адептами,— а вот последнее прозвучало едва ли не похвалой и мальчишки переглянулись.

— Наказание будет, — продолжил глава, и они затаили дыхание, — Весь следующий месяц будете втроем переписывать свитки в библиотеке, а после — помогать целителю Цяо.

Звучало совсем не так страшно, как могло бы быть, и Шэнь Янь перевел дыхание.

— В следующий раз, — продолжил глава Цзян, и им втроем показалось, что в его голосе скользнула улыбка, — постарайтесь не драться там, где вас видно.

Позже, когда глава их отпустил и они бросились прочь из зала Познания меча, они все обсуждали произошедшее и никак не могли понять — неужели глава дал им разрешение на то, чтобы драться, но при условии не попадаться взрослым?

**** 
Цзян Чэн с усмешкой наблюдал за тем, как троица бросилась прочь из зала, в направлении кухонь — наверняка проголодались, пока стояли тут на коленях. По хорошему, их всех стоило наказать куда строже за то, что они сегодня натворили, но пока он слушал их сбивчивые объяснения, и наблюдал за такими разными, но такими талантливыми, хоть и дурными детьми, внезапно осознал, что в Пристани уже подрастало новое поколение, готовое подтверждать девиз ордена.

К тому же, их было трое против десятка, и они заслуживали поощрения.

▼День 17.⬍

День 17.
Цзян Чэн не был на самом деле уверен, сколько прошло времени. Его жизнь по-прежнему принадлежала ордену, и это было теперь благословение в гораздо большей степени, чем проклятие. Лотосы успели завянуть, раскрыться вновь и созреть прежде, чем он снова смог почувствовать вкус еды.
Он не сознавал тогда течение времени, видел только крупные вехи: сменяющиеся сезоны, расцветающие цветы. Цзинь Лин сделал свои первые неуверенные шаги и произнес первое слово, и только это дало толчок его замершему в скорби разуму.

В этот год веха была слишком большой, достаточно большой, чтобы вытолкнуть Цзян Чэна из блаженной безопасной пустоты. Это лето Цзинь Лин впервые проведет на Пристани Лотоса, и время вдруг снова обрело значение. Цзян Чэн ощутил его течение, как ощущал течение в быстром ручье и двинулся по нему, как двигался по ручью, чтобы не замерзнуть.

Цинмин в Пристани Лотоса был особенным. Особенно торжественным, особенно богатым. В этот день ворота Пристани Лотоса были открыты для родственников всех, кто погиб здесь во время атаки Вэнь Чао. Готовили цинтуань, вытаскивали на площадь столы, встречали всех, чтобы разделить с ними скорбь по ушедшим и радость новой весны.
Цзян Чэн до сих пор не участвовал в общем празднике. Он знал, что должен был, но не находил в себе сил и проводил день в храме предков, с матерью и отцом. Сам убирал его, сам приносил дары. Храм предков почти не поменялся со временем и здесь их далекое присутствие ощущалось сильнее всего.
Цзян Чэн приносил сюда масла, которые предпочитала мать и фрукты, которые предпочитал отец, воскуривал благовония и оставался на коленях достаточно долго для того, чтобы гости покинули Пристань Лотоса, а ворота закрыли на ночь. Он и сегодня провел в храме день, но перед самыми сумерками поклонился последний раз и покинул храм.

Пришло время поставить новую веху. Его траур длиной в три года подошел к концу.
Во дворе сильно пахло жженой бумагой и благовониями. В ордене Цзян не было принято жечь бумажные деньги, но никому из вошедших сюда Цзян Чэн не запрещал это делать. У каждого здесь была своя скорбь.
У каждого была своя радость. Цинмин – особенное время, время скорби, но и время любви тоже. Не желая смотреть на счастливые пары, Цзян Чэн ушел к запускающим змеи подросткам. Все луки были убраны далеко в оружейные и никто не стрелял, сегодня его ученики соревновались в том, кто поднимет змея выше.
Цзян Чэн в соревнованиях участвовать не стал, но взял самого большого змея, повел его над сходнями и над самым озером. Его яркие краски и яркие ленты прорезали начинавшие сгущаться сумерки, и его ученики, не сговариваясь двинулись за ним, бдительно следя, чтобы не запутаться веревками.
Он появился у столов, и даже смог есть и пить вместе со всеми – что-то совсем уже невозможное для него еще несколько месяцев назад. Он чувствовал себя так, словно вышел на улицу после долгой болезни.
Но оставалось еще одно дело.

Когда закрылись ворота Пристани Лотоса, Цзян Чэн взял вино и взял большое блюдо с едой и острым маслом, именно таким, как любил когда-то Вэй Усянь, вошел в свои покои и закрыл дверь на два талисмана сразу.
Дицзы дожидалась его, надежно спрятанная в тайнике у изножия кровати. Цзян Чэн достал ее и придирчиво осмотрел. Прошло три года, он ни разу не доставал ее на свет. Прошло три года, и разъедающая ненависть смешалась с острой, режущей тоской.
Прошло три года, а проклятая флейта не рассохлась даже чуть-чуть, как будто частичка Вэй Усяня все еще была здесь. С ним. Цзян Чэн вздохнул и достал тряпицу: оружие, пусть и такое, требовало ухода, ему должно быть стыдно, что продержал дицзы во тьме так долго. Поставил на стол вино и еду, полил ее маслом.
- Я помню тебя, Вэй Усянь, - тихо сказал он в пустоту. – Пусть твой путь будет легким.

▼День 18. Никаких собак в Пристани Лотоса⬍

День 18. Никаких собак в Пристани Лотоса
Цзян Чэн осознал, что все будет очень плохо, как только увидел лицо Цзинь Лина, спешившего к нему навстречу. Мальчишке было уже десять, и все равно каждые полгода он проводил в Пристани Лотоса, как Цзинь Гуанъяо ни пытался сократить время визитов. Нет, порой Цзян Чэн мог пойти ему навстречу — не только в сокращении, но и наоборот; несколько лет назад, когда погиб сын главы Цзинь, Цзян Чэн попросту не отпустил Цзинь Лина обратно, и тот прожил в Пристани лишние четыре месяца. Самым сложным было объяснить мальчику, что дело было вовсе не в нем; чуть менее сложным, но куда более тягостным — сообщить, что у него больше нет какого-никакого, но товарища по детским играм, и а-Суна Цзинь Лин больше никогда не увидит.
Так вот, сейчас лицо у Цзинь Лина было... ну, не таким же, но очень похожим. Как будто уже он сделал что-то ужасное и теперь собирался за это расплачиваться.
— Дядя! — позвал он издалека. — Дядя, я должен сказать тебе кое-что очень важное!..
Цзян Чэн успел перебрать с десяток вариантов этого важного, минимум семь из которых могли стать причиной его преждевременной смерти или хотя бы седины, когда "важное" само выкатилось из-за спины Цзинь Лина, весело тявкая.
— ...щенок, — проговорил Цзян Чэн ровно. Цзинь Лин, залившись краской, наклонился, подхватывая и в самом деле щенка на руки и крепко прижимая к себе. Щенок норовил лизнуть его в лицо и радостно вертел хвостом.
— Я же говорил тебе сидеть в комнате... Дядя! Это Феечка! — сказал Цзинь Лин решительно. — Мне её дядя Яо подарил! Вот. И я хотел...
— Цзинь Лин, — перебил его Цзян Чэн. — Ты знаешь правила. Никаких собак в Пристани Лотоса. Твоей Феечке придется остаться здесь, когда мы отправимся обратно.
— Но дядя!..
— Без "но". Никаких собак в Пристани Лотоса, — решительно повторил Цзян Чэн. И застыл на месте, когда Цзинь Лин, всхлипнув, выкрикнул:
— Да почему?!
Он еще что-то говорил, про то, что ему ничего не разрешают, про то, что дядя не понимает, про то, что Феечка самая умная и самая хорошая собака, но Цзян Чэн стоял, почти оглушенный его вопросом — и собственным пониманием: нет причин. У него больше нет таких причин. Вэй Усянь мертв очень, очень давно, и еще раньше он оставил Пристань Лотоса, и тем не менее все это время Цзян Чэн даже не думал о том, чтобы изменить это кажущееся многим нелепым правило, которое было когда-то таким безумно важным.
Никаких собак в Пристани Лотоса.
Потому что Вэй Усянь до смерти боялся собак.
Цзян Чэн сухо сглотнул и постарался сосредоточиться на настоящем. Положил руку на плечо Цзинь Лина, отчего тот поперхнулся и замолк.
— Послушай меня внимательно, Цзинь Лин, — сказал он сухо, пытаясь сдержать все то, что клокотало в душе. — У этого правила... были свои причины. Очень веские. Как у любого из тех правил, о которых я тебе говорил.
— Да, но!..
— Цзинь Лин.
Это заставило мальчика затихнуть.
— Прости, дядя, — пробормотал он.
— Я не сержусь. У этого правила были свои причины. Но, — Цзян Чэн помедлил, — если ты сможешь придумать причины, по которым я должен его нарушить — я выслушаю. И, если ты окажешься достаточно убедителен, ты сможешь взять Феечку с собой. Мы договорились?
— Да! Да, да, да! — немедленно обрадовался Цзинь Лин. — Я все придумаю, я расскажу!..
— Тихо, ну. Не посреди коридора и не прямо сейчас, — урезонил его Цзян Чэн. — Иди к себе. У тебя есть два дня на размышления.
Цзинь Лин низко поклонился, так и не выпустив щенка из рук, развернулся и убежал. Цзян Чэн привалился плечом к стене и с силой провел ладонью по лицу.
Никаких собак в Пристани Лотоса, с горечью подумал он.
Но, может быть, для одной-единственной собаки Цзян Чэн все-таки сделает исключение.

▼День 19. Два исполнения⬍

▼День 19.1⬍

День 19.1
- Ты обещал помочь, - с нажимом напомнил Цзян Чэн, хмуря брови. Вэй Усянь перед ним крутил Чэньцин в пальцах, словно готовый обороняться. Странный нелепый жест – они были вдвоем, никто им не угрожал, но Вэй Усяню было неспокойно, это Цзян Чэн прекрасно видел.
- В защитном контуре лучше использовать твою ци. Ты – Цзян, потомок основателя и глава ордена. Тем более, сейчас я не могу тебе помочь со светлой энергией, - нехотя ответил Вэй Усянь.
- Может пора уже вернуться на путь меча?
- Зачем? Ты у нас отвечаешь за светлый путь, а я – хожу по кривой дорожке. Мы прекрасно друг друга дополняем, - пожал плечами Вэй Усянь. – Идем. Прикажи принести вина, это надолго.

Цзян Чэн внутренне выдохнул: до последнего казалось, что вот-вот Вэй Усянь вновь ускользнет, сославшись на дела или просто на желание развеяться. Казалось, что он никак не приживается в новой Пристани Лотоса, отвергает ее. От этого становилось горько. Но Цзян Чэн ждал – пройдет время и Вэй Усянь оправится от войны и потерь, возьмется за меч и все будет… не так, как было. Иначе, и все же хорошо.

Каждый взял себе по кувшину вина – терпкого из Цинхэ Не. Своего лотосового еще нужно было дождаться. Цзян Чэн очень скучал по его свежему сладковатому вкусу. Вэй Усянь предпочитал более сладкую Улыбку Императора, но производство и этого вина пострадало из-за войны.

Вдвоем они нарисовали таблички духам рек и озер с просьбой дать защиту и хороший улов. Долго спорили, каким заклинаниям отдать предпочтение.

- Нет смысла заговаривать воду, - покачал головой Вэй Усянь, - она движется, защита будет ослабевать.
- Давай погрузим на дно талисманы, - предложил Цзян Чэн. – Нарисуем на камнях и раскидаем по периметру, - он начертил контур и отметил на нем тридцать три точки.
- Камни будут сдвигаться из-за течения. Давай-ка сделаем во-о-от так, - Вэй Усянь прикусил кончик кисти в задумчивости, а затем начал делать наброски заклинаний.

Они потеряли счет времени. До глубокой ночи обходили территорию Пристани Лотоса. Несколько раз Цзян Чэн пускал себе кровь, заговаривая неприметные предметы. Слабые вспышки света быстро растворялись в темноте. Каменные талисманы, утяжеленные придуманным Вэй Усянем заклинанием, были погружены в оговоренные точки.

Цзян Чэн не мог не отметить, каким энтузиазмом горели глаза Вэй Усяня. Он так увлекся работой, что стал похож на себя прежнего. Сам Цзян Чэн тоже забылся, споря с ним как раньше, без опасений потерять его из виду на несколько дней.

У главных ворот, ведущих в Пристань Лотоса, Вэй Усянь остановился.

- Сходите на один кэ погреться, - обратился он к стражникам. Те недоверчиво посмотрели на Вэй Усяня, а потом перевели взгляд на Цзян Чэна. Тот кивнул, отпуская их.
- Что ты задумал? – не удержавшись, Цзян Чэн сложил руки на груди.
- Последний штришок к нашей защите, - Вэй Усянь вытащил из рукава нож и одним прыжком поднялся на деревянный столб.

Цзян Чэн тоже приблизился, чтобы посмотреть. На одном столбе появилась надпись «Твердо стоять на земле», а на втором – «Беспорядок».

- Это про нас. А чтобы никто не перепутал… - Вэй Усянь вырезал рожицы, в которых смутно угадывались они оба.
- Если это увидят…
- Да тут же высоко. Это для нечисти, - отмахнулся Вэй Усянь, рассмеявшись.

Цзян Чэну не оставалось ничего другого, как присоединиться к его хорошему настроению. В этом «беспорядке» было очень хорошо.

▼День 19.2⬍

День 19.2
Цзян Чэн с самых ранних лет знал, что его жизнь принадлежит ордену. Чем старше он становился, тем меньше в ней оставалось места для каких-то иных привязанностей.
Сначала ему пришлось расстаться со своими собаками ради Вэй Усяня.
Потом ему пришлось расстаться с Вэй Усянем… по множеству причин.
Теперь ему предстояло расстаться и с сестрой. Совсем скоро она уедет в Башню Золотого Карпа и останется там навсегда, перестанет носить фиолетовый Цзян и утонет в золоте Цзинь. Цзян Чэн провел ладонью по ткани – почти невесомый тончайший шелк, на который у него на самом деле не хватало денег, и он часами сидел с кистью, стараясь изыскать средства.
Янли скажет потом – не нужно было. Но Цзян Чэн считал, что нужно. Может быть это была последняя его слабость, но сестра заслуживала намного большего, чем он мог ей дать. Заслуживала всего на самом деле. И как бы ему ни хотелось отказать Цзинь Цзысюаню, она заслуживала любви.
Ткань для его одежд была куда проще и грубее, но все равно лучшей из того, что он держал в руках с самого падения Пристани Лотоса. Цзян Чэн никак не мог перестать прикасаться к ней, взвешивать в пальцах. Он всегда любил красивую одежду и красивые ткани – это была безопасная любовь, мать не подвергала ее насмешкам, а отец осуждению. Но все что хранилось в Пристани Лотоса было украдено, а потом… потом было не до этого.
Первым делом Цзян Чэн одел своих людей в синее и фиолетовое, как это было при отце. Это были очень большие деньги в его положении, но он не мог по-другому. Если он хотел сохранить орден, его должны были видеть. Его должны были узнавать.
Расточительство: говорил голос матери в его голове.
Деньги не главное: говорил голос отца.
Отцу хорошо было говорить, он никогда не испытывал настоящей нехватки в деньгах.

Послышались шаги и Цзян Чэн отдернул руку, не желая, чтобы его застали в момент слабости. Вошедшая швея вздрогнула и согнулась, едва не уронив сложенную стопкой ткань, которую несла в руках.
- Цзунчжу!
- Как продвигается пошив? – неловко спросил он, жалея, что не ушел немного раньше.
- Госпожа Цзян придет на примерку к вечеру.
Цзян Чэн прищурился, приглядываясь к сложенной светло-фиолетовой ткани. Он не помнил, чтобы покупал такую. Гладкая, приятная даже на вид и точно дорогая.
- А это что?
- Подарок вам, цзунчжу, - расплылась в улыбке швея. – От торговца тканями. Он сам из Юньпина, помнит еще войну!
Цзян Чэн протянул руку и сделал то, чего хотел с самого начала – коснулся ткани. Она оказалась точно такая как он себе представлял, гладкая и нежная, приятная коже. Можно было отнести ее на склады. Можно было, но…
- Добавь ее к тканям на мои одежды, - отчего-то смущенно и оттого резко сказал он и вдруг понял.
Война закончилась насовсем. И он ее пережил, и его орден ее пережил. Его флаги высоко над Пристанью Лотоса, и он больше никогда не позволит сорвать их и втоптать в грязь. И он теперь может позволить себе ту небольшую радость, которая осталась от прошлой жизни.
- Добавь, - уже мягче повторил он. – Мы не потеряем лица перед Цзинями.

▼День 20. Поминальная табличка⬍

День 20. Поминальная табличка
У всех, кто имел хоть сколько-нибудь денег, домашние алтари устраивались в отдельной комнате. Крестьяне редко могли себе такое позволить, а пристройку лучше было пустить на хозяйство и прочее, но и они находили самый чистый угол в самой чистой комнате для такого. Зачастую такой угол был как раз там, где принимали гостей, и не то чтобы рассматривать эти алтари было строго запрещено, но простая вежливость требовала не слишком-то пялиться.
Может быть, поэтому Цзян Чэн не сразу понял, чье имя он видит на дорогой поминальной табличке, стоящей в самом центре алтаря. Бок о бок с ней, вплотную, теснились более мелкие и дешевые, будто утята вокруг матери-утки.
Имя на главной табличке гласило:
"Вэй Усянь".
— Что это? — очень тихо спросил Цзян Чэн, и искры затрещали вокруг его рук. Дородная женщина, хозяйка дома, посмотрела туда, куда он указывал, и низко поклонилась — сперва ему, потом — табличке.
— Поминальная табличка господина Вэя, — сказала она, выпрямившись и сцепив руки на животе. — Она у нас давненько стоит. Вот как новости дошли, так мы поставили, господин хороший, сразу же поставили, да.
— Поставили табличку по убийце и преступнику? — проскрежетал Цзян Чэн. От рукоприкладства и уничтожения проклятой таблички его удерживало только то, что и женщина, и все в её доме были бездуховными и, хуже того, юньмэнцами, а значит, его подчиненными и подопечными.
Женщина встретила его взгляд без страха.
— Здесь, господин хороший, Вэньская сторожка была в войну, — сказала она. — Половину девок наших снасильничали да перебили, мальчишек малых из забавы топили. А господин Вэй пришел и убил их всех, и повел дальше. Его мертвецы нам потом, пока мужья наши не вернулись, пока скотину снова не завели, вместо быков да лошадей были. Что он великим заклинателям сделал, то нам неведомо, но в этой деревне, господин хороший, он никому худого не чинил. А что мертвых поднимал — так не наших ведь, чужих, а наших только похоронил как положено. Вы ежели прикажете, я табличку сниму, да только не мне одной тогда приказывать придется.
Цзян Чэн развернулся на пятках и вылетел на улицу, разъяренный. Его сдержанности еще хватило на то, чтобы бросить меч под ноги, оставляя село и недоумевающих адептов, пришедших вместе с ним, позади. На то, чтобы сдержаться потом, уже в лесу, нет, и он заорал, яростно, без слов, хлестнув Цзыдянем наотмашь и не глядя.
Вэй Усянь умер два года назад.
Вэй Усянь бросил их еще раньше.
А на домашних алтарях у простолюдинов стояли поминальные таблички с его именем, и вспоминали его только добром — что им за дело было до заклинателей и их проблем. Они не знали всего того, что знал Цзян Чэн. Им можно было простить их невежество.
Простить себе поминальную табличку с его именем, спрятанную в тайнике у изголовья кровати, было уже нельзя.

▼День 21.⬍

День 21.
Цзян Чэн был на тренировочной площадке с младшими учениками.
У него уже давно не было необходимости учить их лично: у него были уже воспитанные им с детства ученики, достигшие и возраста и уровня совершенствования, чтобы присоединиться к рядам взрослых. Двое из них настолько хорошо ладили с детьми, что так и остались на тренировочных полях, помогая младшим найти в себе то зерно, которое вполне возможно через много лет и бесконечные усилия станет золотым ядром.
У него были те люди, которые примкнули к нему в войну и остались после, костяк его ордена. Не все, но многие из них владели стилями Цзян так, словно воспитывались здесь с детства. Кое-кто из них помогал ребятам постарше.
И в конце концов, у ордена появилась возможность нанимать учителей – и у самого Цзян Чэна и у большинства его испытанных людей работы оставалось по горло, они вздохнули с большим облегчением, когда смогли сбросить обучение юношей музыке и каллиграфии на наемных учителей. Когда-нибудь, Цзян Чэн был уверен, он вырастит способного учителя и в своем ордене. Но это дело будущего.
Но несмотря на то, что он редко теперь занимался с детьми лично, отдавая все силы старшим ученикам, он все равно приходил на площадки посмотреть как продвигается обучение, приметить талантливых детей.
В первые несколько лет он набирал всех подряд, кто готов был доверить себя руководству совсем еще юноши. Теперь поток желающих вступить в Юньмэн Цзян, уже очевидно возвращающий себе звание великого не по названию, а по сути, не иссякал. Цзян Чэн все еще не мог привыкнуть к тому, что теперь он может выбирать и брал почти всех: только в процессе обучения становилось понятно, выдержит ли человек жизнь совершенствующегося.
Сегодня на тренировочных площадках был и Цзинь Лин. Ему уже исполнилось восемь и он бредил ночными охотами и славными сражениями, как и любой другой мальчишка. Учить его должен был, конечно, Ланьлин Цзинь, но когда мальчик решил продемонстрировать дяде свои умения, Цзян Чэн понял, что делает это Ланьлин Цзинь из рук вон плохо.
Он еще сомневался какое-то время – смешивать стили сейчас было не особенно хорошим решением – но вскоре понял, что если и он будет слишком долго думать, то время будет упущено и Цзинь Лин не достигнет и трети своих возможностей. Тогда он взялся учить его сам.
Цзинь Лин обижался несколько дней, осознав, что его умения малы, а потом взялся за дело с таким ожесточением, которого Цзян Чэн не ждал в нем. И, поскольку дядя не мог проводить с ним весь день кряду, напросился учиться вместе с другими детьми.
Теперь Цзян Чэн ходил по кромке и высматривал племянника. Он знал, что его ученики умеют больше – они пришли в Юньмэн Цзян и несколько лет учились стилю Юньмэн Цзян. Цзинь Лин неизбежно отставал от них, но к одобрительному удивлению Цзян Чэна – держался неплохо.
Насмотревшись, он собирался уже уходить, когда услышал голос одного из наставников, в котором ему показалось что-то настолько неприятно знакомое, что он обернулся и прислушался. Распекали, конечно, Цзинь Лина…
- …наследник ордена не может удержать меч, куда это годится, - донеслось до Цзян Чэна и он, нахмурившись, медленно двинулся назад.
- …ты посмотри на остальных, посмотри как держит меч он и как ты, как ты собираешься менять позицию? Это же позор, а не стойка! Если бы тебя мог видеть цзунчжу.
Цзунчжу видел.
А еще цзунчжу видел и злые слезы в глазах Цзинь Лина, и смущение остальных учеников. Он тронул за плечо мальчика постарше, оказавшегося в ордене совсем недавно и потому занимающегося пока с младшими.
- Дай мне свой меч, - негромко приказал он, и вооруженный деревянным ученическим мечом приблизился вплотную.
- Посмотри на себя, как держу меч я и как ты, - Цзян Чэн привлек внимание наставника и почти сразу атаковал его.
Он мало вмешивался в процесс обучения, но были и у него свои требования. Он помнил, как стоял так перед матерью и так же глотал злые слезы. Он не мог допустить, чтобы Цзинь Лин испытывал то же. Да и не только Цзинь Лин. Цзян Чэн сам избегал таких сравнений, и от других требовал того же.
- Посмотри на свою стойку, как ты собрался учить других, если не можешь сам!
Он, один из лучших во всем цзянху, оставался лучшим и среди своих людей. Даже с деревянным мечом он успешно оттеснил противника к краю мостков и отправил в воду.
- Ты понял урок?
- Да, цзунчжу.
- Чтоб я больше такого не слышал, - как мог убедительно сказал Цзян Чэн.
И протянул руку, чтобы помочь выбраться.

▼День 22. Разговоры о высоком, а именно о бухгалтерском балансе⬍

День 22. Разговоры о высоком, а именно о бухгалтерском балансе
— Я предлагаю начать с расхищения могил.
— Убью.
— Я могу попасть в могилу и без этого!
Цзян Чэн швырнул в дурачащегося, как всегда, Вэй Усяня тушечницу. В воздухе её поймал невозмутимый Янь Тао, поставил обратно на стол. Правильно сделал, между прочим: тушечница была дорогой, чудом уцелевшей во время набега Вэней, приобрести вторую такую же было бы очень тяжело (изготовивший её мастер умер сто семьдесят три года назад). Не говоря уже о том, что, учитывая финансовое состояние ордена прямо сейчас, как бы эту самую тушечницу не пришлось продавать, просто чтобы у них была хоть какая-то еда в ближайшие недели.
— Я тебя позвал для серьезного разговора, а не твоих идиотских шуток!
— Нормальные шутки, — обиделся Вэй Усянь. — Вон, Янь Тао смеется.
— Ха-ха, — вежливо отозвался тот. — На самом деле все не так плохо, цзунчжу, у нас у всех имеются некоторые средства...
— Ваши личные? — мрачно спросил Цзян Чэн. Янь Тао промолчал, сделав вид, что не услышал вопроса. — Вот именно! Я и без того вам уже второй месяц не плачу.
— Война официально закончилась месяц и три недели назад.
— Вот с тех пор и не плачу. Хотя должен.
Янь Тао посмотрел на своего главу взглядом, полным бесконечного терпения, и промолчал снова. Вэй Усянь расфыркался, будто воды в нос набрал при неудачном нырке, и повис на плече Цзян Чэна, заглядывая к тому через плечо.
— У тебя вот тут ошибка, — заметил он. — Ты вместо плюса минус поставил.
— Где?.. а, проклятье! Теперь все пересчитывать!
— Да нет, — утешил его Вэй Усянь, — это последние две строки расчетов, там немножко совсем. И, по-моему, если её исправить, мы немножко выйдем в плюс.
— Покажите, — наклонился с другой стороны Янь Тао. Втроем они быстро разобрали и пересчитали все пошедшее после ошибки неправильно, после чего оказалось, что долговая яма Юньмэн Цзян стала на три цуня глубже.
— По-моему не вышло, — признал Вэй Усянь, и они втроем замолчали.
— Но мы успели оплатить строительные материалы для восстановления Пристани и основный запас риса, — Янь Тао очень хотел приободрить главу и хоть как-то сделать ситуацию лучше. К сожалению, именно эти закупки и загнали их в долги.
— А нам разве не положена доля вэньских сокровищ, кстати? — вспомнил Вэй Усянь.
— Положена. Я даже отправил за ними, — мрачно отозвался Цзян Чэн. — И они задерживаются уже на три дня. Бай Шэ прислала письмо, что им выдали абсолютную некондицию и четверть фальшивых монет, так что караван с деньгами и всем остальным прибудет на две недели позже... уже на полторы. Надо дотянуть.
Он с ненавистью уставился на бумагу и бухгалтерский подсчет. Нужно было что-нибудь продать. Продавать им было нечего, а покупать — некому. После войны денег не было ни у кого, а для натурального обмена требовалось, в общем, именно то, чего ордену и не хватало.
— И все-таки я предлагаю разграбить пару курганов. Мне уже ничего не страшно, а больше мы никому не скажем, — нарушил повисшую тишину Вэй Усянь.
Цзян Чэн на секунду позволил себе задуматься об этом. Потом потрогал стол, едва стоящий, который по-хорошему уже на дрова стоило бы пустить, снял с него тушечницу и кисть, которые вручил Янь Тао, и с размаху этот самый стол перевернул. Бумаги разлетелись по всему кабинету, как белые цветы. Стол тоже разлетелся по всему кабинету, добавив дров для очагов.
— Полегчало, цзунчжу? — спокойно уточнил Янь Тао.
— Ты тоже заткнись. Пожалуйста.
Янь Тао кивнул. Вэй Усянь с хихиканьем пополз по полу, собирая листы. Цзян Чэн к нему присоединился, с тоской понимая, что ему все-таки действительно полегчало.
До каравана, который спас бы их казну, оставалось полторы недели.

▼День 23.⬍

День 23.
Чем ближе становилась встреча орденов в Ланьлине, тем сильнее Цзян Чэн обрушивался на своих учеников со все возрастающими требованиями. Причина была проста: впервые после войны Юньмэн Цзян выставлял на соревнования юношей и даже одну девушку, не достигших двадцати лет.
Это было очень важное, до ужаса ответственное дело, на исход которого он уже теперь никак не мог повлиять. Дети – будущее ордена, Юньмэн Цзян должен был показать, что способен сохранить свое наследие. Должен был утвердить свое право называться великим.
Если бы Цзян Чэн мог, он бы вышел на поле сам, но ему определенно было больше двадцати лет. И все теперь зависело от его учеников и, возможно, их способности справляться со своей нервозностью. У него самого в юности с этим было не очень, давление матери делало только хуже и он с легким ужасом понимал, что повторяет сейчас ее и ничего не мог с собой поделать.
Хуже всего было то, что дети не роптали, напротив, ощущая важность момента вкладывали в становившиеся все более тяжелыми тренировки всех себя. Цзян Чэн знал, что первых мест им не видать. Он умел реально смотреть на вещи и да, конечно, он хотел бы для ордена первых мест, но это было пока недостижимо. Попасть в восьмерку – было бы уже хорошо.

- Все, достаточно, - прекратил он последнюю тренировку на сегодня. – Завтра все отдыхают. Послезавтра с рассветом выезжаем.
- Но цзунчжу, - запротестовали ученики. – Мы можем завтра…
- Вы меня слышали, - оборвал он. – Кого увижу на тренировочной площадке, тот останется дома.

Ну увидел он, конечно, не на тренировочной площадке – такой наглости никто не набрался – но в лесу, в паре выстрелов от стен Пристани Лотоса. «Могли бы и подальше отойти» - с неудовольствием подумал он. Неужели думали, что не заметит?
- Прекратить, - негромко скомандовал он и уже прицелившийся в установленную далеко мишень мальчишка ойкнул и пустил стрелу в землю.
- И что мне с вами делать теперь?
Трое из пятерых тут. И еще вопрос, где остальные двое. Может быть более послушные, а может быть просто более хитрые.
- Я что вчера сказал?
- Это не тренировочная площадка, - себе под нос пробормотала Хэн Шуй, и стало понятно, чья это идея.
- Повтори?
Все одинаково уперлись взглядами в землю. Цзян Чэн знал, что не оставит их дома. Надо бы было, но они – лучшее, что у него есть. Он смерил их неодобрительным взглядом и приказал:
- Садитесь – и сам сел прямо на землю.
Дети, прижавшись друг к другу тоже сели, но чуть поодаль, опасливо на него поглядывая.
- Вы посмели нарушить приказ. Почему?
- Мы хотели подготовиться лучше, - подал голос мальчик, так и сжимавший в руках лук.
- Измучить себя сегодня, измотать завтра ранним подъемом и путешествием и проиграть всем, у кого должны выигрывать? Этого вы хотели?
Никто не отвечал. Цзян Чэн вздохнул. Он был старше всего на десяток лет, а казалось - на сто.
- Я не жду от вас победы, - наконец сказал он, хотя это потребовало от него изрядного напряжения сил. – Это невозможно. Большинство ваших соперников совершенствуются с четырех лет. Сколько было вам, когда вы ступили на Пристань Лотоса?
- Восемь…
- Десять.
- Это нечестно.
- Нечестно, - согласился Цзян Чэн. – Я жду, что вы сделаете все что можете и немного больше, чем можете, вы поняли меня?
- Попытаться достичь невозможного, - протянул кто-то из мальчиков.
- Да. Вы теперь – Юньмэн Цзян.
Дети, поняв, что дома их все-таки не оставят приободрились.
- А теперь – идите домой. Выбросьте это из головы. Отдохните. Вы поняли? Второй раз не пожалею.
- Да, цзунчжу, - раздался нестройный хор.

Два дня спустя Цзян Чэн смотрел на расцветающий на небе знак его ордена и не верил своим глазам. Не первое место, третье. Но все равно невозможное.
- Третье место, Хэн Шуй из Юньмэн Цзян! – раскатилось над полем.
Хэн Шуй стояла, оглушенная свалившейся на нее победой, теребила в пальцах рукав, а Цзян Чэна переполняла гордость. Он поднялся на ноги, приветствуя своего победителя, дочь Юньмэн Цзян не по крови, но по духу. Достигшую того, что он считал невозможным.

▼День 24. Три исполнения⬍

▼День 24.1⬍

День 24.1
Вечерняя прохладца ощущалась приятно. По всей Пристани Лотоса уже зажгли фонари, и мягкий свет отражался в воде. Цзян Чэн сложил руки за спиной, наблюдая за затихающими в преддверии ночи адептами и слугами.

Ван Цзылэ ходил тихо, но всегда при приближении чеканил шаг, чтобы его можно было услышать заранее. Поклонился и, получив кивок, выпрямился. Цзян Чэн окинул его внимательным взглядом, отметив идеально сидящие пурпурные одежды и косы, заплетенные на юньмэнский манер.

А ведь они приходились друг другу далекими родственниками. Кажется, Ван Цзылэ был внуком троюродной тетки отца. Нашел Цзян Чэна на второй месяц войны, почти все время проведя в отряде Чоу Кая. Честно говоря, Цзян Чэн не особенно запомнил Ван Цзылэ, хотя слышал немало похвал в его сторону. В мирной жизни он учился строить, водить адептов на ночные охоты и справляться с бумажной работой. Не пытался особенно выделиться, но все равно каждый раз демонстрировал большие успехи всюду, где нужны были хорошая память и спокойный твердый характер.

В какой-то момент про Ван Цзылэ пошли слухи – мол, претендует на место правой руки главы ордена. Цзян Чэна это привело в бешенство. Вэй Усянь вышел из Юньмэн Цзян всего как полгода назад, и он не мог себе представить на его месте никого другого. Появились даже мысли о том, чтобы проучить Ван Цзылэ за дерзость, но оказалось, что вовсе не он распускает язык. Пришлось вымещать злость на ночной охоте.

Отрицать полезность Ван Цзылэ, знавшего, кажется, всех обитателей Пристани Лотоса поименно вместе с основными фактами из их жизни, было глупо. Цзян Чэн, скрепя сердцем, приблизил его к себе, хотя это не дало ему каких-то особых привилегий или званий.
Цзян Чэн иногда раздражался, сам не понимая на что: то ему не хватало в Ван Цзылэ авторитета и серьезности советников отца, то расслабляющей привычной легкости, свойственной Вэй Усяню.

И все же был тот самый поворотный момент…

Цзян Чэн сжимал в объятиях хрупкую холодную сестру в белых траурных одеждах, и ничего больше не видел. В ушах звенело, перед глазами плыло. Вот-вот… сейчас. Она сейчас откроет глаза. Цзян Чэн обнял сестру крепче, чтобы она не мерзла, не разболелась… Когда Цзян Яньли пошевелилась, Цзян Чэн был готов разрыдаться от облегчения.

- Глава! – ее – легкую, живую! – выдернули у Цзян Чэна из рук. – Глава, нужно уходить… Печать может поднять госпожу. Прошу, пройдемте, - его подхватили под руки и силком потащили через бурые-черные-синие тени, вонявшие гнилью.

Цзян Чэн, кажется, упирался, требовал вернуть ему сестру, просил позвать Вэй Усяня…

- Глава, все в порядке, госпожа в безопасности, - над ним навис кто-то очень знакомый, побледневший, но не потерявший голову.

В ту ночь Цзян Чэн почти потерял себя.

В ту ночь Ван Цзылэ не позволил поднять погибшую Цзян Яньли.

Переоценить его собранность было невозможно. Через один очень мрачный год Цзян Чэн предложил Ван Цзылэю стать частью клана Юньмэн Цзян.

- Я почту это за честь, глава Цзян, - произнес пока еще Ван Цзылэ. Со временем Цзян Чэн научился различать оттенки в его голосе – он не был весельчаком, но и излишняя правильность была не по нему.
- Хорошо. Тогда через неделю, - отозвался Цзян Чэн и жестом предложил Ван Цзылэ занять место по левую сторону от него.

В молчании они следили за тем, как засыпает Пристань Лотоса.

▼День 24. Маленькие символические мелочи⬍

День 24. Маленькие символические мелочи
Больше всего проблем всегда доставляли мелочи.
Отстроить Пристань заново было тяжело. Вернуть в неё жизнь — еще тяжелее. Но с этим можно было справиться, и Цзян Чэн, стиснув зубы, справлялся, и рядом с ним тащили этот же груз все остальные.
И из всех них знаменитые колокольчики Юньмэн Цзян, еще один их символ, еще одна важная деталь их жизни, были только у троих. Яньли и Цзян Чэн свои сберегли, пронеся через всю войну. погнутый, но все еще способный звенеть колокольчик Вэй Усяня Цзян Чэн подобрал на горе Илина и вернул ему сам.
Возвращать остальным было нечего. Мастер-кузнец, ковавший эти колокольчики, и мастер-заклинатель, который знал все наложенные на них чары и мог сотворить необходимое, погибли еще в самом начале войны. И если сами металлические основы, допустим, еще можно было кое-как раздобыть и переделать как нужно — в обновленном ордене, его ордене, многие умели работать по металлу — то наложенные на них чары...
— Дай мне два дня, — сказал Вэй Усянь, выслушав его, и пошел разбирать уцелевшие архивы.
— Дай мне два дня, — согласилась с ним Яньли и ушла поговорить с теми немногими, кто пережил резню в Пристани.
Цзян Чэн дал бы им и две недели, если бы это изменило хотя бы что-то. Но через два дня Вэй Усянь вернулся только с разрозненными заметками, а Яньли — с грубыми, ничуть не похожими на изящные резные колокольчики бубенцами: всем, что смог сделать ученик кузнеца, хоть немного помнивший, как это делается.
— Мне нужно еще два дня, — сказал Вэй Усянь, увидев лицо Цзян Чэна. — А кузнец еще научится. Да слушай, у нас же кто только не делает такие колокольчики! Даже я умею! Надо будет — все научатся, основная проблема же в чарах!
— К тому же почти у всех есть свои колокольчики, — добавила Яньли. — Без чар, конечно, и не такие, как наши... но все-таки...
Цзян Чэн ощутил острую боль в груди. Там, где их неудачливый глава не мог ничего сделать, его люди пытались помочь ему всем, чем могли.
— Дай мне два дня, Чэн-Чэн, — повторил Вэй Усянь, поймав его за руку. — У нас все будет.
Цзян Чэн не стал спорить.
А Вэй Усянь через два дня принес ему полные записи — все о зачаровании этих колокольчиков, куда и что наносить, как закреплять, как оплетать нитями ци и как воздействовать на них.
Цзян Чэн, перелистав записи, почти готов был улыбнуться — а потом понял, что колокольчик самого Вэй Усяня исчез.
И похолодел.
— Ты... твой колокольчик, Вэй Усянь. Куда ты его дел?..
Вэй Усянь улыбнулся, как ни в чем ни бывало.
— Он все равно был погнутый, — сказал он. — Почти что полностью сломан. Я просто... позволил ему в последний раз прозвенеть.
— Ты идиот, ты полный, беспросветный, безнадежный идиот! — взревел Цзян Чэн.
— Да брось! Теперь зато у нас есть способ восстановить все сначала! — Вэй Усянь спрятался от него за стеллаж, хохоча. — Ну же, Цзян Чэн! Все хорошо! Можно наложить эти чары на все колокольчики наших, и это будут настоящие юньмэнские!..
— Первый колокольчик зачаруем тебе, ясно?!
— Да ладно... ой, только не тушечница! Я понял, я понял, Цзян Чэн! Первый колокольчик будет мой!..
Но, когда они сделали первый колокольчик, Вэй Усянь настоял на том, чтобы отдать его Янь Тао. Второй — Ся Мину. Третий — Бай Шэ...
А до колокольчика Вэй Усяня у них так и не дошли руки. Не успели. Все откладывали — потом, и потом, и потом.
И потом.
И потом.

▼про деньги)⬍

про деньги)
Трактат об истинных путях созерцания едва не падал со стола – наполовину свешиваясь с края, отодвинутый ради толстых счетных книг. В последний год Цзян Чэн созерцал все больше столбцы расходов и – куда более скудные – доходов. Задачей же трактата было прикрывать собою стопку книг, полных не мудрости, а цифр, от взглядов неожиданных посетителей.
Бай Лу таким не был. Он тоже был созерцателем счетов.
Иногда Цзян Чэн подумывал сменить трактат на сборник стихов кого-нибудь не слишком знаменитого, но изысканного поэта, но потом счел, что в его положении – и его возрасте – это могли принять за легкомыслие. И, в конце концов, пути созерцания сочетали в себе целых два достоинства: приличествующее главы чтение и размер. Книги шире в его обедневшей библиотеке не было.
– Не хочу в это верить, – сказал Бай Лу, в этот раз еще мрачнее, чем в два предыдущих. Сяо Цин вздохнул, еще тяжелее, чем в два десятка предыдущих. Цзян Чэн снова сдержался.
Верить он не хотел всем сердцем.
– Торговцу незачем врать. И его допрашивали.
Не били, даже угрожать не пришлось. Тот сломался, когда Сяо Цин просто положил руку пояс – даже не на меч.
– Вся лучшая древесина! – зло сказал Бай Лу, сжимая кулаки, будто готовый раскрошить стол в щепки. Стол из резного красного дерева, оставшийся еще от отцовских времен. Это стало бы подходящей вершиной в горной цепи их неудач.
– Он был всего лишь посредником. Это я должен был понять…
Должен был понять, что не война заставила торговцев покинуть Юньпин, и не разорение Юньмэна. Они всегда возвращались, стоило лишь похоронить павших, а то и раньше. Или вовсе не уходили.
– Глава не может заниматься всем. Это наша вина. – Бай Лу склонил голову, но кулаки разжал. Он умел подавлять в себе гнев, лицо его становилось безмятежным и выглядело старше. На целых два года – столько у них было разницы с Цзян Чэном.
– Нужно было его проверить, – вторил ему Сяо Цин. Он всегда следовал за Бай Лу, хотя и был старше лет на десять. Именно поэтому правой рукой Цзян Чэна был не он.
– Вот и проверили, – язвительно сказал Цзян Чэн, но яд в его словах был не для этих двоих. Он сам отвечал за все.
– Глава все еще будет приглашать клан Хао на праздник? – спросил Сяо Цин. И это была вторая причина, по которым он не стал правой рукой.
– Хао первыми встали под знамена Цзян, – сказал Цзян Чэн. У него до сих пор сердце начинало биться чаще при воспоминании о том дне. Он потерял все, даже Вэй Усяня, с ним было три десятка человек, в верности которых сомневались, кажется, даже они сами, а потом пришли люди Хао. Те, что остались. – Им окажут самую высокую честь.
Старый глава Хао склонился перед ним без колебаний, стяг его клана вбили в землю рядом со знаменем Цзян, и это будто переломило что-то в его отряде и в самом Цзян Чэне. Как доказательство того, что все было на самом деле и он имел право вести людей. Он теперь был – Юньмэн Цзян.
– Никто не усомнится в благодарности ордена Юньмэн Цзян. – Бай Лу тоже помнил тот день. Он присоединился к отряду немногим раньше, зная, что в одиночку на занятых Вэнями землях бродячему и не слишком умелому заклинателю не выжить. Цзян Чэн до сих пор думал, что он лишь собирался дойти с ними до городка побольше, чтобы скрыться, но так и остался.
Цзян Чэну вроде как повезло. Ближайший город оказался наполовину сожжен.
– Он с нас стряс в два раза, даже больше, чем по совести должно было, – зло сказал Сяо Цин. – И улыбался все время, благодетель…
Подмял под себя всю торговлю лесом, понемногу стал вытеснять перевозчиков, сплавлявших бревна по реке, женив старшего сына на дочери самого богатого из них. Знал, что после войны все будут отстраивать разрушенное. В Пристани уцелело далеко не все, а многим кланам пришлось еще хуже, их резиденции Вэням были не нужны.
– Ты ему и слова не скажешь. Тоже будешь улыбаться.
Бай Лу кивнул, словно подтверждая слова Цзян Чэна. Он выглядел задумчивым, хорошо бы, это от того, что у него был план, как скорее вернуть торговцев в Юньпин. То, что придется выставлять дополнительную охрану в городе, Цзян Чэн не сомневался. Местный клан был наполовину вырезан и потерял почти все… Наверное, глава Хао тоже им улыбался и давал деньги в долг.
Но склады и лодки не должны были гореть, а торговцы – опасаться лихих людей на улицах.
– Придется снизить пошлины, – мрачно сказал Цзян Чэн. – И я сам поговорю с лодочниками.
Пусть видят, что глава ордена их поддерживает. И они видят, и остальные.
– Снизить пошлины? – в голосе Бай Лу звучал не ужас, но что-то к тому близкое. Он даже вцепился пальцами в прядь волос, которые после войны перестал заплетать в строгую прическу. Так в Юньмэн Цзян ходили немногие, беря пример с главы, но Бай Лу любил свободные одежды и лежащие на спине волосы.
Бродячие редко позволяли себе такое, свободное носили в больших орденах. Может, дело было именно в этом.
– Только на сплав леса. И риса.
Риса нужно было много. Но это было и хорошо – людей становилось все больше. А осенью Юньмэн Цзян объявит первое после войны испытание претендентов, и Пристань уже к этому готовилась. Цзян Чэн, конечно, переживал: при отце в орден приводили много детей, в которых подозревали хоть толику духовных сил. Но теперь?..
– На что тогда поднять, – буркнул под нос Бай Лу, которого волновали только пошлины. Список необходимых трат был гораздо длиннее списка доходов. Их доля победителей в войне таяла быстро, как юньмэнский снег.
– Лодки Цзиней.
Сяо Цин до вступления в орден не был заклинателем или просто почтенным земледельцем. Цзян Чэн не выспрашивал подробностей, только взял клятву, что разбойничье прошлое так и останется в прошлом, но человека легко не переделаешь.
– Мы не будем грабить лодки Цзиней, – мрачно сказал Бай Лу, как говорил каждый раз, когда Сяо Цин предлагал самый очевидный на его взгляд путь.
Хотя, подумал Цзян Чэн, предложение Сяо Цина с каждым разом казжется все менее дурным и все более заманчивым. Цзиням отстраиваться не было нужды, Цзинь Гуаньшань даже свою часть добычи взял не вэньским серебром, а уцелевшими книгами, фарфором и картинами.
Он и артефакты хотел, но остальные большие ордена не позволили.
– И зря. – Сяо Цин почти просяще посмотрел на Цзян Чэна и тот закатил глаза. – Мы бы переоделись…
– Сяо Цин! Тебе пора к наставнику.
У бывшего разбойника не было золотого ядра. Духовных сил хватало, а ядро он старательно растил последние полгода. Пока не появилось даже искры.
– Как прикажет глава.
Бай Лу осторожно поправил книгу созерцания, дожидаясь, пока уйдет Сяо Цин, а потом признался:
– Я уже готов грабить Цзиней. Нам не хватает денег на ткацкие мастерские.
– Договорились же пока работать в городских. – Цзян Чэн раздраженно нахмурился. Эту напасть он считал разрешенной, хотя бы до следующей зимы.
– Станков слишком мало. Скоро передерутся.
Предсказания Бай Лу, к несчастью, сбывались. Это тоже раздражало.
– Главное, чтобы до праздника было тихо. Потом… потом я что-нибудь придумаю.
Фестиваль середины лета праздновали скромно и только в Юньмэне. Любовались цветущими лотосами, пили прошлогоднее лотосовое вино и приносили жертву озерам и рекам: слиток серебра, стрелу и все то же вино, которое полагалось лить в озерную воду с самого длинного пирса.
Как-нибудь они переживут фестиваль и неотвратимых, как летняя липкая жара, гостей. Цзян Чэн сам не знал, почему ему казалось, что потом будет легче. Пока было трудно.
– Что ж, – сказал Бай Лу, доставая из рукава пачку писем. – Тогда главе стоит заняться жалобами и прошениями. Возможно, там есть такие, за которые нам заплатят.
Цзян Чэн с тоской посмотрел на заходящее солнце, мягко стелющееся сквозь плотные занавеси на окнах, и протянул руку.
Может, им действительно заплатят. И они купят ткацкий станок, провались он в адскую бездну.

▼День 25.⬍

День 25.
- Что здесь произошло? – растерянно спросил самый юный из учеников Цзян Чэна на этой ночной охоте.
На такой охоте он и вовсе ни разу еще не был.
Цзян Чэн сошел с меча и тут же взялся за рукоять. Привычный вес Санду успокаивал его. Он видел вещи гораздо хуже, но так и не привык. Энергия обиды делала воздух густым, тяжелым, оседала на языке неуловимым тошнотворным привкусом.
- Мы опоздали, - с досадой сказал он.
Да, как и у любого живого здравомыслящего человека энергия обиды вызывала у него тревогу, особенно, когда ее было так много, но все же за годы он свыкся с ней как свыкаются с неизбежным.. Цзян Чэн привычно осматривался по сторонам, подмечая, откуда пришли мертвецы, куда ушли. Как двигались.
С кладбища могут забрести восставшие мертвецы. Могут даже группой, хотя и реже. Но когда они двигаются так с единой целью, сомнений нет: их подчиняет чья-то воля. Цзян Чэн начал свой поход против заклинающих обиду, повинуясь чувству ненависти и стыда, желания очистить имя своего ордена, желание уничтожить на корню то, что уничтожило его сестру.
Наследие Вэй Усяня оказалось живучим как сорняк.
Неизбежно и такие, охоты перестали быть чем-то особенным. Цзян Чэн все еще искренне, от всей души ненавидел темный путь, но уже не захлебывался грозящей по-настоящему свести с ума смесью ярости и горя. Сначала в ней было три четверти ярости и четверть горя. Потом они разделились на равные части. Как будет дальше , Цзян Чэн не взялся бы сказать.
Где-то лаяла собака.
- Ищите живых, - распорядился он, и сам пошел по разоренному поселению, которое вряд ли могло называться даже деревней. Четыре двора, один недостроен. Четыре семьи, а может быть и еще всего три…
Собака лаяла.
Цзян Чэн наклонился и заглянул под сваи. Местность тут была болотистая, как и в половине Юньмэна. Дома укрепляли почти так же, как и в Пристани Лотоса.
Лай стал громче.
Цзян Чэн разглядел прижавшуюся к земле собачонку и что-то белеющее вдали, у самых стен. Ребенок? Женщина?
- Пошла вон, - сказал он собаке и попытался протиснуться глубже, чтобы дотянуться до тела.
Собака зарычала и кинулась на него: зубы щелкнули в фэне от его руки и собака тут же метнулась назад. Она не пыталась охранять лежащего человека, она просто пыталась выгнать отсюда Цзян Чэна. Должно быть, была напугана до полусмерти.
- Пошла вон, - повторил Цзян Чэн, на всякий случай плотнее обмотал руку тканью, чтобы сунуть ее собаке в зубы, если она кинется еще раз, и, прижавшись к земле, двинулся дальше.
Собака завыла, почти закричала и опрометью кинулась из подполья.

Это оказался не ребенок и не женщина. Это оказался высокоуровневый лютый мертвец и очень неплохо продуманная засада, а Цзян Чэн оказался бы в ужасно неприятном положении – зажатый между землей и постройкой, не имеющий возможность взмахнуть даже мечом, не то что Цзыдянем – если бы завывающая от ужаса собака не приволокла сюда двоих его учеников.

После того, как сражение закончилось Цзян Чэн, прижимая покалеченную руку – ему все же пришлось сунуть ее в пасть твари, да не той – присел и здоровой рукой поднял собаку. Собака больше не лаяла, только дрожала мелко и прижималась к нему, в поисках живого тепла. На свету она была маленькая, невзрачная и очень грязная.
- Ну я дурак был, - согласился Цзян Чэн. – Не понял тебя.
А после скомандовал:
- Как найдете виновника, забить палками до смерти и повесить у дороги на пару дней. Чтобы запомнили.
Чтобы никому на территории Юньмэна даже в голову не приходило заниматься мерзостью. Чтобы не приходилось больше опаздывать. Чтобы не приходилось больше собирать искалеченные до неузнаваемости тела и опрашивать соседние поселения о том, кто погиб.

Маленькую собаку он принес на Пристань Лотоса на руках, приказал отмыть, накормить и поселить у конюшень.
И то, что через несколько дней полетят слухи, что мол глава Цзян с собаками добрей, чем с людьми его ни капли не волновало.

▼День 26. Все когда-то случается в первый раз, и смерть — тоже⬍

День 26. Все когда-то случается в первый раз, и смерть — тоже
Люди умирают, эту истину Цзян Чэн на войне усвоил крепко.
Люди умирают — внезапно, резко, не спрашивая, от самых простых и самых нелепых причин.
Но на войне — на войне он ждал этого, хорошо понимая, что из какого-то боя может не вернуться и сам. Здесь, дома, в отстроенной заново Пристани, он почему-то уверен был, что все они в безопасности, что все будет в порядке — и, когда Чжоу Дуань примчался, чтобы позвать главу, скороговоркой выпалив новость, сначала не поверил. Не могло такого случиться, никак, где угодно, но только не здесь!..
Случилось; и раньше случалось тоже — просто война скрыла в собственной тени все воспоминания об этом.
Цзян Чэн пришел, когда тело, укрытое белой тканью, уже уносили; Бай Шэ вытирала руки сухой тряпкой и выглядела на удивление спокойной.
— Кто? — спросил Цзян Чэн коротко, опасаясь, что голос сорвется.
— Лян Сюцзе, — спокойно отозвалась Бай Шэ. Цзян Чэн вспомнил: одна из самых младших учениц, из тех, кто пережил войну и вернулся в орден. Она отлично плавала и подавала большие надежды — а теперь её предстояло похоронить.
Ей было тринадцать лет. Всего тринадцать.
— Как?
— Случайность, — задумчиво отозвалась Бай Шэ. — Обычная случайность... она плавала с товарищами, когда ей, судя по всему, свело ноги судорогой. И она молчала. Хотела выплыть сама. Мальчишки заметили только когда выбрались на пирс. Сразу кинулись обратно, кто-то побежал за мной, но опоздали.
— Что за дурость, — едва выговорил Цзян Чэн. Вот так просто? Просто потому, что она не решилась вовремя попросить помощи?..
— Дети, — Бай Шэ философски пожала плечами. — Упрямые, не желающие быть обузой дети. У неё ведь не было родных в Пристани?
Цзян Чэн постарался собраться с мыслями и отодвинуть бьющуюся в висках мысль "нелепость" подальше.
— Они погибли во время войны, — припомнил он. — Да, если я правильно помню, у неё никого не осталось.
— Плохо, — вздохнула Бай Шэ. — Тогда я займусь...
— Нет, — резко оборвал её Цзян Чэн. Выдохнул и повторил уже спокойнее: — Нет. Я сделаю все сам.
Это не было слишком сложно. Уж хоронить мертвых за эти годы Цзян Чэн научился очень хорошо. Просто...
Просто он так надеялся, что не ему придется встречать первую смерть в обновленной Пристани Лотоса.
Или хотя бы — что она будет... иной.

▼День 27.⬍

День 27.
Цзян Чэн не привык отступать.
Если бы он отступал, он никогда бы не стал тем, кем стал. Если бы он отступал, раз за разом проигрывая Вэй Усяню, он никогда бы не достиг своего уровня совершенствования. Если бы он отступал на поле боя, он никогда бы не смог создать себе имя и заново собрать орден.
Однако, однако…
Он посмотрел на своих учеников – тренировка едва успела начаться, а половина из них уже валилась с ног и Цзян Чэн подумал, что еще немного – и это произойдет уже в буквальном смысле. Самого его в юности не щадили, но он вырос на берегу этих озер. Он постоял немного, прикусив губу, а потом сказал:
- Все, достаточно. Дневной тренировки не будет.
Вздох облегчения, прокатившийся по площадке вызвал у него и досаду и усмешку одновременно.
Это был первый шаг к отступлению.

К середине дня жара стала удушающей даже для него. Он знал, где сейчас проводят время юные ученики – на берегу озера, со стороны песчаных наносов, или быть может увели пару лодок в какую-нибудь из бесчисленных заводей. Он сам в детстве делал то же самое. Цзян Чэн сам отпустил их отдыхать на время жары, но теперь чувствовал смутную зависть.
Конечно, он был главой этого ордена и мог на самом деле делать что угодно – мог и взять лодку и добраться до какого-то из укромных мест своего детства. Но у него были еще дела, и их нужно было доделать, а не давать себе послаблений.
В комнатах находиться становилось невозможно, и он, забрав с собой внушительную пачку счетов, ушел в продуваемую ветром беседку на берег, но как назло и ветра то особенного не было. Где-то между сметами на закупку тканей для зимних одежд и сметами на закупку древесины для нового этапа строительства, Цзян Чэн поймал себя на том, что сам едва не засыпает, глядя в бумагу. Горячий влажный воздух обнимал его, делал голову тяжелой, а мысли медленными.
Во дворе жизнь тоже как будто остановилась. Не дымила даже кухня, и это было к лучшему, рядом с огнем сейчас только задохнуться. Он подумал и поднялся, подозвал одного из слуг и потребовал позвать его заместителя, которому в свою очередь приказал приостановить до вечера все работы на Пристани Лотоса.
Это был второй шаг к отступлению.

Цзян Чэн все сидел над своими цифрами, а по воде до него доносились веселые крики, и детские и не детские. Он различал даже голос своего заместителя – взрослые мужчины, получив неожиданную свободу от обязанностей, становились сущими мальчишками. Цзян Чэн понимал их. Ему и самому хотелось упасть в прохладную воду, смотреть в безупречно ясное летнее небо и не думать ни о каких цифрах.
Когда это желание стало невыносимым, он отложил кисть, прижал прямо тушечницей бумагу, и решил пройтись и посмотреть, что делают его ученики.
Оказалось – собрались у протоки и пытались перебежать ее по листьям лотоса. Мокрыми все были уже до нитки, а на той стороне никого еще не было. Цзян Чэн знал, что это было возможно – и он так делал, и Вэй Усянь так делал – и даже мог назвать поименно кому это под силу из собравшихся здесь, но для этого нужно было, конечно, другое настроение. Это не было весельем, а довольно сложным упражнением.
- Цзунчжу! - позвал его из воды самый смелый. – Я видел, как вы это делали!
Цзян Чэн с легкой улыбкой покачал головой.
Видел, во время войны. У них, живущих на берегу огромного озера, выводящего к огромной реке, были свои методы тренировок цингун, оказавшиеся очень полезными. Цзян Чэн сам много раз становился связным, пересекая реки по листьям или на узком бревне. Он не хотел это вспоминать.
- Да это невозможно, - раздалось с берега, спровоцировав ожесточенный спор.
Цзян Чэн еще какое-то время стоял на берегу, наблюдая за ним, а потом без лишней спешки снял верхнее широкое одеяние.
- Показываю один раз, - предупредил он.
Это было не то что отступление. Полное поражение.

Цзян Чэн знал, что потом будет корить себя за это. Но когда он несся, едва касаясь листьев, через протоку под одобрительные выкрики своих людей, это впервые стало неважным. Ему в лицо летели брызги воды и легкий ветер, и он сам ощущал себя так легко, как не ощущал с далекого детства.
Назад он вернулся вплавь.
Кончено же потому, что обещал показать только один раз. А не потому, что ему ужасно хотелось в воду.

▼День 28. Еще немного о библиотеке. С бонусом⬍

▼День 28. Еще немного о библиотеке⬍

День 28. Еще немного о библиотеке
Восстанавливать библиотеку, частью разграбленную, частью уничтоженную, было тяжело. Цзян Чэн утешался только тем, что часть книг удалось забрать назад из Безночного города, и тем, что Гусу Лань сейчас был в положении гораздо худшем.
С другой стороны, у Гусу Лань была всеобъемлющая поддержка Цинхэ Не и побратимство их главы с убийцей Вэнь Жоханя. ушедшим в Ланьлин Цзинь. Им было проще. Можно было сосредоточиться на уникальных текстах, а все, что встречается хотя бы больше чем в трех экземплярах, им передадут и так, как братскую помощь. Кто бы еще оказал такую же Юньмэн Цзян, в самом деле.
Вэй Усянь порывался решить проблему своим излюбленным способом — но мертвецы просто не обладали достаточной моторикой для того, чтобы записывать под диктовку. Да если бы и обладали — они не понимали того, что им диктуют. Потерпев позорное поражение, Вэй Усянь ушел со своими мертвыми девами в трактир сразу на четыре ночи, после которых он вернулся пьяный до белых глаз и стоящий только благодаря подпирающим его с двух сторон девам (третья суетилась вокруг, обмахивая его веером). С собой он принес копировальный талисман, который позволял в точности перенести содержимое одной рукописи на такую же стопку листов. Трижды копия с одного талисмана выходила идеальной, с четвертой и дальше начинала сбоить и размываться, но талисман был очень простой, а некоторых пособий нужно было множество — и это была настоящая победа. По крайней мере, часть работы можно было перевалить на других.
Часть записей ему приносили уже готовыми, в основном все то, что могли рассказать другие люди и что не обязательно было выслушивать одному только Цзян Чэну. Ему оставалось только разобрать эти записи и переписать их начисто, решив, что оставить, что вычеркнуть, а что оставить неизменным со всеми примечаниями, даже набросанными явно от скуки.
И все-таки библиотека пополнялась очень медленно. Особенно с учетом того, что Цзян Чэн в первую очередь переписывал и сохранял то, что нельзя было восстановить другим: только ему самому.
И, честно говоря, визит Не Хуайсана ему сейчас не нужен абсолютно, но и повода отказать старому другу у него нет. Не говоря уже о том, что Не Хуайсан — один из немногих, кого Цзян Чэн действительно рад сейчас видеть.
Они обмениваются вежливыми вычурными приветствиями. Потом из своих комнат вылезает, наконец, Вэй Усянь, и все тут же превращается в настоящий балаган, потому что ему ни правила приличия, ни стыд неведомы абсолютно. Не Хуайсану это очень нравится, Цзян Чэну — нет, но он все равно Вэй Усяню благодарен.
— Ах, Цзян-сюн, я совсем забыл! — спохватывается Не Хуайсан, упираясь в последний момент и не давая Вэй Усяню себя утащить. — Я ведь привез тебе книги!
— Что?..
— Книги, — Не Хуайсан хитро улыбается. — Ну, не что-то редкое, конечно, нет-нет! Это все самые обычные, в каждой библиотеке такие есть, но когда братец Сичэнь попросил у нас помочь с ними, я подумал, что у вас, наверное, их тоже не осталось, так что я распорядился сделать все вдвойне и привез вам!
Цзян Чэн не знает, что и сказать. Пока он пытается собраться с мыслями, Не Хуайсан взмахивает веером — "вон там, Цзян-сюн, посмотри сам!" — и перестает упираться, и Вэй Усянь его все-таки утаскивает, хвала небесам.
Цзян Чэн следит, как книги переносят в библиотеку, и остается разобрать хотя бы первые пару ящиков сам: просто немного успокоиться и выдохнуть. Это один из лучших подарков, который Не Хуайсан в принципе мог им сделать.
...в каждом ящике запрятано по десятку весенних книжек. Три из этого десятка обязательно посвящены обрезанным рукавам, еще две — женским любовным играм.
Цзян Чэн обещает себе убить Не Хуайсана, но книжки собирает на отдельный стеллаж, который потом весь будет исписан скрывающими талисманами. Абсолютно весь, полностью.
Кто найдет, тому — так и быть! — можно.

▼и о последствиях такого решения⬍

Цзинь Лину было скучно.
Затяжное ненастье загнало его под крышу павильонов и уже три дня не выпускало наружу. Снаружи лил стеной дождь, было прохладно и противно. Без нужды не совался на улицу не только он, но и большинство учеников, но если его ровесники торчали в своих комнатах все вместе, и им, наверное, было весело, то Цзинь Лин, так ни с кем и не подружившийся, сидел в господских покоях и отчаянно скучал.
Ему было почти десять, и он был слишком юн или неусидчив, чтобы в самом деле получать удовольствие от практики в каллиграфии или музыке, и слишком взрослым, чтобы всерьез играть сам с собой в великие победы как парой лет раньше. Ему было хорошо с дядей, но дядю-то как раз никакой дождь не останавливал, он исчез по делам с самого утра, оставив Цзинь Лина одного.
Цзинь Линь отложил в сторону кисть и смял исписанный лист. Он сам видел, что это плохо и совсем не хотел услышать это от дяди. Закинул его в жаровню, чтобы наверняка скрыть следы неудачи.
- Что будем делать, Фея?
Фея застучала хвостом и пошла к двери. Фея хотела на кухню, там ее всегда угощали. Но Цзинь Лин на кухню не хотел: во-первых, пришлось бы бежать под дождем, а во-вторых, голоден он не был.
- Давай поиграем как будто мы ищем сокровища?
Фея снова застучала хвостом. Она была готова играть по-всякому, лишь бы с Цзинь Лином. Цзинь Лин вздохнул. Он знал, что нельзя лезть на стол к дяде и в его вещи, а все остальное ему не запрещали, поэтому он назначил свою комнату – лагерем, а все остальное – таинственной пещерой, и теперь ее исследовал. Сначала - лениво, будто в обязанность. Потом, увлекшись – с интересом. Он даже опробовал новые умения и начертил простенький талисман, и тут ему в самом деле улыбнулась удача – в библиотеке талисман что-то обнаружил.
Игра началась по-настоящему. Цзинь Лин крутился рядом с подозрительным местом два дня, прежде чем на третий не разгадал один из защитных талисманов. Цзян Чэн сам учил его, и это построение показывал тоже, совсем недавно, для того, чтобы Цзинь Лин мог в Ланьлине спрятать все, что хотел спрятать и никто это не нашел.
К концу третьего дня он уже успешно распутал большую часть защит и достал с полки две тонкие книжечки. Ему было очень интересно, что же такое прячет дядя, поэтому он, изучив обложки, сунул добычу за пазуху и убежал к себе и там, убедившись, что ему составляет компанию только Фея, открыл.
В книжке были картинки и он разочарованно вздохнул, а потом присмотрелся.
- Цзинь Лин! – раздался в комнате окрик дяди и он вздрогнул и уронил книжечку.
Она упала картинками вверх. Цзинь Лин ойкнул и перевел взгляд на дядю. Цзян Чэн смотрел на книжку так, будто она была змеей, его лицо медленно становилось багровым, и он несколько раз схватил ртом воздух прежде чем смог заговорить.
- Где. Ты. Это. Взял, - отчеканил он в конце концов.
- Это сокровище, - сдавленно сообщил Цзинь Лин и отодвинулся к стенке на всякий случай.
Цзян Чэн от души выругался и поднял книжку с пола – двумя пальцами, как что-то грязное и глубоко вдохнул.
- Не смей больше лезть к ним.
Цзинь Лин быстро кивнул, радуясь, что так легко отделался.
Дядя убрал книжку в рукав. Его лицо постепенно возвращало себе обычный цвет.
- Но вообще молодец.
Цзинь Лин дождался, пока закроется дверь и повернулся к Фее.
- Дух-охранник забрал у героя добычу, - весело сказал он. – Хорошо, что я взял две!

▼День 29. Продолжение дня 15⬍

День 29.
- Вам пока нельзя вставать, цзунчжу.
Цзян Чэна мягко уложили обратно на кровать, а он не имел сейчас достаточных сил, чтобы сопротивляться. Ему уже почти не было больно, но тело ощущалось бескостным, даже для того, чтобы просто сесть на кровати требовалось значительное усилие.
- Всего два-три дня, - увещевал его целитель. – Отдохните пока.
- Слишком долго, - заплетающимся языком возразил Цзян Чэн, но не в человеческих силах было упорствовать дальше, и он откинулся на кровать и позволил себе снова провалиться в полуобморок-полусон.

- Сколько прошло времени? – спросил он, одеваясь, какое-то неопределенное время спустя, когда его все-таки выпустили из постели.
Он знал, что ответ ему не понравится!
- Всего пять дней с ночной охоты.
- Пять! – возмутился он.
У Цзян Чэна был повод для беспокойства. До сих пор он почти всей текущей работой на Пристани Лотоса занимался сам и так и не удосужился раздать приказы на тот случай, если с ним что-то внезапно произойдет. Сейчас, уже задним умом, он понимал, насколько это опасно и хоть и предполагал, что ничего ужасного за пять дней произойти не может, тревога где-то за средним даньтянем разгоралась все сильнее и сильнее.
Цзян Чэн поспешно затянул пояс и закрепил на волосах гуань, кинул короткий предупреждающий взгляд на целителя и выскочил за дверь.

Он не сказал бы, чего ожидал увидеть: разброд, разруху, безделье, что-то еще, но его встретила безмятежная привычная Пристань Лотоса. Цзян Чэн остановился у выхода из павильона, вдыхая озерный воздух и чувствуя, как ослабляется узел в груди
- Цзунчжу, - кто-то радостно вскрикнул и в одно мгновение тишина закончилось, а двор наполнился голосами.
Кто-то послал за людьми, которых Цзян Чэн считал своим советом. Он по-прежнему не находил в себе сил, чтобы назвать кого-то правой рукой, но было несколько человек, которые были к нему ближе, чем остальные. Боевые товарищи, прошедшие с ним «Выстрел в Солнце».
- За мной в Зал Меча, - скомандовал он, дождавшись их. – Остальные, разошлись. Ничего не произошло.
Наверное.

- Докладывайте, - сказал он, убедившись, что двери закрыты. – Где катастрофы?
- Нет катастроф, цзунчжу, - улыбнулся один из лучших учителей на Пристани. – Мы справились. Кроме вас были легко ранены двое учеников, они уже вернулись к тренировкам.
- Они проходят?
- Я осмелился взять их на себя. Вы много обсуждали со мной дальнейшие тренировки.
Цзян Чэн кивнул.
- Что насчет продовольствия?
- Мы узнали на кухнях, сколько поставляют обычно, - пояснил другой. – Все счета я собрал.
Это беспокоило Цзян Чэна больше всего. Он договаривался о продовольствии сам, и как раз подходило время новых закупок. Конечно, до голода было далеко, но ему не хотелось, чтобы его люди чувствовали хоть в чем-то даже краткий недостаток.
- Плотницкие работы?
- Перебросили пока перестилать мостки.
- Может быть, кто-то еще и письма мои разобрал? – уже с долей насмешки и тайной надежды спросил Цзян Чэн.
- Нет, цзунчжу. Мы бы не посмели.
- Вы так хорошо справляетесь. Может быть мне стоит посадить кого-то разбирать жалобы?
Угроза не сработала. Все улыбались, Цзян Чэн тоже. Он так боялся, что орден не сможет существовать нормально без него, но каким-то образом, незаметно для себя он обзавелся людьми, на которых мог опереться и в этом тоже. Внимательными, умными, надежными людьми, способными действовать без его прямого указания.
Он поднял руку, призывая к вниманию, а потом поклонился собравшимся.
- Я благодарен, - сказал он. – А теперь свободны.
А ему нужно подумать о том, как мягко включить их в управление орденом на постоянной основе. Чтобы у него не болела голова в случае, если он застрянет в снегах Гусу, например, или снова окажется ранен.
Он вспомнил вдруг: у отца было множество людей, облегчавших ему ежедневные обязанности. Что ж, у него теперь тоже были.

▼День 30. Два исполнения⬍

▼День 30.1⬍

Цзян Чэн забрался в купель и с блаженным выдохом погрузился в воду по плечи. От тепла и знакомых ощущений сразу стало легче. В воду добавили успокаивающих ароматных трав, поэтому он прикрыл глаза и постарался выровнять дыхание. Несколько минут, и вот уже суматошный день перестал казаться настолько утомительным.

Цзян Чэн сразу отказался от помощи слуг Цзиней, доверив все внутренние дела своим людям. Те – взволнованные и обрадованные оказанной им честью – старались. Для них эта поездка стала первым опытом подобных важных собраний. И они демонстрировали себя… очень хорошо. Честно сказать, Цзян Чэн не ожидал, что все будет идти настолько гладко. То, что казалось отработанным на территории Юньмэн Цзян, в Башне Золотого Карпа засияло новыми красками.

Всего пару дней назад они с сестрой сидели в Храме предков, где Цзян Яньли прощалась и благодарила усопших. Цзян Чэн, всегда терявшийся при виде расстроенной сестры, на этот раз ощущал грусть и спокойствие. Цзян Яньли плакала, но глаза ее сияли, а лицо светилось. Она предвкушала будущую замужнюю жизнь и очень ее хотела. А это значило, что и Цзян Чэн желал для нее того же. Вещи сестры уже были отправлены в Ланьлин Цзинь.

Тетушки и кузины со стороны Юй, гостившие в Пристани Лотоса вот уже почти неделю, едва ли отступали от сестры. Потому эти несколько часов, которые они провели с Цзян Яньли только вдвоем, в Храме предков и в их любимой беседке на берегу озера, Цзян Чэн сохранил в сердце с особой нежностью.

В Башне Золотого Карпа царил праздник – все сияло чистым белым, благоухало и совсем не раздражало. Цзинь Гуаншань в необычайно приподнятом настроении приветствовал их как любимых родственников. Рядом с ним стояла величавая и прекрасная госпожа Цзинь.

– Надеюсь, что следующим праздником будет твоя свадьба, А-Чэн, – глядя на него хитрыми глазами, добавила госпожа Цзинь. Тон ее голоса не внушал ничего хорошего и очень напоминал материнский. Тетушки, услышав эти слова, хищно приподняли головы и уставились на Цзян Чэна. Очень захотелось удрать, но главе ордена так себя вести не пристало.
– Благодарю за заботу госпожу Цзинь, – сдержанно ответил Цзян Чэн, слегка склонив голову.

Та лишь зацокала языком. С Цзинь Цзысюанем Цзян Чэн встретился позже – тот не должен был встречать невесту раньше положенного часа. Он шел в сопровождении Цзинь Цзысюна и еще нескольких родственников-мужчин. Выглядел каким-то растерянным и неловким, но таким счастливым, что Цзян Чэн не стал над ним смеяться даже мысленно.

Завтра его сестра выходит замуж.

Цзян Чэн, откинув голову на бортик купели, уставился в потолок. И где сейчас Вэй Усянь? Разве можно было пропустить такое важное событие? Он должен был сейчас мерить шагами комнату, заглядывать к Цзян Чэну и предлагать выкрасть Цзян Яньли прямо перед носом всех павлинов. Канючить, рваться навестить Цзинь Цзысюаня, пить слишком сладкое цзиньское вино и ругать его. Должен был быть рядом.

Цзян Чэн нахмурился – не место и время было для мрачных размышлений. Он погрузился с головой в воду и с силой помассировал виски – помогло.

Мыться Цзян Чэн давно привык без помощи. Нанес на волосы мыльную жидкость с запахом гибискуса, хорошенько их промыл и собрал в пучок, чтобы не мешали. Он настолько привык игнорировать шрам на груди, что, пройдясь по нему ладонью, почти удивился странному ощущению.

От ароматов и плеска воды всегда становилось лучше. Натираясь маслом, Цзян Чэн поймал себя на мысли, что впервые за долгое время верит в то, что все будет хорошо. Возможно, не у него, но у счастливых влюбленных Цзян Яньли и Цзинь Цзысюаня – точно.

С этими мыслями он спокойно погрузился в сон.

Да, их ждало большое светлое будущее.

▼Цветущее поле лотосов⬍

Цветущее поле лотосов
Лотосы цвели, закрывая все озеро.
Цзян Чэн редко приходил сюда раньше — это было семейное место, а семьи у них, наверное, толком и не было, теперь уж что было лгать самому себе. Матушка, может быть, любила их — но никогда не могла этого проявить. Отец любил матушку — и до последнего не говорил ей об этом. Не семья, которая может прийти на озеро, полное лотосов — сломанные люди, глядящие со дна этого озера.
И все-таки он любил это место — и за цветущие лотосы, за которыми не было видно воды, и за то, что однажды отец привел его сюда — его одного, и больше никого не взял с собой.
— Это только наше озеро, — сказал Цзян Фэнмянь тогда. — Озеро семьи Цзян. Ты можешь приводить сюда всех, кого сочтешь семьей.
Вэй Усянь уже жил тогда с ними, но именно в этот день он занимался под присмотром матушки, спорить с которой не решился даже отец.
Цзян Чэн иногда позволял себе мечтать, что отец не хотел с ней спорить. Что отец хотел показать это место только ему одному.
(Вэй Усянь примчался к нему через неделю, рассказывая про полное лотосов озеро, и его радость разбила мечту на острые осколки)
Но тогда же отец сказал ему кое-что еще, то, что, наверное, не сказал Вэй Усяню — или о чем тот не говорил.
— Говорят, что сильнейшие из семьи Цзян могут пройти по всему этому озеру, не помяв ни единого лепестка, — сказал Цзян Фэнмянь тогда. — Я надеюсь, что однажды ты сможешь это сделать, А-Чэн.
Цзян Чэн тоже надеялся.
А потом грянула война.
Когда Цзян Чэн впервые вернулся сюда после того, как они отбили Пристань Лотоса у врагов, озеро было черно, и не то что цветов — листьев лотоса не было видно. Выморили, наверное, подумал он тогда, прежде чем отправиться дальше вместе со своими людьми.
Когда он вернулся во второй раз, уже после победы, Цзян Чэн снова заглянул сюда — и озеро встретило его множеством не распустившихся еще бутонов, слабых, как и он сам. Он казался себе таким же бутоном — неспособным распуститься, ослабевшим после всех невзгод, отмирающим, чтобы уступить дорогу тем, кто сильнее. Но он не мог сдаться. Не мог позволить Пристани Лотоса угаснуть, как это поле.
И Цзян Чэн шел вперед, даже когда за каждый шаг приходилось сражаться с худшим из врагов — с самим собой.
Когда Цзян Чэн пришел на это озеро в третий раз, лотосы цвели, закрывая все озеро. Как когда-то давно — только теперь рядом с ним не было больше ни отца, ни матушки; все дальше от людей — от него! — уходил Вэй Усянь, и готовилась уйти в орден Цзинь мужней женой Яньли.
Цзян Чэн посмотрел на цветущие лотосы, закрыл глаза и сделал первый шаг.
Нет рядом ни отца, ни матушки — но остались те, кто помнят их, и остался он сам; пришли новые люди, верные ему и Пристани, и родители не будут стыдиться его, когда придет час Цзян Чэна держать перед предками ответ.
Все дальше, дальше от людей уходил Вэй Усянь — и все же каждый раз он возвращался, чтобы снова засмеяться рядом с Цзян Чэном, вручить ему очередное решение, или коробочку семян лотоса, или даже просто сесть рядом, бесстыже уложив голову ему на колени, и пока он возвращался, Цзян Чэну не о чем было беспокоиться.
Уйдет в орден Цзинь Яньли — но она всегда будет кровь от крови Цзян, и её дети будут тоже — Цзян; Цзян Чэн будет им лучшим дядюшкой, какой только может быть, и Вэй Усяню его в этом не догнать; Цзян Чэн очень постарается не совершить ошибок своей сломанной семьи.
Они справятся.
Рано или поздно, так или иначе.
Ступив на другой берег озера, Цзян Чэн обернулся.
Лотосы за ним цвели все так же ярко, и он не заметил ни единого помятого лепестка.

Еще раз всем спасибо :heart2:

Анон · 2025-07-01 14:15:56

Анон пишет:

Собираю драбблы в один пост)

:heart2:

Анон · 2025-07-01 14:16:34

P.S. В таблицу закинул во вкладку "творчество анонов"

Анон · 2025-07-01 14:19:25

Анон пишет:

А по-моему, усы в дораме были ему к лицу

нееее! как вспомню эту клочковатую растительность :hanged: :lol:

Анон · 2025-07-01 14:19:53

Анон пишет:

Очень смешной пост/плотбанни про то, как юный ЛЧ мог втрескаться в юмб
https://www.tumblr.com/qiu-yan/78580161 … xc-be-like

Простите, но бедный ЛЧ :sadcat:

Анон · 2025-07-01 14:32:51

Анон пишет:

Собираю драбблы в один пост)

Спасибо тебе большое :heart:

Анон пишет:

нееее! как вспомню эту клочковатую растительность

Юмб она не очень идет, а вот с НМЦ я смирился быстро :lol:

Анон · 2025-07-01 14:35:24

Анон пишет:

Очень смешной пост/плотбанни про то, как юный ЛЧ мог втрескаться в юмб

Боже :lol:
Вот это просчет в расчетах, вот это я понимаю)
Правда бедный ЛЧ :lol:

Анон пишет:

Спасибо тебе большое

Отдельно хочу сказать, что там больше 20к слов и 39 работ. По-моему это абсолютно охуенно)

Отредактировано (2025-07-01 14:36:23)

Анон · 2025-07-01 14:38:52

Анон пишет:

Очень смешной пост/плотбанни про то, как юный ЛЧ мог втрескаться в юмб

>sad.jpeg :lol: :heart: Бедняга! Сплошная подстава с этими юмб)

Анон · 2025-07-01 14:42:28

Нужна еще картинка с Пикачу)) когда решил поймать своего краша в сети, но сам себя перехитрил

Анон пишет:

Простите, но бедный ЛЧ

Но может все хорошо закончится!

Анон · 2025-07-01 14:58:12

Смотрите, какие пляжные юмс
https://x.com/why_me_t_t/status/1939963 … 61006?s=46

▼Скрытый текст⬍

Анон · 2025-07-01 15:09:37

Гремлины с такой красивой ЦЯЛ, небось распугивают ухажеров)

Анон · 2025-07-01 15:09:58

Анон пишет:

Смотрите, какие пляжные юмс

Картина "Принцесса выводит своих гремлинов на прогулку" :lol: ЦЯЛ прелесть, но что это за спорящие шкоды рядом?)

Анон · 2025-07-01 15:10:18

Анон пишет:

Смотрите, какие пляжные юмс
https://x.com/why_me_t_t/status/1939963 … 61006?s=46
▼Скрытый текст⬍

Как всегда перешучиваются))) А ЦЯЛ их будто лет на пять старше, если не больше

Анон · 2025-07-01 15:12:05

Анон пишет:

небось распугивают ухажеров)

Возможно в этом и смысл)

Анон · 2025-07-01 15:14:42

ЦЯЛ тут такая, что от нее точно нужно будет отгонять всяких)

Анон · 2025-07-01 15:36:42

Анон пишет:

ЦЯЛ их будто лет на пять старше, если не больше

девочки раньше взрослеют
Непонятно, почему ЦЯЛ такая вся пляжная, а юмб закутаны по самый нос :lol:

Анон · 2025-07-01 15:37:08

Анон пишет:

Непонятно, почему ЦЯЛ такая вся пляжная, а юмб закутаны по самый нос

Потому что их ЦЯЛ одевала

Анон · 2025-07-01 15:37:30

Юмб - серферы! Они будут побеждать волны в спецкостюмах)

Анон · 2025-07-01 15:39:36

Анон пишет:

Они будут побеждать волны в спецкостюмах)

Так сестра говорит!

Анон · 2025-07-01 15:59:14

Чэнсяни :lol:

▼Скрытый текст⬍

Анон · 2025-07-01 16:02:39

Не так ЦЧ себе представлял работу копа - ловца тз

Холиварофорум

Объявление

#1 2021-03-22 03:26:02

ЦЧ-тред

#73801 2025-07-01 10:40:57

Re: ЦЧ-тред

#73802 2025-07-01 10:56:20

Re: ЦЧ-тред

#73803 2025-07-01 11:07:22

Re: ЦЧ-тред

#73804 2025-07-01 13:52:37

Re: ЦЧ-тред

#73805 2025-07-01 14:13:15

Re: ЦЧ-тред

#73806 2025-07-01 14:15:56

Re: ЦЧ-тред

#73807 2025-07-01 14:16:34

Re: ЦЧ-тред

#73808 2025-07-01 14:19:25

Re: ЦЧ-тред

#73809 2025-07-01 14:19:53

Re: ЦЧ-тред

#73810 2025-07-01 14:32:51

Re: ЦЧ-тред

#73811 2025-07-01 14:35:24

Re: ЦЧ-тред

#73812 2025-07-01 14:38:52

Re: ЦЧ-тред

#73813 2025-07-01 14:42:28

Re: ЦЧ-тред

#73814 2025-07-01 14:58:12

Re: ЦЧ-тред

#73815 2025-07-01 15:09:37

Re: ЦЧ-тред

#73816 2025-07-01 15:09:58

Re: ЦЧ-тред

#73817 2025-07-01 15:10:18

Re: ЦЧ-тред

#73818 2025-07-01 15:12:05

Re: ЦЧ-тред

#73819 2025-07-01 15:14:42

Re: ЦЧ-тред

#73820 2025-07-01 15:36:42

Re: ЦЧ-тред

#73821 2025-07-01 15:37:08

Re: ЦЧ-тред

#73822 2025-07-01 15:37:30

Re: ЦЧ-тред

#73823 2025-07-01 15:39:36

Re: ЦЧ-тред

#73824 2025-07-01 15:59:14

Re: ЦЧ-тред

#73825 2025-07-01 16:02:39

Re: ЦЧ-тред

Подвал форума