Запах из бара вцепляется в горло: перегар, сожжённые травы, чужие дешёвые духи с амброй. Люциус выносит себя наружу шаг за шагом. Спина прямая. Пальцы дрожат на пуговицах пальто, почти незаметно.
С порога приебусь к выбору запахов для бара. Терин же у нас дохуя парфюмер, так почему в его фичке запах не работает на атмосферу?
Капюшон на месте. Ткань тонкая, водоотталкивающая - он ещё помнит, как выбирали.
Нарцисса тогда гладила подол:
- Люциус, тебе не обязательно быть видимым, чтобы тебя узнали.
Он усмехнулся, тогда ещё умел.
И доебусь ещё раз. Почему аристократы эннадцатом поколении "выбирают" пальто, когда скорее заказали бы его у портного?
Это тоже в фичках Тери константа: все его персонажи ведут себя и разговаривают как гопота на кухне двухэтажного барака. Замени имена Люциуса и Хагрида на любых двух пидоров из его монстроебани и ничего не потеряется.
Капюшон сползает, когда оступается
Быгыгыгы. Простите.
В общем, пьяный Люциус движется из бара. Куда? Навстречу тому, что здесь вместо сюжета.
Он идёт, как будто по ковру в поместье. Только ноги скользят. Хочется сесть и не вставать. Он не спотыкается - никогда. Сейчас - да. Одна секунда. Нога срывается, колено бьётся о камень. Глухо. Он замирает, потом медленно выпрямляется. Болезненно. Сжимает пальто у горла. Оно всё ещё не застёгнуто.
- Как смешно, - говорит в пустоту, - как... позорно.
Не спотыкается, но спотыкается. Окей.
Смеётся. Один. Тихо.
Губы дрожат. Глаза щиплет - не от слёз, от ветра. Он не плачет. Он взрослый. Он Малфой.
- ...не обязан всё ещё быть, - шепчет. Снова смеётся.
Грязь въелась в ладони, забилась под ногти. В луже под ногами - отражение фонаря. Его лицо.
- Мерзавец, - бросает отражению.
- Преступник. Трус. Отец.
И это единственный момент где нам покажут хотя бы попытку в характер.
То есть, вот у нас Малфой, и если верить тегам, это травмированный человек с ПТСР, топящий свои проблемы по дешевым барам (почему не хорошим алкоголем в винном подвале своего поместья, опять же? конфисковали?). Опять же, Малфой. Аристократ в каком-то там поколении, человек специфического воспитания и образа мыслей. Должно быть что-то, что толкнет его именно к такому времяпровождению, в недорогих (судя по запаху перегара) барах, в компании простых людей, которые могут узнать его, могут завязать пьяный разговор или пьяную драку, просто польститься на хорошее пальто. И вот тут можно было бы добавить пресловутого "харта" в комфорт, дать читателям посочувствовать персонажу.
Но бля, мы в фике Терина, здесь есть только ебля в декорациях 
Сзади шаги. Спина напрягается. Голова чуть вбок. Он всё ещё умеет слушать, но никто не приближается. Никто не говорит.
Он уходит глубже в переулок. Туда, где темнее. Где можно быть ничем. Сесть. Исчезнуть.
> кто-то подходит сзади
> ты бухой в дрезину и практически беззащитный
> уходишь подальше в переулок чтобы твой труп потом точно не нашли, видимо
Брусчатка цепляет носок ботинка. Люциус не падает - удерживается не мышцами, а памятью. Алкоголь шумит в ушах. Он не знает, зачем идёт. И плевать.
Мышечная память все еще использует мышцы, Терин, блэт. Слава ниибаца изобретателя новых анатомий и тут не дает ему покоя.
Если у вас в ушах шумит алкоголь - выньте голову из бочки с пивом.
Рот пересох. Во рту кисло. Тошнит, но он глотает, не останавливаясь. Выпил лишнего - не в первый раз. Кровь приливает к щекам. Мир плывёт, но он идёт.
Он не имеет права упасть. Даже сейчас.
Тогда может стоило выбрать более освещенную и ровную дорогу, а не какой-то ссаный темный переулок??
Короче, аноны, дальше будет выдержками, потому что от этого рваного стиля с предложениями в одно слово у меня начинает дергаться глаз.
Переулок смотрит. Осуждает. Запоминает. Или кажется. Или привычка.
Или нахуй. Читателя. Кабан - велик.
Люциус спотыкается снова и разбивает колено.
- Пиздец, - выдыхает.
Смеётся. Душно, горлом. Облокачивается о стену, висит на ней, как тряпка. Пытается вдохнуть - воздух режет. Пытается выпрямиться - позвоночник скрипит, будто ржавый.
И снова здравствуйте, гопник-по-имени-Люциус.
Люциус достает фляжку - та пустая, и он её выкидывает, потом у него подкашиваются ноги и он оседает на землю.
В этот момент кто-то вжимается сбоку - всей массой, плотно, без слов. Не рукой, не жестом - телом. Просто наваливаются глухо, без выбора, так, будто это было запланировано. Пахнет остро - не грязью даже, а жизнью, телесной, собачьей, дымной. Как будто в него вдавилось чьё-то существование - шерстью, потом, жиром, печёным луком, углём, и держит, не отпускает, не сдавливает, просто есть.
Один из немногих моментов, который мне даже понравился, потому что крипота ебаная, когда ты пьян и беззащитен, и в твои личные границы вторгаются "без выбора, будто это было запланировано".
Но по какой-то ебучей причине Люциус даже не допускает мысли, что сейчас его жену сделают вдовой.
Люциус дёргается, но не может вырваться, и не потому что сил нет, а потому что этот запах уже внутри, глухо, как пленка на языке. Он глотает воздух, задыхается, носом в мокрую ткань, горлом в чужое тепло, глаза зажмурены, пальцы дрожат. Никакой защиты. Только дыхание. Частое, короткое, рваное.
- Тсс, - шепот над ухом. Не мягко. Не утешающе, как команда.
Вот это вот "не" тоже меня успело доебать, оно постоянно, в тему и без. В погоне за нетакусечностью Терин забыл, что отрицая - предлагай. А то получается шепот не мягкий, но какой именно не мягкий - да похую.
Ладонь ложится на спину, закрывает сверху, как крышка, как доска на яме. Чтобы не выбрался, не вывалился, не рассыпался. Чтобы не дёргался.
Уже чувствуете касание комфорта? Вот и я нет.
Кто-то упоминает задницу тролля, и это первый сука намек что дело происходит в канонической вселенной, а не русреал гопо-ау.
Варнинг, графическое описание рвоты.
И тогда - медленно, снизу - приходит тошнота. Не волной - болотом. С тёплым, вонючим верхом и липкой, гнилой тиной внизу. Живот бурлит. В груди давит.
Язык отворачивается от неба. Он сглатывает. Поздно.
Обжигает нос. Темнеет. Он вырывается из под куртки, но не весь, дёргается, но поздно - живот сам выворачивает его вбок, в грязь, в стену.
Первый - плеск. Вода. Второй - тягучее, как сопли, мерзкое. Третий - с кусками. Жёлтое. Кислое. С запахом. Как если мокрую шкуру сварили с шерстью и жиром.
Рвота без запаха это повод провериться на ковид (ба дум тссс).
Ну и описание экспириенса... сомнительное. То есть, оно да, в меру мерзотное (как и сам процесс), но при этом для заявленной "графичности" достаточно лакированное. Ну да ладно, у нас тут не Сорокин.
Плюс еще одна мышь на полапать - для заявленного Body-Centric Narrative (повествование, сосредоточенное на теле) у Терина очень мало ощущений "изнутри". Даже в этой сцене, внимание сконцентрировано на том, что выблевано, а не на том, как себя чувствует в этот момент человек, который блюет, а там ощущений и впечатлений вагон. Но - нет. Шок-контент для ванильной аудитории, заблюренный и под цветокором.
И в этот момент - пальцы в волосах. Шершавые. Мокрые. Тянут вверх - не больно, просто резко, чтобы не захлебнулся.
Рубеус не говорит, держит. Куртка рядом. Запах рядом. Тепло рядом. Всё, что осталось - рядом. И это уже почти невыносимо.
Блевотина на брюках, на мантии, на ботинках. Люциус в ней. Руки дрожат, соскальзывают. Камень под ладонями холодный, скользкий. Люциус харкается, всасывает воздух, как рыба на берегу.
И снова, упомянуто что все кругом заблевано (буэ-фактор), а из афтершоков - только харкающийся Люциус.
А потом - тяжесть. Руки - чужие, широкие, с заусенцами, цепляют под тело, проходят под колени, под грудную клетку. Он не сопротивляется. Не потому что согласен, потому что не может. Потому что он - мешок, набитый позором, рвотой и тяжестью.
Экономия на союзах порождает смысловых кадавров.
Про мешок опять же отмечу, что предложение неплохое.
Его поднимают, как бревно. Неловко. Плечо давит в живот. Ноги свисают.
самый лучший способ нести человека, который пьян в дупель и только что проблевался - на плече башкой вниз, нахуй. Напоминаю, у нас все еще комфорт, а не ебучая попытка убийства.
Голова болтается. Нос вонзается в куртку, влажную, пахнущую телом, дымом, солью. Он не двигается. Только дышит - рвано, сипло, в ткань.
Каждый шаг под ним - как обвал. Глухой, тяжёлый, уходящий в землю. Его трясёт. В паху всё слиплось, одежда прилипла к коже. Ботинки цепляют стены, шатаются.
Вот тут я немного не понял расстановку, если Люциуса Хагрид несет на плече, башкой к спине, то как его ботинки цепляют стены? Опять же, мы о Хагриде говорим, который немного крупнее обычного человека. Либо там пиздецки узкий переулок, в котором Хагрид обдирает себе плечи при движении, либо Терин опять немножко поклал хуй на матчасть.
Дверь не скрипит, врезается в стену резко, как удар снизу в живот. Люциус всё ещё висит на плече - перекошенный, как связка тряпок. Один ботинок сдирает штукатурку со стены, другой бьётся о косяк. Руки не болтаются - одна подогнута под себя, вторая зажата между телами, и от этого внутри становится ещё душнее.
Наискосок он там висит что ли, или Хагрид его за ноги отдельно руками держит, как рогатку? 
щито
- Друг перепил, - Хагрид говорит коротко, не громко, не извиняясь, не оправдываясь.
Да почему нельзя сука написать "тихо и уверенно"?? Что за недержание?
Сует в ладонь барышне пригоршню галеонов - монеты звякают, скатываются, одна падает на пол, откатывается под стойку. Никто не спрашивает. Ключ - в пальцах.
*радостно достает мышь лора*
Галеон - золотая монета достаточно выского номинала в мире ГП, волшебная палочка стоит емнип 2 или 3 галеона. Проезд в "Ночном рыцаре" стоил несколько медных кнатов. Сикль вроде бы цена нормального обеда из первого, второго и компота в хорошего уровня ресторанчике без мишленовских звезд и особых выебонов.
Так вот, за горсть галеонов мне кажется там можно люкс-апарт в отеле снять, а не вот это вот что там описано:
Дверь открывается туго. Комната - как старая коробка: кровать с вмятиной, серое покрывало, кувшин, свеча, окно в решётке. Здесь не живут. Здесь долёживают.
Горсть. Галеонов. Ага.
Хагрид не задерживается. Сразу - в ванную. Дверь толкается плечом, воздух внутри - сырой, с плесенью, мылом, старой трубой.
Он сгибается, опускает Люциуса на пол. Тот оседает, как мешок, ударяется плечом о кафель. Рубеус скидывает свою куртку - тяжёлую, влажную, летит на стул за дверью. Закатывает рукава, поворачивается.
Образ летящего на стул за дверью Хагрида это пять 
- Извини, аристократ, - бурчит, - тут без танцев будет.
Рубеус не спрашивает. Только тянет, срывает, стягивает - как мешок, который надо развязать. Пуговицы трещат. Мантию сдёргивает резко, рубашку тянет через голову, та застревает на подбородке, потом срывается. Хлопает ею об пол. Штаны - до колен, поднимает ногу, освобождает. Кожа - в пятнах, в грязи, в липкой рвоте. Люциус вздрагивает. Не говорит. Только тихо всхлипывает, когда ткань тянет кожу.
- Терпи, - тише, без насмешки.
Ну крч вот тут я уже могу увидеть заявленную "принудительную заботу". До этого было только принуждение.
Сажает в ванну. Спина выгибается, грудь поднимается и оседает, будто в нём ещё осталось что-то живое, но едва.
Вода включается - сразу горячая. Не обжигает, но дышит паром. Люциус сидит, как сломанный. Локти на коленях. Голова повисла. Он не здесь. Хагрид садится рядом. На корточки. Руки на коленях. Молчит. Смотрит, как вода поднимается. И ждёт.
Опять же, тут я немного не понял конфигурацию. "Спина выгибается, грудь поднимается", как будто Люциуса этой спиной о ванну оперли, вот она и выгнулась. А в следующем предложении он сидит ссутуленный, подогнув ноги, получается, и свесив голову вперед. Тогда спина не "выгнутая", а "согнутая". Понятно, что для Терина нет разницы, но вообще она есть.
На полке под зеркалом - мыло, выщербленное, впитавшее в себя десятки чужих рук. Пахнет лавандой, жиром и чем-то старым, вываренным. Хагрид берёт его, как берут кирпич - чтобы вычистить до живого. Губка - старая, кислая, с краями, как распухшие пальцы. Она идёт не гладко, а ломая, вдавливаясь в плечо. Вода течёт по коже, но не смывает. Только нажимает изнутри.
Хагрид давит, будто проверяет, осталась ли там кожа. Вода горячая, течёт вниз по лопаткам, туда, где тело сжалось и больше не хочет расправляться.
Шутка про то, что мыло Теря списывал со своих поделий
Про воду, которая "нажимает изнутри" тоже не понял, если честно.
Губка омерзительно описана и как ей можно живого человека трогать, фу. Нурглятина какая-то.
Люциуса намывают той самой губкой.
Вода течёт по позвоночнику, под волосы, по затылку. Волосы слипаются, тянут за кожу. Не двигается. Только дышит - глотками, как будто каждый вдох надо отвоевать.
Опять. Если голова опущена настолько низко, что вода течет с шеи на затылок, то это надо как-то сука подсветить нормально, а то получается что вода по Люциусу бежит снизу вверх, блэт, я минуты две конфигурацию вдуплял, с учетом заявленных ранее рук на согнутых коленях и выгнутой непонятно куда спины.
Хагрид берет стакан с раковины, набирает в него воду.
- Полощи.
Рот открывается, как рана. Медленно. Скрипит челюсть. Внутри - горько, мыльно, как жирный осадок. Не проглатывает. Только держит. Плюёт. На себя.
На грудь. В сторону.
- Ещё.
Второй глоток. Слишком горячо. Пена по языку. Проглатывает нечаянно. Дёргается. Горло режет. Плюёт. Вода по подбородку, по шее, в ванну.
- До конца.
Губы дрожат. Тело сжимается на выдохе. Третий. Промежуток между горлом и животом сходит спазмом. Руки падают в воду. Не отпущены - просто нет сил держать.
У меня есть сомнения в качестве водопроводной воды, пусть даже в магическом районе, но допустим.
- Вставай.
Голос не жёсткий, но и не дающий выбора.
Да пошел ты нахуй со своими "не", Терин
Люциус поднимается, с усилием, на четвереньки. Потом - выше, дрожащими ногами, держась за край ванны.
У этого текста две проблемы: автор и аллергия на вспомогательные элементы в предложении. Поэтому Люциус у нас ногами держится за край ванны. Да, я вижу запятую. Нет, она там нахуй не нужна
Короче, Люциус еле как встает и выпрямляется, и Хагрид - который сегодня чемпион по отличным идеям - окатывает пьяного, едва стоящего на ногах человека водой под напором. Не предложив опору, не рассматривая риск что этот упитый додик запросто может поскользнуться в мокрой ванне, с дрожащими-то ногами, и разбить в компанию к колену еще и голову.
- Держись.
Не успевает понять за что - в следующий миг поток обрушивается сверху. Резко. Сильно. Не душ - прямая струя. Горячая. Бьёт по затылку, по шее, по спине. Сбивает остатки. Мыло. Пот. Всё, что ещё цеплялось.
Он сжимается. Подбородок уходит вверх, глаза зажмурены, вода вбивается в уши, в ноздри, в промежность. Тело замирает. Не от страха. От перенасыщения. От перегруза. Вода течёт между лопатками, вдоль позвоночника, под ягодицы, по бёдрам, вниз. Удары струй - точечные, будто знают, куда бить.
У меня хэдканон: на самом деле в этой версии реальности Хагрид и Нарцисса любовники, и Хагрид помогает миссис Малфой прибрать состояние к рукам путем овдовения.
Полотенце - шершавое, старое, с вкраплениями нитей, которые режут кожу. Накидывает резко. Плечи Люциуса вздрагивают от касания.
Ткань двигается по волосам - не вытирает, втирает. Шея хрустит. По спине - с усилием, будто стирает грязь вглубь. Пах - едва. Только касание. Мягкое, почти ничего и это - хуже всего.
Не эксперт, но в таком состянии ужратости с сексуальной активностью обычно не очень. Человек на грани отключки был только что, не пофиг ли ему, как там его за пах потрогали, не больно и ладушки.
Нога двигается - скользко, предательски. Кожа на пятке задевает эмаль, смещается, ищет опору - не находит. Ступня съезжает, под ногтями боль, между пальцами - горячая вода, забившаяся в трещины. Тело пошатывается.
Короче, при попытке выбраться Люциус наебнулся (или почти наебнулся, я не понял), Хагрид его поймал и на руках унес в кровать, вроде бы даже не через плечо, а под жопу.
Рука перехватывает - крепко, снизу, за талию. Вторая - под бедро. Поднимает. Не резко, но тяжело. Всё натянуто, как верёвка. Спина выпрямляется рывком, воздух выходит из лёгких. Люциус не держится - его держат. Подбородок цепляется за чужое плечо, лицо - в ткань. Тёплую, шершавую, пахнущую чем-то древесным и телесным.
Тело не лежит. Оно вжато.
Стоит, нахуй, вжатое в стену. С подушкой.
Да пошел ты нахуй, Теря [2]
Плед ложится сверху точно. С нажимом. Сначала на плечи, потом по груди, потом - по бёдрам.
Я чет не догоняю, но обычно когда людей укрывают, то плед кладут либо сбоку и перекидывают через человека, либо к ногам и тянут вверх. Конструкцию "через голову к жопе" встречаю реально впервые.
Колени тянутся ближе к животу. Ступни цепляются друг за друга. Пятка царапает подъём. Бёдра дрожат от угла. Плед натягивает кожу. Всё слишком близко. Под пледом - глухо, мягко. Дыхание слышно в ушах, в подушке. И впервые за долгое время - оно его. Только его.
Я опять хотел доебаться до чересчур активных частей тела, которые действуют сами по себе, а потом вспомнил, что нам заявляли в тегах диссоциацию, и отпустил мышь с миром.
Скрип. Кресло принимает вес. Не сразу. Сначала гнётся, потом медленно, с усилием - впускает.
Пенетрация кресла какая-то, простигосподи. Какой-то слишком глубокий для меня образ.
Хагрид садится. Резко, но без удара.
Да пошел ты нахуй, Терин [3]
Дальше Люциус лежит в кровати и одупляет, что рядом кто-то сидит.
Даже чистая кожа - всё ещё знает, что рядом сидит кто-то. Тёплый.
Пахнущий дымом. Варёной тканью. Не враг. Не друг. Ближе всех.
.....
Кровать - чужая. Плоская. Ткань - не под него. Ничего не прячется, даже кресло, что скрипит рядом, - звучит уместнее. В нём не человек. Не маг. Не зверь. Не тот, кого он звал своим. Но он сидит. И это вползает под кожу быстрее, чем боль в бедре.
Почему это его так волнует? А хуй его знает, описания для дураков и школьников, видимо.
Через несколько минут под ним становится тепло так, как бывает в пустом вагоне после дождя - ниоткуда, но наваливается полностью.
Я нихуя не понял.джпг
Почему тепло в вагоне после дождя? Каком вагоне? Поезда? Электрички? Почему пустом-то??
Люциус засыпает, Хагрид встает с кресла (чему уделен целый ебучий абзац), Люциус от этого просыпается.
Он дёргается.
- ...не уходи, - сипло, неуверенно, почти в подушку. Сказано, не подумано. Не случайно. Не сдержано.
Да пошел ты нахуй, Терин [5]
Люциус просит Хагрида остаться, тот остается, укладывается на полу.
Тишина длится дольше, чем надо. Но меньше, чем он боялся. В ней нет движений. Только лёгкий скрип дерева в углу. Потом другой. Затем дыхание. Короткое. С выдохом в сторону пола. Движение тяжёлое, с усилием, с опорой на бедро. Скрип половиц - будто кто-то опускается не потому что хочет, а потому что должен.
Плед с кресла срывается сухо, без шороха. Просто падает. Куртка глухо плюхается куда-то на стол. Половицы снова скрипят - тише, движение ниже. И в этот момент пространство меняется. Воздух делится на два дыхания.
Люциус лежит, не открывает глаз, не двигается, но тело всё слышит. И всё ощущает. Шум в груди сдвигается чуть глубже, потому что теперь ритм дыхания - не один. В этом двойном ритме нет ни согласия, ни конфликта. Просто двое дышат. Один - на кровати. Второй - на полу, спиной к нему.
- Всё. Я тут. Спи, - коротко, низко, без намёка, без интонации. Как факт, сказанный не тому, кто слышит, а тому, кто говорит.
Люциус просыпается с ебовейшим похмельем.
Он просыпается не от звука, а от тяжести. Не осязаемой - но давящей под рёбрами, стягивающей живот, как плохо затянутый ремень. Не наружу, а внутрь.
Там, где должно быть сердце - спазм. Тело лежит слишком ровно, под пледом слишком тепло. В горле - кисло, на зубах налёт: чужая вода, мыло, винный сахар, что-то из хлева, дым, ткань, древесина, запах человека, к которому не прикасался, но который почему-то коснулся изнутри - воздухом, голосом, мылом, губкой, пальцами на затылке.
Руки не слушаются. Пальцы не разгибаются до конца. Ступни пульсируют от холода. Он садится. Спина хрустит. Вдох - слишком глубокий. Не свобода. Напоминание: воздух не его. Не лондонский, не домашний. Не дорожный. Не от вина. Другой. Затхлый. Медленный. С телом на полу, всё ещё в нём.
То ли воздух с телом на полу, то ли тело в полу.
И опять же, мне лично непонятна эта внутренняя истерика. Да, Хагрид подобрал эту пьянь, дал проблеваться, притащил в какой-то притон за ебучую кучу бабла, отмыл и дал проспаться. По описаниям - будто Люциус не верит, что так бывает, и у него микрокризис бытия, что КТО-ТО НЕ ПРИЧИНИЛ МНЕ БОЛЬ. Подводки к этому нам, конечно же, не дают.
Он не смотрит вниз. Не потому что не хочет. Потому что нельзя. Потому что взглядом придётся принять то, что нельзя впустить в утренний свет
.
Что ты алкаш, который вчера нажрался до блева и тебя подобрал добрый самаритянин как псину? А не бухать до скотского состояния не пробовал?
Он одевается, как в спешке, но без резкости. Движения точные. Потому что пальцы всё ещё помнят: как держались за край ванны, за чужое предплечье, как упирались в кафель, как тёрли лицо, чтобы стереть блевотину. И всё, что с ней ушло.
Что ушло? Смотрю в текст, ничего кроме собственно блевотины оттуда и не уходило.
Он не поворачивает головы. Не делает вдоха глубже. Только тянется к дверной ручке. Холодной. Гладкой. Нажимает. Не как уход. Как выход из себя. На лестнице скрипит только одна ступень. Он знает, на какую не наступать.
Спускается медленно. Точно. Не оборачиваясь.
Дверь хлопает негромко. Тело вздрагивает. Всё внутри помнит: губку. Воду. Фразу “всё, я тут”. Руку, что не спрашивала. Но не причинила боли.
Тело помнит даже то, чего не должно было быть.
И на этом мы завершаем.
Предлагает марафоны по "вытаскиванию из депрессивной жопы пушо сам депрессивный срака", не имея никакой проф подготовки в этой сфере, но если ты напишешь что-нибудь про диагнозы, набегут с Шаманом с криками "диплом психиатра есть? Нет? Заткнись". Фишка Терина: в ходе срача забанить оппонента и продолжать цитировать забаненный аккаунт.
- фикло по гп с пейрингом рубеус хагрид/люциус малфой!
ну пожалуйста
Резко меняющих стиль письма людей я хотя бы видел!