Вы не вошли.
Страницы 1
Подумалось, что сегодня отличный день для этого. Создать местечко, где можно вволю "невнятно булькать розовыми пузырями" в одиночестве и ловить чистый и незамутненный кайф.
Во-первых, день рождения Валентина;
во-вторых, я как раз перечитываю эпопею, а значит, тут удобно будет развернуться как со своими наблюдениями, так и с акцентами в каноне;
в-третьих, при желании додать себе за все долгие годы всего, что хотелось и хочется.
Отредактировано (2025-06-08 22:20:54)
Первые книги мало радуют даже не эфирным временем Валентина, а хотя бы описаниями, но кое-что все же есть. Поживее идет с ЛП.
Ричард еще не видел кэналлийцев, но был готов поклясться, что непоседа — южанин. Рядом разглядывал свои руки молодой человек с длинным безупречным лицом, скорее всего, наследник дома Приддов, на которого опасливо косился прыщавый курносый парень с острым кадыком.
Поскольку позднее не раз и не два упоминается сходство Валентина и Ойгена, положу тут и цитату с первым появлением Ойгена в ЛП.
Карваль наконец соизволил переступить порог, но тут же подался назад, и в комнату шагнул высокий худощавый блондин, за спиной которого блестели каски. Прошло больше семи лет, но Робер узнал бывшего однокорытника Мишеля с первого взгляда. Барон Ойген Райнштайнер отличался весьма приметной внешностью.
Любопытный момент в вечер мятежа, когда Манрик и Колиньяр сбежали, а Рокслей раскрыл рот на пирог:
Первым, разумеется, вскочил Валентин Придд. Герцог носил траур по погибшим родичам, который ему удивительно шел. Катарина вздрогнула, растерянно оглядела пьющих за нее мужчин, задержала взгляд на юном красавце в черном и фиолетовом, торопливо отхлебнула вина, еще разок дернулась, слегка закашлялась и уставилась на скатерть. Теперь Валентин точно ночью спать не будет, остается надеяться, что новый Повелитель Волн будет верен Олларам. Так же, как Генри Рокслей, в одночасье ставший из узника маршалом и комендантом Олларии.
...Теньент саданул рукоятью пистолета в висок разинувшего рот гвардейца, ударом ноги распахнул окно и под доходящий до звона визг дурищи Феншо выскочил на террасу.
Луиза посмотрела на королеву. Стерва лежала в глубоком обмороке на руках Валентина Придда.
С учетом веса даже самого скромного туалета королевы (а вес скромного туалета дворянки поменьше, но тоже вызывает уважение), на руках у Валентина оказалась внушительная тушка ноша.
Отредактировано (2025-04-29 17:14:37)
Что ж, едем дальше по хронологии от захвата столицы до Доры включительно.
– Оружие? – уточнил Придд. – Вам довольно шпаги или желаете еще и кинжал?
– Я не кэналлиец, – огрызнулся Ричард.
– Разумеется, вы не кэналлиец, – согласился Повелитель Волн, и Ричард понял, что не успокоится, пока не сгонит с длинной породистой физиономии эту проклятую невозмутимость и еще более проклятую вежливость.
Последняя фраза здорово смущает. Выглядит нереально странным упрек дворянина со стороны другого дворянина за вежливость
Валентин молчал, на бледном породистом лице застыло рыбье спокойствие, словно ничего не случилось. Если бы герцог Придд признал себя побежденным, потерял сознание, да хотя бы выругался, Дик бы ему помог, но этот тяжелый, зимний взгляд... Еще хуже, чем у Ворона.
Дикон холодно улыбнулся и поднял шпагу, направляя острие в горло противника. Длинное лицо совсем закаменело, надо же, а казалось, дальше некуда.
Вот, значит, как было. Придд сразу задумал использовать вазу как опору, потому и нашаривал пьедестал, а раскукарекавшийся Дикон не понял. Упивался собственной победоносностью, записал противника в трусы, но Спруты всегда умели владеть собой. В отличие от Эпинэ и, как выяснилось, от Окделлов.
– Ричард, – Робер потряс головой, разгоняя сонный туман, прошитый двойной гельбской радугой, – не стоит смотреть в глаза тем, кто сильнее. Особенно упавшим, это плохо кончается.
– Я сильней Валентина, – выкрикнул Ричард, – я его гонял по парку, как овцу!
– Тем хуже! Не проиграть, когда победить невозможно, – это больше, чем победить.
– Что? – мальчишка подался вперед, вызвав у лекаря вопль ужаса. – Как ты сказал?!
– Здесь врагов нет, – друзей тем более, но Спруты гостя в своем доме не тронут. Не так воспитаны. – Вы меня поняли?
Спрут все помнит и ничего не скажет. Если и Дикон будет молчать, дело плохо. Потому что от такого молчания до смертельной вражды меньше шага, а Валентин Придд опасен. Дикон – мальчишка. Порывистый, влюбленный, доверчивый, без двойного дна, а что в голове у этого ледяного красавца? Что было в головах его отца, деда, прадеда?
Кстати, во время визита к Спруту Робер просил красного вина и получил "Змеиную кровь", которой Валентин всегда отдает предпочтение. Таким образом, у Валентина есть кое-что общее с Алвой - любовь к красному, хотя они и не повторяют друг друга, предпочитая разные оттенки вкуса. Впоследствии Арлетта пытается навязать Валентину привычку смотреть на просвет бокал с кровью, как обычно делает Алва. Редиска.
Когда между Карасом и серым оставалось не больше десятка бье, Спрут повернул коня. Мимо Дика проплыл чеканный профиль, сверкнула герцогская цепь, мягким серебром проструился плащ.
Портрет становится еще полнее. Если "порода" отсылает к крупным чертам лица, то "чеканка" - к резким.
Заиграли трубы, и серебристый мориск по-оленьи сорвался с места. Роскошный конь! Если б Альдо ездил вполовину так хорошо, как Придд! Но лошадь, шпагу и гитару нужно чуять. Иначе учись не учись – выше курицы не взлетишь.
– Дом Волн верен своему слову, – глаза Спрута стали жесткими. – Моя Честь и моя Кровь принадлежат моему королю и моему королевству.
Тут вот не мешало бы хоть кому-нибудь спросить, что и кого Валентин считает своим
Робер поискал глазами Спрута, тот стоял чуть впереди, ожидая, пока пройдут вассалы Окделлов. Гордо посаженная голова, каштановые волосы, поджатые губы. О чем он думал, всаживая меж плит кинжал Борраска? Приддов никто не понимает, кроме Приддов. Именно так сказала Ирэна и ушла, поигрывая костяным веером.
Гордость, властность, непредсказуемость. Полный набор. Все как я люблю
Со Спрутом и в самом деле не все просто. Мутный он какой-то, хотя с чего ему прозрачным-то быть? Душу надо застегивать, тогда в нее не плюнут. И не влезут с ногами.
Одобрение, несмотря на изначальную предвзятость. У Матильды с возрастом улучшился вкус на мужиков в целом Но выбрала в итоге она не того
– Помню! – Валентин Придд пьет и смотрит в окно. У сумерек, как и у смерти, синий взгляд, а у кого ледяной?
Да как раз у смерти, синий - у ее сестры.
Жермон почти забыл о своем вопросе, но Райнштайнер не забывал ничего. Однажды он вернул сдачу в двенадцать суанов человеку, позабывшему их четыре года назад в придорожной гостинице.
Валентин сам упоминал перед дуэлью, что у него слишком хорошая память, Ойген продемонстрировал на практике, насколько их память хороша
– Я не могу уйти, – вскинул голову Спрут, – мои люди подчиняются только мне.
– Не можете – возвращайтесь, – пожал плечами Иноходец. – Когда расстанетесь с завтраком, если вы, разумеется, завтракали.
– К моему глубокому сожалению, завтракал, – поклон Придда выглядел жалкой пародией на его всегдашнюю безупречность. – Я вернусь не позже чем через полчаса. Если вам что-то потребуется, обратитесь к графу Гирке.
– Непременно, – пообещал Эпинэ, провожая глазами высокую фигуру.
– Он очень много сделал, – неожиданно сообщил Карваль, – очень. Если бы все северяне были такими...
Если бы все северяне были такими, как Придд, можно было б удавиться, но «спруты» и впрямь разгребли то, что наворотили устроители праздничка. А могли бы и не разгребать – приказывать Повелителю Волн может только король.
Надо дойти до галереи, вернее, до обломков, и узнать, кто под ними. Ах, не хочешь? А рубить в куски мертвеца ты хотел? А убивать гоганов? А командовать казнью? И не твоя вина, что она не состоялась. Ты делал, что тебя заставлял сюзерен, и дошел до Доры, так имей смелость отдать приказ самому себе и исполнить его! Иди и смотри, Спрут смог – и ты сможешь!
Железная уверенность в подчинении своих людей. Это вообще интересно. Несмотря на внезапную кончину Вальтера, которого запытали до смерти, но сломить так и не смогли, все его подчиненные беспрекословно подчинились Валентину. Ни его молодость, ни любые иные обстоятельства не привели к предательствам с их стороны. Только те, кто был куплен ранее и пребывал в то время далеко от столицы, вызывали вопросы своей лояльностью.
Немного забегу вперед. Складывается впечатление, что Валентин тратит и свои кровные на благо не только своих людей, ведь после Мельникова именно его люди занимались поиском лошадей для войск, так и нашли жермонова Барона и выкупили, хотя цену там заломили приличную.
Отредактировано (2025-05-02 11:01:24)
Судом продолжим и им же пока закончим, там и так много прекрасного
— Я не вижу повода отзывать графа Феншо, — выпалил Ричард, — если, разумеется, герцог Придд ничего не скрывает.
— Могу я уточнить, что означает «ничего»? — Ледяной взгляд и ледяная ухмылка, кэналлийские работорговцы и то приятней.
Прости, Хуан, в этом состязании ты безнадежно проиграл - вердикт Окделла
— Мелания, — как нежен взгляд любимого, но между ними изобильный стол и чужие взгляды, — представляем вам барона Кракла, тонкого ценителя женской красоты, и Повелителя Волн герцога Придда. Он недавно лишился семьи, что печальным образом сказалось на его учтивости. Не сердитесь на него.
Потерявший родных что листок срубленного дерева и пчела сгоревшего улья, но как же легко уходить последним, не глядя назад. Серый человек еще не знает, сколь счастливо его несчастье. Не знающие о судьбе своей и не верящие в худшее смотрели на нее, и Мэллит улыбнулась.
— Я не сержусь, а сердце мое плачет о потере Перв…
— Герцога Придда. — Голос любимого зазвучал громче, он не хотел, чтоб недостойная ошиблась, он до сих пор думал, что вновь увидит солнце.
— Прошу прощения у Повелителя Волн, — пролепетала Мэллит, и шрам на груди отозвался острой болью, напомнив о неизбежном.
— Это я прошу прощения. — Серый поднялся из-за стола, сверкнула золотом цепь. — Я ваш покорный слуга, сударыня.
— Герцог Придд готов пойти к вам на службу. — Любимый рассмеялся весело и беззаботно. — Мы ждем от него подобных слов с осени, но он прячется в своем особняке.
— Как и положено Спруту, — сказал Ричард, он любил Первородного всем сердцем, и Мэллит ему доверяла.
— О да. — Повелевающий Волнами не умел улыбаться. — Сударыня, с вашего разрешения я верну Повелителю Скал его любезность. Заняв особняк, в котором он сейчас властвует, он уподобился настоящему вепрю.
Мэллит строга, но интересно, как постепенно меняется ее восприятие от "серого", "перевозчика" и до "высок, силен и очень красив".
Валентин Придд поклонился и поправил воротник. Спрут был верен себе — траурный серый бархат и фамильный меч, примиривший сюзерена с отсутствием лиловой мантии. Ледяная тварь умела говорить «нет», впрочем, сегодня траур Придда был к месту, напоминая о погибших Людях Чести, а значит, о преступлениях Алвы.
— Тогда выпьем «Рыцарской крови». Она не так горчит, как «Змеиная».
Совпадение или намек на Спрута? Закатные твари, как мерзко всюду видеть двойное дно!
— Я недавно пил «Змеиную кровь» с герцогом Приддом.
— Этот молодой человек знает многое, — кардинал расставил бокалы, — но он умеет молчать.
— Боюсь, я был не слишком внимателен. Старые раны… дают о себе знать в самый неподходящий момент.
— Здесь удивительно душно, несмотря на холод. — Придд, как всегда, был сер и любезен. — А духота способствует бреду. Я бы не стал полагаться на сделанные в таких обстоятельствах признания.
— Кэналлиец бредил, — важно кивнул Карлион, — его слова нельзя расценить иначе.
— В таком случае вы, граф, прожили в бреду всю свою сознательную жизнь, — предположил Спрут, — иначе с чего бы вам более сорока лет называть себя бароном . Господин Первый маршал, я пришлю вам кэналлийского. В вашем состоянии оно необходимо.
— У вас осталось кэналлийское? — пошутил Берхайм. — Теперь понятно, почему вы никого не принимаете.
— Я в трауре, — напомнил Придд, — и не только я.
— Конечно, — Маркус натянул на физиономию скорбное выражение, — все мы потеряли близких. Я лишился дяди, но нет победы без потерь.
— С этим трудно спорить, — согласился Придд, — хотя лично я не назвал бы Дору победой.
— Скажите, Валентин, вам не попадалась на глаза девочка лет шести, щербатая, в короне и со шрамами вот здесь? — Робер коснулся щеки и только тут сообразил, что несет. — Вам, вероятно, кажется, я брежу.
— Неприятный ребенок. — Повелитель Волн и не подумал удивиться. — Мои люди пытались ее поймать, но она сбежала.
— Где вы ее видели?
— В Доре, — задумчиво произнес Валентин, — у фонтана. Ей там было не место.
Значит, хотя бы в Доре маленькая гадина не была бредом… Если только Спрут не издевается, хотя откуда ему знать?
— Вы ее хорошо запомнили?
— Даже слишком. — На породистом лице мелькнула гадливость. — Чудовищный костюм и чудовищное создание… Признаться, я рад, что вы о ней заговорили. Это доказывает, что я нахожусь в здравом уме и твердой памяти, а ведь одеяния судей свидетельствуют об обратном.
Вот же троллище!
– Готов, – в светлых глазах что-то блеснуло, словно клинком поймали солнце, – во имя Чести и Государя! Я не знаю, кто из ныне живущих потомков Рутгерта Гонта имеет право на титул, и отвечаю за своего вассала так же, как за самого себя. Невиновен.
– Герцог Придд, – взгляд Альдо не сулил ничего хорошего, но с тем же успехом можно вызвериться на мраморного истукана, – объяснитесь! Что значит невиновен?
– Герцог Алва невиновен в том, в чем его обвиняют. – Закатные твари, и этот кусок льда ровесник Дикона?! – Алву допустимо убить без объяснений, как опасного врага, чье существование угрожает Великой Талигойе, но его нельзя осудить. Это незаконно.
– Странно слышать это из ваших уст, – очнулся Карлион, – из уст человека, чью семью уничтожили прихвостни Олларов.
– Не вижу ничего странного. – А лед, оказывается, может гореть. – Нас убивали не потому, что мы виновны, а потому, что Колиньяры и Манрики делили север и юг! Это они, решив от нас избавиться, утопили убийства в законе. Я не желаю превращаться в Манрика, я предпочитаю шпагу.
Если Придда возьмут, станет ли он защищаться? К чему он готов?
– Часть обвинений отпала, зато другая не вызывает сомнений. Вы слышали обвинение, этого достаточно для сотни приговоров.
– Отнюдь нет. – Спрут выдержал бешеный взгляд и бровью не повел. – Алва присягал Оллару. Все, что он делал и делает, направлено на исполнение присяги. Мне не кажется правильным судить эория за верность, кем бы его сюзерен ни был, особенно накануне большой войны. Любой из нас может оказаться перед тем же выбором, что и Алва. Жизнь сюзерена или собственные жизнь и свобода… Повелитель Ветров выбрал Честь. Это достойно уважения, а не осуждения.
Валентин воистину был сыном супрема, хоть и покойного. Что сделает Альдо? Пошлет к кошкам гальтарские кодексы и отправит Ворона на плаху или отыграет назад? Будь Малый Совет большим, кто знает, но буря в тазу не буря. Выходит, присоединиться к Скалам? Ну и кто после этого будет спрутом?
– Герцог Алва смел, – Альдо все еще удерживал вожжи, – я бы даже сказал, слишком. Он не похож на слабоумного, значит, у его наглости есть объяснение.
– В древности подобные поступки объясняли благородством. – Лед погас, Валентин вновь был спокоен. – Я знаю, что герцог Окделл придерживается иных взглядов. Его право и его выбор. Кстати говоря, не первый.
– Я не позволю оскорблять себя на глазах Альдо! – Упавшее кресло, обнаженный клинок, и голодное солнце на потолке… – На глазах его величества… Не позволю!
– Я охотно оскорблю вас в любом удобном для вас месте. – Белые от бешенства глаза Дика и любезная улыбка в ответ. Воистину в Старом парке Дикон уцелел чудом. – Но наше непонимание никоим образом не отменяет нашего долга. Я подтверждаю свои слова. Герцог Алва обвинен несправедливо. Он должен быть оправдан, а недобросовестных чиновников, готовивших процесс, следует отстранить от должности и лишить содержания.
Обожаю такие мелочи
– Я дерусь первым, – повторил Дэвид. – Алва, я обвинил вас раньше Окделла.
– Сожалею, но первым это сделал Берхайм. – Придд и не подумал встать. – Рокслей был третьим, после Карлиона, Окделл – четвертым.
– А вы? – обернулся к Спруту Ворон. – Каким по счету были вы?
– Я не счел вас виновным в том, в чем вас обвиняют, – Валентин церемонно наклонил голову, – и герцог Эпинэ со мной согласился. Вас следовало не судить, а убить.
– Тонкое наблюдение, – согласился Алва, – и тонкий ум. Значит, мне предстоит бой со Скалами и господином в белых штанах. Досадно…
Отредактировано (2025-05-04 14:30:16)
– Герцог Алва отправляется в Ноху. – Только бы не сорваться, святой Алан, только бы не сорваться. – У нас с вами есть время.
– Вы в этом уверены? – Ворон поднимал бровь, Придд – уголок рта, и это было еще отвратительней. – В любом случае, сейчас вы ближе к дуэли, чем утром, но не сомневайтесь, если Алва вас помилует или… неожиданно умрет, я пришлю к вам секундантов, а сейчас разрешите откланяться.
– Анакс должен быть спокойным, – огрызнулся Альдо. – Особенно при всякой швали, и потом, я и подумать не мог…
Что Придд уведет Ворона из-под носа твоих убийц, а ты ему поможешь? Разумеется, не мог.
– Не все дерутся, как вы, – баронесса не собиралась сдаваться, – и на этот раз они бы убивали, но я рада, что Придд успел вовремя.
– Вы просили о помощи и его?
– Нет, – отрезала красавица. – Валентина нельзя просить и еще меньше его можно к чему-то принудить. Он сам решает и сам делает. Надеюсь, их не догонят.
– Ты не бойся, малыш, «спруты», они хоть и северяне, а ничего.
– Не съедят, – добавил усатый. – Особливо при герцоге.
– Не съедят, – послушно повторила Мэллит. Она помнила Повелевающего Волнами. Высокий и равнодушный, он сидел за столом названного Альдо и улыбался одними губами, а потом оставил первородного и увез в цепях врага своего.
– Это я вам благодарна. – Названного Робером ведет сердце, Повелевающего Волнами – разум, и разум этот холоднее зимних вод. – Дурной наездник в тягость и коню, и спутникам, я – дурная всадница, а ваш путь долог.
– В тягость может быть безобразие, но не красота. – Можно сменить серое на цвет ириса, но не пепел на огонь. – Вам здесь удобно?
Повелевающий Волнами шагнул вперед:
– Только трус, будучи не в силах отомстить мужчине, срывает обиду на женщине. Удо Борн, вы трус или слепец?
– Желаете осмотреть арсенал?
– Мы его уже осмотрели, – холодно бросил Арно, – так что не смеем вам мешать. Понси, не знаю, известно ли тебе, что полковник Придд большой ценитель поэзии. Разговор о сем предмете обрадует его больше, чем вид оружия.
– Вы правы, теньент, – полковник предпочел не понять намека, – вид лежащего без пользы оружия и в самом деле печален.
– Сударь, – Савиньяк шагнул вперед, оттирая длинного корнета от столичного гостя, – что я слышу? Первым господина Барботту задел я. Вы оспариваете мое первенство? Это невежливо!
– Об этой основе мироздания я, видимо, тоже не осведомлен. – Придд, как и положено Хохвенде, изо всех сил пытался не понять. – В чем именно вы меня опередили?
– Вы не знаете, что перехватить чужого противника благородный человек может лишь одним способом?
– Ах вот в чем дело! – Если это улыбка, то снег – пух с тополей. – Что ж, я согласен оговорить с вами условия поэтического диспута, но в отсутствие господина Понси. Он принимает чужое мнение слишком близко к сердцу.
– Нам сюда. – Виконт Сэ удовлетворенно оглядел увешанную портретами галерею. – Никого, как я и думал. Темновато, конечно, но друг друга разглядим, а маршалы и генералы немного развлекутся.
– Несомненно. – Светлые равнодушные глаза смотрели не на Савиньяка, а на Руппи. – Господин фок Фельсенбург, я не знаю здесь никого, кто мог бы стать моим секундантом, и вынужден просить вас представлять обе стороны.
– Хорошо, – коротко кивнул Руппи. Драться ему приходилось дважды, но секундантом он еще не бывал. – Господа, вы уверены, что не желаете помириться?
– Лично я уверен, – отрубил Савиньяк. Каким другом он мог бы стать, если б не родился врагом!
– Я придерживаюсь того же мнения, что и виконт. – Придд переступил с ноги на ногу, пробуя пол. – До первой крови или до победного конца?
– А вы как желаете, – усмехнулся виконт, – с кровью или без? Мне, право, безразлично.
И кто-то еще говорит, что все фрошеры похожи друг на друга!
– Что мне хотелось бы знать, так это причину нашего поединка. Барботта меня не устраивает.
– Вы их знаете.
– Значит, их несколько?
– Пожалуй, – Савиньяк все еще улыбался. – Вы – потомственный трус и двойной предатель. Пока двойной.
– Вы так полагаете? – Придд был сама вежливость. – Что ж, вынужден просить у вас прощения. Я ввел вас в заблуждение относительно условий. Мы деремся до победного конца.
– Дуэль закончится, когда одна из сторон признает себя побежденной или же не сможет продолжить бой, – процитировал Руппи кодекс Эберхарда. Секундант должен быть беспристрастен, особенно если он один на двоих. – Оружие?
– Разумеется, шпага. – Виконт уже сжимал клинок.
– Шпага, – равнодушно подтвердил полковник. – Я не успел узнать, запретил ли герцог Ноймаринен дуэли?
– Да, – хохотнул Савиньяк. – Желаете спрятаться за регента?
– Если я нарушаю приказы, то делаю это осознанно. – Хорошее правило, надо запомнить. – К вашим услугам!
– К вашим услугам!
– К бою! – Руппи отступил к стене, освобождая место. Виконт коротко и четко отсалютовал, его противник ответил. Если б не цвет волос, в полумраке галереи он мог бы сойти за Райнштайнера. Нет, это не Хохвенде, это враг другого калибра. Предатель? Может быть, но никоим образом не трус.
Клинки стучали все яростней, две светлые фигуры метались между холодным камином и старыми доспехами. Кажется, Сэ фехтовал лучше, или Руппи просто этого хотелось? Он и вчера желал победы Бешеному, но Райнштайнер не проиграл, хотя и не выиграл…
– Полковник Придд, теньент Сэ! Немедленно остановитесь! – Руппи обернулся. Из-за здоровенного тусклого рыцаря неторопливо вышел барон Райнштайнер. Воистину, помяни Леворукого, и он тут как тут!
– Вы нарушили приказ регента, – Райнштайнер если вцепится, то насмерть. Старый Катершванц и тот был помягче. – Я и генерал Ариго хотели бы знать причину.
Если только она есть, эта причина. Жермон взял бергера под руку:
– Не думаю, чтобы эти господа в военное время нарушили приказ. Готов поспорить, они забрались сюда поразмяться. На улице творится Леворукий знает что, внизу фехтует целая толпа, а вчерашний урок требует повторения.
Бергер недовольно поджал губы:
– Полковник Придд, вас поставили в известность о недопустимости дуэлей между офицерами Северной армии в военное время?
– Да, господин командор. – Придд был спокоен, как сундук или сам Райнштайнер. – Я спросил об этом теньента Сэ и получил ответ.
– Очень хорошо. – Ойген выпустил лед и схватил за шиворот огонь. – Теньент Сэ, я вижу, вы поленились зайти за защитными колпачками и ввели в заблуждение корнета Понси. Он утверждает, что вы навязали полковнику Придду дуэль.
– Это вышло случайно. – Врать Савиньяки отродясь не умели, но Арно был наполовину Рафиано. Правда, пять минут назад он об этом забыл напрочь.
– Что именно вы называете случайностью, – уточнил Райнштайнер, – небрежение своей и чужой безопасностью или обман собственного товарища?
Ойген не был дураком, но он был другом. Разумеется, ни о каких позабытых колпачках и речи нет, но бергер решил на пять минут поглупеть. И поглупел.
– Понси не столько товарищ, сколько дурак! – Увы, Савиньяк окончательно подмял Рафиано. – А случайность – это то, благодаря чему господин Придд стал полковником.
– В таком случае ненадетые колпачки являются закономерностью, – подвел итог Райнштайнер. – Полковник Придд, о вашем проступке будет доложено регенту. Для офицера вашего ранга вы повели себя недопустимо. Теньент Сэ, вы арестованы. Отправляйтесь к коменданту замка и отдайте ему шпагу.
– Слушаюсь, господин командор! – Арно с издевательским рвением щелкнул каблуками. – Разрешите идти?
Посидеть под замком обормоту и впрямь не повредит… Приказ – ерунда, а вот судить наотмашь не стоит. Особенно сыну маршала Арно.
– Теньент, – велел Жермон, – стойте! Герцог Придд, кто, когда и при каких обстоятельствах произвел вас в полковники?
– Господин генерал, я вчера в вашем присутствии уже ответил на этот вопрос.
Так… Другой на месте этого недобергера кричал бы о своих приключениях со всех крыш… Да и сам он был хорош. Став капитаном, таскал перевязь даже поверх шубы. Чтобы видели и знали.
– Полковник, – потребовал Райнштайнер, – извольте не спорить с генералом. Отвечайте!
– Прошу меня простить, господин генерал! – А ты с норовом, хотя каким еще тебе и быть? – Меня произвел в полковники Первый маршал Талига герцог Алва. Это произошло в ночь с девятнадцатого на двадцатый день Зимних Скал.
– При каких обстоятельствах? – Жермон спрашивал Придда, но смотрел на Савиньяка. Паршивец был поражен, и поделом.
– Находящийся в моем подчинении отряд атаковал конвой, перевозивший герцога Алва из Ружского дворца в Ноху, – ровным голосом доложил Придд. – Нам удалось справиться с солдатами, которыми командовал цивильный комендант столицы герцог Окделл, освободить господина Первого маршала Талига, а потом без потерь покинуть Олларию.
– Что скажешь, Арно? – подмигнул обалдевшему теньенту Жермон. – Все ясно или хочешь узнать что-нибудь еще?
– Хочу, господин генерал! – Савиньяки так просто не сдаются. – Почему герцог Придд столь внезапно перешел на сторону Талига и когда он перейдет обратно?
– Ответ на этот вопрос лежит за гранью приличий, – сообщил несведущим Райнштайнер. – Полковник, вы не обязаны отвечать.
– Разумеется! – Арно получит по шее сегодня же, но наедине, и хорошо получит. Даже если он окажется прав. Потому что дыма без огня бывает, и в нем можно задохнуться.
– С вашего разрешения, я отвечу. – Жермон, переставший быть Ариго, тоже бы ответил. Если бы только знал, за что. – Господин Манрик и господин Колиньяр сделали меня главой дома. Я вынужден думать о будущем семьи и тех людей, чье благополучие связано с нашей фамилией. У засевшего в Олларии господина будущего нет, то же самое можно сказать и о его сторонниках. Как глава дома, я должен защитить своих людей и обеспечить им спокойную жизнь. Это возможно, если я докажу делом, что не являюсь врагом Талига. Слов для этого недостаточно. Мне показалось наиболее разумным отбить герцога Алва. Я это сделал, и господин Первый маршал принял нашу службу.
А службу Жермона приняли Торка и Арно Савиньяк, но на опозоренном офицере не висели ни родичи, ни вассалы. Он отвечал только за себя и, кажется, ответил…
– Герцог, ваши доводы весьма разумны. – Сосредоточенно раздумывавший Райнштайнер, похоже, вынес вердикт. – Многие беды прошлого года сделаны руками Манрика и Колиньяра. Судьба вашей семьи и мятеж в Эпинэ есть порождение их жадности и глупости, но мы будем еще об этом говорить. Виконт Сэ, я настоятельно советую вам принести герцогу Придду свои извинения.
Арно вскинул голову:
– Это преждевременно, война только начинается. Если господин Придд к концу года примет личное участие в сражении и при этом останется подданным Талига, я съем свою шляпу и извинюсь.
– Полагаю второе излишним. – Улыбнулся одними губами Придд. Как же звали того гвардейца, в рожу которому двадцать лет назад Жермон выплеснул вино? Казалось, уж это имя он не забудет, а забыл…
– Полковник Придд, – усмехнулся Ариго, – я, в отличие от господина Райнштайнера, свободен и не прочь размяться. Вы хороший фехтовальщик?
– В Лаик я несколько уступал виконту Сэ, – сообщил Придд, – он вышел шестым, я – восьмым.
– Я был вторым, – усмехнулся Ариго, – но последние десять лет фехтовал реже, чем хотелось бы. Составите мне пару?
– Охотно, господин генерал.
– Герман, вам следует взять учебные шпаги, – напомнил Ойген. – Господин Фельсенбург, вы нужны вашему адмиралу, а вы, теньент, как явный зачинщик ссоры, коменданту. Идемте.
Арно задрал нос и вышел вслед за Ойгеном, Фельсенбург тоже сорвался с места. Родич кесаря до мозга костей был предан сыну оружейника. Все мы кому-то преданны, особенно в двадцать лет. Придд начал с того, что отсалютовал Ворону шпагой, а кончил тем, что напал на конвой.
– Полковник, вы назвали одну из причин вашего решения, но были и другие. Я прав?
– Господин генерал, другие причины не являлись определяющими.
Вот ведь скотина! Безрогая, до безобразия упрямая молодая скотина, которая станет раз за разом нарываться и рано или поздно нарвется. Жермон глянул на собственный клинок, словно видя его впервые. Ойген будет вне себя. Если узнает . конечно узнает
— Госпожа баронесса. — Красивая беловолосая женщина ласково улыбалась. Она родила пятерых сыновей, и все стали воинами. — К вам полковник Придд, а вы не причесаны!
Повелевающий Волнами? Зачем ему ничтожная? Названный Валентином привез Мэллит туда, куда обещал, так для чего он здесь? Разве возчик навещает доставленную поклажу, даже если защищал ее от грабителей и укрывал в непогоду?
— Госпожа баронесса, я пришел проститься. — Первородный был одет для войны. Пепел и фиалки исчезли под черными камнями и белым снегом. В этом сердце нет и не будет весны, но нет в нем и тления.
— Мой путь начинается вновь, — негромко сказала Мэллит, — присланные тем, кого зовут регентом, позаботятся обо мне.
— Я был счастлив служить вам. — Повелевающий Волнами не торопился уходить. Внуки Кабиоховы любят длинные разговоры и смутные слова. Они не скажут «не люблю», но «нам не быть вместе». Они поднесут яд, но будут оплакивать не убитого, а себя…
— Ничтожная не слепа. — Мэллит провела рукой по кое-как стянутым на затылке локонам. — Морская вода не станет вином, сколько ни говори о ее сладости. Не нужно лжи, она острей иглы и кислей уксуса.
— Мне трудно следить за вашими мыслями, баронесса. Я сожалею, что вас постигло разочарование, но проходит все, кроме смерти.
Баронесса…
У дочери Жаймиоля больше нет своего имени, но чужого она не хочет! И еще она не хочет жалости.
— Я не баронесса, герцог Придд, — старательно произнесла Мэллит. — Я — гоганни и хочу вернуться к своему народу. Но я знаю — меня не отпустят, потому что названный Альдо — враг регента и многих первородных. Это ваша война, но ничтожная… Лучше бы я умерла раньше своей любви и не взглянула в глаза своей ненависти. Вы идете воевать за своего господина против Альдо Ракана. Ваш путь прост и ясен, так оставьте ничтожную… Оставьте меня без вашей учтивости. Вы сделали, что обещали герцогу Роберу. Вы свободны от неприятной обузы.
— Вы заблуждаетесь, сударыня. — Лед в глазах, лед в словах, лед за окнами. Кругом один лишь лед, а эти люди называют белый холод весной! — Я еще не выплатил свои долги и, что самое неприятное, не вернул чужие.
— Чужие долги взимают дурные ростовщики, — прошептала Мэллит, вспоминая слепой синий взгляд и отказавшееся повиноваться тело. — Я должна вам, но я не просила в долг.
— Сударыня, — названный Валентином смотрел не на нее, а на свою руку, — я не дал выходцу вас увести, но я вижу, что жить вы не желаете. Прежде чем уйти, я обязан сказать вам одну вещь. Если ваша обида и допущенная по отношению к вам несправедливость окажутся сильнее… Что ж… Я сделал все, что мог.
— Ничтожная слушает. — Слова — как дождь. Они погасят костер и не наполнят бездну.
— Я еще не любил, — сказал первородный, — и я потерял хоть и много, но далеко не все. Я не вправе вас поучать, но у меня был старший брат. Однажды ему показалось, что смерть лучше жизни, и он решил умереть. Ему не позволили. Мой брат был… очень раздосадован. Тем не менее со временем он понял, что хочет жить. Разговор с ним мог бы вам помочь, но, к несчастью, Юстиниан погиб. Его убили. Брат оставил мне свои долги, которые я намерен рано или поздно отдать. В том числе и долг человеку, заставившему Юстиниана по достоинству оценить жизнь. Я рассказываю вам об этом ради слов, которые мой брат услышал от своего старшего друга. Чтобы вы не подумали, будто они принадлежат мне.
Бывает так, госпожа баронесса, что на тебя ополчится само мироздание. Не потому, что ты виновен или плох, и не потому, что ненавидят лично тебя. Просто мир устроен так, что тебе не жить, как ты того хочешь. Это плохо, страшно, несправедливо, но это не повод не жить вообще. Не повод ненавидеть всех, кому не больно. Не повод заползти под корягу и ждать, когда за тобой придут. И уж тем более не повод не быть собой! Мироздание — это еще не мир, а предсказание — не судьба! То, что пытается нами играть, может отправляться хоть в Закат! Мы принадлежим не ему. Мы сами из себя создаем смысл нашей жизни, как жемчужницы создают перламутр. Из боли, из раны, из занозы рождается неплохой жемчуг, сударыня, и он принадлежит нам, а не тому, что нас ранило.
— Утешавший не желавшего жить был мудр и добр, но что он знал о смерти любви?
— Он не был добр. — В полных серебра глазах доброты тоже нет. — Он был честен и хотел помочь. И еще ему не нравилось, когда человек уступает судьбе. Желаю вам доброго пути, баронесса. Надеюсь, ваше нынешнее путешествие окажется приятней предыдущего.
— Как молодой Придд? — Рудольф передвинул тарелку с остатками яблочного пирога и обстоятельно стряхнул с мундира крошки. — Не удивляешься собственному выбору?
— Радуюсь, что успел, — усмехнулся Жермон. — Еще пара дней, и Придда ухватил бы Райнштайнер. Вы представляете, что со временем получил бы Талиг?
— Примерно, — кивнул герцог. — В старшем сыне Вальтера от Гогенлоэ было куда меньше.
Остановлюсь тут, пока до Олларии добираются слухи о разорении Агариса.
На очереди знаменитая переправа, бегом по тронувшемуся льду
— Зато потом желающих будет хоть отбавляй. Угадать бы еще, где полезут… — пробурчал Жермон, досадуя, что пропустил появление разведчика, а тот был уже на середине реки. Черная косая тень скользила по сверкающему полю, приближаясь к талигойскому берегу. Одетого в белое человека с шестом разглядеть было труднее.
— Хербсте длинна, но удобных для переправы мест не так уж и много, — напомнил не отрывавший взгляда от реки Ойген. — Мы их знаем не хуже дриксов.
— Знаем… Леворукий, куда?!. — Говорить «под руку» — дурная примета, хотя тут выходит «под ногу». — Хорошо бы Бруно проследовал своим прежним маршрутом и пожаловал прямо сюда. Тут и река поуже, и к цели близко.
Ойген неопределенно качнул головой:
— Может быть, но упускать из вида другие возможности было бы непростительной беспечностью, каковой мы все-таки не страдаем. Если Бруно не выберет в качестве цели Южную Марагону, а пойдет в Придду, то, кроме Доннервальда, у него будут на выбор Печальный язык, Ойленфурт и еще дальше к западу — Зинкероне.
— Ойленфурт — удобное место, — припомнил Ариго, — берега удобные, течение спокойное. Можно быстро выйти к Мариенбургу, где сходятся несколько дорог, в том числе и на Акону.
— Несомненно, но ближе всего к Доннервальду — Печальный язык со своим мысом, перекрывающим треть реки. Да, форт напротив мыса мы укрепили, но для Бруно место все равно очень заманчивое. У Зинкероне берега тоже позволяют быстро наладить переправу, но тогда дриксы слишком отдалятся от своей цели. Если считать таковой Доннервальд. И до Южной Марагоны оттуда также не близко.
Жермон не ответил, и разговор прервался — обсуждать весеннюю кампанию, когда кто-то, рискуя собой, бежит по тронувшемуся льду, не мог даже бергер. Ойген внимательно следил за разведчиком, время от времени удовлетворенно кивая. Один раз барон подался вперед, словно собираясь крикнуть, но тень резко метнулась в сторону и взмыла в длинном прыжке. Райнштайнер повернулся к собеседнику.
— Этот человек переправится благополучно, — объявил барон непререкаемым тоном. — Он знает, как ходить по льду, и чувствует реку. Его следует поощрить. попытка спасти шкурку Придда засчитана
— Пусть только доберется, — проворчал Жермон, не отрывая взгляда от солдата, управлявшегося с шестом не хуже канатного плясуна. Генерал предпочитал рисковать сам, а не смотреть, как это делают другие, но сейчас мог только стискивать зубы.
— Лед крепкий и цельный, — успокоил бергер. — Выше по течению нет мостов до самых порогов. Главное — удачно перебраться через прибрежную щель.
Ариго промолчал. Человек метался уже у самой кромки льда. На первый взгляд его движения казались беспорядочными, но лишь на первый. Разведчик прекрасно знал, что делает. Разбег, упор, белая фигура припадает на одно колено и сразу же вскакивает. Знакомая фигура, очень знакомая. так ешкин же ж кот, сам знал, кого умыкнул из-под носа Ойгена
— Вам так не терпится накормить младшего Савиньяка шляпой? — Жермон, не помня себя от ярости, шагнул вперед. — Мальчишка!
— Никоим образом, господин генерал. — Валентин Придд был мокрым, как недотопленная кошка, и спокойным, как четыре Ойгена. — Исполнение мною служебных обязанностей не имеет ни малейшего касательства к мнению теньента Сэ о чем бы то ни было.
— Насколько я понял, полком Валентина Придда командует новый граф Гирке? — уточнил Райнштайнер, откладывая очередной пакет. — А сам молодой полковник находится при тебе?
— У Валентина нет военного опыта, и он это понимает.
— Ты полагаешь, что остальные качества у него в избытке?
— Именно, — подтвердил Ариго. — Особенно хорошо ему удается то, на что нет прямого запрета. Ты едешь прямо сейчас?
— Если ты отказываешься накормить меня завтраком.
— Значит, это будет все-таки завтрак, а не ужин. — Жермон потянулся и подкрутил усы. — Сейчас распоряжусь.
— Перед отъездом мне нужно переговорить с полковником Приддом, — добавил бергер, складывая отобранные записи в плоскую кожаную сумку. — Разумеется, если ты не убил его за ненарушение несуществующего приказа.
— Теперь он существует, — огрызнулся Ариго. — Со вчерашнего дня полковникам запрещено проверять разъезды без должного сопровождения.
— Ты неправильно оцениваешь диспозицию. — Бергер аккуратно застегнул сумку, положил ее на один из стульев и перешел к обеденному столу. — Нет смысла охранять конюшню уведенной лошади. На твоем месте я бы запретил высшим офицерам лично исполнять то, что может сделать нижестоящий. На какое-то время это поможет, но, чтобы составлять приказы для полковника Придда, следует выписать законника. Не факт, что поможет, но Ойген прекрасен в выражениях
— Командор Райнштайнер считает, что смерть Джастина не случайна, — ляпнул Жермон, будто о том, что «спруты» прикончили своего же наследника, не болтали от Бергмарк до Хексберг.
— Я тоже так считаю, — невозмутимо подтвердил Придд.
— Вы согласны ответить на мои вопросы?
— Если получу приказ регента или сочту, что это действительно важно.
Жермон прошел к столу и налил себе вина. Следить на трезвую голову за беседой двух айсбергов было выше его сил.
— Мне нужен откровенный ответ, поэтому я надеюсь на ваше понимание и здравый смысл. — Валентин мог быть братом Ойгена, но у барона не было братьев. — Я пришел к выводу, что Колиньяры и Манрики намеревались, самое малое, сравняться по влиятельности с Алва, Ноймариненами, Валмонами и Рафиано. Для этого они собирались уничтожить, ослабить или подчинить ряд фамилий. Первой жертвой я считаю вашего генерала, одной из последних — вашего брата.
— Марикьярская партия. До шестнадцати.
— С вашего разрешения, до двенадцати уколов.
Вот даже как… Решил, что продержится. А почему бы и нет? Школа у мальчишки обычная, дриксенская, опыта не густо, зато хладнокровие — впору Ойгену, а уж добросовестность… Если Валентин за что-то берется, выражение «на совесть» выглядит явным преуменьшением.
— Двенадцать так двенадцать. Надеюсь, ваши успехи не станут поводом для нового разговора с Арно.
— Никоим образом. Выяснение отношений между мной и теньентом Сэ от владения оружием не зависит.
— Я помню, оно зависит от шляпы. Ладно, полковник, пора в позицию. У нас вряд ли больше часа.
Приветственный взмах клинка и радость. Он едва не забыл, каким счастьем может стать движение, спасибо Вальдесу — напомнил…
— Один!
— Несомненно, господин генерал.
— Может, все-таки до шестнадцати?
— Нет.
— Как угодно… Два!
Очередная тренировка катилась обычным порядком. На восьми против трех они завязли. Валентин больше не ошибался. Чем ближе был проигрыш, тем точнее и спокойней он действовал. Хороший признак. Из таких маршалы и выходят… А вот Рокэ понадобился всего один взгляд, чтобы это понять Ариго атаковал и достал-таки противника, но и сам налетел на встречный удар.
Девять на четыре!.. Два месяца назад пределом Придда была пара уколов. На шестнадцать.
— Молодец! — не удержался Жермон и едва не пропустил пятый укол, потому что Придд, в отличие от некоторых, не отвлекался.
— Пять.
— Мой генерал, это случайность.
Не случайность. Валентин на дураков не оглядывался, вот и попал. Молодец.
— Пять, я сказал!
— И это в Талиге теперь называют боем? Если так пойдет тальше, я…
К Леворукому! Пусть бурчит, они доведут разминку… до приличного конца. Придд не слушает, и он не станет… Да что ж такое!
— Пфе…
— Токоле я буду терпеть это безобразие… Это погубит мой шелудок…
— Хватит, Валентин! — Жермон резко шагнул назад и опустил шпагу. — Я не Райнштайнер и не глухой. Пойдемте, представимся этому недовольному господину. Заодно узнаем, чем именно он недоволен.
Последнее оказалось нетрудным, первое — невозможным. Странный бергер встретил хозяев потоком претензий, напрочь сносившим любые попытки вставить хоть слово. Ветерану, а это был ветеран, не нравилось все, от манеры держать оружие до самого оружия, и от постановки ног до общей тактики ведения поединка. Жермон узнал, в чем заключаются ошибки обоих бойцов, насколько низко пало искусство владения оружием, если «такое» считается общепринятым, и куда катится мир вообще и Талиг в частности.
— Ни зилы, ни устойшивости, ни решительности, — вдохновенно вещал плечистый старец, — отни финты, зкачки та крушение труг фокруг труга. Та разве ше так зрашаются! Поверьте многое повидавшему фоителю! Если бы мы так бились у Аустштарм или, еще хуше, — под Гефлехтштир, проклятые гаунау уше тавно обшифали не только наши горы, но и ваш Надор. А как бы ушасно все кончилось у Винтблуме…
Виндблуме… Плечи, седина, норов… Закатные твари, так это не просто Катершванц! Это барон Ульрих-Бертольд собственной персоной. Спустился с гор спасать Талиг… Бедные племянники, простые и внучатые, бедная Западная армия, бедный город Мариенбург!
— Господин барон, вы прибыли…
— Опыт — это замое фажное! Не перебивайте зтарших, молодой шеловек, они фам раскроют глаза, иначе фы так и останетесь неумелым шонглером, который только фоздух мошет звоей иголкой протыкать…
Ариго с тоской покосился на Придда, полковник держался. Больше рядом не было никого, если не считать часовых и денщика с лошадью. Катершванцы сбежали, и осуждать их за это Жермон не мог. Слава младшего брата барона Зигмунда гремела по всему Северу. В молодости он в немереном количестве истреблял врагов Талига, к старости стал ужасом соотечественников. Теперь Жермон понимал почему.
— Фот фы, — перст ожившей легенды едва не проткнул Ариго живот, — шем фы здесь занимаетесь? Кому фсе это нушно…
— Мне! — огрызнулся Ариго, понимая, что еще немного, и он пойдет на прорыв. — Барон, я наслышан о ваших подвигах, но…
— Мои потвиги не родились на пустом месте. — Воистину спастись от Ульриха-Бертольда можно только бегством! — Я с юности софершенстфую сфое искусство фладения тостойным фоина орушием!
О баронском оружии Ариго тоже слышал, и не раз. Обладая, несмотря на малый для Катершванца рост, даже не медвежьей, а турьей силой, Ульрих-Бертольд повсюду возил за собой чудовищные доспехи и еще более чудовищный шестопер, врученный воителю в качестве награды еще отцом Рудольфа. Огнестрельного оружия ветеран не признавал, равно как и шпаг с палашами, осуждая едва ли не все, что делают другие, особенно «молодняк». Внучатые племянники объясняли сварливость родича врожденным одиночеством: Ульрих-Бертольд не имел близнеца.
— Мне шестьдесят фосем лет, молотой шелофек! Шестдесят фосемь, но я кашдый тень…
— Господин барон, прошу меня простить, — то ли отчеканил, то ли проорал Придд. — Генерала Ариго ровно в полдень ожидает маршал Запада. Господин генерал, мой долг — напомнить вам об аудиенции.
— Фы не фешливы… Когда коворят зтаршие…
— Маршал ждет! — выкрикнул Жермон. — Прошу меня простить… Срочно!
— Господин барон, — Валентин, шагнув вперед, отвесил церемонный поклон, повергший барона во что-то вроде удивления, — если на то будет ваша добрая воля, я хотел бы использовать представившуюся мне счастливую возможность и получить совет Грозы Виндблуме. В Олларии я уделял своей подготовке недостаточно внимания и получил заслуженный урок. Оказавшись на Севере, я дал клятву исправить допущенную ошибку…
Жермон бежал. Трусливо покинув на растерзание доблестный арьергард, притворяясь, что исполняет несуществующий приказ. Единственное, что хоть как-то оправдывало беглеца, это репутация Ульриха-Бертольда. Ветеран был двужилен и беспощаден, но сейчас встретил достойного противника. Жермон не отказался бы проследить за развитием событий. С безопасного расстояния. Например, с Агмарена. напрасно, Валентин с ним справится шутя
— Теньент Сэ, — вопросил свою жертву барон, — вы упомянули полковника Придда. Что это значит?
— Господин генерал, — не растерялся Арно, — мы с товарищами вспоминали однокорытников по Лаик. Мы не виделись около двух лет…
— Ойген, — счел нужным вмешаться Жермон, — они не будут драться.
— Не сомневаюсь. Теньент, надеюсь, вы сообщили своим друзьям, что дуэль во время кампании указом регента приравнена к дезертирству?
— Именно об этом мы и говорили. Как вы только что слышали, лично для меня господина Придда не существует.
Оказывается, это равнодушие вопиет на всех углах. Впрочем, дуэли не будет, а после войны обормоты как-нибудь разберутся. Если уцелеют.
— Господа Катершванц, оставьте нас, — велел Райнштайнер, и Жермону стало тоскливо и неприятно, как в юности. Генерал не любил присутствовать при раздаче подзатыльников, даже самых справедливых, да и привести Арно в чувство при помощи нотаций представлялось маловероятным.
— Теньент, — скучным голосом начал бергер, — вы желаете выглядеть в глазах друзей неприятным, неумным и слабым?
Арно вскинул голову. Кулаки мальчишки сжались, и генералу показалось, что время-таки бросилось вспять и это он, Жермон Тизо, лихорадочно ищет ответ.
— Теньент, — голубой лед отразил бешеный взгляд Арно так же, как шпага барона отражала атаки Вальдеса, — я жду ответа.
— Нет, господин генерал!
— В таком случае не начинайте разговор с обретенными после долгой разлуки друзьями с жалоб, а то, что я слышал, было именно жалобой, даже если вы не отдаете себе в этом отчета. Господин Ариго, сколько раз полковник Придд упоминал теньента Сэ? Я имею в виду разговоры, начатые господином Приддом.
— Ни разу.
— Каждый разумный человек сделает вывод, что полковник Придд для вас достаточно важен, а вы для него — нет. Второй вывод может оказаться для вас еще менее лестным: вы смелы, потому что вас не замечают, и вы разговорчивы, потому что обижены. Горы молчаливы, а мухи не могут не жужжать, но это не повод уподобляться последним. Можете идти.
— Теперь ты улыбаешься, — не преминул отметить Ойген. — Чему?
— Думаю, что бы ты сказал двадцать лет назад мне. Я только и делал, что петушился.
— В юности я также бывал несдержан, — торжественно объявил барон. — Вряд ли я стал бы тебе хорошим советчиком. Не исключаю, что у нас произошла бы дуэль.
— И фок Варзов пришлось бы искать другого преемника, — помянул-таки гвоздь в собственном сапоге Жермон. — Я всегда считал себя приличным фехтовальщиком, но до вас с Бешеным мне как до Холты.
— До Холты можно доехать за два с половиной месяца, — заметил бергер. — Чтобы сравняться с вице-адмиралом Вальдесом, тебе потребуется значительно больше времени — и то при условии постоянной работы.
— Ты будешь смеяться, — признался Жермон, — но я так и делаю. Понимаю, что для генерала перед войной это не самое необходимое дело, но рука к эфесу так и тянется, а все из-за вас. Пойми меня правильно, я не завидую, я понять хочу, что вы с Бешеным творили. И ведь был момент, когда я почти разобрался, вот и пытаюсь ощутить все заново. Только со шпагой в руке.
— Я охотно окажу тебе эту услугу. — Ойген казался удивленным. — Не понимаю, почему ты не попросил меня об этом сразу же, как я вернулся. Если ты располагаешь временем, можно начать прямо сейчас. Около твоего дома я видел вполне подходящую площадку.
Временем Жермон располагал, но подходящая площадка оказалась захвачена Ульрихом-Бертольдом Катершванцем. Барон размахивал ручищами и трамбовал землю тяжелым сапогом. Он был счастлив. Рядом с безмятежной физиономией стоял Придд и внимал. картина маслом по сыру
— Ойген, — начал, понизив голос, Жермон, — я отдаю должное заслугам Ульриха-Бертольда, но…
— Можешь не продолжать, — остановил талигойца бергер, — в некоторых случаях отступление является единственным выходом. ну-ну, оправдывайтесь
Гирке вежливо промолчал, как и Валентин. Они были родственниками, но кто кому кем приходится, Жермон не помнил. Граф казался человеком опытным, даже странно, что на службе у супрема он умудрился так заматереть. Еще более странным казалось безоговорочное подчинение Гирке молодому герцогу, если, конечно, полковник не притворяется. Умные служаки, оказавшись в подчинении у титулованных дураков, часто так делают, хотя Валентин на покойного Манрика и иже с ним не похож. Парень вникает во все и не мешает там, где Гирке знает лучше. То ли Рудольф на прощание намекнул, то ли сам додумался, но трясти полком и перевязью перед носом у Арно Придд не стремился, и все-таки хорошо, что он здесь, а Сэ — при Давенпорте.
— Господин генерал, они начали спускать лодки на воду, — без всякого выражения сообщил Валентин. Мыслей командующего он, к счастью, не слышал.как знать, как знать
— Тогда оцените наше положение. Представьте себе, что вы… Карсфорн.
— Господин генерал, если вы хотите услышать, что причин для беспокойства нет никаких, то полковник Карсфорн об этом уже неоднократно докладывал.
Именно что неоднократно, а из Придда, того и гляди, получится второй Райнштайнер, только Ойгена вариты не волнуют. Барон озабочен погасшими маяками, а Валентин, похоже, нет.
— Хорошо, вы не Карсфорн, а кто вам угодно, главное — что здесь, по-вашему, происходит? И прекратите напоминать мне, что я — генерал. Без вас знаю.
— Слушаюсь, господин Ариго. По моему мнению, пока форт своими пушками прикрывает узость, противник ничего не сможет сделать. Что будет дальше, не могу сказать, но наших сил должно хватить, чтобы не дать дриксенцам захватить часть этого берега и удержать его. Разумеется, если к ним не подойдут крупные силы и не случится каких-нибудь неожиданностей.
— А если случится? Кстати, вы ужинали?
— Нет.
— В таком случае составите мне компанию.
Они были голодны как волки, вернее, как волк и какой-то другой зверь, очень вежливый и достаточно хищный. Гость уплел никоим образом не меньше хозяина, но надо было видеть, с каким изяществом он это делал. На миг Ариго стало неудобно за собственные манеры, потом генерал об этом забыл, высказывая свои опасения уже четвертому собеседнику. Придд слушал, не забывая двигать челюстями. Если он и полагал свое начальство излишне мнительным, то не подавал вида, зато сам Ариго с каждым словом убеждался в собственном ничем не оправданном упрямстве.
— Вообще-то, — честно заключил Жермон, — никаких оснований для тревоги нет. Даже если на нас навалятся не пятнадцать тысяч, а все двадцать, мы продержимся до прихода подмоги. Конечно, когда фок Варзов станет у Доннервальда, Печальный язык обретет для дриксов особую прелесть, но до этого еще надо дожить, а время мы уже выиграем.
Будь на месте Придда Вольфганг, Ойген и тем более Карсфорн, в ответ бы раздалась уже хорошо знакомая речь. Отбивший Ворона мальчишка молчал, сосредоточенно глядя поверх блюда с отменно обглоданными костями. Жермон взялся за кувшин:
— Есть очень среднее вино и хорошее — по утверждению Рёдера — пиво. Что будете?
— Я бы предпочел воду, в крайнем случае — среднее вино.
— Считайте случай крайним. О чем вы задумались?
— О Павсании.
Тот случай, когда собеседнику Валентина уместно приписать отпавшую челюсть
— Павсания, — ухватил за хвост собеседника Ариго. — Понятия не имею, кто это такой, но почему бы о нем и не подумать? Особенно если нельзя встать и уйти, но вежливость доведет вас до несварения. Воспоминания одинокого Катершванца, мои опасения…
— Я довольно много почерпнул из рассказов господина барона. — Если это извинение, то Ойген — южанин. — И я действительно очень неудачно упомянул Павсания. Теперь мне придется объяснить.
— Вам придется выпить. На сон грядущий… Мы с вами засиделись, а это глупо. «Гуси» легли с курами, вероятно, с ними же и встанут.
— Господин генерал, — обормот не только поднял стакан, но и пригубил, — я прошу минуту вашего внимания. Я вынужден рассказать одну историю, но мне не хотелось бы, чтобы она достигла ушей моих бывших однокорытников.
Конечно! Что у Арно на языке, у этого на уме. Ходить, задрав подбородок, и молчать — не значит не чувствовать. Будь все вместе, первая же баталия что-нибудь бы да прояснила, но Сэ с Катершванцами у фок Варзов, а Придд здесь. Нюхает порох не хуже других, но этого никто не видит, вернее, видят не те.
— Я не намерен вмешиваться в поедание шляпы, — усмехнулся Ариго, — но когда дойдет до дела, горчицу виконту Сэ пришлю.
Хоть бы улыбнулся, паршивец! Вот ведь гордость, а вино не такое уж и плохое. Терпимое вино. Для севера, конечно…
— Господин генерал, я вспомнил о Павсании из-за Пфейтфайера, — объяснил Придд и поставил недопитый стакан. Видимо, счел питейную повинность выполненной. — Мы полагаем, что дриксы вообще и противостоящий нам генерал в частности руководствуются трудами Пфейтфайера и опытом принца Бруно. Все, что они делают или не делают, мы увязываем с этой посылкой, по крайней мере, пока не доказано обратное. Это напоминает мне то, что случилось в Олларии, которую по приказу временно захватившего ее потомка королевы Бланш стали называть Раканой. Упомянутый потомок возводит свой род к гальтарским анаксам и подчеркивает это с помощью гальтарских же ритуалов, о которых имеет удручающе скудное представление. Окружение потомка знает еще меньше, но боится обнаружить свое невежество, замыкая таким образом порочный круг. Я несколько раз воспользовался этим, ссылаясь на труды Павсания по гальтарскому этикету.
— Не слышал, — с удовольствием признался Жермон Ариго, — не читал и не собираюсь.
— Мой генерал, вам бы не удалось прочесть данный труд при всем желании. Ни один из известных мне по древнейшей истории Павсаниев не писал подобной книги, но достаточно было единожды ее упомянуть в присутствии господина анакса, и Павсаний прочно утвердился в его воображении и, следовательно, в воображении его свиты. Все до единого повели себя так, словно Павсаний лежит у их изголовья, чем окончательно убедили друг друга в его существовании. Ссылка на данный фантом оправдывала любые мои действия, кроме последнего. Господа «гальтарцы» не сомневались, что я обладаю экземпляром столь нужного им руководства и строго следую его предписаниям. Конечно, в нашем случае ситуация иная — труд Пфейтфайера существует на самом деле, и все же… Мой генерал, не получается ли так, что все уверены: фельдмаршал действует в соответствии с книгой, а он делает то, что нужно ему?
— Пожалуй, — выдавил из себя Жермон, с восторгом разглядывая сидящего перед ним наглеца и этот восторг я полностью разделяю с вами, господин Ариго , — именно Павсания я и боюсь. С самого начала…
Сперва совет, потом — письма. Рудольфу, Ойгену, сестре… Надо хотя бы сейчас… И не забыть про Валентина. Как это трудно — отмыться, если не плачешь и не каешься. Почему визги слышат и слушают, а дел не видят? печально, но истинно Даже лучшие не видят, но Рудольф объяснит молодняку, кто есть кто. Не прикажет считать своим — убедит, он умеет… Проклятье, смыть отцовское клеймо тяжелей, чем собственное. Войны и той мало, тут только время и поможет, но губить из-за этого молодость? Валентин и так не жил после брата. И не живет…
— Мой генерал.
Гирке и Придд. Легок на помине…
— Граф, благодарю вас… за своевременную атаку. Не думал, что вы решитесь калечить лошадей.
— Я всего лишь выполнил приказ.
Приказ? Чей? Ясно, не Карсфорна и не Ансела. Джордж бы просто не успел — «лиловые» ударили с опережением…
Гирке заслонил молодой полковник.
— Мой генерал, я передал ваш приказ на случай неожиданности на переправе ага, знаем мы эти "приказы", сам решил - сам сделал , — отчеканил он. На красивой физиономии стыло то же упрямство, что зимой на берегу реки. Да, мальчик, ты умеешь рисковать… Погнал в бой своих и спас все дело. Говорят, сын походит на отца. Вранье. Полковники походят на своих генералов и маршалов. На тех, в кого верят. На тех, кто верит им. Алва поверил Придду. Правильно сделал…
— …потерял много крови. Его нельзя тревожить. Отойдемте, я вас выслушаю…
Карсфорн! Все еще тут…
— Господин начальник штаба, вы не имеете права отдавать распоряжения в обход командующего.
— Полковник Придд, вы тем более не имеете права обсуждать приказы вышестоящих. ты ему в глаза посмотри! Он за кого хочешь все порешает
Пора вмешиваться, иначе Карсфорн начнет распоряжаться… раньше времени.
— Полковник Придд прав. — Жермон произнес это достаточно громко, чтоб его услышали. — Что там у вас?
— Капитан Баваар со срочным докладом. — Гэвин все же образцовый начальник штаба. Не согласен ни с чем с самого утра, но исполняет.
— Тогда найдите мне бумагу и перо и отведите Баваара к Берку и Рёдеру. Пусть доложит то, что видел, и давайте сюда вашего врача. Полковник Придд, перед выступлением зайдете ко мне. У меня будет для вас конфиденциальное поручение.
Через двадцать лет парень будет маршалом, но эти двадцать лет ему нужно как-то прожить. (нет, ну про 20 лет - эт ты загнул, маршалом он станет куда быстрее ) Пусть скачет к Рудольфу. Прямо отсюда. С письмами, одно из которых о нем самом и о мертвом брате…
— Валентин, вы что-то хотите сказать?
— Мой генерал, полк готов к выступлению. Граф Гирке и в дальнейшем может исполнять обязанности его командира?
— Разумеется…
— В таком случае прошу оставить меня в вашем распоряжении. Я полагаю, что принесу здесь больше пользы.
Здесь… С умирающим командиром и тремя тысячами против двадцати пяти, если не сорока. Здесь он докажет… Раз и навсегда. Если, конечно, генерал Ариго не ошибается, а если ошибается? Мертвому спишется все, а тому, кто подыграл генеральскому бреду и остался в форте, который по всем раскладам возьмут? Такое может позволить себе Савиньяк, но не Придд.
— Нет, Валентин, я вас здесь не оставлю. Я понимаю, что вы ищете боя, но война только началась… Вы все еще четыреста раз докажете и Арно, и…
— Мой генерал, теньент Сэ для меня никакого значения не имеет. В отличие от Печального языка и вашего состояния. Я считаю свои долгом проследить за тем, чтобы ваши приказания исполнялись должным образом. Мне кажется, это не будет излишним.
Леворукий его побери! Нашел, чем взять, почти нашел, потому что оставлять Валентина здесь нельзя. Как бы ни хотелось…
— Берк и Рёдер не нуждаются в переводчиках. То, что я намерен вам поручить, гораздо важнее. Кроме того, у меня к вам личная просьба… Я надеюсь, что моя… сестра скоро будет свободна. Я напишу ей, но будет лучше… если она услышит рассказ очевидца.
— Мой генерал, можете считать это дерзостью, но я не считаю себя вправе вас оставить. Я так или иначе повлиял на принятое вами решение. И я за него в ответе.
— Чушь. После известий об обозе… я мог решить только так. Хватит, Валентин… Приказы не обсуждаются, а я как-то привык… отвечать за свои решения без посторонней помощи.
— Но для успешного выполнения ваших решений здесь и сейчас помощь вам потребуется.
— Леворукий и все кошки его!.. И как только Алве удалось вас… отослать?
— Мой генерал, я пришел к выводу, что Первый маршал Талига сможет без меня обойтись. нет, ну я его обожаю
Закругляюсь, хорошего много сразу тоже нельзя
Отредактировано (2025-05-09 07:04:27)
Булькаю дальше
– Вы уверены, что я позволил вам болтаться здесь?
– Я понял вас именно таким образом. Генерал Ансел с моими выводами согласился.
Правильно он понял, хотя и врет в глаза. Бывают же такие! Жермон, ты не один пал жертвой, не плачь
– Берк, вы свободны… И заберите своего… коновала.
– Но…
– Когда он понадобится… его позовут… Валентин… закройте дверь.
– Слушаюсь.
Уходят. А что им остается? Придд в самом деле находка для любого генерала, но держать такого в Торке… То же, что возить пушки на морисках.
– Садитесь. Так, чтобы я мог вас видеть… Ансел ушел вовремя?
– Авангард выступил ровно в пять. Основные силы покинули форт тоже достаточно быстро.
– В авангарде пошел Гирке?
– Да.
Мы никогда не скажем о своих людях и своих заслугах. Гордость у нас такая – делать и молчать… И извинений чужих нам не надо, нам вообще ничего не надо! Тьфу!
– Вы прекрасно умеете врать… Вернее, повернуть дело так… что другие… соврут себе сами… Но мне от вас нужна правда.
– Сударь, я не врач. – Опять понял. Закатные твари, он так со всеми или только с умирающим начальством? Перепугавшийся Жермон слишком рано помирать собрался
– Ночная разведка прояснила мало…
– Ночная? – Молодцы, зря времени не теряли! – Кто переправлялся? Когда? Что удалось увидеть?
– Почти ничего. – Показалось или мнется? Закатные твари, после этой дурацкой пули всюду чудятся вруны!
– Кто ходил за реку?
– Капрал Кроунер и… полковник Придд.
Так! Не только вруны, но и авантюристы. Хоть сейчас в Варасту.
– Надо полагать, полковник Придд подался в адуаны с вашего разрешения?
– Мой генерал, обороной командуете вы. Вам подчиняюсь как я, так и Рёдер и Придд. Мы в равных чинах и в равном положении. Полковник договаривался с Бавааром, но он был прав.
– В чем, раздери его кошки?!
– Мы все сочли необходимым уточнить известия о пушках. Мой генерал, малая численность оставшихся у переправы войск… Мы не можем сидеть с завязанными глазами. Баваар согласился, что нужно смотреть, но его люди валились с ног… Двое суток беспрерывного рейда, сами понимаете!.. Кроунер отдохнул, решили, что он и пойдет.
– Ясно.
Обормот явочным порядком назначил себя напарником Кроунера. Воспользовался тем, что генерал накачался снотворным, а Берк с Рёдером ему не начальники, и назначил. а ты чего хотел от Валентина? Баваар, тот пришел в восторг, обнаружив родственную душу, а вот малыш Арно нарвался. Хорошо так, основательно…И будет прекрасен тот миг, когда до Арно это дойдет наконец
– Где этот адуан? За рекой?
– Нет, на том берегу остался Кроунер. Придд под утро вернулся. Он сообщил, что…
– Давайте его сюда.
Если он понимает хоть что-то, обормот опять под дверью. За Хербсте ему понадобилось! У Баваара люди устали? Ну так и шел бы сам! Когда солдат падает, офицеру положено шагать.
– Мой генерал.
Стоит. По стойке смирно. Смотрит. Ждет выговора и ни кошки не боится. Подумаешь, раненый начальник выругает, зато мы по-своему повернули. И будем поворачивать. Что с нами в осажденном форте сделаешь, а после… После ругать станет глупо, после – только к ордену, но об орденах Придд не думает. Кто угодно, но не он.как знать
– Кто вам позволил нарушить приказ? – начал Жермон, понимая, что тратит время на бессмысленный ритуал.совесть не позволила капитулировать без попытки хотя бы побарахтаться напоследок – Отвечайте.
– Мой генерал, – изволил ответить Придд, – я действовал в строгом соответствии с моими обязанностями.
– Вам, то есть не вам лично да-да, рассказывай , а всем офицерам, было запрещено лезть не в свое дело!
– Мой генерал, если мне не изменяет память, приказ запрещает офицерам лично заниматься тем, что могут выполнить подчиненные. Вчера в моем распоряжении не было никого, кто мог сопровождать капрала Кроунера. Тем не менее я сожалею, что вызвал ваше неудовольствие в сложившихся обстоятельствах.
Сожалеет он! Как тот лис о сожранном петухе. До первой курицы. а вот теперь Жермон резко поумнел и все понял правильно
Все-таки потрясающий наглец, а еще говорят, молодежь измельчала! Врут. Нет, это просто особый случай
– Мой генерал? – Валентин ловко вскочил в ползущую телегу. Серый спокойно шагал рядом, словно какая-нибудь торская лохматка.
– Вам не жаль Печальный Язык? – Откровенничать с мальчишкой, похоже, входило в привычку. – У меня жар, я понимаю…
– Я здоров, но мне тоже жаль. Оставлять то, что еще можно защищать, всегда неприятно.
– Вы удивительно умеете… подбирать слова.
– Меня этому учили, к тому же я оставил собственный дом. Мне казалось, он смотрит мне в спину, я едва не обернулся… Мой генерал, слышите? Впереди колонны. Разрешите?
Прыжок наземь, прыжок в седло. Топот. То, что молодой полковник трется возле командующего, никого не удивляет и не злит. Оставшийся в осажденном форте и дважды ходивший на тот берег Зараза мог позволить себе и не такое. Именно Валентин, не удовлетворенный тем, что видел Кроунер, пошел за ответом и нашел его. Герцог даже не пытался считать стоявших напротив форта «гусей»; переплыв вместе с конем Хербсте выше по течению, он отправился туда, где, окажись Жермон прав, должен был пройти обоз. Отправился и отыскал следы, как старые, так и совсем свежие. Лагерь у Печального Языка был перевалочным на пути к двойной переправе: через заболоченную Штарбах и Хербсте. Переправе, которой воспользовался Бруно. Валентин вернулся средь бела дня и доложил об открытии. Именно тогда у Баваара и вырвалось восхищенное «зар-р-раза!». И прилипло к Придду намертво, став его первым орденом. Такие прозвища стоят дорого. Король, подписывая орденский патент, может ошибиться, рота, полк, армия – никогда.
Жермон подкрутил усы, сгреб со стульев и стола непонятно как заползшие туда вещи и бросил на койку. Обычно генерал порядком не злоупотреблял, но взгляды Ойгена оставляли стойкое ощущение выволочки, а теперь добавился Придд. Дожидаться, когда они в четыре глаза уставятся на какую-нибудь миску или рубаху, Ариго не собирался.
Но мы знаем, что это Жермона все-таки не спасет
– Как его зовут? – Жермон предложил гнедому вторую морковку и понял, что хочет в седло. Прямо сейчас.
– Его зовут Барон. – Райнштайнер довольно улыбнулся. – Я не буду против, если ты иногда станешь называть его Ойгеном, но постарайся не пить с ним на брудершафт.
Это несомненно было шуткой, и Жермон засмеялся.
Порой у Огена шутки бывают вполне удачными
Длинный баронский палец указал направо, где пара здоровенных горцев усердно выпихивала друг друга из довольно-таки кривого круга. Рядом, подбадривая борцов, топтались бергеры и несколько кавалеристов Гирке. Кто-то на кого-то ставил, кто-то отвечал…
– Предлагаешь присоединиться?
– Если ты готов отложить обед.
– Я предпочту телятину. Сделать ставки можем позднее.
Лагерь шумел, веселый бирюзовый лагерь, где собрались люди, равно готовые обедать, бороться и убивать. Они здоровались и улыбались, показывая крупные белые зубы, Жермон отвечал и думал о доме, но не так, как обычно.
– Пфе!
Несуществующие тучи развеялись, светящийся белый камень сменили опрятные палатки. Жермон потряс головой и понял, что у него колотится сердце. он узнает непарного Катершванца с трех нот и затрепещет сердечко в груди
Ну не дурак ли?! Хотя после ран, после серьезных ран, бывает и не такое.
– Это интересно, – сообщил позабытый Ойген. – Интересно с двух сторон сразу.
– Даже так? – скрыл свое замешательство Жермон и понял, что барон говорит не о нем. Ну кто станет оглядываться на вдруг примолкшего приятеля, когда впереди фыркает, топает ногами и тычет указательным пальцем Ульрих-Бертольд, возмущенный разворачивающимся перед ним двойным поединком.
Райнштайнер быстро пошел вперед, Жермон похромал следом. В одном из бойцов он уже узнал Валентина, фехтовавшего с кем-то из молодых Катершванцев. С кем – генерал, естественно, понять не смог. Плечистый белоголовый парень ловко управлялся с клинком, но Валентин превосходил противника, немного, но превосходил! На первый взгляд, Придд дрался как всегда, Жермон узнавал отдельные приемы, в том числе и свои собственные, и все же это был совсем другой поединок! Сдержанность, холодность, расчет – это да, это никуда не делось… Но вдруг появившийся напор, словно парень что-то доказывает… Кому? Потрясающему кулаками непарному барону? Себе? Сопернику?
– Пфе! – возопил Ульрих-Бертольд и топнул ногой. – Норберт, фиконт! Фы биться есть или фальять туракофф?
Виконт? Конечно же, виконт, в нем все и дело! Засмотревшись на Придда, Жермон не обратил внимания на вторую пару. Весьма примечательную. Второй молодой Катершванц, точная копия первого, фехтовал с Арно, стяжав негодование Ульриха-Бертольда. Вполне заслуженное, и не из-за слабости, о нет! Дело было в любопытстве – и бергер, и особенно Арно больше интересовались соседями, чем собственным противником. Да ладно, Жермон, вы с Ойгеном тоже туда смотрели, как и вообще все
– Фы так и будьете протафать глаза?! Это нефозмошно глядеть без злез!
Это было если не невозможно, то забавно. Виконт Сэ демонстрировал чудеса гибкости и изворотливости, лишь бы хоть краешком глаза видеть, что происходит у однокорытников. Арно в своем репертуаре Будь Норберт сосредоточен на схватке, виконту б не поздоровилось, но близнец, к очевидному неудовольствию заслуженного родственника, держался не лучше Арно.
– Я не шелаю такое глядеть есть! Пфе! Фы не бойцы; фы – любопьитные форо́ны!
– Не хочешь заключить пари? – Ойген по примеру Арно любовался на первую пару. – Четыре к двум.
– Ставишь на земляка?
– На полковника Придда.
– Близнец тоже хорош…
– Ты принимаешь пари?
– Нет. Я жадничаю.
Катершванцу приходилось туго, но поколебать дух достойного сына гор не могло ничто. Парень стойко защищался, временами пытаясь огрызаться. Выучка у него была отличная, сила и скорость выше всяческих похвал, но Валентин выглядел опытней и, главное, разнообразнее. И, раздери его кошки, он был нацелен на победу в каждом своем движении, даже самом простом.
– Ты – хороший учитель, – одобрил Ойген. – Но Придда нужно научить спокойствию. Это придется делать мне. Так ты не принял пари?
– Пфе! Я не могу тальше финосить зей балаган! Норберт, фиконт, фон из плаца! Я недофольен… Я ф ярости!
Арно и Норберт не ушли: стало незачем. Все закончилось после решительной и бурной атаки. Атаки не Придда и даже не Жермона, а… почти Вальдеса! Бергер пропустил пару легких ударов, которые, дерись обалдуи без колпачков, были бы отнюдь не безобидными, но основные угрозы сумел парировать, после чего отскочил назад и поднял шпагу. Возмущенное фырканье старого бойца заглушило стук клинков и завершилось громогласным: «Перерыф!»
Фехтовальщики остановились. Бергер почесал взмокшую спину, Валентин пригладил волосы и расправил воротник рубахи. Он запыхался, хоть и не слишком.
– На фас мошно змотреть, – решил Ульрих-Бертольд. – Это уше мошет быть! Фы работали, а не ловили форон.
Валентин вежливо поклонился. Сперва барону, затем – противнику, а тот внезапно расплылся в улыбке.
– Ты очень хорошо прибавил после Лаик, – объявил он. – Я твою руку больше совсем не знаю. Я буду рад узнавать ее снова.
– К твоим услугам. – Если Валентин и хотел победить, то не для того, чтобы водрузить сопернику лапу на грудь. – С разрешения господина барона, почту за честь.
– Фы мошете играть звоими зубчистками и звоими любьезностями в тругих местах, – не преминул уточнить тот. – Здесь на фечер фы имеете работать тобрым для фоителя орушием.
– Боюсь, у меня нет ничего, кроме шпаги. Я постараюсь найти, но не уверен, что успею.
– Фы тва раза фыходили из окрушений, – проявил осведомленность грозный старец, – и не мошете иметь для зебя много фешшей. Ф моем обозе я имею фсе нушное, и фы его получите. Наука идет фам фпрок, но это пофот не для задирания носа, а для трута. Отшень польшого. Фы готовы?
Заклейменный Норберт опустил глаза, но перед этим успел подмигнуть братцу. На особо трепещущего он не походил, но и бодаться с разъяренным воителем не рвался, а вот Арно не выдержал.
– Трудно улучшить высокое мастерство, – изрек он, обращаясь к товарищу по несчастью. – Полковнику Придду проще. Я не помню, каким он вышел из Лаик, но точно не первым и даже не четвертым.
– Восьмым, с вашего разрешения. – Придд слегка поклонился. – Мне казалось, вы должны помнить. Вы еще в Лаик очень внимательно следили за поединками, в которых не участвовали лично. Валентин, пощади беднягу и не бей лежачего
Арно вздернул подбородок. Он знал, что ответить, мешало некстати припершееся начальство. Жермон огляделся по сторонам в поисках камня или бочонка, на который можно было присесть. Не нашел и отчего-то разозлился. Лаикские приключения молодняка генерала занимали мало, но настроение почему-то портили. Не потому ли, что провожать «унара Жермона» в Торку не пришел никто из болтавшихся в столице однокорытников? Впрочем, он никого не звал.
– Я вышел из Лаик фторым перфым! – напомнил о себе Ульрих-Бертольд. – Я зтал перфым-перфым в орушейном зале, таким перфым, что прошие ненушности фроде малефания и фиршей мне не мешали. Мне есть зтранно, што фы фыходили фосьмой, Йоханн – пятый, а Норберт – фторой. Это есть ошень похоше на нешестности…
– Я занял то место, которого стоил, – вступился за честь «жеребячьего загона» Валентин. – Именно поэтому позволю себе не согласиться с виконтом Сэ. Достигнутые в Лаик успехи не мешают как росту, так и падению. Хочется верить, что здесь присутствующие выбрали рост. Сегодня Йоганн парировал довольно сложные и опасные удары, которых я в Лаик не знал.
– Та-та, это так есть, – счел своим долгом подтвердить Ульрих-Бертольд, хотя его никто не спрашивал. – Но фся опасность их кончается, когда начинается настояший бой. Тругое тело, што ф Лаик требуется фладеть именно шпагой. Успехи на танном попритше тают фыпускное место. Ф мои фремена перфый яфлялся настояшим перфым!
– В нашем выпуске первое и второе место определили описательные науки, – объяснил Валентин. – В фехтовании Эстебан Колиньяр и Норберт Катершванц были равны, но следующие номера в самом деле назвала шпага.
– Это телалось шестно? – Ульрих-Бертольд желал знать и не желал успокаиваться.
– В том, что касается меня, без сомнения. – Придд очередной раз слегка поклонился. – Я был заметно слабее Норберта и Йоганна и не знал приема, которым меня победил Эдвард Феншо.
– Теперь тебе Эдвард не соперник! – засмеялся Йоганн. – Но еще остаемся я и Норберт. Ведь так? Было бы красиво собраться всем нашим в Лаик и смотреть, кто теперь первый, а кто фосьмой!
– Это невозможно. – Валентин аккуратно убрал шпагу в ножны. – Первым в нашем выпуске навсегда остался Эстебан Колиньяр.
– Потому что я поступал не должным образом! – Разом раскрасневшийся Йоганн топнул ногой не хуже знаменитого родича. – Я отдавал свое место тому, кого считал обиженным другом, но я был не прав, пропуская такие простые удары… Это сделало первым Колиньяра. Я сбивал все места, и мне давно хотелось это признавать.
– Уступить свое место – не значит занять чужое. – Арно хлопнул бергера по плечу. – Я бы, дерись я с Окделлом, тоже уступил. Назло Свину и… нашему скромному графу Медузе.
– А я теперь думаю, что Берто правильно не давал Окделлу третье место. Дружба не считает, даже если дружба кончилась, но мы с Норбертом много вспоминали. Мы хотели понимать, где было начало. Окделл брал сперва от нас пяти Старую галерею, потом от меня – выход в четверку, потом от других людей много всего и привыкал…
– Мы не знаем, что думал и думает Ричард! – Арно бешено сверкнул глазами. – Я бы посоветовал не делать этого за него, по крайней мере в моем присутствии. До нашей встречи Окделл мне друг, а после мы все решим сами. Наше место зависит не только от умения владеть шпагой, но и от… умения владеть совестью.
Арно спорил с Йоганном, глядя на Придда, но ответил ему Ариго. Не мог не ответить. Потому что вспомнил, так вспомнил, что сам чуть не выхватил клинок.
– Никто не мешает тебе верить в друга. – Именно так все и было. Те же слова, те же мысли, только предателя звали иначе, предателя, которого держали в друзьях! – Но встречаться с «другом Ричардом» ты один не пойдешь. Твой отец тоже ехал к другу…
– Ты устал? – Ойген замечал все, заметил и то, что «друг Герман» сейчас взорвется. – Затронутые нами предметы требуют прояснения, но меньше, чем твоя рана – отдыха и уже приготовившееся мясо – съедения. Удачно, что я могу сообщить всем присутствующим одну новость. Маршал Запада испрашивает у регента для полковника Придда орден Талигойской Розы. Бои у форта Печальный Язык разрешили имевший место в Старой Придде спор, и пора развесить все трофеи по стенам. Прошу всех ко мне.
– Ты должен рассказать нам про свой подвиг! – загорелся Йоганн. Норберт озабоченно взглянул на Арно, тот пожал плечами.
– О делах полковника Придда расскажет генерал Ариго, – уточнил Ойген. – Это будет очень полезная закуска, а потом мы будем есть телятину, а виконт Сэ – свою шляпу с любой из имеющихся у меня подлив. Яблоко от яблони, ну или наоборот, короче, Ойген тоже жесток и вообще, он как будто больше всех жаждет увидеть, как Арно будет есть шляпу
Арно залихватски сдвинул обреченную шляпу набекрень, он не собирался сдаваться. Ульрих-Бертольд фыркнул, зачем-то попробовал ногой твердость площадки и засопел. Близнецы переглянулись. Придд щелкнул каблуками.
– Мой генерал, – ровным голосом доложил он, – условия пари можно трактовать и так, что я не только должен принять участие в сражении, но и остаться до конца года подданным Талига. У шляпы виконта Сэ еще есть время. Внезапно явленная милость Арно, тебя опять спасли
– В таком случае телятину будут есть все, – постановил уставший от препирательств Ариго. – Лично я голоден, как тысяча кошек.
– Это – признак выздоровления. Прошу всех присутствующих.
– Виконт Сэ поступает под твое начало. Я говорил с Давенпортом, он согласен, но предварительно надо прояснить ситуацию вокруг Придда. Ты к нему пристрастен, что вполне объяснимо, но ты умный и честный генерал. Что ты можешь сказать о своем полковнике?
– Кошки его разберут… Парень – отличный офицер, для своего возраста, конечно. При этом у обормота в башке есть… граница, за которой он начинает творить то, что считает нужным. Где эта граница проходит, мне не ясно, так что за Валентином надо присматривать, хотя… Когда меня свалило, он решил, что присматривать нужно за мной.
– И присмотрел. – Райнштайнер не издевался, просто делал выводы. Да-да, именно так, ни разу не издевается – Сперва я счел возможным поверить данным в присутствии виконта Сэ объяснениям, но сейчас вижу, что Придд недоговаривает. Он, безусловно, заботится о своих людях и своих родственниках, но исполнять фамильный долг можно по-разному. Я склонен считать твоего Заразу не расчетливым подлецом, а человеком с прописанным в костях, но при этом осмысленным представлением о том, кому и чем он обязан. Расчетливый подлец не встанет между выходцем и девушкой. Я осознанно опускаю то, что Придд делал, находясь под твоим началом. Здесь он мог зарабатывать репутацию, там – нет. Самое ценное и тонкое наблюдение, между прочим
– Ты меня убеждаешь? Не надо ломиться в открытую дверь.
– Я тебя убеждаю лишь в том, что нельзя закрывать глаза на молодую запальчивость. Полковник Придд вряд ли способен на поступки, которые мы называем бесчестными, но теньент Савиньяк обвиняет его именно в таковых. Я прошу твоего содействия в расследовании.
Бульканье с пузырями опять
Валентин был невозмутим как бергер, а бергеры честно готовились выслушать начальство. Арно тоже готовился и пытался казаться спокойным, а казался упрямым. Если б с ним поговорила мать, было бы проще…
– Господа, сперва нам предстоит прояснить некоторые обстоятельства. Теньент Савиньяк, правильно ли мы с генералом Ариго понимаем: вы считаете, что в Лаик под именем Сузы-Музы скрывался господин Придд? А на кого ж еще вешать всех собак?
– Да. Я счита…
– У вас имеются доказательства?
– Не те, которые примут законники.
– Тем не менее обоснуйте свое мнение.
– Шутки были слишком хорошо продуманы для большинства из нас, но только не для Придда. В этом доме привыкли действовать исподтишка и прятаться за других. Не у всех из нас есть старшие братья, которые могут рассказать про Лаик, у Придда брат был. Титул графа Медузы подходит ему больше, чем остальным. В Олларии Придд пользовался подлинной печатью Сузы-Музы, а господин Борн – нет. В Лаик граф назвался «благородным и голодным». Борн подписывался «благородный и свободный».
– Откуда вы это узнали?
– От теньента Вардена. Сейчас он у Давенпорта. Вардена взял в королевскую охрану Ли… граф Савиньяк, после мятежа Рокслеев теньент остался во дворце, но…
– И что Варден говорит о Придде? – перебил упрямца Жермон.
– Персона герцога Придда меня не интересует! – взвился Арно. – Я…
– Вы уже получили замечание на сей счет, – не преминул вернуть поводья в свои руки Райнштайнер. – Но мы собрались выяснить личность «графа» из Лаик. Теньент, вы можете что-то добавить?
– Нет!
– Господа Катершванц, что думаете вы?
– Я хочу верить, что это не Валентин, – Норберт в самом деле этого хотел, – но я не знал про печать. Я хочу понять…
– А я нет! – брякнул Йоганн и покраснел. – Суза-Муза в Лаик был свинья, Валентин нет. И еще он не трус… Я не говорил с Фарденом, я говорил с теми, кто шел от Печального Языка. Один человек не может быть таким и таким, значит, это разные люди. И потом, один человек не мог вешать потекс, а Придд в Лаик всегда ходил один…
– Полковник Придд, я не прошу вас отвечать, я приказываю. Вы знаете, кто действовал в Лаик под именем графа Медузы?
– Отвечайте, Валентин, – подтвердил приказ Жермон. – Пора с этим покончить…
– Слушаюсь. В Лаик под именем Сузы-Музы действовало несколько человек.
– Вы были в их числе?
– Да.
– Кто еще?
– Не берусь утверждать. Раньше я думал про господ Колиньяра, Салину и Савиньяка, но ошибся самое малое в отношении последнего. Позже я услышал про подмену шпаги капитана вертелом и пришел к выводу, что Сузе-Музе кто-то помогал.
– Что делали лично вы?
– Дважды выходил ночью из своей комнаты.
– И всё?
– Я предпочел бы не отвечать. да ешкин кот!
– Вы в армии. Потрудитесь ответить. Когда вы выходили?
– В первый раз – на третью ночь после появления Сузы-Музы.
– Полковник Придд, если вы думаете, что я устану задавать вопросы, вы ошибаетесь. Либо вы расскажете все по порядку, либо я стану спрашивать, пока не получу необходимые мне ответы. Итак, что вы делали оба раза и что видели?
– Закатные твари! – Жермон не выдержал и налил себе полный стакан. – Можно подумать, у нас нет более важных дел! Не знаю, как в Лаик сейчас, но меня вышвырнули из Олларии, когда в ней болтались шестеро моих однокорытников, и что-то никто не бросился меня спасать…
– Сколько из твоих однокорытников остались твоими друзьями? – Ойген тоже счел уместным подойти к столу, но вину предпочел воду. – Сколько, Герман?
– Какое это имеет значение?
– Никакого, но ты помнишь, сколько их было, до сих пор.
– Мало ли какая чушь держится в голове. Валентин, за какими кошками ты выходил?
– Я осматривал здание.
– Сейчас я начну жалеть манриковских дознавателей… Ты можешь сказать, как было, чтобы от тебя отстали раз и навсегда?! Не однокорытники, так хотя бы мы!
– Постой, Герман. Осматривая здание, вы кого-то встретили?
– Я почти столкнулся с Эстебаном Колиньяром, но он меня не заметил. Второй раз я не встретил никого.
– Тогда вы тоже осматривали здание?
– В этом не было необходимости. Я зашел к капитану Арамоне и оставил у него на столе почетный диплом дурака, труса, пьяницы и невежды, а также уведомление о кончине Сузы-Музы.
– Арамона вас не заметил?
– Я рассчитывал, что он пьян и спит, но его не было, иначе я слышал бы храп. Отсутствие капитана меня удивило, тем не менее я сделал то, что намеревался.
– Вы приближались к Старой галерее?
– Я принес туда ужин.
– Что было в корзине?
– Это был мешок.
– Что было в мешке?
– Свечи, огниво, хлеб, сыр, ветчина, пироги и вино.
– Какое?
– Арамона пил дорогую тинту. Бутыли хранились в особом погребе. Я взял одну, но открывать не стал.
– Это была тинта! – хлопнул в ладоши Йоганн. – Отличная тинта, хотя Берто и Паоло хотели своей южной кислятины.
– Господа, – прервал бергерские восторги Ойген, – есть ли у вас сомнения в том, что рассказал полковник Придд?
Арно молчал, Йоганн со счастливой улыбкой проорал: «Нет!», Норберт свел брови, сразу став похожим на своего склочного родича.
– Я не сомневаюсь, что Валентин доказывал нашу невиновность, но я хочу знать про печать, подкинутые Ричарду улики и про то, как вешали штаны капитана Арамоны.
– Да, – поддержал близнеца Йоганн, – хроссе потекс, как ее цепляли?
– Полковник, вы можете ответить на эти вопросы?
– О панталонах я не могу сказать ничего.
– Хорошо. Скажите, откуда у вас печать?
– Я ее нашел. Как справедливо напомнил господин Савиньяк, я – Придд. Лаик мне не казалась дружественным местом. Я в первую же ночь тщательно обыскал свою комнату и обнаружил отмычки, печать с гербом тогда еще неизвестного мне Сузы-Музы, набор грифелей для рисования и настойку кошачьего корня. Мне не хотелось оставлять эти вещи у себя, но и выбрасывать их я счел преждевременным. На следующий день я выбрал в саду дерево с подходящим дуплом и перенес находки туда. Когда появился Суза-Муза, я решил, что кто-то заранее решил обвинить в его проделках меня. Это казалось бессмысленным, но на всякий случай я забрал из тайника отмычку и вскоре ею воспользовался. Встретив Колиньяра, я уверился в своем предположении – я имею в виду то, что мне отведена роль виновного, – и постарался не подать Арамоне ни единого повода.
– Подбросив улики в комнату Окделла?
– Подобная мысль мне в голову не пришла. Теперь я думаю, что одинаковые улики были подброшены в несколько комнат. Я их нашел, Окделл нет.
– Какова дальнейшая судьба найденной вами печати?
– В Лаик я воспользовался ею только раз, при изготовлении диплома, о котором я говорил, но, когда уезжал, взял на память. У меня возникла не слишком разумная привычка носить печать с собой. Позже, во время допроса, мне показалось, что эта вещь знакома Колиньяру.
– Он о ней спрашивал?
– Нет, и это было странным, ведь он спрашивал даже о засушенных цветах моей матери. а вот это очень и очень любопытно
– Вы получили печать назад или изготовили копию?
– Приказом его величества Фердинанда мне были возвращены все изъятые у меня вещи и бумаги.
– Полковник Придд, когда и как вам пришла мысль сыграть роль Сузы-Музы вновь?
– Незадолго до разоблачения Удо Борна. Я подумал, что новому Сузе-Музе может потребоваться алиби. У меня имелись некоторые предположения о том, кто это мог быть. Я решил действовать, когда этот человек будет на глазах у господина Альдо, но все случилось слишком быстро.
– Кого вы подозревали?
– Я полагал, что это виконт Темплтон. Удо Борна я подозревал в меньшей степени, так как отношение этой семьи к Олларам общеизвестно.
– Почему вы подозревали именно Темплтона?
– Подпись и печать подлинного Сузы-Музы выглядели иначе. Это доказывало, что второй Суза-Муза не присутствовал при событиях в Лаик, но знал о них из первых рук. Он находился при дворе, более того, имел доступ к книге дежурств. Я предположил, что это кто-то, в чьи обязанности входит делать в ней записи.
– Вы исключили тех, кто был в Лаик, то есть герцога Окделла. Почему?
– Из-за его преданности узурпатору и неспособности к притворству.
– Теньент Савиньяк, – Райнштайнер слегка возвысил голос, – вам есть что возразить или добавить?
– Нет. В том, что касается Сузы-Музы, я ошибался. В главном нас рассудит война.
– И шляпа, – подсказал Норберт. – Один умный спорщик заказывал себе шляпы из теста для лапши, но это очень неудобно в дождь!
– Я не люблю лапшу! – отрезал Арно. – Господин генерал, разрешите идти?
– Нет. Теперь, когда недоразумение разрешилось, я должен сообщить троим из вас достаточно неприятную новость. Вы уже знаете о смерти ее величества и о том, что герцог Ноймаринен вновь исполняет обязанности регента. Для армии этого достаточно, но вы находитесь на особом положении и должны знать больше. Ее величество и ее фрейлина были убиты вашим бывшим соучеником Ричардом Окделлом. Убийца скрылся.
– Это не есть похоже! – сказал Йоганн.
– Я не верю, – отрезал Арно.
– В это трудно поверить, – поддержал Норберт. – Это даже не измена…
– Мужчина может убивать свою женщину, если она изменяет, предатель может убивать королеву, но не вместе… И не Ричард!
– Полковник, вы видели Окделла в Олларии. Ответьте вашим товарищам.
– Окделл в то время называл ее величество не иначе как госпожа Оллар, хотя и испытывал к ней определенные чувства, которые полагал возвышенными. Мне казалось, он придерживался рыцарского кодекса во всем, что не противоречило его самолюбию и интересам господина Альдо. То, что после смерти последнего Окделл остался в Олларии и поступил на службу к ее величеству, вызывает у меня недоумение. Я не могу исключить, что он счел своим долгом таким образом прервать династию Олларов, но поверить в это не могу.
– Ты не веришь? – Арно казался уже съевшим шляпу. – Ты?!
– В это – нет.
– Тем не менее, – не дал уйти в сторону Ойген, – ошибка исключена, поэтому я обязан задать последний вопрос. Что вы скажете об Окделле как о бойце? Вы ведь с ним дрались?
– Да, – подтвердил Придд. – Мы оба были ранены, я – в бедро, Окделл – в руку, но я считаю себя проигравшим. Окделл стал опасным соперником. Его господин, в данном случае я имею в виду герцога Алва, отменно поставил своему оруженосцу руку, но не голову и не терпение.
– Благодарю вас. Можете идти.
Ушли. Тихо и на этот раз вместе. Это было трудно объяснить, но Жермон видел – их если и не четверо, то двое и двое.
– Сейчас они потрясены, но уже к вечеру начнут спорить о том, кто вешал штаны и подменял шпаги. – Райнштайнер тщательно прикрыл дверь и уселся у стола. – Хотелось бы верить, что эти молодые люди способны понять, где кошка, а где ее тень.
– Может быть… Только это судилище… Ну зачем ты его затеял? Мы могли расспросить Валентина, а потом надрать уши Арно…
– Если б мы просто доказали, что Придд не мерзавец, враждебность бы уцелела. Люди не любят вспоминать о своих ошибках и редко начинают относиться хорошо к тому, о ком говорили плохо. Сейчас они думают не о своей ошибке, а о возможной встрече с Окделлом. Думают вместе. У них есть общая тайна, они скоро будут вместе воевать. Они станут друзьями, а ты хотел именно этого. Дальше не наше дело, наше с тобой дело – это война. Я вижу, что ты утомлен, но отдыхать не время. Взят Доннервальд.
О том, что он не завтракал, Жермон вспомнил только в обед, когда нарвался на караулящего кого-то Арно. Теньент был при всем параде, каковой включал и шляпу, вот тут командующий авангардом и вспомнил, что не ел, а вспомнить – значит проголодаться. Раздумья о том, где лучше перекусить, у Лецке или у Баваара, вышли короткими все из-за того же Савиньяка.
– Мой генерал! – лихо отрапортовал тот. – Разрешите…
Жермон разрешил. Оказалось, Арно рвется в дело. Желательно немедленно и всего лучше в разведку. Это требовало внушения, но читать нотации Ариго не умел, а рявкать на сына маршала Арно не выходило.
– Выступим – буду гонять тебя к Баваару. Ты с ним знаком, если не ошибаюсь?
– Да, мой генерал. – Паршивец стал краток, и Жермон понимал почему. Пребывая в «глубочайшем равнодушии» к Придду, умный Арно принялся искать мышей по всем норам, завязав среди прочего знакомство с вернувшимися от Печального Языка земляками. Те с готовностью поведали пусть и младшему, но Савиньяку о боях на переправе, не забыв и о выходках «Заразы», в чем особенно усердствовал Баваар со своими молодцами. Арно много думал и устал
Атака, по крайней мере, будет настоящей, а с Заразой лобызаться никто не заставляет. Передал – и к драгунам, хотя у «спрутов», пожалуй, будет пожарче… Можно и задержаться. Если все станут ходить в бой только в обществе закадычных друзей, войнам конец, так почему бы не глянуть на господина полковника в деле? Разговоры разговорами, ордена орденами… Хорошо, Райнштайнер мыслей не слышит, вот бы разнуделся… И по делу – нечего голову перед дракой «спрутами» забивать, мозги слипнутся! Арно, душенька моя, они у тебя все равно слипнутся, куда ты денешься?
А вот и наш красавец. На маршальском мориске да по степи…
Валентин со своим распрекрасным Гирке молча рысили впереди своих людей. Интересно, как эти двое уживаются – один командует, другой при сем присутствует? Странно как-то… А вот и драгунский капитан, чей эскадрон следует вместе со «спрутами». Удачно вышло.
– Господа, приказ генерала Ариго.
Придд с Гирке выслушали спокойно, зато драгун разволновался:
– Что за роща, теньент? Я там своих остолопов не растеряю?
Тьфу ты, кляча твоя несусветная, откуда мне знать, как чьи-то «остолопы» себя среди деревьев чувствуют?!
– Господин капитан, роща не слишком большая и не похоже, чтобы излишне дремучая. В любом случае, раз генерал Ариго отдал такой приказ, значит, вашим людям это по силам.
М-да… Не слишком ли нагло вышло? Капитан, похоже, думает, что слишком. Ну так нечего чушь нести! Ариго не Манрик, куда не надо не отправит. Подойдем к роще, увидим на месте. И кто виноват, если твои драгуны в четырех вязах запутаются?
Драгун обиделся и отъехал. Не хочет препираться с теньентом, с генеральским адъютантом или с Савиньяком? Умеют же некоторые дуться на ровном месте. Если в роще справится, нужно доложить про него отдельно, пусть за ушком почешут. Если они все справятся…
Колонна быстрой рысью шла навстречу мушкетной трескотне. Деловито шла, уверенно. Гирке – отменный полковник, это ясно. Гирке командует, Валентин не мешает? Валентин командует, Гирке исправляет? Может, и так, они ведь еще и родичи. Не слишком близкие, но сестра Валентина вышла за Гирке. А вторая была замужем за Борном…
– Подходим. – Валентин. Совсем не волнуется или делает вид? Хотя для него это не первый бой – на Языке было пожарче. Язык, Доннервальд, теперь вот Ойленфурт… И везде дриксы добиваются своего, а фок Варзов только ноги поджимает
– Лецке пошел, – замечает Гирке. Будто не о сражении говорит, а о погоде.
– Разворачивайте эскадроны. Я посмотрю, что там за поле… Савиньяк, вы со мной?
А то нет?!
– Само собой, полковник.
Пришпорили коней. Добрались до первых деревьев, спешились, цепляясь амуницией за кусты, полезли вперед. Спугнули целое стадо лягушат, те брызнули в стороны не хуже картечи. Лягушачья картечь. Смешно, но с Валентином, пожалуй, посмеешься…посмеешься, только эту привилегию надо сначала заслужить
Кусты кончились сразу, дальше тянулся золотистый от солнца и каких-то цветочков луг. Вражеская пехота уже прошла и даже успела развернуться в две линии, вторая маячила где-то в пяти-шести сотнях бье. Начавшаяся атака вынудила «гусей» приостановиться, не добравшись до талигойских позиций. Эскадроны Гирке, обогнув рощу, выйдут дриксам прямо в тыл, Ариго рассчитал время верно. Только у Ариго корпус, а не армия. Корпус, да и то небольшой.
– Как вам место для атаки? Вроде бы чисто…
– Признаться, я опасался каких-нибудь препятствий, что могли бы нас задержать. – А вот тот болван, что завел пехоту к оврагу, небось не опасался! Просто пятился.
– Слева к лесу прижиматься не надо, там между полем и рощей овраг. Зато здесь – пройдем, и быстро.
– Я с вами согласен.
Согласен он! Можно подумать, они Веннена собрались обсуждать или этого кошачьего Барботту!
– А вы, полковник, где будете во время атаки? Если я правильно понял генерала Ариго, мое место – рядом с вами. да сам ты хочешь рядом, мы-то знаем
– В первом эскадроне, теньент.
Выяснить, что станет делать первый эскадрон, Арно не успел, они как раз вышли к своим лошадям, где уже болтался Гирке, причем не один.
– Все готово, можем начинать. Как поле?
– Ровно и чисто. Дриксы в шестистах бье. Эскадрону, что пойдет на левом фланге, лучше держаться подальше от леса.
– Вам понятно, господа?
Господа кивками подтвердили, что понятно. У Приддов и офицеры такие же… заразы! Лилового больше не носят, а все равно «спруты».
– Господа, вперед, – отдал наконец приказ Валентин, и капитаны сорвались в галоп. Капитаны, не полковник.
Первый эскадрон первым в бой, само собой, не пошел. Пришлось торчать на месте и наблюдать безупречную кавалерийскую атаку по безупречной же местности. Удовольствия чужое совершенство не доставляло, но Арно добросовестно запоминал подробности. На однокорытника он не взглянул. Ни разу. но очень хотелось
Люди рубились, «спруты» взирали. Резерв, резерв… до самого конца боя, что ли? Оказалось, не до конца. Всадник – Реми Варден – подлетел галопом, переводя дух, прокричал: «Наши ударили навстречу!» – и умчался.
Гирке с Валентином переглянулись. Слова у этой пары были не в чести.
– Теньент? – полувопросительно буркнул Гирке.
– У меня приказ: доложить о результатах атаки. Пока этого результата нет, я – с вами.
– Хорошо. Пистолеты только проверьте.
Вот спасибо, сам бы не догадался!
– Галопом. Вперед!
Никаких тебе «Храни-Создатель-Талигов!»… Да и к чему оно? Не Кадела! Это еще не Кадела…
Выйти на дистанцию удара кесарцы не успели: пропели трубы, и, обогнув тянувшуюся вдоль поля рощу, на сцену вышел полк Придда. Из самóй рощи тут же затрещали выстрелы, над деревьями поплыли серые дымные облачка – крайний левый батальон дриксов угодил под огонь. Вот теперь, голубчики, вы задумаетесь всерьез. Так и есть – наступление остановилось.
Кан мчался голова в голову с полковничьим чалым. Где носило Валентина, Арно не волновало – полк Придда ведет Гирке, значит, с ним идти в бой и о нем докладывать после боя, а о чем докладывать – будет! И здесь, и в Тарме.
Первый эскадрон двинулся с места последним, зато туда, где был нужней всего. Справа талигойцы уже схлестнулись с кинувшимися на помощь своей пехоте дриксенскими драгунами. Гирке пронесся мимо – его «гуси» были уже рядом. Много. Слетелись, да?!
Кан и чалый ворвались в схватку бок о бок. Полковник с ходу разрядил в кого-то пистолет, Арно сдержался – заряженное оружие еще пригодится… Сминая разбегавшихся одиночек, они проскочили между двух групп «крашеных». Блеснуло. Арно живо поднял жеребца на дыбы. Умница Кан не только послушно вскинулся, но и повернулся – сам! – на задних ногах, уходя сразу от нескольких пик. Чуть было не напоролся… И ведь знал же! Ничего, привыкнем.
Едва жеребец опустился, Арно бросил левую руку к ольстре. Выстрел – и намеченный пикинер, сложившись вдвое, оседает, ломая строй. Сбоку визжит и падает под ударами пик лошадь – кто-то не смог вовремя остановиться. За спинами дриксов – взрыв криков. Сквозь резкие чужие слова пробивается привычное «Тали-и-и-и-г!»… Привстать на стременах, увидеть за чужими синими и серыми мундирами родные, черно-белые… Значит, первую линию уже прорвали!
– Направо, направо бери!
Командир эскадрона. Размахивает шпагой, собирая рассыпавшихся вояк. За спиной офицера из дымного облака выныривают двое синих. Арно изворачивается, не выпуская шпаги, вытягивает пистолет, висящий у седла справа… Есть, но пикинеры внезапно бросаются в атаку. Тьфу ты, кляча несусветная! Осадить Кана, не целясь выпалить в надвигающуюся шеренгу… Отдача привычно дергает руку, и тут болью отзывается бок, а небо кувыркается. Кувыркается и темнеет, звуки боя пропадают и тут же вновь врываются в уши… Возвращается и свет, вместе с прущими вперед враз выросшими дриксами.
Справа конники Придда, объединившись с пехотой, разгоняли изрядную «гусиную» компанию, в самой гуще мелькнул и скрылся знакомый серый мориск. Далековато… Зато совсем рядом обнаружились капрал-кавалерист, тоже спешенный, и пара вражеских трупов. Трупы молчали, капрал ругался за троих – его палаш не пережил схватки. Незадачливому рубаке осталось плеваться и прикидывать, сойдет ли трофейный мушкет за дубину. Арно завертел головой, отчаянно боясь увидеть лежащего Кана. Затошнило, по щеке наискось помчался муравьиный табун, но мертвого или умирающего жеребца нигде не было. Ускакал, кляча несусветная… Ничего, отыщется!
– Ваша лошадь, Савиньяк.
Валентин. Закопченный, встрепанный, мундир располосован. Все как у человека, кроме физиономии. С такой только Арамоне врать или… дознавателям в Багерлее?
– Спасибо. Один «крашеный» меня таки ссадил.
– Полагаю, эта ошибка стала для него роковой.
– Да, – подтвердил Арно. – Что мне доложить генералу?
– Атака, как вы видите, оказалась успешной. Потери небольшие. Точно подсчитаем чуть позже. Марагонцы быстро разобрались, что к чему, и помогли нам, ударив навстречу. Если вас не затруднит, доставьте к генералу двоих пленных. Капитан и лейтенант, больше офицеров взять не удалось. В ожидании приказа мы соберем эскадроны и будем готовы к дальнейшим действиям. Надеемся уложиться в полчаса. Вам помочь?
– Нет, – отрезал Арно и вдруг добавил: – Я, конечно, расшибся, но сесть на лошадь в состоянии.
К седлу был аккуратно приторочен плащ, и если бы только он. К плащу прилагалась шляпа! Вот ведь… Зар-раза. Арно немедленно нахлобучил возвращенную собственность.
– Удачи, господин полковник. – Теньент в достойном самого плюмажного из маршалов жесте поднес руку к шляпе. – Я доложу генералу, что вы сделали все, что было в ваших силах.
– Благодарю вас, теньент. – Перецеремонить Придда если кому и удастся, то уж точно не Савиньяку! – Счастливого пути.
А вот развернуть Кана с тем блеском, которого пол-лета добивался Эмиль, Арно удалось. Шляпа… Что значит шляпа в сравнении с первой приличной победой кампании?! И с тем, что… ошибки могут быть лучше правоты, если правота эта подлая.
И после боя
В бою, как следует из доклада полковника Придда, теньент Савиньяк показал себя достойно. В свою очередь, исполняющий обязанности порученца Арно сообщил, что достойно вел себя Придд.
Это еще Жермон ни сном ни духом, чем обернется для него встреча с Ирэной
– Валентин, я не путаю, земли Гирке где-то здесь?
– Альт-Вельдер. Полдня пути от Франциск-Вельде.
– Надеюсь, все успели уехать?
– Кроме графини. Насколько мне известно, она решила остаться.
– Твоя сестра?!
– Да.
– Это у вас фамильное – оставаться, когда велено уходить? все намного хуже, Жермон, намного
– Гирке никогда не приказывает Ирэне, к тому же в Альт-Вельдере она чувствует себя в безопасности. Если б сестра в свое время согласилась покинуть Марагону, она бы, вероятней всего, разделила судьбу нашей матери…
– Как интересно… Но я узнал о неверности королевы от мужчины.
– Что ж, герцог Придд был с вами откровенней, чем с Умбератто.
– Придд? Умбератто? – Все кардиналы – отъявленные лжецы, но зачем Левию лгать по таким пустякам? – Сударыня, вы говорите загадками, как бы это слово ни навязло сегодня в зубах.
– Герцог Придд, готовясь отбить Алву, – освежила чужую память Арлетта, – передал вам на хранение письма, которые королева Бланш писала герцогине Придд. Еще одно письмо он вложил в статуэтку-тайник работы Умбератто и оставил в особняке.
– Я получил бумаги, дающие мне право распоряжаться столичной собственностью Придда, и только. Если документ из статуэтки подлинный…
– Робер видел поучения Бланш. Почерк тот же. Я видела злобных пакостливых дур. Мужчине их вопли не подделать, даже Валмону.
– Рискнуть единственным письмом, превращая его в умах врага во множество… Для человека, успешно жонглирующего фантомами, мысль естественная, хотя и не без изъяна. Умбератто не следовало раскрывать тайну без помощи владельца.
– Статуэтка попалась на глаза, наверное, единственному человеку в Олларии, способному увидеть в ней не только игрушку. До того она прижимала бумаги на столе Эпинэ и могла бы прижимать до возвращения Придда. вот именно, так что расчет и впрямь идеальный, тем более, о познаниях Коко Валентин был осведомлен получше многих
– Кстати, что с ним сталось?
– Воюет, и довольно успешно. Генерал Ариго, в отличие от моего младшего, к нему очень расположен.
– Виконт Сэ и герцог Придд в ссоре?
– Хуже. Они в глупости, и началось все здесь. Арно вступился за Окделла, Придд не счел нужным.
– «Спруты»… То есть полк герцога Придда. Мы с ними у Печального Языка вместе были и у Ойленфурта. Хорошо дерутся, каракатицы этакие, а уж рисковые! Где они верхами в атаку рванули, я бы на своих ногах и то с оглядкой, ну да каков полковник, таков и полк! Заразе в поиске цены нет, родился б кем попроще, через пару лет вторым Бавааром стал.
– Заразе?
– Придду. Прозвали его так, у Баваара и прозвали. Вы же слышали, не могли не слышать, как он Ворона отбил! Мы сперва не очень поверили, а потом убедились: этот может… Он ведь и Бруно раскусил, когда тот втихаря через две реки переправился, неужели вам не рассказывали?
– Рассказывали, просто не до того было…
К Леворукому предчувствия и сомнения, к Савиньяку с его улыбкой и красным камзолом! Дело драгунского офицера не сýдьбы кампании и не ловля кошек под кроватью, а рота! И в этой роте, между прочим, одиннадцать лошадей нуждаются в перековке. Если в скором времени не добраться до кузнеца, возникнут настоящие, а не придуманные сложности. Да, именно так! Делай то, без чего не обойтись, и не забивай голову всякой дурью. Придд так и поступает. Решил отступиться от Фердинанда – отступился. Решил отбить Алву – отбил.
– О, – обрадовал Бертольд, – вот и они! Гирке с Приддом. И какие-то бергеры еще.
Между вторым и третьим эскадронами под полковым знаменем ехала группа офицеров, и знакомое, ничуть не ставшее за год оживленнее лицо уже было перед глазами.
Сообразить, как себя вести с бывшим рокслеевским оруженосцем, Чарльз не успел. Валентин, не меняя выражения, наклонил голову и поднес руку к шляпе, а потом что-то сказал сопровождавшим его парням. Те разулыбались и немедленно повторили приветствие. Что оставалось делать – Давенпорт ответил тем же и послал коня навстречу. вот под чьим командованием Чарльзу было бы прекрасно
– Добрый день, Чарльз, – Придд заговорил первым, давая понять, что встречаются не полковник с капитаном и не герцог с виконтом, а двое старых знакомых. И ведь в самом деле…
– Добрый день… Валентин. – Ну и о чем с ним говорить? Не об ивах же! – Возвращаюсь из поиска.
– Я так и понял. Разрешите вам представить моих друзей по Лаик. Бароны Катершванц. Норберт и Йоганн.
– Мы слышали про ваши знаменитые дела, – здоровенный белокурый бергер протянул руку. – Это был очень хороший выстрел и отличный прыжок.
– Йоганн!
– Мне кажется, вашим людям лучше присоединиться к нам, – невозмутимо предложил Валентин, – по крайней мере до привала. Дорога узкая, авангард идет очень плотно и спешит.
– Где генерал Ариго и Лецке? – Спрут говорит дело, и к кошкам прошлую осень. Сейчас лето. И война.
– Командующий идет вместе с бергерами следом за нами, – объяснил ставший за год полковником оруженосец, – Лецке – замыкающий. Вы к нему не пробьетесь, разве что свернете в поле и подождете, пока освободится дорога.
– Моя рота пойдет с вами, – решил Чарльз, – а я доложу генералу.
– Очень хорошо. Встраивайтесь между первым и вторым эскадронами. Само собой, Чарльз, я буду рад видеть вас у себя в любое удобное вам время.
– Мы тоже будем очень рады, – жизнерадостно заверил все тот же бергер. – Мы очень хотим много слушать про Гаунау.
У Гирке все было так же, как и у других. Догорали костры, у которых почти никто не сидел. Ужин давно съели, а усталость валит людей на землю верней картечи. Полковое начальство, впрочем, держалось: Гирке и Валентин что-то обсуждали у своей палатки с командирами эскадронов. При виде подъезжающих генералов «лиловые» прервали разговор и поднялись.
– Добрый вечер, господа. – Жермон бросил поводья здоровенному сержанту, бывают же такие медведи! – Обсуждаете вчера или завтра?
– Мой генерал, я собрал офицеров, чтобы незамедлительно довести до их сведения приказ. – Показавшийся осунувшимся Гирке с обычной холодноватой учтивостью наклонил голову. – Не желаете отужинать?
– Спасибо. Если я сяду и тем более что-нибудь съем, меня поднимет разве что Ульрих-Бертольд. Что у вас? Большие потери?
– Полк к бою готов. Потери есть, но не столь значительные, как если бы пришлось уходить через реку.
– Хорошо. Письменный приказ по всей форме получите к утру, пока главное – ваш полк назначается на правое крыло, которым завтра командую я. Сами видите, дело для вашего брата-кавалериста намечается именно здесь. Как завтрашняя задача представляется вам самим? В то, что вы об этом не думали, не поверю.
Гирке обменялся взглядами со спокойно стоящим рядом Валентином и вежливо предположил:
– Полагаю, нам, и не только нам, в первую очередь придется защищать основную позицию от флангового обхода.
– Именно, – устало подтвердил Ариго. – Хотел бы надеяться, что у вас будет возможность не только защищаться, но лучше не загадывать… Рядом с вами соберется почти вся наша кавалерия. Общее командование принимает Шарли. Что вы о нем думаете?
– Мой генерал, – само собой, полковник Придд был аккуратнейшим образом причесан и застегнут на все пуговицы, – офицеры нашего полка не могут не приветствовать повышение лучшего кавалерийского генерала Западной армии.
С подобными манерами прилично воюют редко, но у «спрутов» как-то получается. Хорошо, что они будут за спиной, Ойген-то уйдет…
– Что ж, господа, если ни у кого не имеется вопросов, мне остается лишь пожелать вам успеха.
Вот ведь сказанул! А что было бы, останься он у «лиловых» на ужин? А на целый день?
– Мой генерал, – в глазах Валентина мелькнуло что-то… не вполне светское , – позвольте обратиться к вам с личным делом.
– Давайте, – кивнул Ариго. Они отошли к лошадям. Барон весело фыркнул и попытался обмусолить хозяину волосы. В отличие от генерала он был вполне свеж и не прочь слегка пробежаться. – Сестра успела уехать?
– Нет. Ирэна в отсутствие Гирке не бросит имение и людей. В крайнем случае они укроются в лесном доме, это довольно далеко от тракта. Мой генерал, вас не беспокоит левый фланг?
– Почему вы об этом спрашиваете?
– Потому что и по Пфейтфайеру, и по болоту подобный обход невозможен, а Бруно в последнее время полюбилось делать невозможное.
– Если нас обойдут по Пфейтфайеру справа, Павсанию слева просто ничего не останется… Завтра, чем бы ни кончилось сражение, вы возьмете роту драгун и вывезете графиню Гирке в Придду. Если вам с полковником нужен приказ маршала, он будет, но там, где шляются вражеские армии, женщине не место. Разрубленный Змей, а это еще что такое?
– Мне кажется, – вежливо предположил Придд, – это недавно вами упомянутый барон Ульрих-Бертольд.
– Хочешь сказать, накликанный?
Приближение барона незаметным не прошло, главным образом благодаря производимому грозой Виндблуме шуму. Шумный барон искал начальство, дабы доложить, что в подчиненных оному начальству полках все в порядке и беспокоиться не о чем. В результате беспокоиться пришлось окружающим. Дорвавшись до Ойгена и доложив о всяческой ерунде, Катершванц перешел к тому, ради чего и заявился, – к высказыванию господам генералам своего мнения. Ну понятно, свои бергеры уже наслышаны…
Их в очередной раз спас Валентин. а кто еще управится с Ульрихом?
– Господин барон, – улучив момент, Зараза атаковал, ловко вклинившись в воспоминания о битве при Гефлехтштир, – я хочу обратиться к вашему опыту отражения конной атаки под Аустштармом. Я понимаю, что, перебивая вас, поступаю отвратительно, но мне очень нужен ваш совет, и желательно немедленно…
Маневр полностью себя оправдал. Жермон проводил восхищенным взглядом завладевшего вредным старцем Придда и торопливо попрощался с безмятежно спокойным Гирке. Райнштайнер уже сидел в седле.
– Слушай, – задал давно вертевшийся на языке вопрос Ариго, – за какими кошками ты сделал этот гефлехтштирский ужас своим советником и офицером для особых поручений?
– Видишь ли, Герман, – охотно объяснил бергер, – Ульрих-Бертольд – это легенда, пусть порой и докучливая. Он нам напоминает о не столь уж и давних победах, что сейчас просто необходимо. И еще он наш талисман и чуть-чуть – судьба. Или нам, или варитам завтра предстоит очень легендарный день.
– Ты веришь в успех?
– Я знаю, что мой корпус будет стоять или идти вперед, но не бежать. Люди могут подправлять судьбу, даже такую, а мы с тобой – люди. Ты все еще собираешься к нам и Шарли?
– Да. Это единственный, не считая артиллерии, способ избавить Гирке от Ульриха-Бертольда.
Про окончательное приручение младшего Савиньяка Приддом отдельно лучше
Продолжение о приручении
Ссориться с Приддом Арно не собирался – когда на носу баталия, не до ерунды. Странная, пришедшая в сумерках мысль и еще более странная тревога заставили искать общества однокорытника, а повод имелся. Такой же необычный, как и желание немедленно переговорить с Валентином, благо тот отправился провожать неуемного Катершванца. И проводил. До победного конца.
– Теперь фы толшны фозфрашатся и оттыхать, – объявил на весь бергерский лагерь отконвоированный к самой палатке барон. – Здорофый зон и хороший зафтрак – ознофа фоинской тоблезти. Топрой нотши. Зафтра я буту готоф оценифать фаши нафыки.
– Доброй ночи, господин барон, – учтиво попрощался с палаткой Придд и вскочил в седло.
Арно послал Кана наперерез.
– Нам по дороге, не так ли, сударь?
– Я возвращаюсь в полк, – объявил Придд.
– Я провожу вас. Полковник, у меня к вам дело.
– Вот как? – Придд ушей не прижал, за него это сделал его серый; ничего, потерпит, как и Кан. – Я внимательно слушаю.
– Я получил письмо от матери. – Он поговорит с этим… заразой, Леворукий его побери! Спокойно поговорит, очень спокойно! – Я обращаюсь к вам в том числе и по ее просьбе. В Нохе появились призраки. Это монахи, и мать считает, что они туда… ну, переселились, что ли. Очень может быть, что из Лаик. Кардинал с этим согласен. Вы его знаете лучше меня, мать считает этого Левия человеком умным.
– Я целиком разделяю мнение госпожи графини.
Ну и как с ним таким прикажете… беседовать? а что не так? Да легче…
– Возможно, вы разделите и мнение о том, что происходящее в Нохе важно. Мать знает, что мы видели лаикских призраков, и просит написать про них все, что вспомнится. Любую ерунду. Вы в ту ночь разгуливали по Лаик и тоже могли их встретить.
– Я не видел лаикских монахов ни в ту ночь, которую вы имеете в виду, ни в любую другую. Могу я узнать, почему госпожа графиня связывает призраков Нохи именно с Лаик?
– А… а разве есть еще какие-то?
– Супруга Эктора Придда в своих записках упоминает монахов Доры. До Франциска там была обитель Милосердия.
– Дора?! Никогда о таком не слышал.
– Те, кто ломает, обычно не стремятся донести до потомков подробности. – Валентин ловко осадил щерящегося мориска, вынуждая идти голова в голову с не менее злющим Каном. – Аббатствами, если так можно выразиться, занимались Франциск и ныне святой Ариан. Они начали с Доры, и вряд ли случайно. Поводом могли стать и призраки, но причина, на мой взгляд, была в настоятеле, который в самом деле пытался проявлять милосердие. Моих предков он, во всяком случае, укрыл.
– Франциск не трогал женщин и детей. Вот если б ваш аббат решил укрыть Эктора…
– Если вы думаете, что я стану защищать маршала Эктора, вы очень ошибаетесь. Он принадлежал к тем отцам семейства, чьи дети и жены могут выжить лишь чудом, но мы несколько уклонились от предмета нашей беседы.
«Уклонились от предмета…» Разрубленный Змей! Уклонились! Эктор свою семью хотя бы не угробил, а вот Вальтеру это почти удалось, даже если забыть про Джастина.
– Вы не думаете, что монахи в Лаик пришли из Доры? – Кан упорно нарывался на ссору, но Савиньяки лошадиным капризам не потакают, тем более при «спрутах».
– Не думаю. – А у Придда особо не забалуешь! – Катершванцы упоминали, что лаикские призраки несли знак ордена Знания, а призраки Доры принадлежали к ордену Милосердия. Если следовать этой логике, призраки Нохи должны быть собратьями Валтазара по Домашнему Очагу. Как они выглядят?
– Мать предпочитает спрашивать. Я напишу ей про Дору? С вашего разрешения…
– Напишите.
– Если вы… будете столь любезны, что расскажете.
– Извольте. Герцогиня Гертруда укрылась в Доре наутро после гибели Эрнани. Следующей ночью впервые за несколько сотен лет в аббатстве видели призраков. Одни связали их появление с победой Франциска, другие – со смертью короля, третьи – с тем, что в обитель допустили женщин, но мои предки, в отличие от призраков, в Доре не задержались.
– А когда они пропали?
– Насколько мне известно, мои предки никуда не пропадали и благополучно покоятся в усыпальнице Васспарда. У вас есть другие сведения?
– Фу ты, кляча твоя несусветная! – Можно подумать, он не понял! – Я о монахах… да ладно, Валентину уже и пошутить нельзя?
– Я рад за моих предков. Когда из Доры исчезли призраки – неизвестно, но это было не раньше, чем из обители выселили живых монахов, и не позже, чем там устроили тюрьму. Графиня Савиньяк сейчас в столице?
– Да.
– Если архив Ариана уцелел, в нем может что-то отыскаться. Я могу добавить, что призраки появлялись всегда после полуночи и всегда в одном и том же месте, причем не сразу. Сперва вспыхивало зеленое бездымное пламя, затем начинал звонить колокол, и, наконец, из-за поворота показывалась процессия. Монахи попарно пересекали храмовую площадь, обходя огонь, и исчезали. Я был в Доре всего один раз, к тому же аббатство перестроили, так что могу ошибаться, но мне кажется, сейчас на месте призрачного костра расположен довольно неприятный фонтан.
– А когда монахов видели до того? Ну, до Франциска?
– Во время чумы. Есть сведения, что изначально это был так называемый моровой ход. Постойте… Я знал этот кусок из записок герцогини Гертруды наизусть. «Колокол звонил, святые братья шли и умирали со свечами в руках. Через них переступали и шли дальше. Мор прекратился, когда в последнем аббатстве умер последний монах. Умер, не прекращая молить Создателя о милости к обреченному городу…»
Монахи Лаик тоже могли… переступить. Ну и разговорчик вышел, да еще на ночь глядя, после такого под кровать полезешь.
– Жутковато. – Искушение подъехать поближе к спутнику Арно преодолел лишь благодаря рвущемуся в драку Кану. ага, за оправдание сойдет Лошади не думали о монахах и чуме и вообще были восхитительно живыми и понятными. Как и уже близкие костры, а вот к Ариго возвращаться придется одному.
– В детстве меня пугало моровое шествие, – неожиданно признался Валентин, – и особенно зеленый огонь. К счастью, то, что страшит неясностью, при ближайшем рассмотрении становится четче и понятней, а значит, слабее.
– И когда вам пришла в голову такая чушь?
– Точной даты не назову. Это было в середине прошлых Осенних Скал.
– В Багерлее?!
– Да.
– И как там? – Более дурацкого вопроса не придумаешь. Дурацкого и гадкого. – Извините.
– Ничего страшного. Что до Багерлее… Вы ведь бывали в лекарском обозе. На дознании время от времени достигают сходных результатов, только неприятель не знает, кого именно калечит, к тому же он намерен победить не одного, а безликих «всех». Я, по крайней мере, вижу разницу именно в этом…
Разницу он видит!
– Только не поймите меня превратно. Я был вынужден присутствовать при подобных разговорах, но меня самого расспрашивали иначе.
– Я тебя когда-нибудь убью!..не грози Южному централу
– У вас не получится. До нападения из-за угла с ножом в вашем доме не опустятся, а фехтую я сейчас лучше. Вам следовало бы начать заниматься с бароном Ульрихом-Бертольдом и графом Ариго. Или со мной.
– С тобой?!
– Разумеется, когда все образуется. Завтра нам обоим предстоит заниматься дриксами, на это в лучшем для нас случае уйдет целый день. Если вы заедете ко мне, я смогу предложить вам «Змеиной крови». Хотите?
– Хочу, кляча твоя несусветная! готов, хоть так ешь, хоть на хлеб намазывай
– Сейчас это было бы затруднительно. Оно, конечно, не к спеху, но Талигу нужен Ургот, и я вижу только двух пригодных мужей – тебя и Литенкетте. Придд для Елены молод, а остальным сразу с женой и тестем не совладать.
Отредактировано (2025-06-09 02:19:43)
Сегодня в программе Мельников, ураган и чутка после
– Нет, мы просто столкнулись. Граф падал, я его подхватил, вот и все. Вы случайно не знаете, что с его чалым? Я должен его отыскать.
– Веннен увязался за знакомыми лошадьми, и его поймали. Я уже сказал об этом Гирке. Вы помните, что в Двадцатилетнюю переходили на «ты» не только после брудершафта, но и по окончании серьезного сражения?
– Не помню, но почему б и нет? – Арно решительно протянул руку. – «Гусиная» кровь вместо хоть бы и «Черной» – это правильно, и, в конце концов, вы ничем не лучше моего старшего брата. ну наконец-то глаз-алмаз фамильный прорезался
– Вы мне льстите. – Рукопожатие вышло крепким . – Не желаете до конца боя присоединиться к моему полку?
– Желаю, – усмехнулся Арно, – но я, увы, хожу в адъютантах и не намерен прятаться за рану полковника Гирке. Буду весьма признателен, если вы промолчите о нашей встрече.
– Это невозможно. Меня отыскали, когда я докладывал Шарли. Командующий кавалерией настроен представить вас к ордену.
– Не за что. Все вышло случайно.
– Понимаю. – Голос и рожа прежние, ледяные, зато в глазах нечто похожее на… улыбку? – Вы спешили к своему генералу, а Хелленштерн мешал. Простите, это срочно.
Срочность имела облик незнакомого «лилового» с аккуратно перевязанной головой и на покрытом пеной гнедом. Если Хелленштерн атакует, придется идти с Валентином, не объезжать же через Маршальский!
– Мо’гер’г! – Надо же, «спрут», и звуки глотает! Точно атака, и как бы Бруно не ввел в дело свежую кавалерию. Придержал и ввел, а «фульгаты» опять прозевали…
– Медленней, – и не подумал повысить голос Придд. – Что передает барон Катершванц? Господин Савиньяк, вам лучше выслушать, новости, по всей видимости, касаются нас всех. Итак?
– Дриксы прорвали крыло Маллэ, – все еще быстро, но вполне разборчиво доложила срочность. – Барон Райнштайнер вступает в бой. Барон Ульрих-Бертольд считает, что медлить нельзя, Маллэ не выдержит.
– Раз вы здесь, смените повязку. Потом разыщите полковника Гирке и останьтесь с ним. Арно, вы понимаете, что случилось?
– Да. – Как же «гуси» прорвались? На левом фланге обороняться проще всего, потому там и поставили не Ариго, не Давенпорта, а Маллэ… Вот и ответ. – Маллэ снова просчитался!
– Или Бруно что-то придумал, только это уже не важно.
– Райнштайнер должен их остановить, – начал Арно, но лицо однокорытника надежд отнюдь не укрепляло. – Ты так не думаешь?
– Бергеров всего четыре полка, этого может оказаться недостаточно. – Валентин сосредоточенно поправил перевязь и взял серого под уздцы. – Мы немедленно выступаем на помощь Райнштайнеру. Доложи генералу Ариго о том, что творится на левом фланге, и о моем решении. чего и следовало ожидать, опять порешал за всех, а начальство поставил перед фактом - обожаю
Ощутимо уставший Чарльз поудобнее перехватил рукоять, и тут неизвестно откуда взявшийся буланый грудью сшиб самого наглого из дриксов. Второго наездник мимоходом полоснул по шее и помчался дальше, оставив ошеломленного третьего капитану. Капитан «гусиным» ошеломлением с благодарностью воспользовался, а из-за Болотного выныривали еще всадники, еще и еще… «Спруты»! Похоже, весь полк, и как же кстати! да не то слово!
Явление вражеской конницы дриксов не обрадовало, но и только. Мысль прорваться ко все еще запиравшим проход бергерам они, правда, оставили, но убираться с кургана не спешили. Кого всадники стоптали, того стоптали, остальные же спешно отошли вверх по склону, где и принялись охорашиваться.
– Вот гады, – посетовал дравшийся, как оказалось, в двух шагах от Чарльза Бертольд, – а я так устал…
– И кто бы мог подумать? – огрызнулся Чарльз, с ненавистью глядя на красные мундиры. Людей в роте оставалось всего ничего, у соседей дела вряд ли обстояли лучше, но курган следовало очистить. Это было очевидно, как и то, кому придется это делать. – Не садись, все равно вставать.
– Я не сел, я упал. – Бертольд встал и поднял трофейную шпагу. – Пошли, что ли, ребят пинать…
Не потребовалось. За спиной рявкнуло оглушительное «Агмарен!», и Болотный захлестнула бирюзовая волна. Замечательные, восхитительные, прекрасные бергеры позаботились о своих задницах сами у них Ойген, а он у нас мужчина тоже основательный, как и Валентин . Чарльз из последних сил отсалютовал пробежавшему мимо здоровенному капитану и с чувством выполненного долга рухнул между двух настороженных валунов.
– Что, сударь, – прокашлял он, – чуть нас не распотрошили, как тех зайцев? Бергерам надо бы потом пива… выручили… И эти кавалеристы…
– Это «спруты», – лениво просветил мариенбуржца Чарльз. – Они на правом крыле стояли, и как только успели?
– Придду, – со знанием дела объяснил Бертольд, – еще на Печальном Языке нравилось между всяческих холмов резвиться. Одно слово, Зараза! как звучит-то
Пехотинец закончил с пистолетами и улыбнулся кривой из-за разбитых губ улыбкой:
– Да уж, Леворукий знает, что за денек! То чужие, как твари какие, из болота лезут, то свои с неба валятся…
– Ты рискуешь повторить Печальный Язык, – назидательно произнес Райнштайнер, – только сегодня это обойдется дороже.
– Не дороже слепоты. Где Придд и Маллэ?
– В войсках. Генерал Маллэ производит удручающее впечатление. Все, чего он хочет, – это погибнуть с честью.
– Ну и дурак! – Ариго пробежался глазами по сгрудившейся неподалеку немногочисленной свите. – Арно! Найди мне Маллэ… Если его не встряхнуть, точно хоронить придется. Ты уже знаешь, что Валентин послал себя к тебе сам? про такое лучше после боя рассказывать, а не во время
– Ульрих-Бертольд уверен, что приказ отдал он. патамушта он поумнее многих
– А ты?
– Я считаю, что Придд проявляет инициативу исключительно тогда, когда это необходимо. Для того, кто в неполные двадцать лет личным решением Первого маршала произведен в полковники, это естественно. эх, еще б ванганул, когда он ПМ станет
– Я так и не понял, – усмехнулся Жермон, – кем вы с Гирке друг другу приходитесь и кто из вас кому полковник.
– Он наш единственный уцелевший родич. Я не хотел бы его потерять.
– А как же Гогенлоэ?
– Гогенлоэ – геренций Талига, – ровным голосом объяснил Валентин. – В таковом качестве я готов иметь с ним дело, но родственником данного господина не считаю какой злопамятный и сам в своей злопамятности твердый, как истинный Гогенлоэ . Моя мать в последние свои дни думала так же.
Барон прекратил разглядывать поражение и вновь обратил внимание на Савиньяка.
– Вы упомянули, что генерал Ариго дал вам еще одно поручение?
– Да, господин генерал, теперь мне надо к Ингертону.
– Но вы не уезжаете. У вас что-то еще?
– Нет, но… Я не успел извиниться перед Валентином. Если у меня не будет возможности…
– Ваши извинения будут переданы, – заверил бергер. – Если у меня будет возможность их передать, а у полковника Придда – выслушать.
– Долго рассказывать… Вместе уходили из Олларии, потом меня зачислили к твоему отцу, но перед марагонским маршем я отпросился в авангард. «Спруты» умеют драться, а что еще по нынешним временам нужно? еще больше Спрутов, конечно!
Наверное, уверенность. В себе, в подчиненных, в дороге, по которой пылит твоя рота… В том, что вас не сметет обвал, а начальство не погонит вслепую на смерть, пусть и с пользой для дела.
– Забыл спросить, ваш полковник жив? ага, кто-то волнуется
– Который?
– Гирке. Ну, и Валентин…
– Гирке ранили перед тем, как мы рванули к вам. Придда я последний раз видел у Болотного. Надеюсь, что жив, он у нас заговоренный…
Чарльз тоже надеялся. ну блин, ну точно же - под командованием Валентина Чарльзу было бы хорошо
– Я не исключаю, что в число этих семисот входит остаток одного из моих полков. Кавалеристов в поле зрения нет, но есть нечто очень интересное. Пройди взглядом по следу речного смерча… Вон туда, левее… Ойген, как всегда, замечает самое интересное сразу
– Вижу. – С «гусями» он и вправду угадал. Унылые фигуры группами и поодиночке брели к Болотному. «Крашеные» синие, «крашеные» красные, навалившиеся на бергеров вчетвером на одного серые гвардейцы, теперь все они были одного цвета. – Сволочи!..
– Несомненно, но сейчас они нам не опасны. Ты не туда смотришь. Ближе.
Жермон послушно шевельнул трубой и не поверил собственным глазам. След от водяного смерча сперва словно бы нехотя, а потом резко сворачивал с, казалось бы, твердо выбранной дороги. Будто кто-то с натугой развернул гигантскую улитку в сторону курганов.
– Если я правильно представляю себе диспозицию, примерно там мог находиться полк Придда, – задумчиво произнес Райнштайнер. зрит в корень сразу понял чьих рук...
Два из трех вложенных в знакомый футляр с ощерившимся котом писем в самом деле предназначались графине Савиньяк; на том, что толще, красовалась печать со спрутом. Придд. Приемыш Жермона и враг Арно. Неужели помирились? Любопытство требовало немедленного удовлетворения.
«Сударыня, – почерк Придда, в отличие от покоробившейся от воды бумаги, приближался к идеалу и сам он тоже идеален - единственный мужчина, который не боится сообщать дурные вести любым женщинам , – я счел необходимым дополнить письмо, которое в ночь перед генеральным сражением написал Вам по просьбе Вашего сына и моего друга. Принявший командование над Западной армией генерал Ариго слишком занят, чтобы подробно рассказать Вам о баталии, и с его разрешения я беру эту обязанность на себя. Прежде всего, позвольте Вас заверить: я в полной мере разделяю уверенность генерала, что Ваш сын…
Арлетта добралась до дивана, села, аккуратно расправив юбки, и вновь поднесла письмо к глазам. Каллиграфически выписанные буквы складывались в не желающие меняться слова: «… разделяю уверенность генерала, что Ваш сын Арно благополучно пережил обрушившееся на сражающиеся армии стихийное бедствие и сейчас находится в Южной Марагоне, от которой мы отделены разлившейся Эйвис, ставшими непроходимыми обширными лугами и армией фельдмаршала Бруно. Представляется совершенно очевидным, что не имеющие возможности воссоединиться с Западной армией офицеры и солдаты, сбиваясь во временные отряды, направляются навстречу армии Эмиля Савиньяка…»
Гертруда Придд видела зелень и монахов четыреста лет назад, и ничего… Видимо, дело не в Олларии, а в Изломе. Начнется Круг Ветра, и конец страхам.
– Ваше высокопреосвященство, я получила письмо от молодого Придда. Арно с ним говорил, и «спрут» написал… По просьбе Арно. – Малыш жив! Жив, это не Гаунау и тем более не друг-мятежник. Это всего лишь ураган и дриксы! – Оказывается, вдова Эктора видела монашескую процессию и довольно подробно ее описала. Вам нужно это прочесть.
Там, где барбарисовая аллея огибала холм с беседкой, она столкнулась с бергером в новом генеральском мундире. любопытно, как это называется? Она не знала о перестановках, и что Ойген уже стал генералом, но приснился он ей именно генералом
Барон Райнштайнер покинул Сэ совсем недавно и не собирался возвращаться до появления Ро. Вернулся.
– Сударыня, – ночной гость снял шляпу и поклонился, – очень удачно, что вы здесь и что вы одеты. Обопритесь на мою руку, и идемте.
– Вы решили меня похитить? – улыбнулась хозяйка Сэ. Ответить Райнштайнер не успел – помешали крики и выстрелы… Это было неправильно, ведь еще не ставший генералом бергер увез ее прежде, чем в Сэ вломились мятежники, и увез не из парка! Арлетта помнила ту нелепую ночь во всех подробностях, но это не имело значения, потому что она спала в Нохе, и ее разбудили шум, крики и – нет, она не ошиблась, во дворе действительно стреляли. Если в первый раз это могло быть случайностью, то предупреждение во сне в почти тех же обстоятельствах... Арлетта наслотько Волны, что за ней сам Повелитель присматривает на всех уровнях? не хватало еще упасть в Ойген/Арлетта...
Отредактировано (2025-06-14 19:49:54)
После разогрева основное блюдо двойная доза, короче
Розоволицый сержант принес весть, что в деревню входит кавалерийский отряд и ведет его полковник Придд.
– Придд? – повторила Юлиана и посмотрела на Мэллит тем взглядом, от которого девушке всегда хотелось плакать. – Передайте ему, что здесь баронесса Вейзель и она желает с ним говорить.
Повелевающий Волнами явился быстро. Он похудел и стал смуглее, а волосы цвета зерен шадди выцвели . Мэллит отступила к стене, она не хотела быть на виду, она не знала, что говорить… Нет, знала! Первородный мог понять достославного из достославных, только роскошная… Она решит, что недостойная ищет встречи с нареченным Валентином, ведь он так красив
ну кто еще нам о таком расскажет, если не Мэллит
.
– Госпожа баронесса, – первородный поднес руку Юлианы к губам, – счастлив засвидетельствовать вам свое почтение!
– Благодарю. Мелхен, ну что ты прячешься? Ты ведь знакома с полковником?
Повелевающий Волнами – полковник Придд, именно так нужно говорить. Полковник Придд, и ничего больше.
– Я рад видеть вас в добром здравии, сударыня.
– Господин полковник, мне нужно вам рассказать…
– Позже, Мелхен. Мы ищем моего мужа, вы не знаете, где он? Я не могу добраться до главной квартиры уже месяц, мы мечемся по Марагоне, как зайцы. Во что превратилась Западная армия! Это нечто невообразимое…
– Генерал от артиллерии Вейзель будет проводить инспекцию марагонского ополчения во Франциск-Вельде, проверка назначена на первый день Осенних Скал.
– Мелхен, слышишь? Спасибо, полковник, вы первый толковый офицер, который нам попался после Нойвида. Травами мы займемся во Франциск-Вельде, там их больше…
– Госпожа баронесса, я понимаю ваше желание как можно скорее увидеть супруга, но Франциск-Вельде по ряду причин переполнен. Большинство офицеров, и генерал Вейзель не исключение, ночуют в палатках за пределами города. Я могу ошибаться, но ваш супруг, если не сможет обеспечить вас должными удобствами, будет огорчен, к тому же он сейчас принимает собранные в Южной Марагоне пушки, это полностью поглощает его внимание. Не лучше ли отправить к генералу Вейзелю нарочного с письмом, уведомляющим о вашем прибытии? единственный, кто не боится Юлианы и управляется с нею столь же ловко, как с непарным Катершванцем. Она будет поворачивать туда, куда надо Валентину
– Пожалуй… – Баронесса Юлиана смотрела на полковника Придда с одобрением все, готова. – Для Курта превыше всего дело. Как по-вашему, когда он управится с пушками?
– Думаю, через несколько дней, которые, если вам будет угодно, вы можете провести в имении моих родных, это почти по дороге. Собственно говоря, я туда и направляюсь. Командующий Западной армией маршал Савиньяк среди всего прочего поручил мне передать графу Гирке новую перевязь.
– Савиньяк? Который из них?
– Прошу прощения, я имел в виду маршала Эмиля Савиньяка. Будучи старшим по званию, он принял командование у генерала Ариго.
– Молод, хотя его брат не старше… Если б Лионель Савиньяк сохранил трофейный осадный парк, его гаунасский поход был бы безупречен… Я еду с вами, но я должна написать Курту! Мелхен, девочка, – голос роскошной стал особенным, и Мэллит закусила губу, – займи полковника разговором. Вам ведь есть о чем поговорить?
– Безусловно, сударыня.
Роскошная отсутствовала больше часа. Она вернулась, когда Повелевающий Волнами посыпал песком письмо барону Райнштайнеру, и первые слова в том письме были: «Мой генерал, полагаю чрезвычайно срочным…»
Дорога шла в гору; когда камней и камешков на тропе стало слишком много, нареченный Валентином остановился.
– Баронесса, вы разуты. Дальше я вас понесу. Прошу вас, не спорьте.
Мэллит не спорила, она была слишком виновата, и оправданий ей не было.
Свою ношу нареченный Валентином опустил лишь у беседки и достал ключ. Внутри, у самого входа, стояли туфли Мэллит. Первородный понял, куда она пошла, отыскал ее и услышал дурное пророчество… Если б не ничтожная, этого бы не случилось.
– Я была Щитом, – сказала Мэллит, – и я хотела бы вновь стать им и отдать долг.
– Вы мне ничего не должны, баронесса, а женщине не следует прикрывать мужчину, если только он не ранен и не болен.
– Я не баронесса, – напомнила гоганни. – Недостойная Мэллит – никто.
– Мне встречались многие носители титулов «никто» и «ничто», вы не из их числа. Я привык называть вас баронессой, но если вам это неприятно, я готов называть вас как вы того хотите.
– Я не знаю имени, которое бы хотела. Пусть будет баронесса… Если б я знала, что крадусь за бедой для перво… за бедой для вас, я облила бы свои ноги кипящей водой.
– Все мои беды в моей крови, – первородный замедлил шаг, – и та, которую вы видели, тоже. Ваше появление не прибавило ни песчинки. Как же я обожаю их диалоги И мужчин, таскающих на руках дам и девиц
Поиски Вейзеля увенчались обретением Придда. Полковник с видимым интересом разглядывал последнее артиллерийское пополнение, и там было на что смотреть!
– На жабу походит, – шепотом восхитился Бертольд. – И как они ее только взгромоздили на этакий катафалк?!
– Это же очевидно, – пояснил Придд. – С помощью Создателя.
На повторную помощь высших сил мараги, видимо, не уповали, а посему снимать «жабу» с «катафалка» сочли излишним. Так Вейзеля и ждали, судя по победным взглядам – немало гордясь своим грозным оружием.
– Ты ведь искал полковника? – подло и громко напомнил Бертольд. – Вот он.
– К вашим услугам. – Зараза с готовностью отвернулся от высоких лафетов, ставя Давенпорта перед выбором, кого кусать. Если, конечно, кусать.
– Мы наблюдали за тренировками ополченцев. – Злость на язву-теньента перевесила. – Утренняя разминка не помешала бы и нам с Бертольдом. После отправки дозоров.
– Будет не так обидно просыпаться, – не моргнув глазом, подхватил Бертольд, не одобрявший патрулирования окрестных малинников. Чарльз тоже ворчал бы, если б драгунам не предстояло возвращение туда, где беспечность могла оказаться роковой. Придд не давал забывать о войне даже вдалеке от сражающихся армий, по большому счету это было правильно, хоть и отдавало Ульрихом-Бертольдом. зато потом помогло отстоять город Ну это же Валентин, он ничего не делает на отъебись
– Отлично, – согласился Валентин. – Мы с Йоганном будем вас ждать у подножья холма. Добрый вечер, господин Трогге.
Кругленький Абель прокатился меж грозных орудий и принялся объяснять артиллеристам, что генерал Вейзель сейчас с семьей и вряд ли прервет свой отдых.
– Мы тронуты тем, что госпожа Юлиана привезла во Франциск-Вельде старшую дочь. – Подойдя к талигойцам, Трогге понизил голос. – Конечно, она не для наших парней, но такое уважение мы не забудем! А пушки, их ведь можно принять и послезавтра?
– Уже нельзя, – засмеялся Бертольд. – Смотрите. Ну что б нам было не заключить пари на дюжину ваших пирогов!
По склону деловым шагом поднимался Вейзель. Победивший примерного семьянина артиллерист не мог не проверить, что новенького притащили мараги перед самым праздником, но такого не ожидал и он. Генерал безмолвно обошел надраенные реликвии, уперся взглядом в намертво притороченную цепями к катафалку мортиру и вопросил:
– Ну и зачем оно нужно, вы подумали?
Нестройный ответ в духе «всякое оружие пригодится» его не удовлетворил.
– А где я вам тут крепость возьму, которую из этой мортиры обстреливать можно?
– Ближайшая, – не преминул уточнить подкравшийся Придд, – Мариенбург. ну тролль натуральный
Бертольд прыснул, но мараги сочли, что их поддержали. Они были полностью согласны с господином полковником вот и истоки беззаветной любви марагов к Валентину, в дальнейшем их чувства станут только крепче . Мариенбург ведь надо отбивать? Надо. Вот и отобьем, только сначала, как и принято у добрых людей, приветим осень.
– Пусть у вас и свои осадные орудия есть, поновее, но и наша «графиня» лишней не будет.
– Вот увидите…
– Сюда довезли и до Мариенбурга довезем!
– А сама красотка в порядке…
– Вот оковку лафета подновили, а так все в отличнейшей сохранности…
– И бомбы к ней есть, не сомневайтесь!
Вейзель не сомневался, к тому же, будучи человеком вежливым, никого обижать не хотел.
– Откуда у вас это произведение эйнрехтских мастеров? – полюбопытствовал он, уже сдаваясь. – «Отлита мастером Штефаном Гиссером с учениками для герцога Руперта фок Фельсенбурга, да хранит его святой Торстен».
Вперед выступил худощавый порывистый мараг, похоже, старший в команде; он был готов поведать захватывающую историю, но не успел – Ульрих-Бертольд, закончив урок, пленил командующего марагским ополчением и теперь желал видеть генерала Вейзеля. То, что тут же оказался комендант лагеря, грозного старца полностью устраивало.
– Я фне зебья! – ревел барон, как нельзя лучше сочетаясь с древними пушками и особенно с препоясанной «графиней» . – Командуюшчий Западной армией просил меня телать инспекцию, но он не просил фытирать зопливые нозы и непофоротлифые зады! Я не фишу ополтшение, я фишу бесголофый утятник, пфе! Фы с фашими лютьми отин большой позор есть, но я имею телать из позора фоителей! Фы хотите на тшетфертый день телать змотр? Отшень хорошо! Фы отменяете отдых и полутшаете результат!..
– Оглянись, – прошипел Бертольд, подкрепив приглашение чувствительным тычком. – Девушка не для здешних парней. С матушкой.
Чарльз пожал плечами и сделал вид, что внимает барону, благо запас громов и молний был неисчерпаем. Казалось, мечет их не только сам ужас Виндблуме, но и обе кошачьи головы с его шлема.
– Только простая пишча и работа от фосхода к закату! Пить и гулять бутете, когта разобьете фрагоф! Зетшас фаши люди не заслушившие дефушек и пиво, они заслушившие плетку есть… Я ф их годы…
– Господин Катершванц! – Баронесса Вейзель, приветливо улыбаясь, подхватила супруга под руку. – Все уже всё поняли, и давно пора ужинать. Я не для того ехала сюда из Хексберг, чтобы слушать вас, а маршал Савиньяк не для того посылал вас сюда, чтобы оставить моего мужа голодным.
Озадаченный барон молчал, грозно вбирая ноздрями пахнущий ужином вечер. Левая кошачья голова склонилась к бронированному плечу. Ульрих-Бертольд думал, баронесса Вейзель улыбалась, положив руку на живот.
– Та, – наконец изрек Катершванц. – Уше фечер, но в земь утра я буду ошидать зфоих уток ф поле! И…
– Благодарю вас. – Баронесса взяла барона под руку. – Курт, идем. Господа, до завтра. У вас просто замечательные пушки!
– Господин барон, – Придд, щелкнув каблуками, загородил удаляющуюся чету да ешкин кот, Валентину уже практически каждый крупно должен за спасение от непарного Катершванца , – я и трое моих товарищей с вашего разрешения хотели бы завтра присутствовать на уроке, а сейчас я прошу вас уделить мне четверть часа.
Ульрих-Бертольд уделил. да куда б он делся?
– Завтра нам не зтанут мешать эти глюпые телеги, – объявил он на прощанье, – и я показывать фам буду, что есть настояшчее занятие. Не вздумайте пить фечером больше фосьми крушек и набивать шелудок утром.
– Восьми? – не поверил своим ушам Бертольд, успевший оценить размеры марагской посуды. – Дедушка шутит?
– Насколько я успел узнать, Ульрих-Бертольд к шуткам не расположен. – Валентин вытер лоб платком и пригладил волосы. – Барон подходит к другим с теми же требованиями, что и к себе самое идеальное наблюдение в отношении Катершванца. Думаю, он выпьет именно восемь кружек.
– Это так, – подтвердил Йоганн. – Восемь – это много, но не совсем. Я пью шесть, Норберт пил пять…
– Господа, – предложил Валентин, – давайте не будем сегодня вспоминать свои потери. У нас будет для этого время, когда мы пойдем в бой.
– Маршал Эмиль должен отбирать Мариенбург до зимы, иначе он не Савиньяк!
– Господа, – Бертольд изобразил сразу Придда и Йоганна, – давайте сегодня не будем вспоминать о войне. У нас будет для этого время, когда мы будем пить восемь кружек пива. Господин полковник, вы куда? Лагерь и чистые рубашки там…
– Оттуда идут люди со странными лицами.
Чарльз вгляделся и не мог не согласиться: с марагами что-то было не так. Народу на поле пока собралось не слишком много, и большинство в ожидании гонки толкалось на окраине Франциск-Вельде, но небольшая толпа виднелась и у будущего костра. В нем на четвертый день праздников собирались сжечь «прошлые беды», являвшие собой соломенные куколки, довольно страшненькие с виду. Ну так беды же!
Трогге объяснил, что внутрь каждой куколки вкладывают сердце – смазанный кровью обрезок ногтя, вместе с которым напасть получает имя. Готовую куколку «усыпляют» полынной настойкой и подбрасывают в «забытую» ушедшим летом телегу, чтобы дружно вкатить в огонь. Давенпорт помнил, что делают это быстро, пока не проснулась пьяная беда, и сразу же убегают. Но люди стояли у телеги уже сейчас.
– Они слушают, – оповестил высокий Йоганн. – Проповедника. Валентин, мы хотим слушать? ну вот Йоганн уже прекрасно знает, кто у них тут решает все вопросы
– Да.
Пробиться вперед труда не составило. Внешне проповедник напоминал генерала Хейла, и Чарльз проникся к нему симпатией, которая исчезла, едва капитан вник в суть речи. Оказывается, праздник был грехом. Грехом было все, от черничных пирогов до девичьих венков из зеленых и желтых листьев. Вместо того чтобы молить Создателя о прощении, мараги собирали ополчение и веселились, причем на языческий манер. Мало того, они смели роптать, укоряя не защитившую их власть, однако вторжение дриксов было промыслом Создателя…
– Разрубленный Змей, – фыркнул под ухом Бертольд. – Что этот грач верзит? И где?! Кругом черника, а он белены объелся? Нет, ты только послушай… чувство юмора Бертольда мне безумно нравится
Подозреваемый в поедании белены говорить умел, только лучше бы он шепелявил и путался, как старенький клирик из Давенпорта, понять которого не брались даже самые благочестивые прихожане. Но отец Хьюго был добрым, этот же…
– Вы виновны страшнейшей из вин! – клеймил он тех, кто, самое малое, лишился крова. – Виновны пред Создателем и государем! Разве оплакиваете вы постигшую Талиг потерю? Разве носите траур по их величествам, а ведь срок еще не истек! Разве плачете над горьким сиротством своего короля? Разве молитесь о здравии тех, кто печется о вас неустанно?
Нет, вы сбираетесь на скверные игрища, платя дань духам нечистым, и вы же ищете виноватых, но кто виноват, если не вы?!
Опомнитесь! Задумайтесь об общем грехе, что и стал причиной постигших Талиг несчастий. Самую землю бьют корчи, землю Надора, особо повинного пред наместниками Его. Но и в этом чтящие и разумные да увидят милость Его, ведь постигни подобная участь не Надор, но Эпинэ или Придду, жертв было бы больше во сто крат!
Создатель еще ждет от вас покаяния и духовных подвигов, но терпенье Его не безгранично, и успехи врагов наших тому свидетельство. Создатель любит вас, потому и карает.
Дриксенцы противны Ему и отвергнуты Им, но они – орудие Его. Создатель не дарует победы Талигу, доколе жители его не очистятся. Сколь бы ни была сильна армия и умелы полководцы, им не остановить вторжение, пока не возблагодарите вы Создателя за вразумление, не отринете гордыню и не оставите ропот, ибо не пастыри светские и духовные виноваты пред вами, но вы пред ними…
– Бонифация бы сюда… – пробормотал Чарльз, – он бы ответил…
– Зачем Бонифация? – спросил Придд вот именно! Тут есть Валентин, чего тебе еще надобно, хороняка? , но объяснить Давенпорт не успел, Валентин неторопливо двинулся к проповеднику.
– Сударь, – негромко сообщил он, – я герцог Придд, и я должен вам сказать, что своими словами вы оскорбляете Создателя, Талиг, Марагону и лично меня. все, после этого марагов Валентин тоже может намазывать на хлеб или так есть
– И память моего брата! Норберт погибал на Мельниковом лугу не за грехи. Он останавливавшим дриксов был! Которые хотят жечь и резать. И вас… Если мы пускаем «гусей», они режут первыми марагов, вторыми – «грачей»… Ты прячешься за нашей спиной, черный грач!
– Барон Катершванц не одинок в своем мнении. – Рука Придда легла на плечо бергера, но смотрел он на проповедника, и смотрел не хуже Алвы в Октавианскую ночь. – Я могу кое-что добавить. Прошлым летом у меня, как и у многих, была семья. Прошлым летом у меня, как и у многих, был дом. Теперь у меня нет ни того, ни другого. Кто-то должен ответить за смерть моей матери. Не вы ли?
– Но… – Пожилой мараг сжимал в руке оскаленную куклу, но вряд ли это сознавал. – Но ведь… это не он!
– Не он. А беженцы? Если они наказаны за чужие грехи, почему бы за чужой грех не наказать и этого господина? Как же нужно не любить Создателя, чтобы обвинять его в подобной мерзости!
Проповедник уже опомнился. Он то ли не был трусом, то ли не верил, что полковник талигойской армии может причинить ему вред, вот на бергера тревожные взгляды святой отец бросал.
– Я исполняю волю кардинала и несу его слово! – резко начал он. – А вы не можете не знать, что воздается всем по грехам…
– Простите, – перебил Придд, – чье слово вы принесли в Южную Марагону?
– Его высокопреосвященства Агния.
– Агний не является кардиналом Талига. – Валентин обвел глазами мрачных марагов. – Я лично присутствовал при том, как его величество Фердинанд лишил этого Агния сана за трусость. Бывший кардинал бежал вместе с временщиками, покинув и своего короля, и свою паству на произвол судьбы. Теперь он пытается оправдаться и переложить свои грехи на весь Талиг, но в Книге Ожидания ясно сказано, что пока Создатель в пути и взор Его отвращен от Кэртианы, люди могут страдать отнюдь не за грехи пред Ним. дайте Придду Эсператию - и он отхлещет ею Эсперадора по щщам фигурально и буквально. Короче, религиозные тексты тоже может по памяти цитировать
– Регент…
– Регент не вправе отменить решение короля. Что до вас, то вам дадут провожатого, и вы немедленно покинете Франциск-Вельде и Марагону, а в случае возвращения будете повешены за оскорбление памяти его величества Фердинанда и всех погибших за минувший год. Бертольд, передайте этого человека вашим людям. Пусть выезжают тотчас же. Я могу ошибиться, но в этой телеге бед не хватает одной по имени Агний. у Вейзеля не спросясь... В общем, опять личным произволом все порешал, а вышестоящие будут посланы по факсу уведомлены по факту
– Она будет! – закричал высокий парень, и Чарльз его узнал: Эрих-выходец, потерявший невесту. – Будет!
За спиной гнусаво запели рожки – начиналась Сырная гонка. Оставалось надеяться, что веселящимся марагам будет не до выставленного вон проповедника, но Чарльзу было противно и тревожно. Не так, как в Гаунау перед обвалом, но праздник из души ушел, оставив место ожиданию какой-то мерзости.
– Норберту не в чем покаиваться. – Катершванц тоже не мог успокоиться. – Самое плохое, что он делал для нас, – это умирал.
– Эта логическая ловушка известна со времен Торквиния. – Валентин подхватил бергера под руку и повел прочь от марагских бед и за Йоганном присматривает . – Всем «по грехам» – значит, надо искать грехи, и с этим даже можно согласиться. Если считать грехом то, что идет во зло, только сколько грехов у марагов по горящим деревенькам и сколько у тех, кто привел нас к этому лету? Марагам есть за что спросить с талигойских властей предержащих, как живых, так и мертвых, но никоим образом не наоборот. еще б марагам это чудо не любить
– Кошки б подрали этих клириков, – Чарльз, пытаясь выглядеть беззаботным, махнул рукой. – Только б праздник людям испортить! «Скверные игрища», «духи нечистые»… Бред, причем злобный.
– Боюсь, дело гораздо сложнее. – Подобным тоном Придд, видимо, отвечал уроки, и вряд ли ментору при этом бывало уютно . – Для эсператистов, считая от Теония, подобный злобный бред – общее место, насаждали и худшее. Требование благодарить Создателя за наказание вошло в обычай, как и угрозы новыми карами, и безумные акты личного или множественного покаяния во отвращение гнева небесного, но в Талиге речи про вразумляющую кару – новость, и новость опасная.
– Все так, – поддержал Придда Йоганн, – и я очень не хотевший был выпускать эту ворону в невыдерганных перьях.
– Дело не в священнике. Я верю, что он выполняет приказ, но не верю, что это затея Агния. Это приказ регента, господа, и его очевидная ошибка. Я готов ответить за эти слова.
– Здесь никого нет готового доносить на тебя!
– Я это сделаю сам. Моя обязанность – сообщить герцогу Ноймаринену о возможных последствиях послания Агния для репутации Церкви и регента и засвидетельствовать волю Фердинанда относительно бывшего кардинала
У меня передоз Валентином внутривенно, поэтому кроме пузырей от меня сейчас толку не будет. Продолжу потом
Бой у Франциск-Вельде
Ульрих-Бертольд был беспощаден не только к ополченцам, но и к помощникам, с которыми ополченцы «сражались», к тому же, давая «уткам» перевести дух, барон развлекался поединками. Давенпорт продержался на четыре чиха дольше Бертольда, но на добрых три минуты меньше Йоганна. Лучше всех себя показал Придд, но и он оказался бессилен, когда разошедшийся барон решил сменить шпаги на алебарды. Сам Зараза, впрочем, был доволен, как и убедившийся в никчемности нынешней молодежи ветеран. так еще бы
Ульрих-Бертольд, бурча себе под нос что-то невразумительное, внимательно разглядывал уходивший на северо-восток тракт, развилку перед городком, начинавший превращаться в потревоженный муравейник лагерь. Франциск-Вельде лежал у бергера сзади, за правым плечом, лагерь был впереди и слева. Присутствующие благоговейно молчали. Кроме Бертольда.
– Вот же Зараза! – почти весело шепнул он Чарльзу. – Опять кругом прав вышел! И кто бы мог подумать?
– Зараза и подумал. – Или не подумал, просто сделал как полагается, а не как делают все. Если б не Придд со своими дозорами, праздник продолжался бы, пока из-за поворота не полезла смерть. «Спруты» вырвали у нее час, толку-то… – Этот курятник и за полдня в боевое состояние не привести. Ну опять же таки - кто у нас самый дотошный, основательный и обстоятельный, куда там Ойгену? Воооот!
Роскошная спорила с первородным Валентином чайка атакует айсберг и проигрывает, а чуть поодаль держали коней под уздцы четверо воинов. Мэллит помнила их одежды – это были люди Повелевающего Волнами.
– …Курт хочет, чтобы мы с Мелхен помогали раненым, – говорила нареченная Юлианой, и голос ее был еще громче, чем всегда нашла коса на камень, привыкла к поджатым хвостам, но не тут-то было. – Здоровенным лбам там не место! Пусть отправляются на батарею, Курт скажет им, что делать.
– Сударыня, приказ отдан. – Первородный был спокоен . – Мои люди слушают только меня. Они останутся с вами до конца сражения вне зависимости от вашего мнения. Добрый день, баронесса.
– Добрый день, господин полковник. – Тело Мэллит внезапно сделало реверанс, лишь потом девушка поняла его неуместность.
– Он собирается приставить ко мне охрану! не собирается, а уже – Глаза роскошной сверкали гневом. – И это когда у Курта каждый приличный солдат на счету… Но ты умничка! Этот наглец – полковник, а не генерал. Ему нужен приказ, он у него будет…
– Это невозможно, сударыня . Генерал Ариго, которому я подчиняюсь, находится отсюда в трех днях пути, равно как и маршал Савиньяк. Госпожа баронесса, наш разговор становится бессмысленным, но если вы так или иначе вынудите моих людей уйти, их накажут за дезертирство. Должен добавить, что Герхард имеет некоторые навыки в обработке ран, а бой, судя по звуку, уже начался. Пока лишь на дороге, но мне пора в полк, а вам…
– Я знаю, что мне делать. Мелхен, полковник Придд хотел тебя видеть, можешь его проводить, только недалеко. Который из них Герхард?..
Нареченный Валентином показал, и роскошная ушла; ее походка была царственна и полна недовольства она не привыкла проигрывать в ноль .
– Вы имели дело с ранами, баронесса? – Первородный заговорил, и Мэллит отвернулась от уходящей.
– Нет, но я знаю, какие травы облегчают боль и как приводить в чувство и делать так, чтобы сердце забилось ровно…
– Сперва вам придется привыкнуть к очень неприятному зрелищу. Во время сражения убитых и умирающих оставляют на месте, легкораненые сами не хотят уходить. В тыл понесут тех, кто пострадал тяжело, но умереть в ближайшее время не должен. Это люди со сломанными костями, с рассеченными мышцами, все в крови, часто воющие или теряющие рассудок от боли. Колотые раны выглядят менее страшно, хотя смертельными оказываются чаще. Мой совет может показаться странным, но постарайтесь не думать о раненых, что будут кричать, стонать, сквернословить, как о людях. Представьте себе разделанных кур, которых нужно быстро натереть специями и обернуть холстом, это вы умеете, я знаю. И еще одно. Если Герхард скажет вам, что пора уходить, не спорьте и во всем доверьтесь ему. Возможно, к баронессе Вейзель придется применить силу, но на ваше благоразумие я рассчитываю.
– Нет!.. – Названный Абелем так ими гордится, а Грета с мешком кричала, что они сбегут. – Мы не можем… Мы обещали…
– Ребенок баронессы Вейзель сможет что-то обещать и отвечать за свои слова еще не скоро, а мародеры имеют обыкновение вспарывать беременным женщинам животы. Даже если убийцы получат свое, убитых никакое возмездие не вернет. Вы будете слушать Герхарда?
– Я помогу увезти нареченную Юлианой, когда придет беда. Можно мне найти… генерала Вейзеля и сказать ему об этом, чтобы его сердце возликовало?
– Я был с докладом на батарее, прежде чем встретился с вами. Генерал Вейзель просил меня позаботиться о своей супруге, причем так, чтобы она ничего не заподозрила, и я обещал.
– Первородный Валентин всегда спасает чужих женщин?
– Собственную мать мне спасти не удалось. Она осталась бы жива, если б не вела себя столь же… благородно, как госпожа Юлиана. все же он обижен на Ангелику Баронесса, я не утверждаю, что Франциск-Вельде обречен, все зависит от стойкости ополченцев и настойчивости дриксов, но вы должны быть готовы.
Кучку всадников в знакомых мундирах Давенпорт заметил еще издали. Естественно, на пригорке. Естественно, расположенном удачно – оттуда было видно не только подступы к лагерю, но и дорогу на Гюнне, по которой торопились теперь уже синие колонны. Именно на них и была направлена зрительная труба Придда.
– Туда, быстро! – велел Чарльз, и драгуны послушно поторопили коней. Зараза собирал всех, кроме охраны баронессы, неужели сообразил, что делать?! Три кавалерийские сотни на пять тысяч…
– Давенпорт, отлично, что вы смогли выбраться. – В бою и так вежливый Валентин срывался на придворную куртуазность, как иные – на брань . – Теперь в сборе все.
Чарльз оглянулся через плечо: все четыре эскадрона их сводного полка уже выстроились внизу, в лощине. «Спруты» и драгуны, прислушиваясь к звукам не видимого для них боя, ждали решения начальства. Если кого-то и не хватало, то считаных единиц. С офицерами дело обстояло хуже, потому что не было Бертольда, а последним назвали Давенпорта.
– Господа, у нас мало времени. – Придд неспешно убрал трубу. – До подхода главных вражеских сил остается минут двадцать. Потом дриксы развернутся и атакуют. Давенпорт, судя по вашему виду, вы только что из боя. Ваше мнение о противнике?
Пришлось пожать плечами:
– Обычные «гуси», пехота как пехота… Правда, злые какие-то, прут напролом, пока не свалишь, внизу, на поле, в рукопашную рвались, аж строй сломали.
– Вы обратили внимание на их знамена?
– Нет, а что?
– Насколько я мог рассмотреть, кесарского лебедя сменило что-то вроде большеголовой рыбы. И еще кажется странным, что они, по сути, явились без кавалерии.
В самом деле странно. Столь внезапно появившихся дриксов было немало – даже не пять тысяч, как решили вначале, а не меньше семи-восьми, но вот конницы не наблюдалось, хотя именно ей следовало идти в авангарде. От мысли, что вместо хоть и быстро, но идущей на своих двоих пехоты первый удар по лагерю нанесли бы кесарские рейтары, стало не по себе… Но пока, если не считать нескольких вражеских офицеров и их свит, единственными кавалеристами у Франциск-Вельде оставался полк Придда.
Вид готовых к бою всадников радовал глаз, особенно на фоне окружающей суматохи: завывали рожки и трубы, на дальнем конце поля не в такт бухал праздничный барабан, большие и маленькие кучки ополченцев носились без видимого смысла туда-сюда, у них под ногами путались застрявшие в лагере горожане.
– Господа! – Голос Придда, напряженный и при этом чудовищно ровный, заставил повернуться в сторону начальства. – Если коротко, то враги не уступают марагам по численности и на голову превосходят по выучке, а позиция для обороны не подготовлена. Кто бы из дриксенских генералов ни стоял сейчас вон там, на двугорбом холме справа от тракта, он в любом случае более умелый военачальник, чем командующий марагонским ополчением. Генерал Вейзель – великий артиллерист, и именно поэтому он не может отойти от пушек. Приходится признать, что у дриксов голова есть, а у нас – нет, и взять ее неоткуда. Сейчас дриксы развернут основные силы и начнут атаковать. Не сомневаюсь, грамотно и со знанием дела. Слабых мест тут полно, могут бить на выбор. Мараги будут стоять до последнего, но положения это не спасет, ополчение будет рассеяно и выбито, город захвачен. Это очевидно.
Это в самом деле было очевидно, хотя именно сейчас стрельба потихоньку стихала, а потрепанный, потерявший былой порядок «гусиный» авангард откатывался назад, к дороге. Его даже не думали преследовать: отбившую атаку толпу ополченцев «боевым порядком» можно было назвать только в самых наглых фантазиях.
– Мы не есть ополчение! – Йоганн Катершванц как никогда прежде походил на своего всесокрушающего родича. – Вариты не имеют кавалерии. Мы обязанные есть атаковать сейчас, пока они не разворачивались.
– Да, – подтвердил Придд, – мы обязаны что-то предпринять, но нас не набирается даже на полнокровный полк, и в общей свалке мы исход дела не решим. Тем более что кавалерия к дриксам все-таки подошла, хоть и немногочисленная. Она там, за двугорбым холмом. – «Спрут» указал трубой в сторону дороги. – Их примерно столько же, сколько и нас.
– Но они о нас не знают. – «Лиловый» капитан командовал одним из эскадронов, но его имя, как на грех, вылетело у Чарльза из головы. – Дриксенские разведчики близко к Франциск-Вельде не подбирались и нас не видели, за это я ручаюсь. Они должны думать, что здесь место сбора марагонского ополчения, и так оно и есть. Сейчас дриксы нас тоже не видят, мы еще не показывались. Это можно использовать.
– Да, – поддержал Йоганн, – мы будем оставлять их без конницы.
– Мы поступим иначе. кто бы сомневался, что Валентин уже за всех все порешал К тракту можно выйти не только здесь, напрямую. – Придд холодно улыбнулся. Он уже все решил, и никакой генерал ему для этого не требовался Да!
. – У нас толком нет командующего, у дриксов есть. Значит, наш долг сделать так, чтобы и у них не было.
– Давенпорт, удиравшие есть!
Чарльз наскоро огляделся, убеждаясь, что с первой задачей драгуны справились: встречавший их заслон был опрокинут. Правее «лиловые» добивали «своих» дриксов, и дела там шли тоже неплохо. Что ж, еще немного, и жирный «гусь» на холме угодит на вертел…
– Ах ты ж сволочь лапчатая!.. – На вершинке уже никого не было – ни кучки офицеров, ни охраны, ни малопонятного знамени. Так вот о чем кричал заменивший Бертольда Катершванц! Вражеский генерал, ради которого все и затевалось, решил не дожидаться завершения конной сшибки.
– Чего встали?! Догнать!..
Мимо «лиловых» к своей пехоте дриксу напрямик не проскочить, Валентин нарочно повел «лиловых» так, чтобы отсечь добыче эту возможность; в то же, что командир нагрянувших к марагам «гусаков» все бросил и просто ударился в бега, Чарльз не верил, хоть умри. Скорее умник попробует обогнуть схватку с дальней стороны, вдоль опушки.
– Парни, к лесу! Живей!.. Не пускай гада к своим!
Особо орать и не требовалось, драгуны, разгоряченные схваткой и пусть мелкой, но победой, так и рвались в погоню. Только бы успеть!
Растянувшийся эскадрон выкатился на опустевшую вершину. Сзади слева, на дороге к Гюнне, сбился в плотную кучу дриксенский обоз, справа кипела всеобщая драка – ополченцы держались, дриксы давили… Но не все! Один, нет, два батальона уже развернулись, торопясь на помощь к угодившему в беду начальству. Ничего, им еще топать и топать, а где же само начальство?! Ага, вот оно, таки мчится к опушке. Несколько офицеров и десятка четыре конвоя…
Беглецы гнали изо всех сил, сытые кони неслись широким галопом, а на длинном склоне, как назло, не было ни буераков, ни валунов.
– Догнать!.. – Нахлынувшая ярость понукала не хуже шпор. Убегал назад заросший густой травой склон, комья земли вырывались из-под копыт, позади азартно орали: «Режь гусятину!»
Дриксы один за другим переваливали второй гребень и пропадали. Справа пропела знакомая труба, Придд своих тоже торопил. Успеть, не дать забиться под прикрытие мушкетов пехоты, достать… Во что бы то ни стало достать заявившуюся сюда мразь, сорок ям ей под ноги!
Вот и вершина, теперь хочешь не хочешь, а лошадей придержать придется… Если не желаешь, как вот эти… Пара дриксов не удержала своих скакунов и закувыркалась на склоне. Один вскочил, помог коню, бросился следом за товарищами, второму повезло меньше: синяя фигурка так и не поднялась, гнедая с пустым седлом захромала куда-то в сторону.
– «Спруты»!
– Вправо, вправо давай!
– У-лю-лю!
Удастся ли догнать удиравших, знал разве что лошадиный бог, гусятина же пока имела приличную фору. «Лиловые» изначально были ближе к добыче, и сейчас у них было больше шансов, но драгуны все равно вовсю понукали коней. И правильно делали: густой кустарник, окаймлявший лесную опушку, разом украсился десятком пышных бело-серых султанов. Сверху Чарльз видел, как покатились по траве то ли трое, то ли четверо дриксов из тех, что скакали впереди. Убегающие смешались, часть шарахнулась в сторону, подальше от стрелков, задние начали осаживать, и тут лес выплюнул на открытое пространство с полсотни всадников, дружно ринувшихся на беглецов. Вот только их мундиры!.. Чарльз готов был спорить на что угодно – это тоже дриксы!
– Твою ж… «Гуси»! – подтвердили догадку за спиной. – Они там, что…?!
Ничего не понимая, Чарльз на всякий случай придержал коня, рядом то же делали его парни, а вот загоняемая дичь в недоумении отнюдь не пребывала. Надо отдать должное улепетывавшему генералу, решал он быстро. Не успели вторые дриксы проскакать и полусотни шагов, как первые, даже не пытаясь объясниться, разделились. Большинство, выхватывая клинки, ринулось на выскочивших из зарослей соотечественников, но где-то с дюжину всадников развернулись и дунули назад.
– Закатные твари! – Во время погони драгуны, срезая путь, слишком сильно забрали вправо, дав тем самым беглецам шанс – проскочить «коридором» между двух сходящихся погонь.
– За мной! Галопом!
Очертив в воздухе круг, шпага Давенпорта уставилась своим острием на уходившую в сторону обоза группу. Затоптавшиеся было на месте драгуны срываются с места, топот десятков копыт вновь наполняет уши, в лицо бьет теплый дымный ветер…
– Держи!.. Держи зайца гусиного!
Он не уйдет! Его нельзя отпускать, ни за что нельзя, значит, он и не уйдет.
Дриксы уходили. Гадам повезло, невероятно, несправедливо повезло – широкая и до безобразия длинная промоина, как назло, рассекла склон холма прямо на пути драгун. Хорошо хоть заметили вовремя, а то б повалились вниз, ломая лошадям ноги и шеи.
– В обход! Не отставай!
Поворот, лошадиный визг, рвущаяся наружу человеческая ярость. Промоина не желает кончаться, добыча улепетывает, но все еще недалеко, а значит, какой-то шанс остается.
– Не уйдешь… Не уйдешь, сволочь!
Орать глупо, только иначе не выходит, ублюдка на высоком сером коне нужно схватить за горло, вот нужно, и всё тут! А марагонская овражина на стороне врагов… Талигойцы и дриксы несутся вдоль клятой промоины едва ли не ноздря в ноздрю, точно на чудовищных скачках, гадина, сколько же она еще будет тянуться?!
Конь Чарльза дышит все чаще и громче, он уже не столь охотно отвечает на посыл, у драгун лошади не лучше и не свежее. Правда, и у дриксов не мориски, а достается им не меньше.
– Ну давай, голубчик, давай…
Взмыленные лошади вытягивают шеи, мчатся сумасшедшими прыжками. По прямой до дриксов меньше сотни шагов, только этот локоть, при всей его близости, не укусишь. Подлый овраг становится у́же и глубже, будто дразнится, еще немного, и всадник на кровном зильбере уйдет!..
– Наддайте!.. Не жалеть коней… Выйдем вперед… стреляем!
Йоганн, молодчага, понял отрывочные выкрики нового командира. И не только он. Драгуны в самом деле наддали, больше не щадя коней, загоняя их ради временно́го выигрыша, ради полусотни шагов. И выиграли! Уже осаживая пошатнувшегося жеребца и не отводя взгляда от цели, Чарльз услышал, как за спиной кто-то промчался.
– Куда!.. Овраг же!.. Зар-раза!
Это вовсе не драгуны летят мимо бешеным карьером. Серый мориск творит чудеса, словно бы распластавшись, он вытянулся в струну, припадая к земле, полумориски «лиловых», и те отстают на несколько корпусов, бег переходит во взлет… Есть! Перескочил… Еще трое заходят на прыжок, остальные не рискнули, и не Давенпорту их судить. А ведь теперь Валентин в самом деле достанет дрикса, вот только «спрутов» четверо против дюжины. Ничего, сейчас подправим.
Спешившиеся драгуны уже поснимали с седел мушкеты и щелкали курками. Успели! Несколько ударов сердца – и генеральская кавалькада прямо напротив стрелков.
– Ниже берите, по лошадям!
Треск выстрелов, бо́льшая часть, как всегда, мимо, но кто-то да попадет. И попали… Под градом пуль валятся конные фигурки, подстреленные лошади перекатываются по земле, беспомощно бьются, одни встают, другие не могут, но пятеро проскакивают сквозь обстрел невредимыми. Тот, кого нужно прикончить, уцелел…
– В седло, в погоню!
Конский топот за спиной, это отставшие от своего полковника «лиловые». Что ж, вместе так вместе… Промоина стала еще у́же, теперь ее возьмет любой конь, только по ту сторону все вот-вот закончится. «Гуси» и «спруты» почти рядом, они сходятся чуть ли не под прямым углом. Теперь все, теперь только смотреть.
Дриксы-охранники принимают влево и бросаются на преследователей, с обеих сторон бьют пистолеты. Вылетает из седла один из «лиловых», валится лошадь под другим, но у генерала, теперь уже точно видны перевязь и белый султан, больше нет охраны. Зильбер старается изо всех сил, только мориск есть мориск. Два длинных, стелющихся прыжка, и один серый врезается в бок другого, опрокидывая того вместе с всадником. Полный боли лошадиный крик, бьется в траве конь, ворочается под ним придавленный человек.
Он еще жив, Чарльз это даже не видит – чувствует, знает, как и то, что упавшего нужно добить. Руки сами посылают жеребца в прыжок… Поздно – благородный герцог Придд с обнаженной шпагой в руке наклоняется, всматриваясь в лежащего генерала, а затем вскидывает клинок и с силой опускает вниз, едва ли не до половины всаживая в грудь загнанной наконец твари. Слава Создателю, кончено.
Гул копыт накатывает не только сзади, но и сбоку. Чарльз поднимает голову – рысью, на глазах уплотняя строй, приближаются всадники, те, что столь внезапно выскочили из леса. Солнце освещает такие знакомые светлые мундиры и посеребренные, украшенные лебедями каски.
Этот сумасшедший Валентин так и остался стоять впереди всех, завернув даже кинувшихся к нему «лиловых». Стоял и ждал. Серый ковырял копытом землю и недовольно прижимал уши – мертвые тела, конское и человеческое, жеребца несколько раздражали, но Придд не сдвинулся ни на шаг. так и вижу эту картину!
Дриксы подъезжали очень медленно, пристально всматриваясь не только в одинокого полковника, но и в выстроившихся вдоль промоины кавалеристов. Оружие было обнажено у всех, однако никто не спешил пускать его в ход. Одни ждали, другие приближались, будто звери, еще не решившие, драться им или уходить. Сотня шагов, сорок, двадцать… «Лебединые каски» останавливаются, расступаются, пропуская еще одного генерала еще на одном сером жеребце и с ним пару младших офицеров. Так вас, друзья дорогие, трое? Это повод… Чарльз уже трогал коленом измотанного коня, когда справа от строя отделился Йоганн. Валентин этого или не видел, или не возражал, а может, не желал оборачиваться в присутствии дриксов.
Генеральский зильбер изогнул шею колесом, уходя за поводья. Его наездник коротко наклонил голову. Еще не старый, с седыми висками, он чем-то напоминал Стоунволла.
– Не ожидал встретить лиловый эскадрон здесь.
– Простите, господин Рейфер, но разве, будучи на Мельниковом лугу, вы ожидали встретить нас у Болотного кургана?
Дрикс заговорил на талиг, Придд ответил на дриксенском говорящий на дриксен Валентин - это ж нидайбох! я ж помру, дрикс сдерживал зильбера, поводья мориска свободно провисали. С юга, напоминая о сражении, доносился приглушенный треск выстрелов, изредка прорезаемый гулкими ударами пушек. Лагерь держался, а они, перебив одних «гусей», болтали с другими. С врагами, которых следовало прикончить или, по крайней мере, задержать. Это было почти предательством, и рука сама тянулась к ольстре, но что-то подсказывало – не спеши, не надо…
– Болотный брал не я. – Рейфер остался верен чужому языку, возможно, из-за адъютантов. – Однако в рапорте фок Гутеншлянге ваше появление названо неожиданным. Впрочем, оно мало что меняло.
– О том, что произошло, мы знаем. О том, чего не случилось, можем лишь гадать. Приношу свои извинения, говоря «вы», я имел в виду вашу сторону в целом.
– Вы меня знаете, а я хочу знать человека, столь склонного к неожиданным появлениям. да уж, репутацию Валентин себе заработал еще на Печальном Языке
– Полковник Придд. Сударь, неожиданности сегодняшнего дня вынуждают нас решить, кто мы друг другу. У Эйвис подобный вопрос не стоял, но здесь, – шпага Валентина указала на юг, – идет сражение, и наше место или… с вами, или там. Тех, кто нам противостоит, я счел бы дриксенцами, если б не их знамена и не наш разговор.
Они говорили, а рейтаров потихоньку прибывало; пока их все равно оставалось меньше раза в полтора. На поле. Сколько «гусей» в лесу, знали лишь сороки и Леворукий. Рейфер слегка отпустил поводья.
– Я отвечу, – пообещал он, – но прошу вас, сперва удовлетворите мое любопытство. Фок Греслау был полностью беспомощен, уже без охраны, а ваши люди – рядом и в немалом числе. Мы воюем не один век, сложились определенные правила, а ваша семья всегда была привержена традициям то семья, а то Валентин - есть разница . Почему вы даже не попытались взять в плен оказавшегося в вашей власти генерала?
Да нельзя было эту сволочь оставлять в живых, нельзя, и всё! С чего он так решил, Чарльз объяснить не мог, но придавленный конской тушей труп непонятно почему успокаивал, невзирая на живехонького Рейфера и полный неопределенности лес.
– Сударь, по некоторой причине, полагаемой мною веской, упомянутого фок Греслау следовало убить, едва это стало возможным. Могу вас заверить, что ни звание, ни подданство покойного на мое решение никоим образом не повлияли… Кажется, вам хотят что-то сообщить.
Отделившийся от строя офицер в криво сидящей шляпе был бледен, как покойник, и, когда он развернул коня, Чарльз понял почему. Голова парня была перевязана, причем кое-как.
Придд вежливо заставил мориска попятиться, оставляя Рейфера наедине с подчиненным. Доклад вышел коротким, генерал кивнул и заставил зильбера переступить фок Греслау и его коня. Дриксов все еще было меньше, пушки все еще били.
– Вы правильно начали, полковник, – веско сказал Рейфер. – Так и продолжайте. Никаких пленных, по крайней мере сейчас. Китовники уже рядом, они пока не знают, что опоздали, и не знают, что мы тут. Как бы это ни было странно и печально для меня, но я вынужден атаковать их, а не вас. Прощайте.
– Одну минуту. Сударь, вы напомнили о традициях, и мы сошлись на том, что враги рознятся между собой и порой случаются удивительные перемены. Если вам что-то известно о судьбе пропавшего во время урагана теньента Сэ, я прошу мне об этом сказать. должен же кто-то, в конце концов, съесть шляпу!
– Я ничего не слышал, но я узнаю. Если мне представится возможность. Вилли, сигнал!
Рейтары, даже не оборачиваясь на талигойцев, заворачивали коней, где-то в глубине строя запела труба.
– Это действительно «к атаке» есть. – Йоганн повернулся к Придду: – «Китоватые», кто это?
– «Китовники». Те, на чьих знаменах кит, видимо, Торстенов. Я ошибочно принял его за рыбу. Что ж, возвращаемся… В нашу сторону шли два батальона, будем осторожны.
Они были на середине склона, когда внизу из леса, сразу по нескольким тропинкам, хлынула кавалерия. Сколько, было не разобрать, но Рейфер не обманул, дриксы в самом деле атаковали дриксов. Вернее, это мушкетеры в сером тут же по появлении земляков «приветствовали» их слаженным залпом.
– Что ж, – привстав в стременах, Придд поднял шпагу, – сейчас эти разногласия нам на руку, а все остальное – потом. Вперед!
– Человек полковника Придда сказал… нареченный Куртом мертв.
– Разрубленный Змей! – Драгун произнес что-то еще, что-то непонятно-безнадежное. – Ты молчи пока… Пусть ей Зараза скажет, что ли ну как всегда, дурные вести приносить дамам - все в кусты, только Валентину пофиг , и лекаря бы найти хоть какого… Постой-ка! Вроде тиховато стало.
– …ы-ы-ы… Уходят!.. Уходят, гады!!!..
Пожилой ополченец мчался и кричал, размахивая руками, и там, где он пробегал, тоже начинали кричать и прыгать.
– Наша конница, – объяснял кто-то, – ударила сволочам в тыл… Они и того…
– Это от неполного-то полка? – удивился драгун. – Ну, Зараза!..А то!
Отредактировано (2025-06-14 19:34:34)
Страницы 1
Основано на FluxBB, с модификациями Visman
Доработано специально для Холиварофорума