И нас сразу встречает наш любимый Йозя -
Животные часто погибают от элементарных ран, потому что кусают руки врача, разлизывают швы и срывают наложенные повязки. То же самое происходит с людьми, которые начинают расковыривать прежние обиды вместо того, чтобы простить их и позволить им изгладиться.
Йозеф Эметс
Вы знаете, меня терзают смутные сомнения, что тут говорится именно о безумном самокопательстве и перебирание обидок. Это же Емец с "объяснять бесполезно, нужно ждать, пока поймет", так что пони подозревает, что речь в эпиграфе о любых обидах. Но может пони параноит.
Перед обедом к ней снова заскочил Ул.
– От тебя кошмарно пахнет мылом! – сказал он.
Рина смутилась.
– Я нашла только хозяйственное, – сказала она.
– Которое «семьдесят два» процента? Кузепыч его обожает. Ядрено и дешево. Кстати, ты в курсе, что оно делается из раздавленных автобусом кошек? – уточнил Ул и, не давая Рине опомниться, поманил ее за собой.
Твою ж бабушку, Емец, пони кюшала, пока тебя читала!
В 2009 году(то есть в год создания книги) произведено 103,5 тонн хозяйственного мыла. Домашних кошек от 10 до 20 миллионов, диких - предположим, 30(хотя на самом деле меньше, но я беру по максимуму). Средняя продолжительность жизни - 4.5 года на улице, округлим до 5, то есть за год умирают 6 миллионов кошек. Даже если предположить, что треть из них умирает от автомобилей(что, имхо, преувеличение, гораздо больший урон наносят вирусы и собаки), получается, что эти 103 тонны, то есть 103000 килограмм хоз. мыла произведены из 2 миллионов кошек, и киска в среднем должна весить 19 кило. Крупные, я вам скажу, животные.
Конечно, пони всё это считала из врождённого занудства.
– Куда? – спросила Рина, которая, по закону подлости, успела высушить все, кроме головы.
– Увидишь, – пообещал Ул и, открыв окно, спрыгнул на клумбу.
– Тут все так делают! Выходов из школы слишком мало, а окон слишком много, – объяснил он Рине, когда она последовала его примеру.
Котаны, есть такая штука, называется приставная лестница. Договариваетесь с начальством, которое и так про ваши прыжки знает, надежно приворачиваете лесенку к окошку и спокойно по ней не только поднимаетесь, но и спускаетесь!
Просто прыжки из окна прикольны первые ну там 20 раз. Потом они превращаются в рутину, а вот помятая клумба и растяжения/переломы никуда не исчезают.
– Про одеяло была шутка. Он шутит ее уже много лет подряд, – мгновенно угадал Ул.
– Странная шутка. Несмешная, – удивилась Рина.
– Шутка не обязана быть смешной. Это практическая шутка в стиле: «На телефонной станции пожар. Положите трубку в тазик с холодной водой!» Всегда находится кто-то, кто действительно прыгает на одеяло, а потом не знает, куда его девать. Так и таскается с одеялом, – объяснил Ул.
– Откуда ты знаешь? – спросила Рина.
– Я сам когда-то жил в этой комнате. И сам когда-то сбрасывал одеяло. Зеленый был, верил всему, – засмеялся Ул и быстро пошел по аллее.
Шутка вида "набрали воду? Пускайте кораблики!" смешны только в двух случаях. Первый - когда тебе 13. Второй - когда их рассказывает кто-то архихаризматичный, в чьих устах и пересказ Камеди-Клаба не хуже "Шоу Фрая и Лори".
У входа в пегасню разлилась здоровенная лужа, самодовольная и втайне мнящая себя озером. В разных местах лужи цепочками валялись камни и плавали доски, безуспешно пытавшиеся ограничить ее могущество.
Ул захлюпал по луже. Шел он быстро, наступал со знанием дела. Рине с ее страстью к самовредительским экспериментам вздумалось взгромоздиться на доску. Доска, заманивая, позволила ей сделать два шага, после чего Рина с воплем ушла под воду до середины голени.
Ул поймал ее под локоть.
– Ты восьмая на этой неделе! Мы с Афанасием считаем. Первым был Кузепыч! Или, может, девятая? Что-то у меня разладилось с арихметическим прибавлянием! – сказал он удрученно.
За неделю эти люди так и не проложили нормальной дороги мимо/по луже к чёртовым пегасам, требующим постоянной заботы?! Причём первым, шлёпнувшимся в воду был вроде как завхоз, и... ничего?!
Рине, переставлявшей по дну переполненные сапоги, стало ясно, почему доске позволяют тут плавать. Чтобы великовозрастные приколисты Ул и Афанасий могли упражняться в «прибавлянии».
Какая вежливая девочка - у неё ещё хвататает сил назвать их приколисты, а не так, как они заслуживают.
– Я был у Кавалерии… – сказал Ул и поперхнулся. – Валерьевны… Новички обычно сваливаются к нам к осени, а сейчас май, и чего с тобой делать, большой такой вопрос. В общем, Калерочка-Валерочка просила меня рассказать тебе про ШНыр и ввести в курс дела. Не слишком напрягайся запоминать, что я буду говорить. Что надо – в мозгах все равно отложится. Что не отложится, то, значит, не главное. Голова, она как дуршлаг: мелкое проваливается, а важное застревает.
– Я стою в луже! – напомнила Рина.
– Я буду краток, – смилостивился Ул. – Основали ШНыр скифы, хотя они представления не имели, что чего-то там основали. К скифам попало несколько летающих коней, что зафиксировано в греческих летописях. Скифы сильно не стали заморачиваться, откуда они взялись. Выдернули пегам маховые перья и принялись их разводить. Чужеземцам пегов не продавали, хотя золота им предлагали завались и больше. Вначале разводили, конечно, для разведки и для связи между дальними поселениями, потому что снайперская стрельба из лука со спины у летящей лошади – утопия. Мы экспериментировали с Максом – после полугода тренировок максимум стали попадать в метровый деревянный круг. А если, предположим, в тебя еще с земли долбят…
Ул ткнул себя пальцем в грудь и дернулся, будто в него попала стрела.
– Вскоре у скифов возникли проблемы с сарматами и готами. Малочисленная крылатая конница от многочисленной сердитой пехоты их не спасла. Дальше никаких исторических сведений о пегах не сохранилось. Только отголоски легенд о Тугарине на коне с бумажными крыльями. В Средние века несколько пар пегов оказались в донских и кубанских степях. Откуда они там взялись, никто не знает. Может, и всегда были, только человеку на глаза не попадались. Пеги же дикие, пугливые. Чуть что – на крыло, и иди поймай!.. А тут, может, кобыла крыло сломала, а жеребец ее не бросил.
Ситх, эта твоя епархия, если у тебя хватит сил - разъясни, почему Емец... такой Емец.
Пони лишь скажет, что конница, тем более крылатая, тем более с луками, способна была измотать и угробить пехоту, и что сарматы валили скифов той же конницей.
"жеребец не бросил кобылу" - лебедь бы не бросил своего партнёра, альфа-самец волка не бросил бы альфа-самку. Но у лошадей другая психика, они нервные и пугливые.
Ворота пегасни открылись. Ул оглянулся. В проходе стояла круглолицая Окса и держала на согнутых руках длинноногого, с коротким телом жеребенка. Жеребенок, не ощущая привычной опоры, опускал морду и пытался посмотреть на себя снизу.
Интересно, есть в ШНыре хоть один персонаж без странной клички, и при этом не пег?
Дальше в книги очень много текста со спецификой лошадей и прочего подобного, и этот текст для сюжета не важен.
Рабочий размах крыльев у пега – семь-восемь метров, а у этого два…
Размер крылышек странный. Для естественного полёта этого не хватит(андскому кондору для его 10 кило нужно 3 метра,а для 100-200 лошадиных килограмм нужно даже не 30, а поболе, так как мощность крыла растёт вроде как не совсем линейно), а для фэнтезийного - слишком много...
Она с жалостью смотрела на Икара. Это был красивый, нервный, пугавшийся всего мерин. Когда другие кони летали, он грустно задирал морду и смотрел на них с земли. Изредка Икар раскрывал второе крыло – громадное, белое, с силой взмахивал им и падал, не устояв на ногах. На месте отсутствующего крыла у него была короткая, примерно полуметровая культяпка.
– А новые крылья разве не… – начала Рина.
– Новые отрастают перья! – перебил Ул. – Крылья у пегасов – гибкая костяная трубка. Тут вот и дальше до сгиба… – он смело хлопнул по основанию крыла Фикуса, – она мощная. А ближе к краю ее и ребенок сломает.
А нахрена оставлять коню, оставшемуся без крыла, бесполезное второе? У него же спину поведёт под таким несбалансированным весом.
– Чего ты по ней комаром ползаешь? – весело спросил Ул. – Чтоб лошадь прочухала – похлопывай ее! Они знаешь как холки друг другу зубами чешут? Человеку бы скальп содрали!
А вот это, для разнообразия, правда. Кнут у всадника не средство мучений, а средство достучаться до животного через толстенную шкуру(хотя рассекающие лошадиную кожу до крови все равно либо сильные неумехи, либо садисты).
Соственно, почему я это пишу - радует, что Емец хотя не принадлежит к отНевзоренным, в конце нулевых они были очень популярны.
– Да была тут у нас одна. Сюсюкала, умилялась, лошадок пальчиком отодвигала. А то стоит с полным ведром воды и по два часа ждет, пока у Фикуса проснется совесть и он освободит проход. В общем, натуральная Сметана Петровна! А через месяц мы с ней расстались.
– За что?
– Да все за то же. С лопатой за пегами бегала. В Фикуса вилами бросила. Максу, когда он ее оттаскивал, чуть мизинец не отгрызла. С тех пор я ласковым людям не доверяю. Лучше уж сразу не особо вежливым быть, но ровным, чтобы через месяц не скурвиться. А то истратят все терпение в первую неделю, а потом хоть в поилку от них ныряй!
А вариант быть вежливыми с лошадьми всю жизнь не существует? Танька с Гоярыном и Даф с Депрей как-то справлялись, хотя что старый дракон, что адский котик ещё те фрукты.
Рина осторожно провела пальцами по жесткому маховому перу Азы.
– Значит, гениальность никому из нас не грозит? – уточнила она.
– Чего не грозит? – озадачился Ул.
– Ну, пегас – символ творчества? – подсказала Рина.
– Пег – это лошадь. Пусть крылатая, но лошадь! Она должена на что-то наложиться. Хотя бы на талант. В общем, если кто-то пачкал бумагу раньше – он в группе риска. Если же нет, то хоть спи в конюшне. Максимум начнешь строчить всем знакомым эсэмэски, – объяснил Ул.
Во-первых, кривая корректура(а книга явно не распознанная, а копия электронки), во-вторых - так просто крылатая лошадь или даёт возможность творить?
Будь история про мир Тани/Мефа - но проблемс, просто ребятки иной проблематки, с Лигулом/Сарданапалом не контачат по причине взаимной бесполезности, но мир-то один, и поэтому те же самые летающие кобылы вдохновения могли бы просто из Эдема свалить на погулять.
Но это, чёрт побери, другой мир! Где нет магов, нет стражей. Тут даже магия, которой владеют ведьмари и шныры весьма ограниченных свойств, и происходит она с двушки/болота, в которые без пегов не попасть. Так откуда пеги-то? Они не могут быть с двушки - двушка мёртвый, застывший уже чуть ли не миллионы лет назад мир, там нет жизни. Они не могут быть с земли - на земле нет своей магии.
В общем, если автор выведет, что коняшки с двушки, и ещё и намекнёт, что не только коняшки - я пробью себе голову фейспалмом.
Рина издала короткое восклицание. В спину ей что-то уперлось. Она увидела хитрую вислогубую морду, смешную челочку и два здоровенных уха: одно торчащее и одно слегка ломаное, похожее на вопросительный знак. Загадочное копытное было песочного цвета, линючее и упрямое.
– А вот и исключение из правил! Наш уникум: крылатый ослик Фантом! – с гордостью сказал Ул. – Каждый, кто его погладит, начинает с дикой скоростью графоманить. Правда, хватает только на десять минут. Потом вдохновение спадает, и человек приходит в норму… А… не трогай его!
Поздно. Рина уже провела ладонью по ослиной шее. В следующую секунду она уже схватила обгрызенный карандаш и начала строчить прямо на оштукатуренной стене:
Дальше полстраницы(а значит, примерно полторы на печати(в электронке книга занимает 144, в бумаге - 384) занимает графомань Рины. Ну что сказать... Емцу точно платят за объем, если не за слова.
– Самая умная лошадь здесь. После меня! – улыбаясь, представил Ул.
Точная оценка!
– Пеги – существа нервные! Не любят, когда у них на спине сидит что-то непонятное и делает нечто туманное. А когда пег боится, он начинает паниковать, козлить, свечить и выкидывать всякие фортели. А заканчивается все тем, что в новостях передают: «В районе улицы Дубнинской найден человек, воткнувшийся головой в асфальт. На человеке кожаная куртка. На ногах – ботинки и пластиковые краги. Особые приметы погибшего не установлены. По мнению патологоанатома, падать ему пришлось с высоты примерно в полтора-два километра. Наша съемочная группа обзванивает подмосковные аэродромы в надежде узнать подробности этого чрезвычайного происшествия».
Возьмём драконов Валирии из книг Мартина. Как выглядит система безопастности всадника? По некоторым данным всадника чуть ли не приковывали цепями к седлу, а седло имеет двойные ремни(если верить картинке с Красной Королевой Миелис). И знаете что? Ни про одного угробившегося путём падения с дракона седока в книгах нет! Но это, вероятно, потому что всадников Мартину жалко, и он позволяет своим персонажам иметь мозги в голове. А Емцу не жалко, мозгов он не допускает, и поэтому они гробятся.
«Мерин Бинт.
Донской пег».
А нафига козе боян? В конюшнях чуть ли не вся популяция пегов мира, штук этак 20. Зачем в и так очень малой группе, с явно инцестом в поколениях пытаться выводить породы и дальше скрещивать уже изнутри - у них же в итоге получится аналог того принца орлеи, состоящего в основном из зубов!
– А поседланного кто оставляет? Он же заподпружится! Дежурство еще одно поймаешь, Витяра! – предупредил Ул.
– Желаешь проехаться – пошли к Бинту! Он как раз оседланный, – предложил Ул.
Мне одной в этих предложениях чувствуется противоречие? Бинт что, заподпружинится(то есть, если верить интернету, получить немаленькую гематому или шишку даже из-за наклоненной к яслям голове если подпруги в рабочем состояние) не может?
– Ленивый он, – сказал он. – Не то что на пролетку, в галоп не поднимешь. Зато добрый и безотказный. Смешит тебя! На ходу мусор всякий подбирает, тряпки, жестянки. Бутылки пластиковые любит. Мнет зубами, хрустит… Выводи!
Конь поднимает жестянки и прочий мусор и это смешно... Пони не лошадь, конечно(как бы это смешно не звучало), и даже не лошадник, но я читала Хэрриота и мне хорошо запомнилось, как мучительно лошадь умирает от непроходимости. Я вам даже принесу этот отрывок.
▼Очень большой отрывок из Хэрриота⬍
Я открыл дверь, вошел и остановился как вкопанный. Денник был просторный, с толстым слоем торфа на полу. По нему безостановочно кружил гнедой конь, и в торфе была уже протоптана глубокая дорожка. Он был весь в мыле от кончика носа до хвоста. Раздутые ноздри, невидящие неподвижные глаза. При каждом шаге его голова моталась, сквозь стиснутые зубы на пол падали хлопья пены. От него остро пахло потом, словно он долго мчался галопом.
У меня пересохло во рту. С трудом, почти шепотом, я спросил:
– И давно он так?
– Ну, утром ему прихватило живот, и я весь день давал ему черный настой – то есть вон тот бездельник давал. Но может, он и тут все перепутал, как всегда.
Только теперь я заметил, что в темном углу стоит высокий грузный человек с недоуздком в руке.
– Да нет, мистер Сомс, настой-то он у меня пил как следует, только вот пользы никакой. – Он был явно испуган.
– А еще конюх! – сказал Сомс. – Конечно, мне надо было самому за него взяться. Ему бы уже давно полегчало.
– Черный настой ему не помог бы,– сказал я.– Это не простые колики.
– Ну а что же это, черт побери?
– Я ничего не могу сказать, пока не осмотрю его, но такая непрерывная острая боль может означать непроходимость… заворот кишок.
– Заворот кишок, еще чего! Живот ему прихватило, только и всего. Его с утра заперло, так и надо дать ему чего-нибудь, чтобы его прочистило. Ареколин вы привезли?
– Если это непроходимость, то ареколин – самое скверное, что можно придумать. У него и так жуткие боли, а от ареколина он вообще взбесится. Ведь ареколин усиливает сокращение мышц кишечника.
– Черт подери! – рявкнул Сомс. – Вы что, лекции сюда читать приехали? Будете вы лечить лошадь или нет?
Я повернулся к конюху.
– Наденьте на него недоуздок, и я его осмотрю.
Недоуздок был надет, и конь остановился. Он стоял, весь дрожа, и застонал, когда я провел ладонью от ребер к локтевому отростку, нащупывая пульс. Пульс оказался хуже некуда: сверхучащенный и нитевидный. Я отвернул веко. Слизистая оболочка была темно-коричневого цвета. Термометр показал 38С.
Я оглянулся на Сомса:
– Мне нужно ведро воды, мыло и полотенце. Будьте так добры.
– Это еще зачем? Еще ничего не сделали, а решили помыться?
– Я решил провести ректальное исследование. Будьте добры, принесите мне воду.
– Господи помилуй! Это что-то новенькое! – Сомс устало провел рукой по глазам и вдруг набросился на конюха. – Ну хватит прохлаждаться! Притащи воды, и, может, дело сдвинется.
Когда принесли воду, я намылил руку и осторожно ввел ее в прямую кишку коня. Я ясно ощутил смещение тонких кишок влево и напряженное вздутие, которому там быть не следовало. Едва я прикоснулся к вздутию, как лошадь вздрогнула и застонала.
Я вымыл и вытер руки. Сердце у меня бешено билось. Как мне поступить? Что сказать?
Сомс то выходил из денника, то снова входил, что-то бормоча, а изнемогающий от боли конь извивался и дергался.
– Да держи ты чертову тварь! – прикрикнул Сомс на конюха, сжимавшего недоуздок. – Чего ты зеваешь?
Конюх ничего не сказал. Он ни в чем не был виноват, но посмотрел на Сомса пустым взглядом.
Я глубоко вздохнул.
– Все симптомы указывают на одно: у этой лошади непроходимость.
– Ну пусть по-вашему. Пусть непроходимость. Так сделайте что-нибудь, чего вы ждете? Мы что, всю ночь тут простоим?
– Сделать ничего нельзя. Это неизлечимо. Остается только как можно скорее избавить его от страданий.
Сомс нахмурился.
– Неизлечимо? Избавить от страданий? Что вы такое болтаете?
Мне кое-как удалось сдержаться.
– Я жду, чтобы вы разрешили мне сейчас его пристрелить.
– Это вы о чем? – Сомс даже рот открыл.
– О том, что его следует немедленно пристрелить. У меня в машине есть специальный пистолет.
– Застрелить! – Сомс, казалось, вот-вот задохнется от ярости. – Совсем с ума сошли! Да вы знаете, сколько он стоит?
– Это никакого значения не имеет, мистер Сомс. Он весь день терпел невыносимую боль, и он умирает. Вам следовало вызвать меня давным-давно. Он может протянуть еще несколько часов, но исход предрешен. И он все время будет испытывать дикую непрерывную боль.
Сомс зажал голову в ладонях.
– Господи, за что? Его милость за границей, а то я бы дозвонился ему, чтобы он вас образумил. Повторяю, будь тут ваш хозяин, он впрыснул бы ему чего-нибудь и за полчаса поставил бы на ноги. Послушайте, а может, подождем мистера Фарнона? Пусть он его посмотрит.
Что-то во мне радостно отозвалось на это предложение. Впрыснуть ему морфия и убраться отсюда. Переложить ответственность на кого-нибудь другого. Так просто! Я взглянул на коня. Он уже опять кружил по деннику, спотыкался и шел, шел по выбитой в торфе дорожке в безнадежной попытке уйти от боли. Я смотрел на него, а он вдруг поднял мотающуюся голову и жалобно заржал. Непонимающе, безутешно, безнадежно. И я не выдержал: стремглав бросился к машине и достал пистолет, предназначенный для убоя животных.
– Подержите его за голову, – сказал я конюху и прижал дуло между остекленевшими глазами. Раздался резкий хлопок, ноги коня подогнулись, он рухнул на торфяную подстилку и замер.
Емец явно не лошадник, а покатушник, иначе лошадь, как пылесос сжирающая всякую дрянь, его не смешила бы. И да, Бинт позже будет увлечённо хрустеть пластиковой бутылкой, и никто даже не почешется отобрать у коня "игрушечку".
Обойдя лужу по краю, Ул вывел Бинта на луг. Недалеко от пегасни было два вытоптанных круга. Маленький – со вкопанными по центру автомобильными покрышками. Здесь Бинт привычно остановился. Отмахиваясь хвостом от оводов, он терпеливо топтался на месте и щурился.
– Ну давай! Ногу в стремя! Погоди: дай ему время крылья поднять! Не цепляй за круп – укусит! Не мешай крыльям! Сейчас он не летит, но если полетит – сама за него махать будешь?
Бинт расправил светлые, будто распыленным серебром обрызганные крылья. Ветер гудел в напружиненных перьях. Седло, касавшееся основания крыльев, дрожало, и Рина дрожала с ним вместе. Ей казалось, что Бинта сорвет и унесет. Чтобы не улететь вместе с ним, Рина вцепилась Улу в плечо.
Ул с интересом посмотрел на ее пальцы.
– А самолеты с аэродрома ветром сдувает? – спросил он.
Однако это доказательство было слишком мужским и логичным, чтобы успокоить Рину. Убедившись, что слова не действуют, Ул решительно освободился.
Тут в Чаде самолёт "Руслан" сдуло как раз в аэродроме, а он как бы один из крупнейших в мире, так что да, сдувает. И да, сексизм уже потихоньку начинает задалбывать.
– Дальше – сама! Запоминай: поводья – руль и тормоз. Нога до колена, шенкель, – педаль газа. Голос – бибикалка. Все ясно? Поехали! – Ул хлопнул Бинта по шее и, отскочив, внезапно свистнул.
Он девушку на лошадь без этих объяснений посадил
Испуганный Бинт сорвался с места и поскакал, неуклюже помогая себе крыльями, как курица, собравшаяся вспрыгнуть на забор. Рина, от неожиданности потерявшая поводья, подлетала на седле и не падала только потому, что ее то справа, то слева било восходящее упругое крыло.
Да нет, Ул не идиёт. Ул натуральный мудак - учить чайника не на шаге, а на рыси(?) что ли.
Внезапно «кентавр» на нерпи у Ула вспыхнул.
– Ул, это я, Платоша! – заторопился незнакомый голос. – Я на Воробьевых горах! Шесть четверок из форта Тилля «чешут» ниже смотровой! В небе – гиелы.
В «кентавр» пробивались и другие голоса. Ощущалось, что Платоша стоит у перил смотровой площадки и говорит прямо в нерпь, оттянув рукав. И еще – что он чудовищно нервничает. Слов «не паникуй!» Ул дальновидно произносить не стал, понимая, что они могут стать прямым сигналом к панике.
– Шесть четверок? На Воробьевых? – недоверчиво переспросил Ул, и Рина ощутила, что это непривычно много. – Там же зарядная закладка! Они далеко от горнолыжного спуска?
Ребят, вы все в Москве и Новой москве. На кой хрен вы вместо мобильников для таких случаев используете разряжающуюся нерпь, которую стоило бы приберечь, особенно учитывая толпу ведьмарей рядом?
Белдо махнул рукой, и к Платоше свернули два берсерка. Шли они не слишком быстро. Им приходилось подниматься по крутому склону.
– Пусть девушка возвращается в общежитие, – распорядился Ул. – Сирин у тебя, конечно, разряжен?
Платоша стал что-то горячо объяснять.
– Так я и думал! – перебил Ул. – На метро надо ездить!.. Когда отправишь девушку, держись людных мест. В толпе они тебя не тронут. Я скоро буду.
«Кентавр» погас.
Ул задумчиво посмотрел на шею Бинта.
– Закладку на Воробьевых мы никогда не использовали. Она резервная. Хотел бы я понять, как…
Не договорив, Ул повернулся и быстро пошел в сторону ШНыра.
– Эй кто-нибудь! Дежурные! Снимите ребенка с забора, а Бинта расседлать и в денник!.. – крикнул он в ворота пегасни.
Ул оглянулся, перешел с шага на бег и, выставив вперед лоб, помчался на стену пегасни. Когда до пегасни осталось чуть больше метра, Ул прыгнул. Рина зажмурилась. Она был уверена, что Ул сейчас разобьет голову о стену, однако прежде, чем это произошло, он коснулся рукой нерпи и исчез.
А жаль, что не разбил, ооочень жаль.
Уверена, сирин у Платоши разряжен из-за такой же идиотии, что и использованный кентавр.