В комнате было душно. Воздух пропитался запахом лечебных трав настолько, что их горечь ощущалась на языке при каждом вдохе.
- Глава, вам нужно отдохнуть. Мы позаботимся о юном господине, - Лю Тао склонила голову, но говорила с твердой доброжелательностью, с которой лекари гонят родных больного.
- Я останусь, пока ему не станет лучше, - отозвалась Цзян Чэн, почти не отводя взгляд от А-Мина. Ее маленький мальчик беспокойно ворочался в лихорадке. Время от времени он просыпался с сухим всхлипом и успокаивался, только найдя ее глазами или ощутив прикосновение руки.
Наверное, А-Мин был еще слишком мал, чтобы запомнить, кто сидел возле его постели, но Цзян Чэн не могла его оставить. Вспоминалось, какое облегчение в детстве она сама испытывала, когда матушка лично отпаивала ее лекарствами.
А-Мину уже дали необходимый отвар, но жар не отпускал – ребенок был горячим, словно перегрелся на солнце, только ладошки и ступни оставались холодными.
Цзян Чэн хотела помочь – она бы отдала сыну всю ци, которая у нее только была, но целители строго-настрого запретили даже пытаться. Ребенок возраста А-Мина не мог использовать чужую энергию для излечения, переизбыток ци мог только сильнее навредить ему.
Цзян Чэн не помнила точно, когда сама последний раз болела – это было еще до формирования золотого ядра. Тогда ее переселили в отдельный павильон, куда не пускали других детей. И только непоседливый Вэй Усянь бегал к ней, чтобы посидеть под окнами, рассказывая обо всем: о том, что давали на обед, о шестом шиди, случайно утопившем лук и колчан стрел, о цветах, которые он принес старшей сестре…
Цзян Чэн покачала головой, отгоняя непрошеные воспоминания. Если бы здесь был Вэй Усянь, он бы тоже попытался отправить ее спать, заверяя, что проследит за А-Мином, а потом легко бы принял ее отказ. Сидел бы рядом и умудрялся делать все разом: подбадривать и обнимать ее, болтать с сыном вполголоса и греть в ладони его крохотные пальцы. К нему можно было бы привалиться, спрятать покрасневшие глаза и сказать о том, что тревожит.
Когда Цзян Чэн узнала, что беременна, то испытала смешенные чувства. Ребенок был желанный, после окончания войны и восстановления ордена они с Вэй Усянем планировали подумать о наследнике. Но разделить с ним эту весть не вышло: Вэй Усянь, навесивший на себя, казалось, все долги мира, полный благородных порывов, ушел спасать кучку Вэней.
Цзян Чэн готовилась к этому разговору, но каждый раз в ее голове вместо признания получался вызов. В глубине души она эгоистично надеялась, что ребенок заставит Вэй Усяня если не сразу вернуться в Пристань Лотоса, то сделать это в ближайшем будущем. Если не ради нее, то хотя бы…
В итоге она едва не разругалась с Вэй Усянем в пух и прах. Он – всегда такой болтливый – долго молчал. Выглядел виноватым, но решительным.
Цзян Чэн вернулась домой одна, переполненная горечью и разочарованием. Она могла сказать наверняка – Вэй Усяня новость о ребенке огорошила, и обрадовала тоже. Он все порывался ее коснуться, но стоило обиженной Цзян Чэн отшатнуться, перестал. Смотрел на нее, болезненно сведя брови, просил не приходить пока на Луаньцзан, опасаясь дурного влияния темной энергии на малыша. Звучало разумно, но Цзян Чэн разозлилась еще сильнее – от бессилия.
Она запретила себе скучать, но не скучать не могла. К счастью, Вэй Усянь скучал тоже.
Он появился на пороге в поздний час, укрытый плащом. Они коротко поговорили, а потом долго сидели в обнимку. Цзян Чэн прижималась спиной к груди Вэй Усяня, а тот слегка поглаживал ее по животу. Было тепло и сонно, но уснуть Цзян Чэн себе не позволяла. Задремывая, она сжимала пальцами ткань широких рукавов Вэй Усяня.
Цзян Чэн хорошо помнила смятение первых месяцев и резкое отторжение при мысли раскрыть тайну своего положения, особенно когда ее дом и семью окутала паутина слухов и злых домыслов. Говорили, что Вэй Усянь не защищать невинных ушел, а от опостылевшей жены – копии госпожи Юй! – к талантливой красавице Вэнь Цин. Цзян Чэн поднимала подбородок выше и меняла фасон платьев на более свободный. Ее бы не удивило, если бы дурацкие слухи шли из одной только Башни Золотого Карпа – все удивительным образом быстро забыли о том, что Цзинь Цзысюн угнал больше полусотни человек с выделенной им земли, чтобы использовать в виде наживки. Кому какое дело до побежденной стороны, когда посудачить можно было о семейных дрязгах молодой главы восстанавливающегося ордена?
Цзян Чэн порой и сама забывала, зачем именно ушел Вэй Усянь. Почему воспитывает чужого ребенка, почему живет с чужой женщиной и ее семьей, почему не может просто вернуться.
Тревоги добавляло и скорое расставание с сестрой. Цзян Яньли, помирившаяся с Цзинь Цзысюанем, собиралась в скором времени выйти замуж и переехать в Башню Золотого Карпа. Она предлагала Цзян Чэн отложить свадьбу, чтобы подольше побыть рядом, но та решительно отказалась. Видеть сестру такой влюбленной вдали от Цзинь Цзысюаня было невыносимо. Хоть кто-то из них двоих должен быть счастлив.
И все же – слухи оставались слухами. Мало кто знал истинное положение вещей. Официально Вэй Усянь продолжал жить в Пристани Лотоса, взяв полсотни Вэней под защиту, пока для них не будет найдено безопасное для жизни место. Другие кланы продолжали роптать на подобную неподобающую доброту, но не пришли к согласию по поводу поступка Цзинь Цзысюна. Не Минцзюэ, несмотря на суровые речи, спешить добивать чудом уцелевших племянников Вэнь Жоханя тоже не спешил.
Вэнь Цин, бесконечно благодарная за спасение брата, была скорее союзницей. Она без обиняков пообещала Цзян Чэн сделать все от нее зависящее, чтобы Вэй Усянь скорее вернулся домой.
Если бы все было так просто… На советах кланов Цзян Чэн надеялась слышать о Вэнях все реже и реже, но продолжала ловить на себе любопытные взгляды и слышать шепотки за спиной.
Ехать в Ланьлин Цзинь на свадьбу тоже не хотелось – там скрыть давно обозначившуюся беременность не получилось бы при всем старании. Лететь на мече с животом на дальнее расстояние не получилось бы тоже… Против этого уже возражали все лекари и адепты.
И все же именно эта поездка подарила немало счастливых минут, потому что Вэй Усянь был рядом – в цветах Юньмэн Цзян, добродушно скаливший зубы на Цзинь Цзысюаня, нежный и внимательный к Цзян Чэн.
Они условились, что о рождении наследника Цзян Чэн сообщит ему раньше, чем об этом будет объявлено публично – такое событие запускало праздники по всему ордену.
Так и получилось. Глядя на крохотного сморщенного малыша рядом с собой, изможденная Цзян Чэн первым делом распорядилась о послании. Страх, боль и одиночество разом покинули голову, когда она взяла на руки А-Мина. Было странно, душили слезы, но плакать воспрещалось. Становилось понятно, почему женщинам давали месяц на восстановление. Позволить себе такое Цзян Чэн не могла, как бы доверенные лица не настаивали на полноценном отдыхе.
Вэй Усянь старался приходить чаще, хотя получалось не всегда. Он таскал сына на руках и болтал с ним так, будто младенец был в состоянии его понять. Глядя на них, Цзян Чэн со сладкой горечью думала, что Вэй Усянь за недолгие визиты умудрялся уделять ребенку внимания больше, чем ее собственный отец за всю ее жизнь. Мысли были недостойные, следовало попросить прощения перед табличкой Цзян Фэнмяня… когда-нибудь.
А-Мин, несмотря на малый возраст, быстро сделался любимцем в ордене. В Пристани Лотоса гостили то Цзян Яньли с Цзинь Цзысюанем, то родственники со стороны матушки. И Цзян Чэн даже умудрилась получить удовольствие от каждого визита, потому что центром внимания был ее восхитительный мальчик, а не она.
Через год они с Вэй Усянем и сыном прибыли в Башню Золотого Карпа на празднование первой луны А-Лина. И это было еще одним драгоценным событием в жизни их растущей семьи. Когда А-Мин тянулся к младшему братику с таким живым интересом, чтобы потрогать его, у Цзян Чэн дрогнуло сердце.
Тем вечером в их покоях, пока Вэй Усянь развлекал А-Мина, который бегал вокруг них с радостным смехом, Цзян Чэн много думала. Сын поразительно походил на нее почти всегда, когда дулся, плакал, рассматривал, изучал что-то, но в его широкой улыбке и непоседливости она всегда видела Вэй Усяня.
Уткнувшись лбом между лопаток Вэй Усяня и обняв его за талию, она поймала себя на диком желании украсть у него еще одну частичку. Так жестоко и несправедливо по отношению к нему, но Цзян Чэн ничего не могла с собой поделать. Грудь распирало так, что на глаза наворачивались слезы.
Утомившийся А-Мин начал капризничать и проситься к матери на руки. Цзян Чэн прижала его к себе, погладив по спине. Можно было позвать няню, но Вэй Усянь сам с готовностью вызвался его уложить – взгляд его при этом был таким жадным, что пришлось уступить. Он очень скучал. Цзян Чэн видела, как он зарисовывает сына. В его пещере на Луаньцзан висели портреты А-Мина в разные периоды – от младенчества до его нынешнего подвижного состояния.
- Он так быстро меняется. Хочу запомнить, - ответил тогда Вэй Усянь на ее невысказанный вопрос.
«А я хочу, чтобы ты был с нами», - не сказала Цзян Чэн. Решила промолчать и о том, что А-Мину очень полюбился Цзинь Цзысюань, а самодовольный Павлин как-то ляпнул, что с удовольствием поведет его и А-Лина на первую ночную охоту. Впрочем, быстро опомнился и посмотрел как-то тревожно, но Цзян Чэн предпочла не возражать.
Вэй Усянь пришел, когда она разоблачалась из верхних одеяний. Скользнул к ней как-то по-кошачьи, как опасный хищник, притянул к себе.
- Меня не будет около двух месяцев, - сказал серьезно, прижавшись губами к волосам Цзян Чэн. – Осталось вывести последних Вэней. Вэнь Цин уже обустроила все необходимое.
Цзян Чэн подняла голову, чтобы встретиться с Вэй Усянем взглядом. Почему-то ее не накрыла радость или предвкушение, возможно, она перестала верить, что в их жизни что-то может пойти просто. Она притянула мужа для поцелуя, страшась потерять хотя бы мгновение до их скорого расставания.
И вот, месяц спустя, Цзян Чэн сидела возле постели приболевшего сына и молилась богам о его скором выздоровлении.
- Глава, юному господину стало лучше, - отметила Лю Тао, убирая руку со лба ребенка, - температура пошла на спад.
А-Мин действительно перестал дрожать, расслабился и погрузился в глубокий сон. В комнате приоткрыли окно, чтобы свежий воздух разбавил густой запах лечебных трав. Задышалось свободнее. Цзян Чэн еще какое-то время смотрела на сына, а затем склонилась, чтобы поцеловать его маленький сжатый кулачок. Попросив разбудить себя через шичэнь, она направилась в покои.
Чуть более чем через один кэ за дверью скользнула тень. Лю Тао встрепенулась и бросила громче, чем рассчитывала:
- Господин Вэй!
Вэй Усянь склонилась над ребенком, ласково убирая со лба темную отросшую прядку, и прижал палец к губам с хитринкой в глазах.
Лю Тао выдохнула, когда он скрылся в покоях главы, и очень надеялась, что теперь Вэй Усянь пришел навсегда.
