Бениамин долго выжидал, скрывшись в тени дворцовых коридоров, но все же дождался «лекаря». Тот вышел из султанской опочивальни, вздыхая и постукивая посохом по холодным камням, коими вымощен был пол. Бен ухватил его за грудки, увлек в темноту ночного сада, и, убедившись, что никто не слышит и не смотрит, гневно зашипел сквозь зубы:
- Ты постарел и одряхлел, быть может, но не думал же ты и в самом деле, будто я не узнаю тебя?
- Напротив, - спокойно отозвался Лука, - я надеялся, что узнаешь. Я пришел за тобой, Бен. Твои родители не знают себя от беспокойства с тех пор, как перестали получать от тебя хоть какие-то вести. Они уже даже не страшатся султанского войска - и не без оснований. Нечего османам больше делать в наших крепостях, а тебе нечего делать здесь, мальчик, пора возвращаться домой.
Бениамин выпустил из рук серую ткань одеяний своего дядюшки, но не торопился придавать себе дружелюбный вид.
- Вот так, значит? Я не могу.
- Что, все же оценил...
- Нет, - выплюнул Бен, сцепив руки за спиною, чтобы не приняться снова вытрясать дух из дядюшки. - Нет. Не оценил. Но никуда я не могу теперь уйти, пока не заберу из гарема этой гадюки...
- Из гарема. Ты себя слышишь? - всплеснул руками Лука. - Так тебе здесь плохо, значит, что согласен застрять тут ради какой-то...
- Ты не можешь просто заявиться сюда после всего, что мне пришлось вынести - чему ты сам в свое время способствовал, напомню, - Бениамин угрожающе навис над дядюшкой, запоздало отметив, насколько теперь превосходит его ростом. Какой же маленькой теперь покажется ему матушка?... - Заявиться - и говорить, что та, ради кого только и оставалось до сих пор жить - «какая-то».
Лука надолго умолк, виновато глядя на племянника своими проницательными глазами. Цикады стрекотали в ночи, где-то вдалеке звенел арык. Наконец он заговорил, и голос его смягчился:
- Нельзя ведь просто украсть девицу - едва покинешь с ней женскую половину, придется иметь дело со стражей со всего дворца.
- Если бы было можно, ты не застал бы меня здесь.
- Ну, что же... Значит, придется потянуть время, покуда не станет ясно, как поступить. Коль скоро все так серьезно.
Печать раздумий отметила глубокими морщинами чело Луки, а Бениамин спросил:
- Отчего султану потребовался лекарь? Ему нездоровится в последнее время, но...
- Это волнует его в меньшей степени, чем старческая немочь, не дающая более входить к девицам, - Лука скривил рот в отвращении. - Всему время приходит и всему проходит, и нечего с природой спорить.
- К девицам, - горько усмехнулся Бениамин. - К девицам. Да знаешь ли ты, что...
Он не договорил, но недосказанное, должно быть, отразилось на его лице, ибо гнев и горькое сожаление исказили черты Луки. Справившись же с чувствами, он глубоко вдохнул душный ночной воздух и сказал:
- Я подвел тебя, Бен. Мы все. Заглажу ли я свою вину, если дозволю помочь мне в деле исцеления султана? Какие лекарства или притирки ты бы ему порекомендовал?
Бениамин долго пытался разгадать тайный смысл слов родственника, ибо на первый взгляд они были столь же бредовы, сколь и возмутительны. Но когда наконец сообразил, злость на дядю испарилась, уступив место предвкушению пусть пока что мелкой, но уже сладкой мести.
***
Султан раздумывал, не обратиться ли к наложницам с одним из самых деликатных предписаний врачевателя Люция, но от одной мысли, что его пусть нерабочего, но все еще царственного жезла будет касаться женщина, ему стало дурно. А потому с превеликим трудом он самостоятельно втирал в пах вязкую, зловонную и достаточно жгучую смесь из дегтя, куриных перьев и один шайтан знает, чего еще - вроде бы, ишачьей... Нет, он не все разобрал в предписаниях, составить лекарство было делом специально предназначенных для этого людей. Великое множество лекарств должен он был теперь поглощать и наносить на тело, но, вообразив, что совсем уже скоро он сможет применить распутный рот валашского щенка... Да, султан посмотрит, как станет он ухмыляться и извергать дерзости, которые почитает за остроумные, и сколько наглости останется в этих бесстыдных глазах, когда, сидя в его, султана, ногах... Султану показалось, что уже начало действовать премерзкое лекарство, но нет - то просто жгло от перца, который, вроде как, тоже входил в целительный состав.
***
- Представь себе, о несравненная моя, он все же смыслит что-то в медицине, раз смог поставить на ноги рыжего шакала шехзаде.
- Так и не выяснили, как он получил ту рану?
- Упал с коня на свой же ятаган, - Бениамин сдавленно расхохотался, и Рейджан вторила ему, немедленно же посрамив журчание арыка очарованием и чистотой своего смеха.
- Что ни говори, а умеет старый проходимец расположить к себе людей. Даже шакал шехзаде уже его слушает, разинув рот, - Бениамин старался говорить сварливо и пренебрежительно, но Рейджан видела, что появление родни идет ему на пользу. Она гадала - как все обернулось бы, если бы и за ней было, кому прийти?
- Что такое, свет моей души? - валашец без всякого труда уловил перемену в ее настроении, а услышав о том, что беспокоило ее, в своей ворчливой манере попытался ее приободрить.
- Если так надобна тебе родня, забирай моего дядю себе, мне вовсе не жаль.
Пока она морщила нос, стараясь сдержать улыбку, Бениамин вытянулся во весь рост, опершись на стену, как когда-то давно, и подал ей руку.
- Ты больше не одинока, Рейджан. И никогда уже не будешь, если только не передумаешь.
- Ни за что, - отозвалась она, протягивая свою руку сквозь решетку.
***
В один из дней Рейджан не спалось - уже окончилось свидание у окна, луна клонилась к горизонту, и посветлевшее небо обещало восход, а она ходила меж фруктовых деревьев без всякой нужды и цели, пока ноги наконец не принесли ее к покоям Фазмы-хатун. Окно ее спальни мягко светилось, и Рей, решив, что хатун тоже не спится, и обе они смогут скоротать время за беседой, направилась к ней. У самых дверей до нее донеслись мужские голоса:
- О, когда же паралич разберет наконец иметое шайтаном и сорока пятью джиннами отродье паука! Пока он пытается показывать соседям, сколь велики его чресла, наука позаброшена, медресе не получают поддержки из казны...
- Нашел время для причитаний! Ты сладок, как пахлава, и подобен ласковому солнцу, когда молчишь.
Рейджан застыла в нерешительности, но что-то все же побудило ее войти - не иначе, удивление и любопытство, а войдя, она вся обмерла; кровь ее то приливала к лицу, то будто застывала в жилах неподвижно.
Совершенно нагая Фазма-хатун нежилась на своем ложе, раскинувшись, подобно львице, но не была она одна - прильнув к ее ногам, лежал столь же нагой страж По-Али. И в этом не было ничего нового, но так же с ними возлежал и рыжий шехзаде, положив руку на грудь хатун и обратив к потолку свой бледный зад. Рейджан совсем позабыла стыдливо зажмуриться.
- Прекратите же смущать птичку видом своих телес, ленивые бездельники, и оденьтесь - скоро утро, и вам пора поторопиться в самом деле. - говорила Фазма, спихивая обоих с себя.
- Ты несправедлива! - возмутился По-Али, натягивая шаровары. - Разве недостаточно трудились мы, ублажая тебя?
Хатун шлепнула его по заду, поторапливая, и сама набросила халат. Шехзаде Армитах одевался дольше всех, все время что-то поправлял, но первым покинул спальню, а проходя мимо опешившей Рейджан, зачем-то вежливо наклонил голову, приложив ладонь к груди. Фазма-хатун, прежде чем проводить их прочь, приобняла Рейджан за плечи и сказала:
- Что поделать, птичка. Мне столько говорили, что женщины похотливы и ненасытны, что я поверила. А иногда можно просто глядеть, как эти двое занимаются друг другом, и вкушать виноград...
Рей прикрыла рот ладошкой, пряча смешок, и проводила троицу взглядом. В самом деле, дела хатун были делами хатун. Они не были делами, например, евнуха Финхата, так что заприметив, как он шагает в ту сторону, где скрылись Фазма и ее любовники, Рей поспешила ему наперерез, проклиная всех возможных джиннов, которые подняли его с постели.
- Куда собрался ты? - выпалила она, переводя дыхание и крепко вцепившись в рукав его халата.
- Мне показалось, там хатун... Ей не положено выходить наружу, я должен выяснить, куда это она.
- Не должен. Она и сама прекрасно знает, что ей можно, а что нельзя.
Рейджан упорно не выпускала рукав евнуха, а он задумчиво вглядывался в ее лицо.
- Положим, так. И все же ты могла бы ласковее уговорить меня не проверять...
Свободную свою руку он положил на талию Рейджан, и наклонился к ней. В предутренней тишине пощечина вышла оглушительной. Ночные гости хатун уже наверняка покинули женскую половину, так что задерживать евнуха пропала нужда. Евнуха, подумать только! По пути к своей комнате Рейджан думала о том, что обязательно спросит у мудрой хатун, чего вообще мог бы хотеть от нее евнух. Она ведь многое знает, быть может, разрешила бы и эту загадку природы.