Допустим, Луиза - старшая сестра, на год-два старше Мари; сама Мари - средняя; ну и Фриц - младший брат. А Дроссельмейер - младший кузен госпожи Штальбаум и, опционально, крёстный Фрица. Время действия - са-а-амый конец XVIII века или, что вероятнее, начало XIX - ампирные платья молодых дам какбэ намекают, но и парики у господ ещё в ходу. Книжные факты: в доме Штальбаумов периодически ломаются напольные часы - те самые, с совой, и чинит их Дроссельмейер; после волшебных приключений и до приезда племянника Дроссельмейера был таймскип, зато племянник как приехал, так тут же посватался; после тех же приключений Мари переменилась, стала тихой, погружённой в мысли и фантазии, так что домашние прозвали её "маленькой мечтательницей".
Штош. Погнали!
Из-за переизбытка волшебства, или из-за повреждения кем-то из гостей/слуг, или по совпадению - так или иначе, на следующее утро после Рождества выясняется, что старинные часы сломались. Опять.
Но поскольку отправлять Дроссельмейеру записку с призывом о помощи сразу после праздника как-то не комильфо (вчера он - гость и даритель подарков, а сегодня - ремонтник? Ну, э. Да и рождественские каникулы, в конце концов), с этим решают чуть повременить. Достаточно, чтобы Мари, с детства любившая книжки с картинками и обладавшая богатой фантазией (см. её сон), успела написать несколько маленьких акварелей под впечатлением от привидевшегося ей Конфетенбурга - желая запечатлеть, не забыть. Раз они с Дроссельмейером так хорошо резонируют, а он явно творческая натура (см. его чудесных кукол, фокусы-представления и прочие перфомансы), то отчего бы и Мари не быть таковой?
Итак, день-другой спустя Дроссельмейер приходит чинить часы. В процессе у него с Мари завязывается беседа о прошедшем празднике, о Щелкунчике и - поскольку Дроссельмейеру Мари вполне доверяет - об удивительном сне. Сначала она расписывает на словах, но слов не хватает, она решает сбегать за акварелями. Дроссельмейер впечатлён - кто лучше поймёт творческую натуру, чем другая творческая натура?)) Заодно спрашивает, мол, а что насчёт портрета прекрасного принца? Но его Мари не нарисовала: сначала он был похож на Щелкунчика-игрушку, потом - на дженерик-принца из книжек... Смущаясь и переводя тему, она говорит, что такой сон - заслуга Щелкунчика, он его навеял, недаром же она уложила его рядом на подушку. "Бдзынь", - комментирует это одна из часовых пружин, сорвавшаяся в руках Дроссельмейера. Сам он качает головой, мол, разве хорошая идея - Щелкунчика с собой в постель брать? Он ведь жёсткий-деревянный, как бы Мари не поранилась об него во сне... Мари удивлённо откликается, что это никак не возможно: Щелкунчика ведь смастерил Дроссельмейер, а значит, он точно не причинит ей вреда.
Ремонт часов в этот раз длится чуть дольше обычного - однако успешно завершается. И ведёт за собой таймскип. Так эдак на полгода. До какого-нибудь праздника в доме Штальбаумов, куда Дроссельмейер приглашён. Допустим, это ДР Луизы, ей исполняется 16 лет - в грядущем зимнем сезоне она будет дебютанткой! Как быстро растут чужие дети... Дроссельмейер отвешивает господе Штальбаум комплимент о том, что её дочери выросли такими же очаровательными, как их мать (и попутно у него в голове, возможно, чё-то щёлкает: раз Луиза выросла, то и Мари уже не та маленькая девочка, какой он привык её воспринимать).
И ещё таймскип. Снова Рождество в доме Штальбаумов - но Луиза уже не с детьми, а со взрослыми. Дроссельмейер приглашает её на танец - как приглашал Мари когда-то, чтобы сделать приятное (а то он что-то как-то обделял Луизу вниманием на фоне своей любимицы Мари, да и повод какой - Луиза дебютировала на балу, Луиза звезда! ...и, возможно, скоро выйдет замуж и уедет - когда ещё доведётся с ней пообщаться?) и поудивляться самому: надо же, как двоюродная племянница повзрослела, как научилась танцевать! Сама Мари, которая всё ещё с детьми и которую Дроссельмейер не пригласил, смотрит на это с весьма задумчивым выражением лица. Позже Дроссельмейер обращается и к Мари, но этим вечером разница между двумя сёстрами, и прежде заметная, подсвечивается особенно: Луиза расцветшая и крепко вставшая на ноги, блистающая, учащаяся вращаться в свете и кокетничать, смотрящая на мужчин по-новому, прагматично подумывающая: "А вон тот пригожий поручик - не мой ли будущий муж?", в то время как Мари ещё "на пороге", она с детьми, она отстаёт от начавшей выезжать сестры, и мысли о потенциальных женихах ей чё-то не нравятся - равно как и ни один из приглашённых на праздник молодых кавалеров. Зато нравится размышлять - и вот как раз по случаю вспомнился чудесный прошлогодний сон...
Снова таймскип, на тёплое время года, праздник, или уезд в загородный дом, или просто пикник. Госпожа Штальбаум беседует с кузеном обо всяком - в том числе о том, что больше всего тревожит материнское сердце: Луиза за первый сезон так ни с кем и не обручилась - надо лучше подготовиться к новому сезону и подробнее узнавать про женихов, ведь от этого столько зависит! К тому же в ближайшем сезоне начнёт выезжать и Мари - сёстрам лучше держаться вместе. Но ах, если Луиза переборчива, то Мари вообще витает в облаках! Что если ей, наивной мечтательнице, вскружит голову какой-нибудь прохиндей? Или попадётся чёрствый супруг, который задавит её нежность, сломит её хрупкость? Сколько слухов ходит в свете: одной женщине муж открыто изменяет, причём не с одной актрисой, а сразу с тремя; другая после многих лет муторности разъехалась с супругом и видеть его не желает, но это плохо сказалось на её положении, и её салон перестали посещать многие из прежних знакомых; третья ходит как тень и вот-вот зачахнет от тоски... Дроссельмейер подбадривает кузину, мол, она отличная мать, всегда поможет дочерям мудрым советом, а сами дочери - чудесные и разумные юные девицы, наверняка их судьбы сложатся наилучшим образом! И их отец, и вся родня всегда им помогут. Госпожа Штальбаум приободряется. А сам Дроссельмейер - наоборот, наслушавшись от неё мрачняка, впадает в задумчивость, хоть и не подаёт виду. Что если Мари попадётся дурной муж? Как ловко пороки умеют скрываться под маской благообразия! А если гипотетический муж вдобавок окажется, скажем, дипломатом, увезёт её в другую страну, то родня даже не узнает ничего. А сам Дроссельмейер может никогда больше - или как минимум несколько лет - не увидеть Мари.
И ещё раз таймскип, осень, приготовления к сезону в разгаре. Луиза взволнована, хоть старается это скрывать. Мари не испытывает по поводу близящегося бала - первого для неё! - и десятой доли тех чувств, которые обуревают Луизу, но тоже старается этого не показывать. Однако госпожа Штальбаум таки замечает, что младшая дочь приуныла. И в очередном разговоре с Дроссельмейером ненавязчиво упоминает, мол, Мари так волнуется перед дебютом - может, подбодришь её, дорогой кузен, и положишь начало записям в её бальной книжечке?
Дроссельмейер улавливает тонкий намёк - к тому же и сам хотел бы станцевать с Мари на балу, если бы не думал, что на фиг он ей там нужен, пусть лучше она танцует с молодыми пригожими кавалерами, одному из которых, возможно, посчастливится снискать её сердечную симпатию.
Мари удивляется, а затем радуется его приглашению больше, чем он ожидал. Надо же, как этот бал важен для неё! (Как этот Дроссельмейер важен для неё, поправит анон из-за кулис) Итак, они уславливаются о польке (кажется, именно этот бальный танец исполняется в балете, когда взрослые "водят хоровод").
Вот теперь Мари реально взволнована и реально ждёт свой дебют! И знать не знает о том, что накануне Дроссельмейер, который тоже отчего-то взбудоражен сильнее обычного и предвкушает бал сильнее, чем многие прочие до него, ради релакса и пользы дела (до Рождества остаётся на так уж много времени!) забуряется в свою мастерскую... и случайно распарывает себе руку сорвавшимся инструментом.
То есть ни на какой бал Дроссельмейер уже не едет? А вот и нет. И едет, и ведёт себя как безупречный кавалер с другими дамами, и замирает при виде Мари, и танцует с ней - так же легко и вдохновенно, как обычно. Или даже более вдохновенно, чем обычно. И лишь когда он подаёт ей руку, чтобы после окончания музыки проводить обратно, Мари замечает на его белоснежной перчатке расползающееся красное пятно. "Ах, не обращай внимания, просто сбилась перевязка, - легкомысленно отмахивается Дроссельмейер, проворно сжимая ладонь и пряча за спину. - Прости за этот глупый казус. Как твои перчатки, не испортил ли я их?" Нет, кровь просочилась вот буквально секунды назад, и на перчатках Мари нет ни следа. Но волнует её вовсе не это, а рука и самочувствие Дроссельмейера. Тот заверяет, что сущий пустяк, по собственной рассеянности оцарапался инструментом, мелочи жизни. Не мог же он пропустить танец с Мари из-за этого. Вот сейчас сбегает сменить перевязку - и будет вообще зашибись.
Однако лакею не удаётся помочь ему очистить окровавленную перчатку, да и самочувствие чё-т хужеет, так что в к танцам Дроссельмейер уже не возвращается - и, надеясь, что Мари отлично проведёт оставшийся вечер, по-быстрому прощается с хозяевами и сваливает домой.
Оставшийся вечер для Мари проходит ХЗ как - она мало на что обращает внимание, не поддерживает заигрывания какого-то офицера, почти не чувствует вкуса напитков и десертов. Потому что все её мысли не о бале, а о Дроссельмейере. Смесь будоражащего торжества - они танцевали, он и она, впервые на балу, "по-взрослому", взаправду! - и вины с опасениями: что если его травма серьёзнее, чем он говорил? Уехал же он... Как следствие, у Мари случается бессонница. А когда Мари всё же засыпает, ей видится вариация давнего сна, с па-де-де танцем принца и принцессы, но на сей раз принц - Дроссельмейер. Снова это ощущение счастья, нежности, унисона. Нигде Мари не чувствовала себя так хорошо, как в его руках.
Наутро Мари колбасит отходняком от бала и широким спектром эмоций. Госпожа Штальбаум, заметив её состояние, расспрашивает, чё-как (вдруг кто обидел? Или наоборот, кто приглянулся?). У Мари не особо получается темнить; к тому же она, незамужняя девушка, слать письма мужчинам не может, некомильфо-с, зато её мать - может. Мари просит госпожу Штальбаум справиться о самочувствии Дроссельмейера. Видя волнение дочери, госпожа Штальбаум начинает/продолжает о чём-то догадываться... Плюс, вероятно, подключаются родственное участие и некий азарт: неужели наконец удастся женить закоренелого холостяка кузена, который всю жизнь бегал от респектабельности-остепенелости, предпочитая изготавливать кукол и возиться с механизмами, необременительно флиртовать с партнёршами по танцам, играть с чужими детьми, но ни в коем случае не становиться серьёзным отцом семейства? Кто подойдёт ему лучше, чем её милая младшая дочь? Да никто! Да и сердце самой Мари, кажется, затронуто серьёзно... Недаром они всегда так хорошо ладили.
Короче, госпожа Штальбаум пишет Дроссельмейеру или посылает за ним. И тот, узнав о беспокойстве Мари (и соскучившись по ней всего-то за ночь - но это он пока не вполне осознаёт), нарисовывается в доме Штальбаумов сей же час.
Ну, да, у него повязка на руке. Но и впрямь ничего страшного. Мари испытывает огромное облегчение от этого - и ещё бОльшую радость от того, что снова видит Дроссельмейера. Тот рад ей ничуть не меньше - и обнял бы, как не раз делал прежде, если бы она всё ещё была ребёнком. Но она уже не. Следует постепенное разглядывание друг друга в новом свете и думанье не приходивших ранее в голову мыслей. Дело это небыстрое, в один день не укладывающееся, так что - очередной таймскип))
Опять Рождество. Почти все дети Штальбаумов выросли, да и Фриц уже не хочет играть в солдатиков и лошадок, так что на сей раз семейство не устраивает праздник у себя, а либо собирается тихо по-домашнему, либо само едет в гости к родственникам с маленькими детьми. В любом случае традиционного присутствия Дроссельмейера нет (возможно, он забежал днём, чтобы передать подарки Фрицу, и умчался устраивать волшебство для других детей), и это очень непривычно. Неправильно. Сердце Мари колет осознанием того, как же она скучает по Дроссельмейеру. И что таких праздников, как раньше, уже не будет. Всё течёт, всё меняется... Что если течение жизни разнесёт Дроссельмейра и Мари в разные стороны? Не добавляет оптимизма и незримое давление со стороны родни и общества: от девушек ожидается, что они найдут себе мужей, тут какбэ не то чтобы есть альтернативы (ни высшего образования, ни карьеры в те времена не полагалось. Ну, в старые девы или в монашки разве что). А за минувшее время ни один кавалер не затронул её сердца. Ярчайшим из танцев на балах был танец с Дроссельмейером. ...погодите-ка. А что если?.. Да нет, импоссибл. Или?.. Ой. (Где-то примерно тут до Мари наконец доходит, что она влюблена в Дроссельмейера)
Тем временем Дроссельмейер глубоко в отрицании: это ж дочка кузины, его маленькая (уже нет) племянница (двоюродная)! И наверняка ей уже приглянулся какой-нибудь славный юноша. А если пока нет - то вот-вот. И она будет с ним - юношей - очень-очень счастлива. Если только тот не окажется мудилой под прикрытием (в памяти всплывают беспокойства госпожи Штальбаум о хороших мужьях для дочерей). А вдруг окажется?! Да лучше он - Дроссельмейер - сам на ней женится! ...погодите-ка.
Словом, тонна полубессознательных метаний, внезапных проблесков осознания и смятения из-за этих проблесков. С подливанием масла в огонь со стороны госпожи Штальбаум (намеренно) и Луизы (ненамеренно, в рамках разговоров о насущном для обеих сестёр).
Но однажды полуслучайно Мари с Дроссельмейером объясняются. Изумление - обоюдное, но радостное. Некоторый вотзефак со стороны господина Штальбаума, который не ожидал такой подставы пребывал в полном неведении. Возможно, откладывание объявления о помолвке - мол, если до конца зимы (и пика бального сезона) Мари не образумится передумает, тогда ладно, что ж с вами делать. Спойлер: она не передумывает.
От таких офигительных известий Луиза вслед за отцом делает "О__О" - и перестаёт держать в подвешенном состоянии хорошего, но "без перчинки" ухажёра, тоже обручается. Две невесты в одной семье, двойная свадьба в перспективе - так эдак через полгода, а пока двойные свидания, с походами на пасхальную ярмарку, катанием на коньках на реке или сенной площади - причём раз Дроссельмейер танцор отличный, то и фигурнокатательный класс показать, небось, может. Солнечно-морозные дни, тёплые капоры и пушистые муфты, разрумянившиеся от холода и радости щёки, звуки разрезаемого коньками льда и звонкий смех, кружения и пируэты, угодивший в спину снежок от поганца Фрица, вместе с приятелями тоже пришедшего покататься, тёплые объятия и быстрые поцелуи.
Ну а затем они поженились, да)) И никаких "киндер, кирхе, кюхе": Мари стала бы ещё больше рисовать, а также увлеклась чудесами мастерской Дроссельмейера; сам Дроссельмейер тоже не бросил бы свои увлечения и не переменился бы в сторону серьёзности-обрюзглости. Слегка эксцентричный, зато полный творчества, взаимоуважения, поддержки, нежности и любви союз.