И новая глава, что удивительно, начинается не с оскорблений женщин. Новая глава начинается с оскорбления достоинства единственного более-менее приличного мужика во мраке! Только задумайтесь, этот чувак пережил аушвиц, стадионы, пентагон, простите и Трою, и Первую Мировую, и мог лично пообщаться с Фрейдом, и с Кантом, и с Чарли Чаплином, но все, что ему приходит в голову, это банальность: грецкий орех похож на мозг. Многие могут сказать, что Арей это рассказывает, чтобы хоть что-то вложить в пустую голову Буслаева, но я вот что вам скажу - НЕТ.
– Взгляни, синьор помидор, как ядро ореха напоминает человеческий мозг. Два полушария, такая же форма. Масса возможностей и грустный финал в деревянном ящике… Так будешь орешек? – снова спросил Арей.
Я хочу убить автора нормальной литературой! Можно? И орешек гони, будем как в тайнике Дейви Джонса. Короче, кроме Арея, жрущего орешки, в кабинете собралось все развеселое стадо, и снова шиза:
Депресняк пытался содрать задними лапами ошейник, то и дело принимаясь нервно облизывать усы и левую переднюю лапу.
Кто-нибудь, але, котику нужен ветеринар! Срочно нужен, я не могу уже на это смотреть спокойно, у меня сердце разрывается при мысли, что несчастное животное бегает всю книгу с переломом.
Даф и Улита треплются о групповой фотографии с людоедом Мумриком, и что за имя такое обсосное - Мумрик, а Арей начинает перечислять, кто же у них есть.
– Пришло время, как говорит Мамзелькина, трубить сбор всем погибшим полкам!.. Что у нас имеется в наличии?.. Один довольно перспективный, но совершенно неопытный в магическом плане синьор помидор…
Мефодий недовольно кашлянул, однако Арея это не смутило.
– Эдакий гигантский аккумулятор магии, питающий пока не очень умную голову, – продолжал он.
Как-то очень хуево сначала ничему не учить корзиночку, а потом говорить, что она неопытная.
– Далее… Один страж света с бронебойной дудочкой, который недавно учинил погром в районе авиакассы и теперь скрывается от златокрылых в бывшей комнате упомянутого помидора.
Теперь настал уже черед Даф удивляться. Она и не подозревала, что Арей об этом знает.
Да весь район об этом знает, это наверняка уже есть в новостях/интернете/на столе у ФСБшников с анализом накапанной зеленой слизи!
– Далее… Одна любящая сладкое ведьма, от затрещин которой не на одной мужской щеке вырос стригучий лишай.
И это говорит о том, что руки после комиссионеров надо мыть, даже если у тебя иммунитет. Речь Арея была начата ради того, чтобы наконец прийти к тому, что Меф должен выучить блокировку магии светлых. Меф, который все еще двенадцатилетка, не знающая основ, интересуется, зачем ему это надо.
Барон мрака посмотрел на него с издевкой.
– Вопрос риторический, синьор помидор. Обычно блокировку магии учат для того, чтобы скончаться чуть позже и сделать жизнь врагов чуть более невыносимой. В противном случае, боюсь, тебя размажет по стене первой же маголодией прежде, чем ты успеешь дотянуться до меча. Заметь, хорошо ли ты владеешь мечом, никого интересовать уже не будет.
Откуда все это знать "бывшему лопухоиду"? Почему все, что интересует ученика, Арей выдает после вопросов и так, будто делает одолжение? Почему они все говорят с друг другом так, будто диалоги писала Додо? Арей говорит Даф бить маголодиями по Мефу.
– Постойте! А как мне блокировать? – обеспокоенно спросил Мефодий, оглядываясь на Арея и на Улиту.
Никаких рекомендаций он, однако, не получил.
– Сообразишь по ходу дела! Лично я на твоем месте попытался бы разобраться побыстрее. Сегодня вечером нам предстоит стычка со светом.
Нет, с одной стороны я держу в уме то, что это Емец, и Меф даже не поцарапается. Но с другой стороны преподавательские навыки Арея настолько на дне, что я удивлен, как Буслаев прожил такое количество книг и не развоплотился о какого-нибудь упоротого флейтиста.
Даф играет, Меф отлетает к стене, и снова Арей ведет себя так, будто он кому-то задолжал денег, ему пришлось прийти в этот текст, он искренне всех ненавидит и хочет отвязаться поскорее.
– А что, есть какие-то сомнения, что я что-то почувствовал? Мне почудилось, что меня лягнула лошадь. И голова болит, – раздраженно заверил его Мефодий.
– Плевать, кто тебя лягнул и что у тебя болит! Мне важно понять другое: ощутил ты что-нибудь на магическом уровне? – рявкнул мечник мрака.
Меф таки что-то видит, Арей все-таки его лечит, хотя мог просто научить ГРУППИРОВАТЬСЯ ПРИ ПАДЕНИИ, ДЛЯ НАЧАЛА, а потом начинает преподавать, и это выглядит очень жалко, как будто автор думает, что магия - это заряженные у телека тазы.
– Запомни, под этой луной возможно все, что угодно. Нужно только захотеть! Мефодий, собери весь мрак, всю тьму внутри. Представь, что спасения для тебя нет. Презирай жалкий свет, но презирай и мрак! Пусть тебе станет безразлично, что с тобой было, есть и будет. Есть лишь ты один – твое твердое внутреннее Я, которое выше света и выше мрака. Только Ты реально существуешь. Остальной мир лишь дробится в твоих зрачках нелепыми вздорными тенями… Закрой глаза – и мир исчезнет. Останешься только ты. Насмехайся, издевайся внутри над всем, что может с тобой произойти. Ничего не бойся, ни на что не надейся, ничего не желай! Соберись!.. А ты, девчонка, давай еще! Не церемонься с синьором помидором! Чем дольше ты с ним будешь церемониться, тем дольше он ничего не поймет! НУ ЖЕ!
Мне нужен переводчик с пафосного емцовского 
Внезапно в пове Мефа проклевывается автор:
Либо же сочувствие это не будет иметь ничего общего с человеческим миром и человеческим сочувствием. У мечника мрака своя дорога в этом мире. Путь же, петляющий между светом и тьмой, всегда ведет в Тартар.
Да господи, вот так и понимаешь, что этому фандому нужен совершенно другой наставник для главного героя. Хоть какой-нибудь другой, даже пьяный.
Но Ламберта у нас нет, зато есть ЧУДО СЦЕНАРНОЕ, и после еще одной попытки Меф учится всасывать в себя маголодии эйдосом.
Луч исчез, рассеялся, безболезненно скользнув ему в грудь и слившись с эйдосом. Лишь голова закружилась.
И снова морализаторство:
– Что ж, как бы там ни было, ты управился неплохо… Но имей в виду – рано или поздно тебе все равно придется определиться, в каком окопе ты сидишь. С нами ты или с этими. – Арей кивнул на Даф. – Тот, кто долго пытается совмещать в себе черное и белое, рано или поздно становится серым. Серых же не любит никто. Серые вечно лавируют, ибо нельзя угодить всем, а так хочется. У них нет врагов, но нет и друзей. Они не знают ни смеха, ни слез. Им чужды как бури, так и мирная благость. Это черви, копошащиеся в бытии и превращающие его в гумус…
Буслаечтец вот что хочет сказать. Черви-хуерви, блядь Нет, на самом деле не это. Я, ну как бывший хуежник, хотел поделиться разницей в миропредставлении у Емца и у нормального человека:
И у нормальных авторов правильные герои хороши тем, что находятся в любом месте цветовой палитры, а не строго слева, или строго справа.
Арей посмотрел на часы. Часы у барона мрака были особенные – хрустальный шар на бронзовой, с прозеленью цепочке. Внутри шара, в непонятной жидкости, медленно вращались два змея, бесконечно пожиравшие друг друга. Змеи были живые. Заглядывая вечером или ночью в кабинет, Мефодий видел их круглые черные глаза, и ему становилось жутко. Он ощущал, как, пульсируя, в него капля за каплей просачивается абсолютное зло, с которым он не в состоянии справиться, пока смотрит на змей.
И кто-нибудь, расскажите Буслаеву про основы алхимии, про магов и големов, про то, что живой и шевелящийся разные понятия не только в философии, но и в магии.
Арей говорит, что шкатулка со свитком желаний появится в гримерке театра, и что светлые появятся там, потому что они перехватили комиссионера Ксандра. И кстати, вы заметили, что у Емца нормальные иностранные имена получают чаще всего трусливые предатели? Автор снова набивает килознаки, описывая меч Буслаева, и происходят очень странные вещи.
Буслаев осторожно коснулся рукояти. Хотя он практиковался с Ареем почти каждый день, меч далеко еще не стал продолжением его руки, и часто, глядя на него, Мефодий испытывал то же чувство внутренней неуверенности и авантюрности затеи, которое испытывает человек, собирающийся погладить чужую овчарку.
Автор снова забил косячок лбом, судя по метафорам. Арей радостно предлагает взять меч, или решить не брать, но если Меф будет брать - пусть представит, как разрубает Даф пополам. Баба на корабле к беде, как бы говорит нам автор.
– Но почему Даф? Ведь она… – начал он.
– Все с тобой ясно, синьор помидор!.. Опять у кого-то приступ «бэ-эзумной симпатии», а? Барашек «бэ-э-э»! – насмешливо оборвал его Арей.
Мефодий сердито отвернулся и покраснел.
– Ерунда! Никогда я такого не говорил, – огрызнулся он.
– Ну-ну… Разумеется… Кто же спорит с будущим повелителем мрака, который обмухлевал в карты самого Лигула? Все знают, что наш будущий суровый властитель интересуется девочками не больше, чем выращиванием шампиньонов в домашних условиях! – ухмыльнулся Арей.
– Вот именно! – буркнул Мефодий. – В самую точку.
После прочтения этого диалога я почему-то устыдился, потому что мне показалось, что древний страж ревнует другого древнего стража к малолетке (малолетку к стражу? чуваки, хелп, я не знаю как правильно), и это стыдобища покруче всех предыдущих стыдобищ.
Они еще немного говорят о котике, который разодрал документацию, и приезжает Мамай со своим мамаевым побоищем.
Снаружи, со стороны переулка, примыкавшего к Большой Дмитровке, послышался грохот столкнувшихся машин. Запрыгали по асфальту градины разбитых фар. Отскочил бампер. Заплакала сигнализация. Все говорило о том, что кто-то решительно припарковался прямо в поставленный на стоянку автомобиль. А еще спустя минуту в кабинете Арея появились страшные раскосые глаза.
Или как-то так.
Все стадо доезжает до театра, и зачем эвакуировать людей, готовиться к приходу златокрылых, разбрасывать кругом боевые руны-ловушки, и занимать выгодную позицию, когда можно заюзать магию, которую в литературе про магию не юзал только ленивый?
Контролерша театра «Муза», по инстинкту всех контролерш, автоматически заступила было им дорогу, но Арей спокойно показал ей пустую ладонь и прошел мимо. Даф и Улита последовали за ним. Мефодий, проходивший последним, заметил на лице у женщины отрешенное выражение. Очнулась она лишь тогда, когда они были уже на лестнице, и с удвоенным рвением принялась проверять билеты, покрикивая на смирных студенток, шаривших в сумочках в поисках билетов.
И все это потому что они приперлись смотреть, вы не поверите, Пиковую Даму. Постановка явно современная и писалась под барбитуратами, поэтому обсирания бессмысленности театра, на которое явно рассчитывал автор, не вышло, вышла херня какая-то.
▼Скрытый текст⬍
Минутой спустя занавес раздвинулся, и в московском театра «Муза» начался первый акт пьесы «Пиковая дама» по сценарию И. Шпунцера-Сморчковского, музыка О. Гулькинда. Режиссер – маститый Лукиан Бабец.
Постановка была не без претензий. С потолка на цепях свисали фанерные щиты, изображавшие карточную колоду. В правом углу сцены мрачно скалилось лошадиное чучело. Верхом на чучеле гарцевал безголовый манекен в мундире. В левом углу сцены помещался другой манекен с воткнутой в грудь рапирой.
– Плагиат, блин! Рапира, как у меня! Совсем лопухоиды обнаглели. Ну чё, копье нельзя было взять или там боевой бумеранг? – с раздражением сказала Улита.
Дирижер взмахнул палочкой. Вспугнутые звуками труб, кларнетов, скрипок и барабана, из оркестровой ямы выбрались три конногвардейца. На то, что это были именно конногвардейцы, а не какие-нибудь вообще гвардейцы, тонко и ненавязчиво указывалось лошадками на палочках, на которых все трое скакали.
– Что ты сделал, Сурин? – энергично хлопая приятеля по усиленному ватой плечу, проорал один из конногвардейцев.
Сурин запрыгал к манекену и стал выдергивать у него из груди рапиру.
– Это правильно! – одобрил Арей. – Если на сцене есть пушка, она должна бабахнуть.
– Что я сделал? Проиграл, по обыкновению. Надобно признаться, что я несчастлив! – сообщил тем временем залу Сурин, раз за разом поражая манекен рапирой. Манекен отнесся к этому вымещению злобы как интеллигент: делал вид, что бьют не его, но втайне готовился писать протест в Лондон.
Третий конногвардеец тем временем избавился от лошадки, раскупорил бутылку шампанского, произнес: «Ну-с, дерябнули за Немировича ибн Данченко!» и стал, обливаясь, жадно хлестать из горлышка. Опустевшую бутылку он с размаху швырнул в зрительный зал. Зал испуганно пискнул, но бутылка оказалась реквизитной. Долетев до второго ряда, она вернулась на сцену. Оказалось, к ее горлышку привязана резинка.
Зал еще не опомнился, когда сверху, едва не прибив Сурина, свалился канат и по канату стал спускаться бледный молодой человек в цилиндре. Первый конногвардеец перестал чесать под мышкой и, показывая на молодого человека, радостно сообщил:
– А каков Германн! Отроду не брал он карты в руки, отроду не загнул ни одного пароля, а до пяти часов сидит с нами и смотрит на нашу игру!
Дирижерская лысина остро блеснула. Палочка заметалась, как кнут работорговца. Оркестр заиграл нечто среднее между Мендельсоном и Клаудерманом, но с сильным влиянием африканских народных ритмов. На сцену выскочило с десяток гусаров – четыре из них были явно женщины – и принялись носиться по сцене.
Германн, стоя на карте, лихо раскачивался у них над головами.
«Эге! Очень необычная трактовка! Это символизирует глубину личности, масштаб, полет, размах, широту души и… э-э… ну всякой такой ахинеи добавить на 3000 знаков с пробелами!» – подумал сидевший в зале Вольф Кактусов и сделал пометку в блокноте.
К концу лезгинки с грехом пополам прояснилась история старой графини и графа Сен-Жермена, и, поймав рухнувшего с качелей Германна, актеры скрылись за опустившимся занавесом.
Улита, смотревшая не столько на сцену, сколько в зал, коснулась плеча Мефодия.
– Ты видел? Вон и златокрылые! – шепнула она.
Из бокового прохода партера показались двое мужчин – один среднего роста, другой высокий – и скромно сели на крайние места в четвертом ряду, освободившиеся незадолго до их появления. Сидевшая на них до того пожилая пара покинула театр еще несколько минут назад.
– Отпугивающие маголодии! Эх, а еще светлые! Мешают лопухоидам получать интеллектуальное удовольствие! – хмыкнула Улита.
Вообще-то недавно, главу назад, автор сказал, что свиток решит судьбу противостояния между светом и мраком, но потом стал негром. Этим негром
Арей рассказывает, почему противостояние такое стыдное:
– Их четверо, потому что и нас четверо. И при любом раскладе – даже если мы изрубим этих в капусту – их не станет больше. Остальные не вмешаются. Существует негласный договор. Что-то вроде этики враждующих корпораций, – терпеливо пояснил барон мрака.
Меф спрашивает, почему они все до сих пор живы, господи боже мой и как соблюдается договор. И действительно, покажите мне хоть одного нормального человека, которого будут волновать обвинения в трусости от противника?
– Еще как. Как известно, самые надежные договоры – это те, что никогда не были записаны на бумаге. Число бойцов с той и с другой стороны должно совпадать. Только в этом случае можно рассчитывать на славу и избежать обвинений в трусости. С другой стороны, то, что с нами кот – волшебное все же животное, – дает златокрылым моральное право напустить на нас любого другого магического зверя, к примеру, грифона или сфинкса.
Кота, к слову, Даф успела просрать, и теперь он скачет по люстре, и все это выглядит не как книга от автора, которую опубликовали, а как ролевое сообщество на беоне времен 2008-2010 годов.
– Не переводи стрелки, светленькая! Уж не хочешь ли ты сказать, что где-то по театру летает психованный, гормонально озабоченный и вечно голодный лысый кот? – уточнила Улита.
– Он не психованный. Он просто впечатлительный и ранимый, – обиделась Даф. Против остальных характеристик она не возражала.
В эту минуту театральная люстра где-то в вышине нежно зазвенела.
И снова постановка.
▼Скрытый текст⬍
Во втором действии на сцену со скрипом выкатилась инвалидная коляска с обмякшей в ней старой графиней. Графиня, с виду абсолютная рухлядь, была изготовлена из проволоки и пустых пластиковых бутылок. Все монологи за нее скрипучим голосом произносил большой граммофон. Коляску графини толкали три горничные девушки в кокошниках и парадном обмундировании войск СС.
Лиза, в собачьем ошейнике с бляшками, была прикована к коляске цепью. Ей не сиделось на месте, и периодически она начинала, томясь, звенеть цепью и делать руками умоляющие жесты. Чувствовалось, что она готова выскочить не только за Германна, но и за горбуна Лигула, лишь бы ее спустили с поводка.
На сцену верхом на игрушечной лошадке выкатился Томский и проорал в ухо чучелу:
– Здравствуйте, грандмаман! Я к вам с просьбою!
– Что такое, Паул? – с некоторой заминкой отозвался граммофон.
– Позвольте вам представить одного из моих приятелей и привести его в пятницу на бал!
– Приводи его прямо на бал, и тут мне его и представишь! – с очередной задержкой, возникшей по техническим причинам, захрипел ему в ответ граммофон.
На радостях, что его миссия удалась, Томский впал в буйство, спрыгнул с лошади и, подхватив из коляски чучело, принялся носиться по сцене. В беспокойстве за графиню Лиза так металась, что опрокинула пустую коляску и едва не сорвалась с цепи.
В третьем действии на сцене вновь объявился Германн. Вначале он долго обольщал Лизу из-за кулис, используя флажки морского телеграфа, а затем прокрался в спальню к старой графине и стал переругиваться с граммофоном. Когда же и после этого граммофон не открыл ему тайны трех карт, Германн вспылил и выхватил огромный «кольт».
– Старая ведьма! Так я ж заставлю тебя отвечать! – крикнул он, заскрежетав зубами так, что взволновался даже сидевший в десятом ряду стоматолог Ашот Кирзарян.
Перепуганное чучело, не выдержав нервного напряжения, задрожало всеми проволочками и рассыпалось на отдельные пластиковые бутылки.
«Эге! Это неспроста! Интересный символ! Знаков на семьсот с пробелами!» – подумал Кактусов, строча в блокнот.
До смерти напугав графиню, Германн сгоряча выпустил в зрительный зал всю обойму и удалился под грохот барабанов и стоны скрипок. Далее действие разворачивалось своим чередом и закончилось весьма прискорбно.
В конце спектакля брыкающегося Германна утащили в психушку два мускулистых санитара, одетых в полосатые брюки и белые халаты. За ним, позванивая цепью, затрусила Лиза. Прочие герои некоторое время потоптались на сцене, но потом тоже куда-то слиняли, оставшись без идейных вожаков. Занавес несколько раз кокетливо дернулся и закрылся.
Постановка заканчивается, люди расходятся, боевка и экшн все еще выглядят так, будто Емцу их писали восторженные фанаты.
А потом пораженный Мефодий увидел, как Арей слегка поклонился златокрылым. Те в свою очередь также отвечали ему учтивыми кивками. Мефодий вопросительно покосился на Арея.
– Не удивляйся, синьор помидор! Это свежая вражда криклива. Старая же холодна и спокойна. Мы все еще успеем! Ночь длинна! – не отрывая взгляда от златокрылых, пояснил ему тот.
Вместе в Эдеме летали, да?
Даф отлично понимала, что она давно уже узнана. Иначе просто быть не могло. К тому же теперь, когда рядом с ней стояли стражи мрака, выводы, которые могли сделать златокрылые, были слишком очевидны.
Я боюсь даже спрашивать, что они могут подумать после того, как уже сделали в прошлой книге выводы о том, что она на стороне Мрака. Она спит с Ареем? Она жрет на завтрак живых щенят вместе с Лигулом?
– Дафна, помощник младшего стража! Ты слышишь меня, презренная изменница? С тобой говорю я, Алкид, второй хранитель золотых крыльев, кавалер ордена Верности, старший предсказатель Дома Светлейших! Если хочешь жить, отстегни крылья, брось флейту и спускайся! Ты будешь лишена магии, крыльев и флейты, но тебе будет сохранена вечность.
Знаете, по уровню маразма эта сцена превосходит даже российский кинематограф. ВЫ УБИТЬ ЕГО МОГЛИ, ПОКА ОН ГОВОРИЛ. Картонное противостояние, которое должно вроде как быть, но его нет, а то дети же читают, продолжает скатываться еще больше. Улита хамит стражу, хотя он вроде как прокачанный и сильный боец, а она всего лишь ведьма без эйдоса, которую в любой момент прошьет маголодией, и ей придется отправиться в Тартар вместе с Мамзелькиной.
– Эй ты, порождение мрака! Дай мне только до тебя добраться! Я… я… Ты увидишь, что будет! – крикнул он ломким голосом.
– И что будет? С этого места, пожалуйста, подробнее, не пропуская ни одной детали. Я девушка впечатлительная. Нежным словом меня можно буквально нокаутировать. Ты сыграешь мне на дудочке свадебный марш имени Шопена Баховича Мендельсона? – лукаво спросила Улита.
Арей ржет, стражи бесятся, Меф выглядит на их фоне единственным нормальным человеком, который воспринимает происходящее всерьез.
– Что ж, тем хуже для вас. Чем нелепее мы выглядим со стороны, тем позорнее будет ваше поражение! – оскорбленно крикнул Мефодий.
Златокрылые переглянулись. Аргумент был сильный.
– Флейты к бою! – скомандовал Алкид.
– Умница, синьор помидор! – одобрил Арей. – Хорошо сказал! Языками мы уже поработали, теперь время потрудиться клинками.
Они работают клинками, но делают это очень стыдно. Настолько стыдно, что я потрудился найти нормальный бой ангелов с бескрылыми, который в общем-то неравен, но оставляет после себя очень вкусные впечатления. В этом бое противники тоже сначала чешут языками, а потом бьются, но разница очевидна.
https://www.youtube.com/watch?v=1OIUedxHBmQ
Дафна взмыла под потолок, где вместо тяжелой люстры висел теперь один крюк, и оттуда, ни в кого конкретно не целясь, выпустила две торжествующие маголодии. Какой это был восторг – снова лететь!
Действительно, почему бы не отвлечься на восторги, когда внизу твоего хахаля твоего вроде как союзника могут нашинковать в мелкое крошево. Меф же вообще долго думает, как ему спуститься вниз, любуется Даф, замечает, что эту бестолочь атакует златокрылый, спасает ее, сиганув вниз с мечом, Даф спасает его от переломов, они ссорятся, Улита клеит златокрылого.
Улита самозабвенно фехтовала с розовощеким блондинчиком, который из-за малой дистанции не мог прибегнуть к маголодиям и использовал примкнутый к флейте штык. Блондинчик, вынужденный сражаться с девушкой, к тому же в полную силу, выглядел смущенным.
В выше упомянутом Легионе, к слову, спойлер:
▼Скрытый текст⬍
Гавриил (мужик с моргернштерном и крыльями) поперся убивать беременную женщину, и вся боевка была из-за того, что архангел Михаил решил, что в жопу такой свет, если он требует убивать нерожденных детей вместе с их матерями. И да, Миша за такие поступки получил крылья обратно и любовь Отца. Такие вот пирожки с котятами.
Улита лажает, ее собираются убивать, Арей психует и делает то, с чего надо было начинать, если ты тащишь на бой человека, за которого ты волнуешься.
– Алкид, глава отряда света! Я, Арей, мечник мрака, пользуясь своим правом, бросаю тебе вызов! Если золотые крылья, что ты носишь, заслужены тобой честно, ты не откажешься! Пусть тому, кто победит, достанется шкатулка! Кроме того, на кону мой собственный дарх! Оставь девчонку! – глухо сказал Арей.
Они еще немного срутся.
Побледнев, Алкид шагнул вперед. Для златокрылого нет худшего оскорбления, чем быть обвиненным в трусости. Чтобы спасти свою честь, они готовы в одиночку броситься в атаку хоть на целый легион мрака.
Я-то думал, что златокрылые умнее, но нет, даже для тысячелетних тварей работает фундаментальный тезис, притащенный автором из своей жизни, ЧТО ЛЮДИ-ТО СКАЖУТ. Пока Алкид и Арей решают свои проблемы, Улита продолжает клеить златокрылого, и они вроде как должны друг друга не любить и хотеть вырезать под корень, но это же слишком сложно, иметь принципы, когда на горизонте наклевывается возможность секса. Стражи собираются дуэлиться в стиле русских дуэлянтов...
Начальник русского отдела мрака кивнул и повернулся спиной. Алкид последовал его примеру. Теперь оба стояли спина к спине. Цепи, на которых у одного висел дарх, а у другого золотые крылья, почти соприкасались.
... и делают анатомически невозможные вещи. Или их цепи не подчиняются законам физики, или "почти соприкасались" для автора - это сантиметров 20. Дафна тем временем объясняет Мефу, как они дуэлятся, и почему именно шесть шагов.
– Не факт. Шесть шагов же не с потолка свалились. При дистанции меньше шести шагов, ну, шага в четыре, меч заведомо опережает флейту. Если дистанция восемь-девять шагов – флейта опережает меч. При шести же шагах при равной тренированности шансы примерно одинаковые, – с легким раздражением проговорила Даф.
А копьеносец считает, что им нужно отсосать, потому что для него и 10 шагов не проблема.
Ей не нравилось, когда кто-нибудь недооценивал флейту и разящую силу маголодий. Ну не странные ли существа лопухоиды? Жалкий дробовик или пистолет внушает им почтение, а флейта светлого стража кажется дудочкой и вызывает только глупое хихиканье. Даже Мефодий Буслаев – и тот еще не проникся.
Я хочу выкладывать видео про Гавриила раз за разом, раз за разом, не буду. Достаточно того, что "жалкий", как выразилась Даф, гранатомет, в несколько прицельных выстрелов решил бы проблему боя со златокрылыми, потому что не с кем было бы биться, а крупнокалиберная снайперская винтовка могла это сделать еще на подлете этих светлых куриц. Почему? Barrett M99, например, уже в 2001 году спокойно покрывал дальность в 900 с лишним метров, и ни одна маголодия не защитила бы от правильно заклятых пуль, потому что златокрылый не успел бы не только достать свою дудку, но и долететь за то жалкое время, пока тренированный снайпер перезаряжает свою "жалкую пукалку". И к слову, снайпером, после должной подготовки, мог стать любой комиссионер, ибо эти чуваки недурно соображают, да и обвинения в трусости воспринимают достаточно хладнокровно.
Но, к сожалению, это Емец. Пока мальчики ссорятся и дуэлятся, вспыхивает, и все стадо бежит узнать, что шкатулку свел более адекватный страж. Мало того, этот страж крут, потому что использует магию, и, к сожалению, его выпилят к концу книги.
– У Лигула не хватило бы отваги сунуться сюда в одиночку. Он, как большинство важных недоносков, любит иметь рядом большую свиту. Этот же телепортационный круг явно рассчитан на одного. К тому же Лигул не владеет магией красных искр… Здесь же мы имеем дело с кем-то, кто наряду с силой, которую дает дарх, использует еще и силу темных колец. С кем-то, кто работает не на мрак, а на себя…
Меф попутно говорит, что Алкид его проклял, потому что увидел его будущее хуевым, Арей говорит, что все будет наоборот, потому что Алкид антипророк, и это самые жалкие утешения в истории утешений, и на этом глава наконец-то заканчивается.
