Холиварофорум

Анон

Князь Владимир, книга 2, главы 30-47 (заключительные)

Поздорову вам, добрые аноны. Надеюсь, трансляция с Плутона, куда чтец стартанул с первой же главы своего отрывка, пройдет в штатном режиме и нам ничто не помешает. Хотя лучше бы помешало.

Итак, сегодня у нас заключительная часть псевдоисторического эпика "Князь Владимир". Чтобы не ставить предупреждений к каждой главе, чтец сразу проговаривает, что:
- заглавный князь-хуемразь очень любит кого-нибудь нонконить/дабконить;
- автор очень любит альтернативные исторические теории (всех богов придумали русские! и всем народам начало положили русские! и этруски - это рус... а, стоп, это не отсюда. Но могло бы быть, вполне могло бы). Даже чтец, ни разу не специалист по Древней Руси, иногда озадачивался. (Впрочем, если среди анонов есть знающие, чтец будет рад услышать их мнение.)

Главки маленькие. Яду много. Хотя иногда в тексте такое прекрасие, что его комментировать - только портить.

Начнем благословясь.

Часть третья.

▼Глава 30. TW: групповой износ, рскмндзр⬍

И сразу же с порога нас оглушают псевдоисторической лекцией.

Несс вещал громко и размеренно:
– Были страны, с которыми наши предки спорили за первородство… Возросла и рассыпалась Ассирия, Вавилония, пал Египет, а от самих египтян, многочисленных, как песок на берегу моря, не осталось следа… Они теперь арабы, али финикийцы и хетты…

Славяне, залупающиеся с Ассирией - это сильно. Как и египтяне, мутирующие в хеттов.
Владимир возражает почтенному волхву:

Верховный отец, ты убеждаешь меня в том, что мы, славяне, древнейший народ? И потому лучше других, благороднее?

И чтец бы ничего не сказал на эти возражения... если бы на протяжении всей книги нас именно в этом и не пытались убедить.

– Без знания истории не может быть и знания грядущего, – возразил Несс негодующе, явно чувствуя, что сморозил что-то не то, ибо заухмылялись даже сидевшие вокруг бояре и воеводы.

А чего не то? Все правильно сказал.

– Красиво сказано, – усмехнулся Владимир, – но верно ли? История не повторяется, опыт наших предков неприменим. Были мы кочевники – стали землепашцами, на кой ляд нам богатый опыт кочевья? Соседи были в своей вере, теперь они приняли кто Христа, кто Мухаммада, кто бога иудеев. Эти народы слиты одной идеей, с ними общаться приходится иначе, тут история не поможет, только навредит! А внуки столкнутся с вовсе диковинными уроками, и что тогда весь наш опыт?

Понятное дело, и мы сейчас уже не делаем орудий труда из камня и дерева и не лечимся жабьими глазами и толченой змеиной чешуей. Но люди-то по большей части те же. И основные потребности не так чтоб изменились. И тебе, князь-хуенязь, недурно бы это знать, чтобы управляться с людьми.

Что мне жизнь отцов-прадедов, мне до зарезу нужно знать, как будут жить мои внуки! Как будут жить внуки моих внуков. За деяния отцов я не отвечаю, а вот мои шаги меня же и страшат: как отзовутся в будущем? Не будут ли гибельны для моих детей?..

Ну вот и можешь, к примеру, посмотреть, что делали твои отцы-прадеды и как это повлияло на то, что вы имеете сейчас.
Но философская пятиминутка закончена, и вот уже князь с верной дружиной несется по полю. Впереди показалась одинокая девушка. Угадайте, что сейчас будет?

– Чего ревешь, дура! – крикнул Владимир раздраженно.
– Отпусти, – услышал он сквозь рыдания, – всеми богами молю, отпусти…
– Еще чего!
– Отпусти…
– Когда потешусь.
– У меня… жених…
– Не издохнете… Я – князь, а он – холоп!

Владимир взял что хотел и на радостях предложил сделать девушку своей наложницей, а та, дура, не оценила такой чести и отказалась.

Он вдруг заметил на шее тонкую веревочку с крохотным медным крестиком. Христианка! Последовательница этого чужого Христа, что и в его земле тайком отыскивает себе сторонников!
– Эй, – крикнул он дружинникам, – отдаю ее вам. Перепелочка сочная, клянусь Ярилой!

Кто-то крикнул:
– Гордей, а ты чего отказываешься?
И рассудительный голос:
– Так она ж не нашей веры…
– Дурень, у баб не бывает ни веры, ни нации. Они все одной веры! Той самой, что должна вовремя раздвигать ноги.

Повеселились, нажрались от пуза.

Когда выехали на дорогу, Кремень вспомнил:
– А девка-то не выдержала… В речку бросилась. Филин хотел было вытащить, но уже портки надел, мечом опоясался. А Сила пока штаны сымал да воду ногой щупал – не похолодела ли, – ее унесло по течению. Там и сгинула…
Владимир смотрел на расстилающуюся перед ним дорогу. Он ответил так отстраненно, что даже привыкший к нему Кремень удивился холодному равнодушию великого князя:
– Ничего, у меня народу много.

▼Глава 31⬍

Владимиру не спится. Что делать? Конечно, разбудить Тавра!

В горницу ввалился сонный Тавр. Он был босой, в исподней рубахе, волосы на голове торчали в разные стороны. Недобро зыркнул на князя, спросил сипло:
– Какая муха укусила?
– Опять спишь? – обвинил Владимир. – Куда в тебя столько влазит? Князь твой не спит, а ты дрыхнешь?

Нет, щас будет не то, о чем вы подумали. Если Владимир и будет Тавра ебать, то исключительно в мозг:

Пока карабкался к вершине, все было понятно. А теперь стою на вершине, холодный ветер пробирает до костей, и страшно мне! Что делать великому князю?
– Еще сотню жен заведи, – посоветовал Тавр.
Владимир не заметил иронии, возразил:
– Это радости раба.
– Почему? Где у раба столько жен и наложниц?
– Зато он ни о чем другом не мечтает. Да еще чтобы поиметь жену хозяина! Еще лучше, жен и дочек родни хозяина.
– Гм, – сказал Тавр с удовольствием. – Знавал я одного такого… Даже жен братьев под себя загреб… Как еще их собак не поимел, удивительно.
Владимир скривился, стыд горячей волной ударил в лицо. Хотя чего стыдиться, если тогда было в новинку? Он тогда был тем, кто еще карабкался к вершине.

Да он и с тех пор не сильно изменился, как мы видели в предыдущей главе. Но удивительнее другое - что ГГ это реально ставят на вид, и он не находит что ответить. Осознает ли, изменится? Увидим.
Владимир требует от Тавра, чтобы тот придумал, как ему быть дальше. Ответа Тавра мы не слышим.
Отбивка, следующая часть - Владимир встает из-за заваленного книгами стола и топает в темницу, где в антисанитарных условиях сидит измученная Прайдана, бывшая ключница, от которой Владимиру доставалось в детстве. С ней же в темнице сидит еще какой-то окровавленный человек, старый враг Владимира, чье имя не называется.
А теперь внимание:

Прайдана, еще молодая женщина, едва за тридцать, выглядела древней старухой.

Она же в начале книги:

На перила навалилась заспанная и помятая Прайдана. Ее лягушачьи глаза навыкате, закисшие как у дворовой собаки, смотрели зло и подозрительно. Смятое, как сырое тесто, лицо, где отпечатались рубцы подушки, кривилось в брезгливой гримасе.

Она сладко, с завыванием зевнула, потянулась. Пышные телеса заколыхались.

Владимир в то время еще пацан. Сейчас ему... по оценке чтеца, лет двадцать семь-тридцать - получается, как и Прайдане? Это во сколько же она стала ключницей?
Быстрой смерти Владимир ей, разумеется, не дает - втыкает в зад раскаленный железный прут и велит кормить получше. После чего возвращается наверх.

В горнице сенная девка стелила ему постель. Как и велел он: полногрудая, со вздернутым задом, распущенными волосами. Они сменялись каждую ночь. Золотоволоски, рыжие, темно-русые, чернявки, но все лишь для плоти, что властно требует свое.
– Стели-стели, – велел он и пошел к скромной дверке потайной комнатки. – Потом ложись, жди.

Странно, как это Владимир Ебливый еще Прайдану не трахнул.
В потайной комнатке у него лежат книжки про великих людей. Он садится за стол и начинает думать над недавно прочитанной книжкой про Суллу. (Стесняюсь спросить - а где он про него книжку достал и на каком языке читал?) Но долго думать не получается - начинает зудеть в штанах.

Мысли начали путаться, в них вторгались образы голых баб, молодых и роскошных, а он их всех хватает, гребет под себя, топчет аки петух… Надо сказать Сувору, чтобы жареное мясо заменил рыбой. Скажем, карасями в сметане. Да чтоб не посыпал арабским перцем! А то в крови начинается жжение, а в чреслах постоянный зуд, плоть свое требует так властно, будто и князем стал лишь для того, чтобы ее ублажать…
Он приоткрыл дверь, крикнул свирепо:
– Эй, девка! Быстро сюда!
Она прибежала, сонная и разогретая, глаза спросонья не разлипались, терла кулачками. Он нетерпеливо заголил подол, развернул к себе белым задом, нагнул, с наслаждением вошел в горячую женскую плоть, застонал от звериного ликования, и девка, жалобно вскрикнув от грубого вторжения, только-только успела проснуться, как он уже шлепнул по голой заднице:
– Беги досыпай! Вряд ли потревожу до утра.
Он отряхнул капли крови, девственница, затянул пояс потуже и снова сел за стол. Теперь, когда удовлетворенная плоть затихла, мысли снова пошли ясные и четкие.

А если он вовремя не поебется - думать не сможет? И править не сможет? Ах, как неудобно...
Удовлетворенный Владимир Нимфоман начинает философствовать:

Любая война – слабость. К ней стоит прибегать лишь в том случае, когда все другие пути исчерпаны. Мы должны побеждать без войны. Понял? Побеждать без войны. Это и есть путь Руси.

Опять-таки, чтец бы ничего не сказал, если бы он блядь всем дальнейшим своим поведением не опровергал свои же слова.
Владимир вызывает Бориса, чтобы попиздеть с ним в том числе за свою родословную:

Все, кто знал мою мать, говорят, что я в нее. А кто она?
Борис сел за стол, пожал плечами:
– Говорят, дочь древлянского князя Мала. Когда Ольга разорила Искоростень, то убила Мала, а дочь взяла в рабыни!
Владимир кивнул, но голос был безжалостным:
– Но говорят также, что Малка – жидовка, которую отец привез из разгромленной Хазарии. Как он же привез затем из похода пленную монашку и отдал ее в жены Ярополку! А привел мою мать потому, что она – дочь богатого раввина, тот мог дать большой выкуп… но в разграбленной Хазарии уже некому было выкупать своих пленников, вот и осталась Малка на Руси…

Владимиру нужны новые боги:

– Я не знаю, чего жду. Но мне мало, что боги всего лишь сильнее меня, быстрее или даже умнее! Мне надо, чтобы они были выше.

Девиз Олимпиады так чудесно вписывается в околославянскую атмосферу...
Герои рассуждают о богах:

Рим пал под натиском варваров, у которых бог был строг и нещаден.
– Один?
– Нет, уже Христос. Те германцы уже приняли веру Христа.

Строгий и нещадный Христос? Он у вас там из книг Яцека Пекары сбежал, что ли?
(Кстати, запомните этот твит - мы вернемся к нему в 35-й главе, когда базилевс Василий будет обосновывать свое желание сделать Русь христианской.)
Борис пытается растолковать Владимиру концепт триединого бога, попутно традиционно обосрав олимпийских богов:

Аполлон имел сыновей за шестьдесят душ, Марс – двадцать пять, Меркурий – осьмнадцать, Нептун – тридцать, а другие олимпийские боги от них не отставали.

А как он это посчитал? Куна прочитал? (Если что - в древности не было сборников мифов и легенд, как сейчас. Все это либо передавалось устно, либо было рассеяно по 100500 трагедиям, поэмам, диалогам, трактатам в 100400 вариациях. И волхв Борис читал презренную мирскую литературу и подсчитывал, кто из олимпийцев кому сколько раз присунул? Ему там вообще нечем было заняться?)
Немного альтернативной мифологии:

«Тримурти» – бог индусов, куда его занесли наши предки во время великого похода в Индию

Бог един в трех лицах! Бог-отец, бог-сын и бог-душа. Зовут их: Правь, Явь и Навь.

Владимир нихуя не понял, но обещает подумоть.

▼Глава 32⬍

Под утро на невыспавшегося Владимира снисходит ОЗАРЕНИЕ.

Человек триедин, только не подозревает о своем триединстве. Живет одной сущностью, самой простой. А те две тоже есть, недаром же он сейчас их начинает чувствовать! Недаром мучается, желает перейти на другую сущность, желает жить достойнее, по-другому…

Если вы думаете, что он разовьет свою мысль, расскажет подробнее про две другие сущности - это вы зря. Он лучше с Войданом пиздеть пойдет. Причем даже не о своем нежданном открытии и не о триедином боге, а, внезапно, о своем прокрастинаторстве:

– Каждый день, – сказал Владимир тоскливо, – клянусь себе… Клянусь, что начну жизнь по-другому! Сам знаю, что по-скотски живу, но превозмочь себя не могу. Все откладываю. Надеюсь, что-то повернет меня, заставит жить по-человечески…

Войдан дает Владимиру Прокрастинатору охуительный совет:

– Княже… это попросту союз с новым богом.
Брови Владимира поднялись.
– Новым?
– Обязательно новым, – подтвердил Войдан.
– Но почему?
– Старые тебя держат таким, каков ты есть. Они хороши, ибо не дают сползать еще ниже. Но чтобы карабкаться выше, нужен новый… Ты только взгляни, что есть учение Христа или Мухаммада! Человек, который вроде тебя решился карабкаться вверх, начисто отрекается от своего прошлого.
Владимир ощетинился:
– Это недостойно…
Войдан пожал плечами:
– Тогда живи, как жил. А кто хочет взлезть на гору выше, тот в знак отречения даже берет себе другое имя! И клянется страшной клятвой жить лучше, достойнее. Да не себе клянется, он с собой всегда договорится, что какой-то день можно пожить по-старому, а то и не только день, а богу! Который все зрит и ничто не прощает! И который если влупит, то влупит так, что…

М-м-м, приятно видеть такую веру в человека и его силу воли. Да таким макаром никаких новых богов не напасешься.
Но Войдана несет дальше:

Может быть, я зря? Ты мог бы и новую веру с новым богом придумать! В тебе столько небесного огня… что город можно спалить со всем пригородом, ближними селами и курятниками.
Владимир смотрел исподлобья. Воевода всегда был груб, но говорил зато ясно.
– Ты хочешь сказать, что другие пророки всего лишь меня опередили?
– В точку, – согласился Войдан. Он отпил почти треть кубка, заулыбался довольный, распустил пряжку на поясе. – Ты сам мог бы стать пророком! Но раз те ребята уже сделали свою работу, то почему бы не взять ее готовой?

Если кому интересно, он пьет охлажденный мед с квасом. Нихуя себе у них там медок, вштыривает на отличненько.

Но теперь ты могуч и умел в бою, теперь ты – князь. Да не просто князь, а князь над князьями. Ты можешь все, никто не пикнет против. Ты возымел все, что могут дать старые боги: власть, богатства, земли, а главное, все девки и бабы земли Русской – твои.

Главное - правильно расставить приоритеты.

Но когда душа твоя выросла и взматерела, то тебе становится мало даже всех женщин мира…

А что, в жизни есть еще что-то кроме ебли?!

Мало, подумал Владимир. Сердце кольнуло, ощутил сладкую боль. Войдан прав, ему нужно больше, чем все женщины мира! Ему нужно ту, Единственную.

Конечно нет. Это просто женщины Владимиру неправильные попадались.

– А кто не пошел (за новым пророком. - Прим. чтеца.) – все дураки?
– Нет, просто сидни. Таких на свете как травы. Чужую веру отвергают не потому, что своя лучше, а потому, что даже не хотят подумать, сравнить… У них один довод: наши отцы-деды жили по энтой вере, так и мы жить будем! Эту леность и тупость мы зовем крепостью в вере.

А искреннюю приверженность вере мы даже не рассматриваем?
Наслушавшись этих разговоров, Владимир выходит на крыльцо и дает страшную клятву:

– Клянусь огненным мечом пращуров, что в час беды встает из-под земли в городе Киеве, клянусь Мардухом – духом смерти Мары, клянусь молотом Пуруши… что ежели не стану жить по воле богов, если не выполню их начертание, то пусть не попаду в вирий, не войду в солнечную дружину Сварога! Пусть меня тогда упыри утянут в свой подземный мир, где я стану едой яжей-смоков…

Вспомнит ли он эту клятву, когда будет менять веру? Всплывет ли вообще еще эта ужасная нерушимая клятва? Да ну, право, что вы как маленькие...

▼Глава 33⬍

Послушаем же, братие, о тяжком житии волхва Бориса.

Волхв Борис когда-то был воином страшным по силе и лютости. Тридцать весен успел он повидать, когда в страшной битве с хазарами изрубили так, что и доныне страшно смотреть в его лицо, перекошенное жуткими сизыми шрамами. Никогда больше не улыбнется, мышцы срослись иначе, но что красивое лицо для мужчины? А вот нога…
Ее срубили огромным топором так чисто, будто сочный стебель молочая. Любой бы помер, но вблизи случился кудесник, прямо среди сечи стянул тугим поясом обрубок выше раны, не дал истечь кровью.

А кроме кудесника никто бы не сообразил это сделать?
Борису сообразили деревянную ногу, но драться он больше не может и мается. К нему приходит гуру волхв и указывает ему Путь.

– Когда ты был здоров, – объяснил волхв терпеливо, – ты не был еще человеком. Ты был… дочеловеком. Что могучая плоть и обе здоровые ноги? У коня их четыре! У быка плоть еще мощнее, но он всего лишь бык. Ты становишься человеком! Твое бычье естество унижено молоньей Перуна, зато душа проснулась. А разве раньше она могла пробудиться?

Значит, в здоровом теле душе пробудиться никак? Отрадно видеть такую веру в людей.
Борис жадно изучает тайное знание волхвов. И к нему начинает присматриваться один из волхвов по имени Рама. Они ведут занимательные беседы по ономастике:

– Хорошее у тебя имя, брат. Борис, Борей, бора, бор… Эллины даже наш Данапр звали Борисфеном, что значит – северным, а нас – гипербореями.
– Не знал, – удивился Борис. И добавил из вежливости: – У тебя тоже хорошее имя. Надежное! Рама – могучие плечи, рамена.
Рама усмехнулся:
– Рама, Рамаяна, Рамзес, Раменки… Ладно, потом узнаешь. Я вижу, ты рад древности нашего племени.

Повеяло Алексеевым с его "Сокровищами Валькирии" - там тоже крайне занимательные упражнения в этимологии встречались.
Борис Раме понравился, и теперь Рама сведет его на собрание древнерусских масонов-куклуксклановцев.

Он перелез забор, подкрался к окну. В тереме тихо, пахло нежилым. Уже не веря, Борис постучал, как велел Рама. В темном помещении ничто не шелохнулось. Борис постучал еще, прислушался. Тихо, вдалеке лениво брехали собаки.
Постучал в третий раз, повернулся уходить, как из тьмы выступила неясная фигура. Борис вздрогнул, когда человек молча взял его за руку, пальцы у незнакомца как из железа, повел вокруг дома. На заднем дворе незнакомец поднял ляду, снизу пахнуло теплым воздухом. Все так же не зажигая света, они стали спускаться по каменным ступеням в темноту.
Спускались долго, сердце Бориса едва не выскакивало от радости. Снова среди опасностей, снова в чем-то запретном, где можно сложить голову!
Впереди забрезжил свет. Из полутьмы выступила неясно дверь. Незнакомец постучал условным стуком. Дверь открыли не сразу, но когда Борис переступил порог, у него перехватило дыхание.
Большой зал, стены выложены могучими плитами. Мог бы подумать, что вырублены прямо в скале, если бы Борис не знал, что Киев стоит на песке с подзолом пополам. Щели заделаны, в зале сухо и горячо от светильников. Под стенами широкие лавки, все заняты людьми в одинаковых белых одеяниях. Что заставило Бориса еще больше похолодеть от страха и возбуждения, так это их лица, полностью закрытые такими же белыми капюшонами. Только для глаз оставались узкие щелочки.
Посреди зала стоял приземистый стол. На нем лежал человеческий череп, тускло блестела чаша на высокой ножке.
Человек, приведший Бориса, откинул капюшон. Это оказался Рама. Он поставил Бориса возле стола на перекрестье взглядов. Голос волхва был торжественным:
– Тайные Братья! Волхв Борис весьма усерден в познании наших тайн. Его сердце всегда было всецело отдано величию Руси, но только сейчас, когда мощь его рук и ног перетекла в мощь разума, он ощутил настоящую, подлинную мощь… и стал пригоден для нас.

Бориса ведут в местную библиотеку.

Вдоль стен на широких лавках и на вбитых в стены полках в несколько рядов лежали стопки тонких деревянных дощечек, пластинок из красной обожженной глины, свертки белоснежной бересты, широкие листы пергамента… Все было испещрено письменами, которые он никогда не видывал раньше.

Запомните этот твит.

В сердце закрался было страх, все-таки в глубоком подземелье, но вскоре один только вид грамот на телячьей шкуре и бересте заставил забыть все на свете…
Когда под утро загремели запоры, Рама застал Бориса с осунувшимся лицом, желтого, в состоянии, близком к отчаянию.
– Я не понимаю, – сказал он измученно. – Отдельные знаки разумею, иногда даже схватываю значение слов, но смысл так и не постигаю! Даже не знаю, как толковать! Деяния древних достойны удивления, непривычны…
Рама покачал головой:
– Спешишь. И то дивно, что ухватил хоть что-то. Древний язык, древний способ записи… Все изменилось за века, тысячи лет!

То есть мужика оставили в подземелье ночью читать тексты, написанные "письменами, которые он никогда не видывал раньше". И еще удивляются, что он что-то в них понял. А обучить его этим блядским письменам для начала не пробовали?!
Борис узнает чуть больше про волхвомасонов:

Мы поклоняемся Дане, богине воды. Она – древний символ наших кочевых племен. Это было очень-очень давно, Борис. Даже эллины, что кичились древностью, и то самых древних своих богов, Аполлона и Артемиду, взяли у нас. Они сами признают, что те пришли на их остров Делос из страны гипербореев, что отец Аполлона – гиперборей Опис. Аполлон и теперь у греков каждые полгода улетает на лебедях в родную страну гипербореев. К нам то есть.
– А Артемида…
– Это Дана. Ее сопровождали две наши девушки: Агра и Опида, их могилы и теперь священны на Делосе. До сих пор каждый год посылаем дары в храм Артемиды на Делосе. Но из-за того, что эллины всякий раз оставляли наших девушек служить при храме, мы отныне шлем дары без ведуний… Дары оборачиваем пшеничной соломой, как и встарь, а сейчас по тому же обряду в лесах тайно справляем таинства в честь Купайло… Артемидой же стали звать Дану потому, что взяли ее из Арты, стольного града одного из трех царств тогдашней Руси – Артании. Артания – царство ратаев, продавала эллинам мечи, а также хлеб, который эллины стали звать артосом, так как хлеб у них раньше был в диковинку, впервые поели из наших рук…
Борис спросил осторожно:
– Но ведь у греков Артемида стала богиней охоты?
– Не везде. В старых городах и землях, в Аркадии и Этолии, она по-прежнему богиня воды и рек. Ты не спеши, узнавай больше. Вникай в самую суть, допытывайся глубже.
– Трудно разбирать старые знаки, – пожаловался Борис. – Как будто и не наш народ тот вовсе!
Рама взглянул остро, словно ножом полоснул. Голос стал недобрым, подозрительным:
– Наш! И не смей думать иначе. Язык стал другим, обычаи поменялись, веру нам навязали другую, но мы должны помнить, что это мы вышли из ария… который сейчас чаще зовут вирием, это мы, арии, арийцы, когда-то пронесли по всем диким землям знание богов!

▼Глава 34⬍

С востока идет некое неведомое племя, Владимир едет посмотреть. Это усталые венгры, которые просит позволения пройти через его земли. Что же согнало их с насиженного места?

– Не было врагов… Земли были обильны, травы сочные, а в реках и ручьях хватало чистой воды. Но что-то сильнее нас заставило сесть на коней, а женщин и детей усадить в повозки. Ибо на тучных землях мы быстро теряли боевой дух, мужчины сами стали тучными и ленивыми, а женщины утратили живой блеск глаз…
Среди дружинников послышались смешки. Владимир некоторое время пристально смотрел на всадника. Кивнул со странной печалью в сердце:
– Понимаю.

Мы с вами, аноны, еще вспомним этот разговор, когда Владимир в 40-й главе будет перетирать с печенежским ханом. А пока он умиляется и велит их пропустить.
На обратном пути встречают боярина Пугача с семьей, но задумавшийся Владимир не отвечает на его поклон.

Уязвленный перед домочадцами Пугач громко сказал, что когда из князя князь, то это князь, а когда из грязи да в князи…

Боярину - плетей, его молодой жене - владимирского хуя.

– В другой раз думай, что говоришь! А про боярские вольности забудь! Я тебе не моя слабоумная бабка, при которой вы верховодили, и не отважный дурак отец, что бродил по чужим странам и не зрел, как страну разоряете…

До чего это по-княжески - прилюдно обсирать своих родичей!
А Несс дает Борису еще урок альтернативной истории:

– Я слыхивал… от стариков, что много народу не смирилось. Ушли в неведомые земли.
– Не такие уж неведомые… Там тогда были болота после отступления Великого Льда, теперь наросли дремучие леса. Ныне край тот кличется Галлией, а острова – Оловянными… Нет, уже Британией, а Галлия стала Францией… Наши предки оставили там свои капища из каменных плит, а бритты голову ломают: какая сила взгромоздила такие глыбы одна на другую?

У Владимира тем временем просыпается нечто похожее на совесть:

Владимир вернулся в терем злой и пристыженный. Почему-то на этот раз ощущение полной власти не только не дало радости, но даже вызвало раздражение. Раздражение и стыд. В самом деле, из грязи да в князи! Дорвался до власти. И давай воплощать в жизнь все радости голодного раба!
Но если голодный раб мечтает, став богатым и толстым, жрать от пуза и грести всех баб под себя, то о чем должен мечтать рожденный князем? Для которого с детства хватало еды, нянек и девок для утех, красивой одежки и обувки?

Он вызывает Бориса, и они перетирают о том, как же человеку духовно прозреть. Борис, оказывается, не шибко-то верит в старых богов, которым поклоняются волхвомасоны, и впервые упоминает Великого Незримого. Но он дальше тоже не всплывет, поэтому и фиг с ним.

▼Глава 35⬍

Владимир собирает богатырей к себе на пир и начинает их расспрашивать, кто какой веры держится.

– Ну а ты, Рогдай? Какому богу молишься?
Рогдай поперхнулся, выронил полуобглоданную кость. Под взглядом князя внезапно покраснел, выпалил быстро:
– Истинному! Нет бога, кроме Аллаха, и Мухаммад пророк его! Я исповедую истинную веру, княже! И зовут меня не Рогдай, а Абдулла.

А... Это смешно? Тут нужно смеяться?..

Ян грозно воздел себя из-за стола

Хуй прилюдно достал чтоле?

Неужто иудеев нет?
За столом веселое оживление. Оглядывались на огромного Илью Жидовина из далекого города Мурома. Тот восседал на другом конце стола, ел за троих, пил за десятерых. Под густыми черными бровями блестели разбойничьи глаза, в черной бороде поблескивали острые белые зубы. Но Илья смолчал, и Владимир понимал своего богатыря. Иудеи считают своих только по матери, а этот был сыном проезжего купца-рахдонита, что всякий раз останавливался у одной вдовы, пока не купил для нее дом и не объявил женой.

Автор, тебе Илья Муромец какое плохое зло сделал, что ты его даже не иудеем, а презрительно жидовином кличешь?.. Хотя чего это чтец, тут и ГГ собственную мать не стесняется назвать жидовкой. Ах, как это храбро, как по-мужски!
Тем временем византийские базилевсы Василий и Константин придумали, как им избавиться от русской угрозы:

Как только он распространит веру Христа, уверенный, что обманул нас, дескать, веру взял, а присяги на верность империи не принес, как тут же проповедь Христа о покорности и предопределенности всего на небесах обессилит их воинственность, с корнем вырвет гордый дух русов! Их народ превратится в народ рабов, а рабам не захватить Константинополь!

Так. Получается, вера Христа превращает людей в рабов. Но вера Христа - это еще и византийская вера... стало быть, византийцы - тоже народ рабов? Молодец, Вася, обосрал своих так обосрал.
Между прочим, хитрый план может и не сработать - помните, как в 31-й главе христиане-германцы в рассказе Бориса громили Рим?
Кстати, вот вам кусочек богословских размышлений. Угадаете, что это за персонаж так думает?

В отличие от древней веры русичей, ученики Христа объявили себя gens totius orbis, то есть вселенским народом. А себя назвали сверхлюдьми, сверхчеловеками. Христианские апостолы пытаются охватить своим учением весь orbis terrarum, круг земной. Хотят создать народ по духу, а не по крови, как у большинства народов.

Это, друзья мои, Владимир Скрытые Таланты размышляет! А дальше он непринужденно цитирует Блаженного Августина и писания римских пап. Еще раз: как он их достал (на Озоне заказал?) и на каком языке читал?!
Остаток главы Владимир пересказывает сам себе учебник по истории религий, но опять не приходит ни к какому определенному выводу.

▼Глава 36⬍

Владимир заходит к Борису, у которого сидит монах, и начинает и ему ебать мозг.

Кто правил Элладой, когда жили Эсхил, Демосфен?.. Забыты.

Если уж ты так внимательно читал учебник истории за пятый класс (или когда там сейчас проходят историю древнего мира?), то должен бы знать, что у Эллады никогда не было единого правителя. Ну, до Филиппа Македонского. Который как раз был современником Демосфена. Садись, Вовочка, два!
Владимир продолжает ныть, что не знает, что ему теперь делать. Да просто без ебли не думается, вот что:

Перед сном, чувствуя давление животной силы, что властно вторгалась в мысли, вышел во двор, схватил дворовую девку с ведрами, поимел там же, возле колодца. В голове сразу стало чище, свободнее, он поймал прерванную мысль и начал додумывать ее раньше, чем девка опустила подол.

Наконец Владимир Яйцемятель переходит к решительным действиям:

Через два дня, повинуясь внезапному порыву, он кликнул монаха-латинянина. Тот ахнул, когда князь коротко и буднично велел произвести над ним обряд крещения. Владимир в нетерпении ждал, когда тот закончит брызгать водой и говорить по-латыни слова, которые и сам вряд ли понимал, предупредил:
– Но пока никому ни слова. Понял?
– Да, великий князь Руси… Прими это.
Владимир нагнулся, монах надел ему на шею цепочку с золотым крестиком. Владимир запахнул ворот, пряча крест, еще раз предупредил:
– Ни-ко-му! Я хочу сперва на себе испытать, что это – быть христианином.
Монах, уходя, напомнил:
– Не забудь свое христианское имя: Игнатий!
– Иди-иди… святой отче.
После ухода монаха он долго пребывал в задумчивости. В душе росло разочарование. Ничего не происходило. Он оставался таким же злым и растерянным, а подсказки, как жить правильно, все нет и нет.

Бля, ну не знаю... попроси монаха не крестить тебя, а растолковать тебе смысл христианского вероучения? Не с богатырями своими трепись, а с людьми учеными поговори? Книжки умные почитай, Платона того же, Аристотеля?.. Не? Слишком сложна?
Некогда князю думать о высоких делах, некогда! Тут болгарский царь Самуил к самому дорогому лапы потянул:

– Да, чуть не забыл! Самуил, спеша укрепить победы, потребовал от базилевсов их сестры… Говорят, неслыханной красоты девка удалась!
Владимир похолодел. Сердце остановилось, он ощутил себя как в проруби. В груди появилась пугающая пустота.
– Что… повтори…

Тавр еще что-то говорил, Владимир не слушал, собирался с силами. Наконец сказал как можно будничнее:
– Пошли гонца к базилевсам. Если отдадут сестру Самуилу, мы двинем на империю свои войска!
Тавр смотрел удивленно. Затем в глазах появилось глубокое уважение.
– Ты прав. Породнившись с базилевсами, Самуил возымеет власти чересчур много. Такой сосед будет опасен!

Эх, знал бы ты, Тавруша...
Владимир едет на охоту, и тут из кустов на лихом рояле выезжает... Варяжко! Придушил Владимира, вырвал ему сердце, поджарил на огне и сожрал.
Ай, нет, простите. То есть Варяжко-то действительно был, но Владимира недоубил.

А Варяжко с силой разорвал рубашку на груди князя, вскинул нож для удара и с наслаждением ударил.
Левую сторону груди ожгло болью. Владимир услышал треск распарываемой кожи. Но Варяжко почему-то застыл, глаза выпучились. Голос был подобен рыку льва, но теперь в нем было и удивление:
– Почему на тебе крест?
Владимир заставил губы шевельнуться:
– Я есть христианин…
– Ты?
– Я, Варяжко…
– Ты, гонитель христиан? Язычник, что распинал их, вешал под ребра на крюках, заживо сдирал кожу?
Владимир повторил тихо:
– Я есть христианин…

Как ему вовремя-то, оказывается, моча в голову ударила креститься.
Варяжко требует от Владимира перекреститься, прочесть молитву. Тот все выполняет. Варяжко терзается:

– Господи, – взмолился он. – Это же убийца невинного Ярополка! Это же убийца брата своего, это ж русский Каин! Вразуми меня, Господи! Или испепели обоих молнией, дабы предстали пред очи твои и ты сам рассудил в своей мудрости, кто прав, кто виноват!

ДА, ПОЖАЛУЙСТА.
Хуй там плавал. Появляются спутники Владимира, Варяжко резво съебывает в кусты. Владимир придумывает охуительное оправдание:

– Конь споткнулся, я вылетел через голову… Спасибо, Варяжко помог.
– Варяжко? – Руки гридней метнулись к мечам. Тавр пристально смотрел на князя. От него не укрылся нарочито громкий голос, и Владимир понимал, что для Тавра надо будет придумать другое объяснение.
– Варяжко, – подтвердил Владимир. – Он поступил ко мне на службу. Сейчас я послал его в Киев.

С тем же успехом могли бы его и пришить, поскольку больше в сюжете Варяжко не появится.
Владимир делает суперинтуитивную вещь:

А чтобы не тревожиться за нательный крест, что упрямо выглядывал из лохмотьев, Владимир тайком сорвал его и забросил в кусты.
Если тот бог существует, то живет не в кресте или даже в церкви. А если в церкви, то которая не из бревен, а из ребер.

Сказано-то красиво. Но этот крест, между прочим, только что спас тебе жизнь.

▼Глава 37⬍

Владимир снова пересказывает сам себе учебник истории, на этот раз - про арабские завоевания, и беседует с Рогдаем-Абдуллой на тему "а пачиму ты выбрал ислам". Спросить человека ученого, умеющего объяснять и растолковывать, ему в голову все еще не приходит.
Хотя толку от тех людей ученых, если судить по Борису... Короче, ночью к Владимиру приходит Борис, на котором лица нет. Увы, пришел он не поебаться. Он показывает Владимиру тайную библиотеку (волхвомасонскую чтоле?)
Владимир путается в показаниях:

– Я только греческие письмена хорошо разумею… И малость рунами могу писать.

Также Владимир:

Владимир пошел вдоль стен, бережно трогал кончиками пальцев высохшие, несмотря на умелое хранение, свертки бересты с мелкими-мелкими значками, сдувал пыль с рыжих ноздреватых пластинок из глины – письмена покрупнее, значки совсем неведомые, приподнимал края листов из тончайшей телячьей кожи, где узнавал знакомую латиницу и ромейские письмена.

А латиница с чего вдруг знакомая? Это не руны и не греческие письмена.

– Я не знал о таком сокровище!
Голос не был обвиняющим, только безмерно удивленным. И с ноткой благодарности, что показано ему первому. Видно же, что не одно поколение собиралось, но ни Ярополк, ни Святослав, ни Ольга не знали, иначе либо в княжьи покои велено было бы тащить, либо еще что, но известно о них бы стало.

"Либо еще что", ага. И, конечно, никто не был достоин этих знаний, окромя ГГ.

– А что… стряслось? Только скажи. Ты прав, такое в тайне держать надобно. Даже от князей.

Действительно, нахуя правителям умные книжки. Чай не важным каким делом занимаются, и так перекантуются как-нить.
Борис пытается объяснить, что его так поразило в этих книгах:

– Княже, в этих книгах много чудес, но это все о прошлом. Ты знаешь ли, что наши пращуры людей ели?

И попутно выдает не просто альтернативную историю, но аж целую альтернативную теорию эволюции:

Боги не создали человека из медведя в один день. Мол, вчера был лютый зверь лесной, а сегодня – весь светится от святости! Думаю, если бы удалось вот так проследить весь путь человека вглубь к медведю, то никто бы не узрел черты, где он еще человек, а за нею уже зверь… Но по самым древним записям, что у нас есть, мороз по коже бегает от той звериности и лютости, в какой наши прародители жили…

Владимир рычит:

Я уже чую, зачем показал мне это, будь ты проклят! Будь проклят, что сам не смог решить, а и это взвалил на мои плечи!

А вот чтец не чует... Чего Борису так поперек горла встало, и чего он поперся с этим к князю? Альтернативной теории эволюции испужался?
(А если серьезно - да, прошлое темно и полно ужасов, но это не повод от него отворачиваться. Полезно знать, что и так бывает. Чтобы не скатиться в то же самое вновь.)
Впрочем, Владимир дает ответ, которого Борис, судя по всему, ожидал:

– Когда ты решился показать мне?
– Когда ты повелел скарать на горло лесного человека. Я слышал, почему ты так велел.
Владимир кивнул:
– Я так и понял. Тогда ты знаешь, что я считаю верным.
Борис поник головой:
– Знаю. Но я хотел, чтобы сказал это ты.

В углу стоял тяжелый молот, раньше там был веник. Светильники горели ярко, а вдоль стены высились три огромных узкогорлых кувшина. Владимир уловил запах масла, очень напоминающий горючую смесь, именуемую греческим огнем.
Он ухватил молот, страшась передумать. Глаза его были отчаянными. Губы едва шевельнулись, но если Борис и не услышал слов, то угадал:
– За новый мир!

Правильно, зачем думать, лучше сожжем все к хуям.

Я

1. Голосую за этого чтеца(голосов 6 [75%])

   75%

2. Просто хочу погладить чтеца(голосов 7 [87.5%])

   87.5%

Всего голосов: 8

Гости не могут голосовать

Анон

Re: Князь Владимир, книга 2, главы 30-47 (заключительные)

Часть четвертая.

▼Глава 38⬍

Короче, с духовными исканиями не прокатило. Поэтому возвращаемся к единственной теме, которая по-настоящему волнует Владимира. Анну все-таки отдают за Самуила.

Войдан старался не смотреть на побледневшее, с желтизной, как у мертвяка, лицо князя, будто выкачали всю кровь. Тавр понимает так, а он, Войдан, видел, как этот витязь, тогда еще мальчишка, смотрел на маленькую принцессу.
Владимир даже осел, словно из него выдрали главные кости.

И умер от потрясения. Ай, простите, нет. Чтец опять выдает желаемое за действительное.
Войдан не пытается образумить Владимира, нет - он целиком и полностью поддерживает его в его безумии:

Голос Войдана был глубоко сочувствующим:
– Эк тебя зацепило… Но, может, ты и прав. Для чего живем и воюем, как не из-за любви женщин? Даже если говорим, что нам нужны богатства, горы злата, то разве не для женщин? А эта Анна… из-за нее воевать стоит.

Если кто-то еще сомневался, какая главная мысль и тема этой книжки - вот, пожалуйста.
Короче, Владимир требует руки Анны и прет со своим войском на Византию. С одной стороны - Владимир, с другой - Самуил, и оба хотят Анну в жены. Зажатые меж двух огней Василий и Константин придумывают опиздинительный план:

После многочасового обсуждения один из советников сказал измученно:
– Я знаю одну молодую и очень красивую девку… Она обслуживает гостей в портовом притоне. Прости меня, Величайший, но она похожа на твою блистательную сестру. Не как две капли воды, но…
Василий кивнул угрюмо. Та девка могла быть в самом деле сестрой, его отец бывал в разных местах и разных женщин греб на свое ложе.

То есть по меркам этой книжки был настоящим мужуком.

– Одним ударом двух зайцев! Нарядить эту девку, обучить, как держаться, и отправить Самуилу! Там она будет греческой принцессой, женой болгарского царя. Никто не заподозрит обмана.
Василий поинтересовался настороженно:
– А девка сама не проговорится?
– Как можно, Величайший! Для нее это смерть. Но она хитрая и отважная, сама будет рада такому повороту.

Сама будет рада смерти?!

– А Владимиру, который тоже требует руку Анны… скажем, что отдадим только в случае, если повернет свои войска на Самуила!

Что может пойти не так.
Владимир ведется и прет на Самуила. Тут он получает весть, что Анну уже отправили к Самуилу, и опять чуть не умирает на месте от расстройства, но!

Он протянул Владимиру клочок бумаги. Владимир приоткрыл полог шатра, чтобы падал свет, впился взглядом в замысловатые значки. Они с Олафом придумали однажды для тайных сношений. Просто играли, никто всерьез не думал, что такое понадобится на самом деле!

Вот и Олаф пригодился! Как чуял, что нужен сейчас своему закадычному другу...
Короче, Олаф пишет, что Анна все еще во дворце. Владимир решает перетереть с Самуилом лично, и тот соглашается на встречу.

– Самуил, – сказал он, голос внезапно осел, в нем появилась просительная нотка, – я хочу говорить с тобой не как с болгарским царем, а как… мужчина с мужчиной.
Брови Самуила взлетели, в глазах появилось удивление. Усилием воли он заставил себя держаться невозмутимо.
– Прошу тебя, говори.
– Самуил… Есть на свете женщина, которую я люблю. Без которой не могу жить. Ради которой готов уничтожить мир, если он загородит мне ее.
Безмерное удивление в глазах Самуила вспыхнуло снова, но теперь он уже не мог погасить жадный блеск глаз.
– Кто она?
– Это греческая царевна Анна, – выдохнул Владимир.
Самуил вздрогнул, будто его ударили.

Владимир говорит, что Самуила обманули и к нему едет не Анна. Самуил требует доказательств.

– Ладно, Самуил… Но я верю твоей воинской чести. То, что я скажу, пусть останется только между нами двумя. Обещаешь?
– Клянусь, – сказал Самуил твердо. – Ни отцу, ни сыну, ни священнику на исповеди!
– Тогда слушай… У настоящей греческой царевны под левой грудью есть изумительная крохотная родинка… розовая, нежная, просвечивает насквозь… А вторая родинка на ягодице… на правой. Тоже розовая, налитая светом… И больше на всем ее теле нет других отметин. Ее тело нежное, как шелк…

Что же сделал Самуил? Дал в морду уроду, который намекает, что обесчестил его невесту?

Невеселая улыбка раздвинула плотно сжатые губы болгарского царя.
– Похоже, ты изучил ее хорошо… Каким образом?
– Самуил, я два года служил этериотом, а потом ипаспистом при дворце. Там я вторично встретил Анну… да-да, был и первый раз… Ярило возымел над нами власть, и мы любились друг с другом, уединялись где могли, прятались от глаз людей…

Вероятно, коллега-чтец, которому достался этот фрагмент, уже отмечал это, но чтец повторит еще раз: чтобы незамужняя высокородная девушка, христианка, вот так вот просто отдалась рандомному воину?! А если бы она забеременела? Что тогда?

Лицо Самуила дергалось. В глазах горел гнев, кулаки сжимались.

Давай, давай, пропиши ему за все чтецовы муки! Са-му-ил! Са-му-ил!

Владимир не успел встревожиться, весь был в воспоминаниях, а когда обратил внимание на болгарского царя, тот уже взял себя в руки.
– Проклятые ромеи! Нет, до чего подлые…
– Самуил, – напомнил Владимир, – что ты ответишь мне?
Самуил обратил к нему перекошенное яростью лицо:
– Я тебе верю, разве не видишь? И завидую!

Он повернул было коня, когда Владимир вскрикнул:
– Самуил! Я хочу сказать, ты… очень ненавидишь меня?

Из-за этого "вскрикнул" чтец немедленно вообразил трепетного анимешного уке, взволнованно прижимающего руки к груди.

– За что? – прорычал Самуил с гневным удивлением. – За то, что привел войска? Но как должен поступить настоящий мужчина? Это твоя женщина, ты боролся за нее! И любая женщина должна быть горда, когда за нее бьются два таких могучих государства!

Нет, у меня нет к тебе обид. Ты поступил так, как должен быть поступить. Мы должны драться за своих женщин!
В неожиданном порыве он потянулся к Владимиру. Тот открылся только перед ним, противником на поле боя.

Янепошлый... А, похуй, пляшем, давайте задорного траха прям на поле для переговоров!

Они обнялись, и оба ощутили надежную защищенность и доверие, ибо говорили о самом ценном, что есть у мужчин.
Когда разомкнули объятия, Владимир сказал неожиданно:
– А теперь, когда мы… поняли один другого, я хочу предложить тебе вечный мир и дружбу.

Из-за этого многозначительного многоточия чтец еще сильнее укрепился в мысли, что они там таки поебались.
В итоге Самуил согласный на все. Ах, это неотразимое обаяние ГГ!

▼Глава 39⬍

Невеста приехала. Самуил терзается: как бы это посмотреть, есть ли у нее родинки? Сам-то он увидит их только в брачную ночь.

– Я хотел подослать свою верную няньку, – признался Самуил, – чтобы она посмотрела при купании. Но проклятые ромеи моих слуг не подпускают и близко!
– Это подозрительно.
– Да, но еще не доказательство.

Ну, соколы ясные, раньше надо было думать.
Они с Владимиром всю ночь не спят ( ), но так ничего и не надумывают. Наутро Владимиру привозят письмо от самой Анны. Самуил смотрит на печати:

Благовония могут обманывать, но это, если не обманывают мои глаза, в самом деле печати императорского дома… Только странные… Ах да, это же не государственные печати, а личная печать сестры императоров…

Конечно, это же не может быть подделка, что вы...
Владимир читает письмо и пересказывает его Самуилу. Если кратко - Анна не в Царьграде (а почему тогда Олаф писал, что она до сих пор во дворце?), за Самуила ее не отдают, не парься, любимый.

Самуил кивнул, потянулся к Владимиру, крепко обнял:
– Прости за сомнение. Теперь я знаю. Прости, мне надо возвращаться.

Он понял, что не заменит Владимиру Анны
Владимир придумал, как проверить лже-Анну. Они едут в лагерь Самуила. Тот просит переговорить с невестой - фату она, так и быть, может не снимать.

– Дорогая Анна! Я непременно хотел тебе показать и своего сердечного друга…
Он повернулся к Владимиру, но там уже стояли могучий Рогдай и еще более могучий Мальфред, а Владимир рядом с богатырями-великанами выглядел скромнее. Да и одеты оба были богаче и ярче.
Голос из-под кисеи был встревоженным:
– Великий царь! Из-за этого прервал мое одевание?
Самуил окинул ее пристальным взором:
– Но ты одета… Так почему не поприветствуешь своего друга, который больше года стерег дверь твоей спальни?
Среди василиков пронесся едва слышный стон. Лица на глазах теряли цвет, становились мертвенно-бледными. В глазах появился ужас. Самуил зло сопел, глаза налились кровью. Ему уже все было ясно.

Лже-Анна, естественно, не признает ипасписта Вольдемара, и ее вместе со всей свитой казнят.

▼Глава 40. TW: упоминается групповой износ⬍

Владимир и Самуил идут на византийцев и разбивают их. Внутренние мятежи и победы болгар ослабляют Византию, и та в панике просит помощи у Руси. Что делает Владимир? Идет навестить Рогнеду.
Что-то давно Владимир Ебарьтеррорист никого не нонконил:

Сквозь приотворенную дверь видно сенную девку, что пела тихонько и неспешно расчесывала длинные волосы полоцкой княжны. Ей самой нравилось пропускать сквозь пальцы шелковые тяжелые волосы, чистые, пахнущие цветами и травами.
Рогнеда хотела встать, Владимир остановил ее жестом. Девка застыла, глядя на него выпученными в ужасе глазами. Прошлым летом он с Войданом и Тавром повстречали ее на лестнице, и то ли жареное мясо с перцем, то ли голова уже трещала от умных споров о том, как обустроить Русь, но Владимир перегнул ее прямо через перила, так что почти висела над мощенным камнем двором, задрал подол, насытил плоть, а потом не отказались и Войдан с Тавром. Но эта дурочка не ликует, что ей оказал честь великий князь с двумя воеводами, дрожмя дрожит, губы трясутся, будто по ним бьют пальцем.

Действительно, чо это она.

Владимир смотрел в упор. В груди стало горячо, ощутил, как разгорается уголек гнева.
– Тебе ничего не хочется мне сказать, Рогнеда?
Ее побелевшие губы дрогнули.
– О… чем?
– Ну, хотя бы о молодом боярине из Биармии, именуемой также землей Пермской.

У Рогнеды завелся любовник. Владимир крушить!

Владимир пытался разжечь в себе гнев, но уголек погас, рассыпался теплой золой. Он был оскорблен, жестоко оскорблен, но почему-то не чувствовал оскорбления. Должен бросить ее под нож жреца, как бросал прочих неверных жен и наложниц, так от него ждут все: от бояр до последнего холопа, а он редко спорил со старым поконом, с Правдой, с обычаями чести…
– Пусть не страшится моего гнева, – ответил он. – Его дом и его земли уцелеют. Это я тебя мог принудить… но не он. Если допустила его к своему телу, то лишь по любви. Отпускаю я тебя, Рогнеда.

Или не крушить...

– Что значит… отпускаешь? – переспросила Рогнеда. – Душу мою?
– И тело, – сказал он. – Кончилась твоя неволя, твое заточение. Бери все, что захочешь. Бери с собой своих людей, что служили тебе верно. Я выделяю тебе дом в Полоцке. А не хочешь – возьми денег из скарбницы, купи сама. Где захочешь. И пусть твой… ну, пусть берет тебя в жены свободно.
Он отступил к двери, но Рогнеда протянула к нему дрожащие руки. Глаза ее были округлившиеся.
– Это твоя новая шутка?
– Рогнеда, – сказал он, и она впервые заметила в его суровом лице что-то иное, преобразившее жестокого князя. В глазах пылал огонь, там были мука и нетерпение. – Прости меня, Рогнеда!

ОМГ, так все духовные искания из прошлой части не прошли бесследно? Владимир наконец-то понял, что творил хуйню, и раскаялся?

Спускаясь по лестнице, он подумал, что и Юлию сегодня же отпустит обратно в монастырь. Тот самый, из которого ее увели силой. В память о ней останется маленький Святополк, которого он всего дважды успел подержать на руках, отец называется… Остальных жен – на черта ему было столько? – и тысячу наложниц отпустит прямо сейчас. Пусть каждой из жен останется дом, в котором живет, люди, земли, если таковые им дал, а наложницам дать каждой по серебряной гривне и отпустить с ее скарбом на волю.
Зачем ему все женщины мира, когда появилась надежда взять в руки… нет, преклонить колено перед своей единственной?

А, нет. Он просто нашел себе правильную женщину.
Тем временем Василий сообщает Анне, что ее-таки выдают за русского варвара-князя, но они уже придумали, как обратить это себе на пользу. Анна согласна пострадать за идею:

Ее сердце забилось еще чаще. Несмотря на страх, Анна вздохнула с облегчением. Вот оно! То, для чего родилась, для чего готовилась. Она готова отдать свою жизнь за жизнь своего народа. Готова принести себя в жертву. Даже если ее не внесут в житие святых мучениц или женщин-героинь, вроде Юдифи, все же ее жизнь не будет напрасна.

Ты смотри, Владимир, твоя любимая-то - фанатичка. Прирежет тебя в брачную ночь, и всех делов.
Но Василий объясняет, что таких жертв не нужно, и излагает Анне свой гениальный план превратить народ Руси в рабов при помощи христианства.
Заметьте: никто из них в этом разговоре не называет русского князя по имени. Даже Анне, его будущей жене, не приходит в голову поинтересоваться, что это за человек. Мы к этому еще вернемся в 43-й главе.
Владимир идет помогать Василию, но тут на Русь наступают печенеги, и Владимир лично едет перетереть с их ханом.

– Скажи мне, великий хан, зачем тебе этот поход?
Хан распрямил плечи. Глаза гордо свернули.
– Мы едем в поход за славой! Наши кони застоялись, а мужчины что-то долго спят в постелях своих женщин. И чужих тоже. Пора тряхнуть дедовской славой, заставить дрожать врага при звуках своего имени! Кровь вскипает при трубных звуках боевого рога, сердце стучит мощнее, в небесах слышен радостный клич наших предков…
– Ого, – сказал Владимир.
Хан оглянулся на сыновей. Странная искорка мелькнула в глазах. Уже совсем другим тоном, будничным, добавил:
– Но вообще-то у нас неурожай. Третий год кряду! Скот наполовину вымер, люди отощали. А у полян, по слухам, урожай был. Ваш край засуха миновала.
Владимир кивнул. Это понятнее, чем бодрые кличи о дедовской славе. Тот клич годится лишь для простолюдинов, а князья должны видеть и то, что под красивой одежкой.

А теперь вспомним венгров из 34-й главы. Тогда Владимир без вопросов проглотил объяснение про "Но что-то сильнее нас заставило сесть на коней, а женщин и детей усадить в повозки. Ибо на тучных землях мы быстро теряли боевой дух, мужчины сами стали тучными и ленивыми, а женщины утратили живой блеск глаз…" и еще умилился, а тут уже демонстрирует нечто похожее на наличие мозга.
Оказывается, хан давно мечтает осесть. Владимир удачно предлагает ему хорошее местечко:

И лучше всего, похоже, это осесть на землю. Многие народы, прежде кочевые, так делают… или исчезают. Но где сесть? Земли уже заняты. И местные племена берегут их ревниво.
Его старческие глаза смотрели с надеждой. Владимир сказал осторожно:
– Пока что земель у нас свободных немало. Но, чтобы не возникло распрей, надо сразу заключить ряд, а потом объявить его народу. Мол, печенеги осядут на этой реке, будут охранять Русь с этой стороны, не дадут перейти ее никаким врагам Руси, а буде сунутся – вступят в бой, не дожидаясь подхода войска из Киева или других земель Руси. Это сразу помирит славян с вами, ибо будете не только жрать плоды земли, но и защищать ее плечо к плечу!
Хан хитро улыбнулся:
– Ну, защищать придется не плечо к плечу, а нам вступать в бой первыми… но ты прав. Мы чем-то должны заплатить больше, чем местные.

Действительно, у вас же не огромная орда, войско русских как раз не ушло в Византию, границы Руси как раз не беззащитны... самое время согласиться на невыгодную сделку! Ох уж это ослепляющее обаяние ГГ!
Владимир возвращается к своему войску и идет осаждать Херсонес.

▼Глава 41⬍

Владимир осаждает Херсонес и успешно берет его. Извините, аноны, в этой главке потешить душу нечем, ни альтернативной истории, ни суперхитрых планов. Поэтому ее мы пропустим.

▼Глава 42⬍

В Херсонес приезжает византийский чиновник. Владимир согласен вернуть город (который принадлежал бунтовщикам, и потому официальные силы и не пришли на помощь) под руку базилевсов, как только будет выполнено его последнее условие.
Во исполнение этого условия приплывает Анна. Ее встречает Войдан, которому она очень рада. И на этом глава все.

▼Глава 43⬍

И наконец!

С борта бросили веревку, но воин с носа корабля, оставив весло, прыгнул, как большой хищный кот, ухватился за борт и в один мах оказался на палубе.
Он был высок и черноволос, как грек, на бритой голове ветер трепал клок черных как смоль волос. Чисто выбритый подбородок отливал синевой. Глаза его смеялись.
Анна замерла, прижала кулачки к груди. Сколько раз во сне она видела эти дерзкие глаза, суровые складки у рта, смеющиеся губы! И вот он прибыл увидеть, как ее продают великому князю Руси…
Она увидела в его глазах и лице жадность и боль. Он жаждал ее все эти годы страстно, неистово, он страдал, и никакой накал в письмах не мог передать того жара, что полыхает в его сердце, это видно по его лицу… Он и сейчас жаждет ее по-варварски, а это значит – неистово, не зная удержу, не желая знать никаких препятствий…

Что же делает здесь бывший ипаспист Вольдемар? Конечно, приехал отвезти Анну к русскому князю.

– Ты служишь у великого императора русов? – спросила она тихо.
В ее глазах было сомнение. Он был одет слишком просто, ни один император не позволит, чтобы его личные солдаты выглядели бедными. Правда, у него из-за спины торчит рукоять меча, что базилевсу под стать: рукоять украшена рубинами, а нарочито простые ножны по краям блистают бриллиантами. Но сапоги этого витязя стоптаны, растрескались от жары и пыли.
Он ответил жарким шепотом:
– Я служу Руси.

Анна наконец начинает расспрашивать, что же это за князь такой, к которому ее везут. В разговор вмешивается гребец:

Витязь сказал раздраженно:
– Черт бы тебя побрал, Жидовин! Уже все знают, что князь давно отпустил всех жен… и прочих. Один ты еще не слышал!
Жидовин – а теперь и Анна признала в нем иудея – опять почесал в затылке, посопел, изображая руса, даже вытер рукавом воображаемые сопли, сказал с сомнением:
– Да я-то слыхивал… Но мы ж знаем, какой он хитрый! Явно где-то припрятал, чтобы тайком по ночам туда шастать, аки лис к курам…

И тут псевдоисторическая книжка неожиданно превращается в самое натуральное фэнтези:

Витязь люто зыркнул, испепелил его на месте, вбил по уши в дно лодки, растер и вытер подошвы, лишь тогда с натянутой улыбкой повернулся к Анне:
– Не слушай их…

Это што щас было    Если метафора, то какая-то очень замудренная. Но учитывая, что больше Жидовин в тексте не появляется...
Перед входом во дворец Вольдемар куда-то исчезает. Анна огорчается.

Парадный зал был огромен. На той стороне высился трон. По обе стороны стояли в красивых одеждах знатные мужи, а на троне сидел высокий и сильный мужчина. На его плечи был наброшен красный плащ, голова была непокрыта, блестела, чисто выбритая, только иссиня-черный клок волос падал сбоку и прятался за ухом.
Анна остановилась. Сердце стучало все громче. Великий князь Руси, это явно был он, величаво поднялся, некоторое время смотрел с надменной улыбкой, потом вдруг бесшабашно рассмеялся, сбросил плащ и сбежал по ступенькам вниз.
Это был дерзкоглазый Вольдемар!
Анна еще не поняла, брови ее взлетели наверх, а сердце уже забилось в радостном предчувствии:
– Ты?
Он засмеялся весело и грохочуще:
– Я!
– Но… а великий князь Руси…
Он оглянулся на бояр и воевод, крикнул со смехом:
– Не похож?

Поставим же, братие, этот трогательный момент на паузу и немножко подумаем. Вспомним 40-ю главу, где Василий и Анна обсуждали ее будущую свадьбу с князем Руси - и ни один из них не назвал его по имени, даже не сказал/спросил, что он за человек. И Анна до самого последнего момента ничего не догоняла. А теперь, внимание, вопрос: чем вообще занимается византийская разведка? Хуи на берегу пинает? Владимир служит в Константинополе даже не под псевдонимом! Он и внешне-то с тех времен не сильно изменился, раз Анна его сразу узнала! И Василию с Константином ни разу, вот ваще ни разу не пришло в голову чекнуть этого нового русского князя - кто он такой, откудова взялся?
Тогда бы, конечно, не было этой трогательной идиотии с ничего не понимающей Анной, да и лже-Анне, пожалуй, удалось бы выйти сухой из воды. Но сейчас Византия выходит натуральным сборищем идиотов.
Уф. Ладно, вернемся к тексту. Владимир и Анна целуются, все охуевают.

Воины зычно хохотали. Анна наконец оторвала губы от его, горячих и твердых, застыдилась и спрятала лицо на его груди, а Владимир сказал с легкой насмешкой:
– Почему? Вот при всем честном народе клянусь, что беру ее такой же непорочной… как и семь лет назад, когда служил в Царьграде!
Общий веселый рев был ему ответом, где потонули растерянные вскрики василиков. Анна только и услышала знакомые слова на ее языке:
– Ага, в Царьграде! При ее постели служил!
– Что бы то ни было, а платье невесты должно быть белым!
– Га-га-га!
– Удалой князь, удалой!!!

Гордой византийской царевне не жмет, что ее только что опозорили при всем варварском народе, окей.

Анна прошептала, словно все еще не верила:
– Подумать только… Ты сказал еще мальчишкой, что все равно меня возьмешь…

Ах, какие романтичные слова! Любая девушка мечтает услышать их от своего любимого, любая будет трепетно хранить их в сердце всю жизнь! Не дайте соврать, сестры: так ведь оно и есть?

Ты сказал тогда: я все равно тебя возьму! Одну – или с Царьградом вместе.
Она засмеялась счастливо, прижалась к нему. Он засмеялся тоже:
– А кто сказал, что не возьму и Царьград?
Голос был веселым, но глаза оставались серьезными.

Анна... ну, может, как-то и отреагировала, но у нас тут отбивка и новый абзац. И вот уже Анна с Владимиром слушают народную песню про Владимира.

– Вольдемар, – возразила она горячим, как ветер пустыни, шепотом, – у нас о правителях поют только из-под палки! И за большие деньги. А чтобы пели вот так сами, для себя, для своего удовольствия и своей гордости… никогда! Ты уже не просто народный герой… ты сказочный герой!

Конечно, какие еще порядки могут быть на загнивающем Запа... то есть в загнивающей Византии.

Владимир что-то вспомнил, засмеялся:
– Вепрь… помнишь старого начальника дворцовой стражи? Он как-то прижал нас с Олафом к стене.

И поцеловал. Автор, наверное, хотел сказать "припер к стенке".

Олаф уже не этериот, верно? Войско поднимет его на щит как грозного конунга викингов. Я двинул огромное войско на южные рубежи… Это мы двое делаем историю! А какой император в Византии – есть ли разница? Все равно Царьград скоро станет моим городом. А мои воины будут мыть сапоги в Дарданеллах!

Реакцию Анны на эти заявления мы опять-таки не увидим, поскольку на этом глава кончается.

▼Глава 44⬍

Что бы там ни было, все смыл целительный секс. Владимир просыпается рядом с Анной после ночи любви и умирает от щастья. Не буквально, как бы чтец ни надеялся.

– Что ты смотришь? – возмутилась она. – Сколько можно? Ты ненасытен, как дикарь!

Бедная Анна, теперь же все либидо Владимира Кобеля обрушится на нее одну. Интересно, сколько она продержится?

Она сказала с усилием, невольно отводя взор:
– Священники нужны, чтобы окрестить твою… нашу Русь. Я не смогу жить в стране языческой. А если принять крещение, то Русь войдет в сообщество цивилизованных стран, забудет свой дикий нрав. Ты любишь меня?
Горячая волна прямо из сердца ударила в голову, затопила мозг.

Ой не в голову ему кровь ударила...

– Все веры ведут к одному богу… Надо только идти, а не молиться, стоя на месте… Я люблю тебя, жизнь моя… И приму любую веру, какую скажешь!

Духовные искания и метания из предыдущей части: ну да, ну да, пошли мы нахуй.
Владимир с Анной спускаются вниз. Константинопольский патриарх торжественно объявляет, что готов крестить Владимира.

– Спасибо, – ответил он с чувством. – Правда, я уже крещен…
Патриарх отшатнулся. Дароносица выпала из рук, запрыгала со звоном по мраморным плитам. Монахи бросились поднимать, сухо стукнулись лбами.
– Как… – прошептал патриарх. – Когда… Кем?
Владимир поймал взглядом за спинами воевод лисью мордочку Анастаса. Священник, по случаю взятия Корсуни будучи все еще навеселе, прятался от грозного взора константинопольского владыки.
– А вот им, – указал Владимир.

Анастас - предатель, который помогал Владимиру брать Херсонес в 41-й главе. Но крестился Владимир еще до встречи с Анастасом, в 36-й главе - правда, по католическому обряду... А за кадром, видимо, и по православному успел. Наш пострел везде поспел.

Владимир смотрел на озадаченные лица воевод. То, что он принял ислам, все знали.

Он еще и ислам успел принять? А когда?! Чтец аж проверить пошел: в 37-й главе Владимир спрашивал у Рогдая, как стать мусульманином. В 40-й главе Василий сообщает Анне, что им стало известно, будто великий князь недавно принял ислам. Но, очевидно, это слишком неважное и незначительное событие, чтобы его еще в кадре показывать...
Короче, Владимир будет крестить Русь сам, помогать ему будут новоиспеченный митрополит Анастас, а константинопольский патриарх перебьется.

Оставшись на минутку наедине с князем, Тавр сказал понимающе:
– Русь крестить – понятно… А сам-то ты как? В самом деле принял?
Владимир бросил раздраженно:
– Вопросы веры… это дело другое. Для себя я воин ислама. Я хочу и буду говорить с богом один на один, без дурака толмача.

Для себя он настолько воин ислама, что нам даже в кадре не показали, как он его принимает, даже не показали, как он учится этой вере и размышляет о ней. Охотно верю.
Христианство же нужно Владимиру как инструмент для управления народом, тем более что момент благоприятный.

– Войско сейчас как никогда просто боготворит князя. Он почти без потерь взял Херсонес, а неистовый Святослав положил бы там половину войска… Он ромеев поставил на колени, примучил отдать за него принцессу красоты невиданной, а главное – вытребовал такую дань, что ни князь Олег, ни Святослав, никто другой не захватывали и десятой доли!

Никто не смеет сиять ярче ГГ!
Советники, впрочем, не думают, что все пройдет так гладко, но деваться некуда.

Снова повисло тяжелое, как смертный грех, молчание. Тавр крикнул с болью:
– Что затихли? Разве мы здесь не готовимся к прыжку на Царьград? Вот он, Царьград, падает в наши ладони! Вокруг все страны по горло увязли в христианстве! А с волками жить – по-волчьи выть! Иначе сомнут, затопчут!

Владимир же думоет о том, что волнует его более всего:

«Они считают, – подумал он, – что перехитрили меня, дав мне украсть для Руси веру Христа! Дурачье! Я видел их замысел. Но какая это мелочь: выбрать веру для страны, если вместе с верой получают целый мир – Анну!» Конечно, он предпочел бы ислам. Увы, нельзя, Анна будет опечалена, что он может иметь по Корану четырех жен. Даже если он ни на одну женщину больше не посмотрит. А он готов претерпеть любые муки, только бы не вызвать на ее прекрасном личике даже тень выражения недовольства.

А о том, что он - воин ислама, она не в курсе? А молится он как? Пять раз в день сбегает в другую комнату?..
Владимир заключает мир с Византией.

Он обнял Анну за хрупкие плечи:
– Вы еще не поняли… Я уже получил все. Зачем мне империя? Вот моя империя.
Она вскинула сияющее лицо. Глаза сверкали как две звезды.
– Ты правда так считаешь?
– Дорогая… Империей больше, империей меньше… А ты – единственная.

▼Глава 45⬍

После заключительного грабежа Херсонеса, на посошок, Владимир велел выступать обратно на Русь.

Анну везли в коляске, но когда белые стены Херсонеса скрылись, она велела подать себе коня. К удивлению и радости Владимира, в седле держалась хорошо, конем управляла умело.
– На всякий случай, – объяснила она, смущаясь. – Я не очень-то верила, что ты сумеешь меня взять… но так было приятно играть в мечту! Я делала все так, будто в самом деле когда-нибудь заберешь…

А византийцы - народ дикий, стало быть, лошадей не знает, конницы не держит...

И язык русский учила, и… всякое другое узнавала.

Судя по многозначительному многоточию, она там как минимум славянскую камасутру читала.

Заночевали в маленькой веси в просторном доме войта. Самого войта с семьей дружинники вытолкали в шею еще до прибытия знатных гостей. Пообещали посадить на кол, ежели покажется на глаза.

Романтика!
Наутро влюбленных нагоняет старый друг:

Расталкивая дружинников, что повисли на нем как злые псы, из темноты выдвинулась громадная фигура. Еще издали раскинула руки, Владимир шагнул, обнялись, долго хлопали друг друга по плечам. Владимир выбивал дорожную пыль, а Олаф, это был он, остатки сна из великого князя, также великого архонта и великого кагана, а ныне еще и императора, по-восточноримски – базилевса.
– Откуда ты взялся? – спросил наконец Владимир.
Олаф, все такой же красивый и уверенный, блеснул в широкой усмешке белыми зубами:
– Возвращаюсь, как и ты. Насточертело! Ты прав, империя уже трещит по швам, а наши земли – непочатый край. Там работы и работы… А что может быть лучше для настоящих мужчин?

Почему Олаф уехал из Византии? А без Владимира скучна:

Без тебя скучновато, ты ведь всегда в разные беды влезал, а когда и Анну увезли, я увидел, как мне не хватает того, что ты называл пустяковой услугой! Да, как-то пусто без твоих писем, которые я тайком передавал Анне.

Каждый мужчина мечтает поработать купидоном для закадычного друга!

За дверью во внутреннюю половину послышался шорох, скрип ложа. Олаф понимающе улыбнулся, понизил голос:
– К тому же мне прислали весть…
– Ну-ну, говори.

Что, тоже жениться собрался?

– Мой отец, которого я так не любил, тяжело ранен.

И об этом нужно сообщать в такой скабрезной манере?

– Я люблю отца, – сказал Олаф шепотом. – Я этого не знал…

Так любишь или не любил?
Олаф тоже стал христианином и хочет крестить Швецию.

– Я все равно еду через Киев, это самая короткая дорога. Взгляну, как делаешь ты. Ты всегда был для меня примером…

Сиятельный ГГ сиятелен. А еще Олаф хочет съездить на Пилатово озеро.
Далее Владимир рассказывает сам себе легенду о Пилатовом озере (вот что бы вложить ее в уста Олафа?) и попутно приходит к выводу, что все пророки - один пророк:

Сотни лет могут пройти, пока изумленный мир поймет настоящую цену крикливому нелепому пророку, на которого нападали собаки, и запомнит его странное имя, не чудное разве что для славян – Зороастр, что значит Заря Утренняя, или Будда, Христос.

Зороастр = Будда = Христос. Никак иначе чтец эту фразу прочитать не может. Кстати, а в курсе ли Владимир Многознающий, что Зороастр - это греческая передача имени пророка, а на самом деле его имя звучит несколько по-иному?

Владимир счастливо засмеялся:
– Олаф! Весь мир – наше поле. А люди – трава, которую можем растить хоть с сорняками, хоть без, а то и вовсе выполоть все к черту и засеять чем-то новым!

Видимо, сам себя он к людям не причисляет.

По прибытии Владимира с молодой женой встречали волхвы в городских воротах. Молодые девки с распущенными волосами плясали и пели, осыпали новобрачных цветами. Когда они чересчур близко приближались к Владимиру, коричневые глаза Анны становились зелеными от ревности.

Чудеса генетики. Или освещения?
Оказывается, для того, чтобы сжиться с новой верой, немного надо:

Все христиане, но за столом не уступали язычникам, не соблюдали постов и скоромных дней, заглядывались на молодых девок – такая вера, по молчаливому наблюдению Тавра, на Руси приживется.

Волхвы не хотят крещения Руси:

– Народ не примет чужую веру! – закричал Несс яростно еще с порога.
Владимир сумрачно смотрел на буйствующую перед ним фигуру могучего старца.

Видимо, фигуру могучий старец держал в руках и отчаянно размахивал ею.

– Вера не чужая, – возразил Владимир, живот заболел от страшных усилий держать тело неподвижным, как и мышцы лица. – Христос был нашего роду-племени! Когда-то наши пращуры завоевали много земель на Востоке, в том числе и Палестину… Двадцать восемь лет правили теми странами, потом вернулись в наши земли. Но многие остались, за двадцать восемь лет много воды утекло. И не токмо детьми обзавелись, даже внуками! Да и постарели, привыкли. За свое правление понастроили городов, в том числе и Назарет, потому что на заре его закладывали… Там и сейчас еще не все наши сородичи жидовский язык переняли…

Несс охуевает вместе с чтецом:

– Откель ты взял, что Христос не иудей?
– А он сам сказал, – ответил Владимир строго, чувствовал небольшое облегчение, ибо к этому разговору изготовился. – Что есть главное в его вере? «Нет ни эллина, ни иудея!» Это мог сказать только человек, которого иудеи притесняли за его неиудейство. Он добивался равенства, ибо был лишен его!

Но чтобы прогнать волхвов, приходится все-таки призвать дружинников - видимо, пламенная речь Владимира их не убедила. К тому же оказывается, что все это была ложь, пиздеж и провокация:

– Ты просто захватил их врасплох. А сейчас пойдут мутить народ. Но зачем ты так…
– Соврал как пес подзаборный?
– Ну, когда князь говорит неправду, это тоже брехня…
На лице великого князя мелькнула жестокая усмешка.
– Так уж и брехня? А где сказано, что он чистый иудей? А раз не сказано, то каждый волен трактовать, как ему с руки. Зато если он рус… или пращур русов, то это у многих вышибет оружие из рук. А горлопанам заткнет глотки.

Сам нанес херни - сам и признал, что нанес херни, вроде все ок. Но проблема в том, что эта книжка полна похожих завиральных идей. Вот хоть про русского Тримурти в 31-й главе. Или про русских Аполлона с Артемидой в 33-й. Или про Зороастра-Зарю Утреннюю в этой. И как отличить, где автор понимает, что несет херню, а где нет?
А пока персонажи готовятся к крещению, и на том глава заканчивается.

▼Глава 46⬍

Был восхитивший многих неимоверно пышный обряд венчания. Владимир, с детства придумавший себе правило: я могу продавать гнилой товар, но сам не покупаю, с нетерпением дожидался конца церемонии.

Это он про свою невесту так? Ах, какая любовь!

Он шел рука об руку с Анной, девушки засыпали их лепестками роз, патриарх с огромной свитой жгли благовония, ревели зычными голосами:
– Исполать тебе, деспот!
– Славься, деспот!
– Многие лета деспоту Руси!
– Дорогу деспоту!
И только кто-то прорычал зло:
– Был князь… стал деспотом!
И хотя в словах не было брани, но по тону было, что был человеком, а стал дерьмом, и Владимир повел бровью, вышколенные гридни бросились в толпу. Раздались крики, свист булата, смачный хруст рассекаемой плоти с костями вместе. Злой голос оборвался на полувсхлипе.

Воображаю, как были рады соседи этого мужика, которых забрызгало кровью (если не задело мечом). Что может быть праздничнее рандомной казни в гуще толпы!
Тем временем мрачные волхвы решают, как им быть.

– Да, кому-то надо умереть. Пусть враги видят, как стоят русичи за веру отцов. Но живым предстоит путь намного тяжче… В чужую веру надо исподволь внедрить… пусть под чужими именами… наши обряды и обычаи, наши верования…

Конечно, ведь это именно так и делается - сознательным решением кучки людей, а не инерцией традиций.

Мы уйдем в леса, уйдем в веси, куда новая вера доберется не скоро, мы будем готовить народ, чтобы искры нашей веры пролежали под чужой золой многие поколения, а потом вспыхнули в душах потомков жарким пламенем!

Вероятно, автор причисляет себя к наследникам этих деятелей?..
Меж тем начинается крещение. Люди, несмотря на обильное угощение и еще более обильные посулы, добровольно не идут, приходится применить силу. Апокалиптическая картина эта завершается идеально - старым дурацким анекдотом:

– Святой отец, крести меня!
Священник с удивлением оглядел его с головы до ног:
– Гм… похвально, похвально обращение к истинной вере… Как зовут тебя, сын мой?
– Сруль, батюшка.
– Будешь Акакием, – решил священник. – И соответственно, и нашему Господу приятно.

▼Глава 47⬍

Владимир пытается говорить с беснующимся народом - бесполезно. Тогда он отдает приказ срубить идолов. В общей неразберихе погибает Войдан, а Борис валит в темные леса:

Мол, жаждал Христа для всей Руси, но не так… Что истина не остается на стороне сильнейшего. И что тот, кто служит ей, не может не ответить на зов перейти к слабейшей стороне.
Владимир насторожился. На миг возникло странное чувство, будто раньше понимал, жил в таком мире, названном настоящим, а теперь существует в плоском мире теней, что отбрасывает настоящий… но сверху послышался звонкий серебристый голос Анны, и мимолетное чувство, чересчур тонкое для его могучей натуры, исчезло, как утренняя тень под жгучими лучами солнца.

Сила есть - ума не надо. А истинная любовь и вовсе отключает мозг.

Анна с радостным визгом сбежала по лестнице. На красивом личике промелькнула гримаска при виде некрасивого слуги.

Спасибо еще, что не велела казнить, чтоб не оскорблял ее светлый взор.

– Кровавое деяние… – выдохнул он. – Это Царьград привык к массовым казням… Там охлос, а не люди… А здесь привыкли держать головы гордо.
Анна ласково положила тонкие нежные пальцы ему на плечо, игриво куснула мочку уха:
– Это быстро забудется. Уже правнуки об этом дне будут читать только в летописях… А если ты велел древние записи русов сжечь, то о крещении Руси будут знать лишь то, что дозволим. И лишь так, как сочтем нужным.
– Я люблю тебя.

Ну, эти двое нашли друг друга.
Кстати, а как в ДРЕВНИХ записях могло отразиться ПРОИСХОДЯЩЕЕ СЕЙЧАС крещение Руси?..

Ее глаза сияли. Могучая и страшная Русь в крови, Русь на коленях! Тысячи священников умелыми проповедями спешно начнут вытравливать гордый дух, приучать к покорности. А кто все же поднимется, то мечи и топоры огромного войска будут наготове.

Какого войска? Русского? А как же гордый дух воинов?

Она топит Русь в крови и этим спасла Римскую империю!

Не, Владимир, она у тебя точно фанатичка.
Ночью в городе начинается пожар, Владимир с Анной еле успевают спастись. Олаф, насмотревшись на народные ликования, принимает мудрое решение:

Владимир, весь в саже, словно вылез из преисподней, прохрипел пересохшим ртом:
– А где мой друг Олаф? Сувор, отыщи Олафа!
Сувор помялся, протянул прогнутый, словно по нему ударили каблуком, вминая в землю, золотой крест с оборванной цепочкой:
– Вот еще нашел.
Владимир спросил мертво:
– Что это?
– Олаф Скаутконунг сорвал с шеи. Он втоптал в землю и сказал, что отрекается от такой веры Христа.
Владимир спросил сквозь зубы:
– Где он?
– Взял коня и ускакал. Сказал, что ноги его больше не будет в этой стране. И тебя видеть больше не желает.
Небо упало на голову. Он прогнулся от удара, в голове зазвенело, словно в ухо попал комар. Свет померк перед глазами, и Владимир понял, что сейчас умрет.

Он так только на известие о замужестве Анны реагировал...

Страшным усилием воли хватался за угасающую искорку, и та начала разгораться. В сиянии появилось бесконечно милое лицо. Глаза Анны были расширенными.
– Что с тобой? У тебя такое лицо… Такое!
– Анна, – немеющие губы едва двигались, – держи меня… Не отпускай… Только ты можешь удержать…
Ее трепетные руки обняли, и он удивился, с какой мощью хлынула в него жизнь.

Анна пытается утешить Владимира. Его реакция:

Он ощутил стыд, что его утешает женщина.

Благодарность? Успокоенность? Облегчение? Не-а, это не для настоящих мужуков.
И под конец книжка еще раз превращается в фэнтези и Владимир с Анной начинают общаться телепатически:

Она обхватила его тонкими руками, прижалась, такая хрупкая и беззащитная. «Мужчины все попадаются на эту наживку, – промелькнула мысль. – Герой завоевал меня, но империя спасена».

Так она его любит или нет?

«На кой черт мне твоя империя, – ответил он мысленно. – Весь мир – лишь ларец, из которого я вынул главную жемчужину!»
«Но империя спасена», – подумала она упрямо.
«Так уж и спасена», – удивился он. – Фотий чудом спас ее от Аскольда, но пришел грозный Олег. Цимисхий едва спас от Святослава, но не от меня. Ты удержала мой занесенный над Царьградом кулак, но вряд ли в Царьграде появятся равные тебе по красоте, а на Руси – обезумевшие от любви, как я.

Ну, раз сиятельный ГГ так сказал...

Уже подрастает его сын Ярослав, зачатый в страшный день взятия Полоцка, наливается силой яростный Святополк, красивый и коварный, как его мать Юлия

Чота чтец за Юлией особого коварства не помнит.

Да, он дал клятву пощадить империю. Но не брал ее с детей!

И это все, что нам может сказать человек, так отчаянно силившийся понять, что ему делать на вершине власти, и обещавший своей любимой целый мир. Пусть дети разгребают!
Господи, а разговоров-то было (с)

И на этом книжка наконец заканчивается. Поздравляю себя, коллег-чтецов и анонов, что мы осилили эту эпическую срань про скотомудилище, который и в остальных видит только скотомудилищ (и, в принципе, редко ошибается, все-таки подобное тянется к подобному). Надеюсь, нам с вами никогда больше не придется читать ничего подобного. Всем хороших книг и теплой весны. А чтец пойдет за винишком и отбеливателем для мозга.

Отредактировано (2025-04-20 22:24:51)

Анон

Re: Князь Владимир, книга 2, главы 30-47 (заключительные)

Коллега, вы восхитительны! Жму лапку, это такой пиздец, я ж вроде это читал, но меня все равно наизнанку от цитат выворачивает.
Только освежающее капание ядом и помогает хоть как-то это читать. Каждый комментарий прям в сердечко  
Спасибо за чтения, молока и печенек побольше!

А дальше он непринужденно цитирует Блаженного Августина и писания римских пап. Еще раз: как он их достал (на Озоне заказал?) и на каком языке читал?!

Дык к Аннушке ходил книги умные читать

Владимир едет на охоту, и тут из кустов на лихом рояле выезжает... Варяжко! Придушил Владимира, вырвал ему сердце, поджарил на огне и сожрал.

Лучший персонаж. Жаль в финале гурятины с Владимиром не случилось, а я так ждал, так ждал!

Вероятно, коллега-чтец, которому достался этот фрагмент, уже отмечал это, но чтец повторит еще раз: чтобы незамужняя высокородная девушка, христианка, вот так вот просто отдалась рандомному воину?! А если бы она забеременела? Что тогда?

Там в начале книги они с подругой-семилеткой обсуждают то, как охуенно вести половую жизнь с начальниками стражи И вообще Аннушка узнала что её могут выдать замуж, и от шока побежала отдаваться рандомному обрыгану, её ж никто к этому не готовил

Из-за этого многозначительного многоточия чтец еще сильнее укрепился в мысли, что они там таки поебались.
В итоге Самуил согласный на все

ух горячооо

И Василию с Константином ни разу, вот ваще ни разу не пришло в голову чекнуть этого нового русского князя - кто он такой, откудова взялся?

Самый мем, что там уже полгорода в курсе. Русские купцы в Царьграде точно знали, сенатор местный, какие-нибудь мимопробегавшие шпионы Ярополка. На Владимира толпы ассасинов прибегали покушаться, и никто сука не задал вопрос почему, никто! Даже их этот Вепрь, который что-то подозревал!

Он как-то прижал нас с Олафом к стене.

И поцеловал.

Кстати о Вепре. Мужик слишком вжился в роль шугар деда и не шмог любимок допросить или там доложить вышестоящим о подозрительных покушениях.

Анну везли в коляске, но когда белые стены Херсонеса скрылись, она велела подать себе коня. К удивлению и радости Владимира, в седле держалась хорошо, конем управляла умело.

...поэтому все романтик сцены с конями и обучением верховой езде ДОСТАЛИСЬ ОЛАФУ

Чота чтец за Юлией особого коварства не помнит.

Она коварно впустила в себя его хуй при изнасиловании, ага Такие вот они, коварные женщины. Ходят и манят бедного беззащитного Владимира, а ведь у него любимая есть!

Анон

Re: Князь Владимир, книга 2, главы 30-47 (заключительные)

Спасибо, коллега! Да, в хорошей компании можно и такую жесть осилить)

Дык к Аннушке ходил книги умные читать

Точно, чем не прикрытие! (Хотя они там вообще с конспирацией не заморачивались...)

Там в начале книги они с подругой-семилеткой обсуждают то, как охуенно вести половую жизнь с начальниками стражи

А я уже и забыл об этом 

Жаль в финале гурятины с Владимиром не случилось, а я так ждал, так ждал!

Самый мем, что там уже полгорода в курсе. Русские купцы в Царьграде точно знали, сенатор местный, какие-нибудь мимопробегавшие шпионы Ярополка. На Владимира толпы ассасинов прибегали покушаться, и никто сука не задал вопрос почему, никто!

Ну так... если бы остальные персонажи умели думать и доводить дело до конца, Владимир бы не смог сиять на их фоне (и вообще, вероятно, не пережил бы первых глав) 

...поэтому все романтик сцены с конями и обучением верховой езде ДОСТАЛИСЬ ОЛАФУ

Нет, ну после перечитывания арки с викингами у меня вообще не осталось сомнений, кто у Владимира любовь всей жизни